Москва — Йокогама

Письма Анна хранила под матрасом, бережно перебирала и читала каждый вечер, заучивая наизусть греющие душу строки. От мужа ей досталась крохотная квартирка, окна которой смотрели на Неву. Ласковое название «Тучка» прижилось как-то само собой, и с тех пор Анна всегда улыбалась уголками губ, когда говорила кому-то свой адрес. Денег едва хватало, чтобы заплатить хозяйке, но она не желала переезжать: вместе с квартирой останется и неспокойный дух мертвеца — а мертвецов Анна повидала достаточно. Вечерами она зажигала свечи, куталась в шаль и писала стихи, иногда послания друзьям и тем, кто уже покинул мир и очутился — как она надеялась — в мире куда лучшем, чем этот. Совсем недавно ей стали приходить письма от человека, чьего имени она не знала, человека с адресом «мёртвый дом», человека, который предлагал создать вместе с ней новый мир, и это была никакая не возвышенная метафора. Анна чувствовала сердцем, что человек говорил правду. О нет, он не обещал ей вечной преданности, дорогих подарков и успеха, но мог подарить смысл жизни, который она утратила, оплакивая расстрелянного мужа. Человек не писал о любви, но просил — умолял — полюбить его, ведь от этого зависел успех их общего (словно Анна уже согласилась!) дела. Человек вкрадчиво, ненавязчиво и нежно вскрывал её чувства, препарировал и доставал из груди трепещущее испуганное сердечко, целовал его, от чего у Анны катились слёзы по щекам и горели ладони. Она не ведала, кем нужно быть, чтобы через письма догадаться обо всех её горестях и проблемах, разоблачить в скупых строках истому, желание и душевный порыв женщины, отчаянно искавшей того, кто поймёт её и не осудит. Возможно, он и не был человеком, но за призрачную возможность встретиться с ним Анна ухватилась сразу и крепко, не оторвать. В Питере было влажно даже зимой, отчего мороз ощущался тяжёлым трескучим одеялом, укутавшим город с головы до пят. Трепетал огонёк свечи, размывал последние строки, написанные незнакомцем из мёртвого дома. Подруги сказали бы, что он сумасшедший и не след с ним связываться порядочной даме, но у Анны не осталось подруг; родители не выпустили бы её за порог дома, узнай о тайной переписке, но они давно лежат в могилах; Николай печально улыбнулся бы и погладил её по голове, но... Анна смотрела сухими глазами в окно, ждала, верила, томилась — как преступница, ожидавшая наказания, как грешница пред иконой, как мать, чей ребёнок покинул её, не обещая вернуться. Она знала, что он придёт в этот северный жестокий город, знала, что заберёт и спасёт, но также знала, что рядом с ним она будет — и должна — умирать и воскресать, подобно святой, потому что рядом с таким человеком не выжить больше никому. Нелепая сгорбленная фигура показалась в окне. Анна вскочила, сама не ведая, отчего сердце колотилось так бешено и жарко, и отчего в фигуре этой ей привиделось нечто жуткое и прекрасное одновременно. Она метнулась к дверям, открыла — и замерла, забыв, как нужно дышать. — Здравствуй, Анна, — сказал человек с глазами дьявола. Его не портили даже шапка-ушанка и чёрный кот, что нагло зашёл в квартиру и потёрся о ноги Анны тёплым боком. — Пустишь? Я ужасно замёрз. — Я тебя согрею, — прошептала она спёкшимися губами. — Можно? Достоевский — в голове замурлыкал чей-то вкрадчивый голос, нашёптывая фамилию — благодарно кивнул, улыбнулся одними губами и зашёл в квартиру. Как только он показался в переулке, Анна поняла: завтра же она съедет отсюда, продаст всё, что у неё осталось, и отправится за ним куда угодно, пускай и в несуществующий лучший мир.