***
Моя семена началась ровно в 6 часов вечера. Сегодня я дежурный врач в отделении. Провожая взглядом из окна кабинета спешащих домой коллег, берусь за бумажную работу. Карты пациентов, выписки, результаты анализов, назначения… Многие терпеть не могут этот макулатурный труд, меня же он напротив - успокаивает. После целого дня общения с пациентами это неплохо отвлекает. Не то, чтобы мне не нравилось с ними общаться, но ведь людей много, и они все разные, с разными жалобами, требованиями, историями… Это выматывает морально, и чтобы не дойти до ручки нужно периодически от этого отвлекаться. Спустя пару часов непрерывного заполнения всевозможных формуляров, я решила сделать перерыв на кофе. Откинувшись на спинку кресла, повела плечами, размяла затекшую шею, посмотрела на время – половина девятого. Слева на столе уже возвышалась приличная стопочка заполненных бумаг. Да, я определенно заслужила перерыв. У кофейного автомата уже была небольшая очередь – фельдшеры неотложки - о чем-то переговаривались, шутили, пока их кофе готовился. А я стояла и ждала. Уйдя глубоко в свои мысли, не сразу услышала, как меня окликнул коллега из хирургии. Он тоже сегодня дежурит у себя в отделении. Мы немного поболтали, обменялись любезностями и разошлись по своим постам, неся перед собой горячие стаканчики с бодрящим напитком. В целом, дежурство проходило на удивление спокойно, в интенсивной терапии все было стабильно, лишь мерное пиканье приборов жизнеобеспечения и различных датчиков. В палатах тихо, никто не стонал от боли, не звал медсестер. И в приемном отделении было мирно. Ровно до двух сорока семи ночи – в тот момент все и началось. На пейджер поступил сигнал. Привезли подростка шестнадцати лет, множественные рваные повреждения мягких тканей разной степени тяжести в районе предплечий, плеч, шеи и груди, большая кровопотеря, но в сознании и вывих запястья. Так же отмечалась высокая температура и бред. Это странно… При ближайшем осмотре у меня закрались смутные подозрения, какова природа этих ран. Медсестры обеззаразили и перевязали его, вкололи обезболивающее и отправили его кровь на анализ. Состояние мальчика ухудшалось, температура все росла, и сбить ее мы не могли, а в коридоре стояли его родители и ждали от нас хороших новостей о своем сыне. Пока я ждала результатов его анализов пейджер снова запищал. Пришлось срочно бежать в приемное отделение. На сей раз мужчина, от тридцати до сорока лет, большая рваная рана в области шеи, несколько меньшим размером на левом боку и животе, очень похожие на те, что у подростка, также обильная кровопотеря и жар, мужчина без сознания, пульс зашкаливает, что тоже очень странно. Срочный анализ крови. Ко всему этому начались проблемы в интенсивной терапии – остановка сердца. Вот тебе и тихое дежурство. Спустя четверть часа поступила женщина. Небольшая рана на лодыжке. Она едва кровоточила, но картина повторялась: жар, бред, потеря сознания. Глядя на ровный отпечаток зубов сомневаться уже не приходилось – это укусы. Человеческие. Да как же так? Вспышка бешенства? Маньяк-каннибал? Ближе к четырем утра все стало совсем плохо. Вой сирен не стихал - машины скорой приезжали и уезжали вновь на вызов, количество пострадавших все росло, в отделении творился хаос, медперсонал сновал туда-сюда, что-то крича на ходу, но когда привезли полицейского, едва живого и буквально обглоданного, мне все же стало дурно. Будучи практиканткой, я видела и не такие увечья - открытые переломы со всевозможными смещениями, оторванные конечности, лопнувшие тела (попытки суицида с большой высоты), но это... От осознания того, что с человеком такое мог сотворить другой человек, к горлу подкатывала тошнота. Мужчина стонал, бредил, просил прекратить это, пока я обрабатывала его раны. Кровь никак не получалось остановить, даже после инъекции гемостатиков. Таким темпом он просто истечет кровью. Худо-бедно мне все же удалось остановить кровотечение, и наложить повязку. Офицер затих - подействовало обезболивающее. Что ж, пульс в пределах допустимой нормы, температура растет, но пока не критично, реакция зрачков на свет есть. Хорошо. Облегченно выдохнув я присела на табурет позади себя и на секунду прикрыла глаза. Яркий свет больничных ламп пробивался сквозь прикрытые веки. В хирургии тоже сейчас работы навалом, справляются ли? - Доктор, скорее! Там тот мальчик... - все что пролепетала медсестра, прежде чем спешно скрыться за шторкой. Делать нечего, я бросилась за ней следом. Ситуация и вправду была критическая, у подростка начались сильные судороги, из-за которых раны открылись и начали кровоточить, капельница и катетеры были выдернуты, а сам пациент извивался на койке, находясь при этом без сознания. Все кончилось так же внезапно, как и началось. Подросток обмяк и затих, но теперь началась фибрилляция сердца. Немного позже, выйдя из палаты, мне предстояло сообщить родителям пациента, что их сын умер. В такие моменты я всерьез ненавидела свою работу. Глаза матери, полные слез и безграничного горя смотрели на меня чего-то ожидая, а я больше не смогла ничего сказать и просто ушла. Черт! На столе в моем кабинете лежали результаты анализов первых пациентов, включая уже мертвого подростка. Изучая их, я перебирала все знания, полученные в мединституте, но так и не нашла объяснения этим данным. Так ведь не бывает! Мне показалось, что что-то упускаю, и я решила свериться со справочником. Долго копаться в книгах мне не дали - снова кризис. Те же симптомы, тот же итог. И так несколько раз. Люди разных возрастов, полов, рас - все одно. Лучшее, что я теперь могла сделать, это срочно позвонить в ЦКЗ, провести бессчетное количество минут ожидания на линии, ответить по нескольку раз на одинаковые вопросы, все же пробиться и все рассказать. В Центре были очень обеспокоены моим звонком, но на мои вопросы они не ответили и сказали ждать специалиста. Ждать специалиста?! А что мне делать с людьми в приемном отделении? Как я могу им помочь? Единственно верный и теперь такой страшный ответ - карантин. Вот же ж... Нужно позвонить домой и предупредить родных, чтоб на улицу не выходили. И что б воду пили только из бутылок. И с чужими не контактировали. И... И... Додумать я не успела. Из коридора раздался крик медсестры и лязг упавших на пол инструментов. Я пулей выскочила из кабинета гадая, что же могло на этот раз произойти. Увиденное меня поразило: тот самый подросток, скончавшийся пару часов назад, сейчас вгрызался в руку той самой медсестры. Двое санитаров пытались оттащили мальчишку от нее, а я в свою очередь спешно увела ее в процедурную. Рана была довольно скверной, подросток буквально выгрыз кусок из предплечья, и теперь кровь лилась ручьем. Взяла кусок ваты, обернула марлей и заставила пострадавшую прижать ее к ране, пока я искала в шкафчике антисептик. После этого все происходило так быстро, события развивались на столько стремительно, что лишь урывками помню те моменты, когда еще трое пациентов оказались не мертвыми, как они нападали на персонал, на других пациентов, как вставали другие, и начинали свою охоту. Я помогала заблокировать коридор, чтобы хоть как-то изолировать часть восточного крыла, когда один не мертвый прорвался, и двинулся прямо на меня. Секундный ступор, бегство, спасительная дверь в подсобку.***
Из телефона доктора Роннел [Я...Я Элизабет Роннел, тридцать два года, врач общей практики в... Не важно, наверное. Я надеюсь, я очень надеюсь, что эту запись кто-нибудь увидит. Я просто хочу сказать... Майк, милый, я так тебя люблю. Ты и Макс - самое дорогое, что у меня есть в жизни. Знаешь, я помню день, когда мы встретились. Была зима, я после занятий опоздала на автобус домой и зашла в кофейню, что возле остановки, погреться, но мне нужно было что-то заказать, чтобы дальше занимать столик, а у меня денег хватало только на проезд. И ты купил мне большой карамельный латте с шоколадным кексом. Ты помнишь, милый? Я тогда так смущалась... Хах, кто бы мог подумать, но вот, мы поженились и у нас родился Макс, наш маленький лучик счастья. Такой крохотный, такой... Боже, я не могу подобрать слов, чтоб выразить, как же я вас люблю. Прошу вас, берегите себя.] Конец записи Телефон доктор Роннел был сожжен вместе с ее телом при зачистке. Эту запись никто так и не увидел.