***
Чживона нет полторы недели. Ханбин разнообразил своё времяпровождение как мог: сходил с ума от скуки, затем ещё больше тренировался, гулял по разным места Сеула, а затем решил рискнуть и переместиться с соседний город, где когда-то — очень давно, буквально в другой жизни — бывал вместе с классом на экскурсии. Его тогда стошнило прямо на фонтанчик, который за секунду до учительница описывала как шедевр модернисткой архитектуры. Такой себе шедевр, если честно, — блевота на нем все испортила. В общем, Ханбин снова представил то самое место, по-быстрому туда смотался и вернулся, чрезвычайно довольный собой. И день на четвертый отсутствия Чживона парень решил попробовать переместиться прямо в его дом, где напрямую никогда не был, не знал район, улицу, номер дома — ничего, одним словом. Но игра, как и всегда, стоила свеч, если в итоге получится хоть одним глазком проверить, как этот оболдуй там поживает и все ли у него шоколадно. Конечно, относительно. Как может быть у человека, практически наполовину парализованного. И через минуту Ханбин уже стоял в коридоре чужого и очень малознакомого жилища, заинтересованно оглядываясь по сторонам. Дом на самом деле самый обычный, много картин и фотографий в рамках на стенах, где изображены Чживон с семьей. Оказывается, они очень похожи со старшим братом, только Чживон выглядит более по-детски. Ханбин сразу же перемещается в комнату парня и сразу же вздыхает с облегчением, видя, что тот в данный момент сидит, облокотившись на спинку кровати, и уплетает горячий бульон. Более того, когда заходит мама, парень даже улыбается, и это… Просто вызывает у Ханбина ответную улыбку. — Как спалось, дорогой? — женщина так же ярко улыбается и спешит к горшкам с цветами на подоконнике, которые, наверное, нужны в этой комнате для того, чтобы воздух был более насыщен кислородом. Затем открывает окна, «впускает свежий воздух». — Хорошо, как по часам. — Это… Это прекрасно, — женщина ладонью касается лба Чживона, а затем суёт тому градусник в руки зачем-то. Ханбин грустно усмехается: уровень парализованности конечностей, оказывается, можно измерить градусником. Для неё, наверное, счастье, когда Чживон вот так просто ложится спать вечером, а утром просыпается, разговаривает, живет, а не пропадает неделями где-то в своей голове. Ханбин хочет, чтобы это длилось как можно дольше. — Брат зайдёт вечером, хочешь погулять? — Нет, — буркнул Чживон. — Забыла, что у меня отказали ноги и в любой момент я могу просто-напросто впасть в кому? — парень ощетинился, что наверняка больно укололо мать, но иначе просто не мог — эта боль с ним навсегда, внутри, снаружи, везде, куда глазом ни положи. — Сын, я…— женщина поворачивается к сыну и поджимает губы. — Пойми, — присаживается осторожно на край кровати, чтобы не задеть трубки, — если ты будешь постоянно об этом думать, то никакого положительного результата это не даст. Будь здесь, пожалуйста, — Чживон легко сжимает мамину руку. — И мы всегда рядом. Что бы ни случилось. Даже если ты вдруг впадёшь в кому прямо на улице, добавляет Ханбин. — Так куда ты хочешь отправиться? — лицо женщины чуть преображается, появляется лёгкая улыбка. Чживон уже открывает было рот, чтобы назвать место, но вдруг останавливается и хмурит брови. Возможно, перебирает в уме варианты. И Ханбин не хочет даже думать, к чему такая избирательность. — Как насчёт парка? Теперь очередь миссис Ким сводить брови к переносице: — Думала, ты предложишь вариант кино или фаст-фуд, — а затем она смеётся. — В парке хорошо, можно устроить пикник в беседке и посидеть всем вместе. — Звучит прекрасно, — ещё шире улыбается миссис Ким. — И с чего это тебя на природу потянуло, сынок? Парень, кажется, что-то пытается вспомнить, щурит глаза и чешет щеку, но затем выдаёт: — Не знаю… просто, — Чживон потирает переносицу, задевая рукой одну из трубок, что выходит их руки, и морщится от резкой боли, — побочный эффект? Мать только усмехается и ерошит чживоновы волосы, делая из них ещё больше выраженное птичье гнездо. Ханбин удивлённо приподнимает брови и склоняет голову. Когда мама прощается и выходит из комнаты, Ким не стесняясь садится на кровать прямо перед носом Чживона. Тот смотрит на место, где женщина стояла несколько секунд назад, а затем устало прикрывает глаза. А Ханбин тем временем складывает в уме два и два и расплывается в широкой улыбке от осознания того, что, возможно — возможно — это и есть некий побочный эффект и в сознании Чживона что-то да откладывается. Пора проверить ещё одну свою бредовую теорию. — Ну и что, — кривит парень губы, — реально не помнишь ничего? Пальцы легко касаются чужой отросшей крашеной челки, и вдруг Чживон поднимает взгляд. Конечно, смотрит сквозь, но дыхание перехватывает — взгляд открытый и острый, — а затем парень задирает голову и откидывается назад. Так он почувствовал что-то или нет? Ханбин не успокоится, пока не убедится, что можно над Чживоном издеваться в земном мире и ничего за это не будет, ведь этот оборванец все равно ничего не вспомнит. Ким тянется вперёд и пальцами касается чужого подбородка, невесомо проведя ими вверх. Чживон неожиданно резко дёргается вбок и шумно сглатывает, сам рукой чешет то же место. Думает, наверное, что клинит сознание. Ханбин смеется и повторяет фокус, пока их ладони в один момент не пересекаются, и чживонова рассекает насквозь. Ощущение не из приятных, и оба морщатся — передергивает. — Не бойся, — хмыкает Ханбин. — Знал бы ты, как смешно выглядишь сейчас. — Откуда здесь взяться невидимым мухам? — тихо самому себе задаёт вопрос Чживон. А Ханбин едва не падает с кровати, смеясь во весь голос, потому что Чживон все равно не услышит и не увидит невидимых мух, правда ведь? Но все же еще какое-то время Ким наблюдает за парнем, изучает его «земные» реакции, привычки, впитывает максимально много информации, так как видит в этом возможность позже надавить на эти «точки», заставить Чживона скучать по «земным» мелочам, дабы скорее вернуть его домой насовсем. И ещё совсем немного Ханбин позволяет себе предаться размышлениям о том, что когда они оба оклемаются и вернутся к обычным жизням, то смогут найти друг друга и общаться дальше. Пусть Вселенная — редкостная сука, и по ее законам ничего из общих «загробных» приключений никто из них не вспомнит, но Ханбин все равно надеется на некое «остаточное явление» и то, что все же не забудет парня, что порой жутко бесит и раздражает, но это ведь только четверть их времяпровождения, в остальном же — довольно неплохо и даже чуточку весело. Хотя кого он обманывает? На самом деле у Ханбина почти нет друзей и он надеется, что спасение утопающего как-то зачтется в карму, и при личной встрече можно будет просто сказать: «Эй, чувак, мы с тобой тусили в загробном мире, а давай и здесь так?» Может, сработает. Он на это надеется. Но, видимо, правила останутся низменными: все, что было в загробном мире, остаётся в загробном мире. Но, возможно, — думает парень, — у них останется хотя бы что-то, кусочки, обрывки. Ведь их можно склеить. Ханбин ещё наблюдает за Чживоном, подмечая мелкие детали, манеру разговаривать; как он хмурится, когда о чем-то думает, как разглядывает трубки, торчащие из рук, на которых чуть проступают синеватые вены. Чживон болезненно худой, со впалыми щеками и острыми скулами — настолько, что кажется вполне реальным, что он сломается. Парень, будто услышав мысли, оттягивает ворот домашней футболки и повторяет пальцами контур выступающей ключицы. Ханбин зависает на этом незначительном жесте, а после придвигается и касается сам, задерживая пальцы рядом с чживоновыми. Тепло под кожей не ощущается, наверное, оттого что сам Ханбин в этом мире представляет собой нечто нематериальное. Но Чживон вздрагивает и сразу же перемещает пальцы, и их руки снова пересекаются. Вдруг лицо парня озаряет тёплая улыбка, и Ханбин словно приклеивается взглядом к чужому лицу напротив, наблюдая эту странную, непривычную и — о черт, стоит признать, — привлекающую внимание картину. Чживон улыбается чему-то, что-то, видимо, вспомнив, и парень напротив нервно сглатывает, а затем отстраняется. Странное чувство, похожее на смущение вкупе с неловкостью, вдруг отчетливо проступает на фоне всех остальных ощущений. Ханбину явно пора идти. Вообще-то, у него дела. А какие, ещё не придумал.***
В остальные дни ему одному без Чживона совсем не скучно. Ни капельки. Только плавать в потолок неутомимо тянет, планы по попыткам перемещения в новые точки уже давно выполнены и, кажется, чего-то не хватает. Когда Ханбин в один из дней встречает в своей палате Юнхена, что едва улыбкой не касается ушей. Парень сменил цвет волос на гораздо более светлый, и не то чтобы Киму не понравилось, просто уж больно лучший друг смахивал на слащавого айдола с обложки «Vogue Korea». Сон приносит диски со старыми супергеройскими фильмами и даже включает один, — Супермэн старой школы, — и устраивается в кресле рядом с больничной кроватью. Юнхен глупо и совершенно несмешно комментирует действия главных героев, но Ханбин не может удержаться от смеха, потому что его друг — это просто… просто он. И этим все сказано. Ханбин сидит по-турецки в изножье кровати и невольно растягивает губы в улыбке: этот засранец знает все слабые ханбиновы места, знает, что парня даже с того света, — буквально сейчас, — может вернуть. Но Киму, на самом-то деле, сейчас совсем некстати думать о вещах вроде тех, что он любил делать в земном мире, пока не выполнил свое загробное предназначение. К тому же, было бы здорово, будь Чживон сейчас прямо здесь — да хоть где, лишь бы они могли вместе посмотреть один из любимых ханбиновых фильмов. Они могли бы быть друзьями. Живыми и здоровыми — теми, кто просто, черт возьми, живет. Этот парень этого достоин, как и вся его семья. Ханбин отводит глаза от экрана телевизора и воскрешает в памяти выражение лица мамы Чживона, когда она находится рядом с сыном. Практически сломана. Вероятнее всего, это же выражение приклеилось к ней целиком и преследует, не даёт нормально дышать. Киму тоже трудно делать вдохи, представляя, как бы она плакала по вечерам от бессилия. Что, скорее всего, и делает. Кларк Кент в обтягивающих синих лосинах как раз собирается взлететь в воздух, а длинный плащ развевается на ветру. В каком-то смысле это даже аллегория, сравнение с самим парнем: супергерой очень, очень узкого направления. Мог бы стать им для Чживона. На доли секунды Ханбин ощущает легкое покалывание в висках, а затем оно усиливается, словно упоминание о Чживоне нашло какой-то отклик в сознании. Боль настораживает, и Ханбин на несколько секунд закрывает глаза, пытаясь, сжав зубы, перетерпеть. — Прости, друг, — произносит Ханбин. — Просмотр фильма придётся отложить. И с максимальным ускорением срывается мыслями в то место, где он, кажется, нужен сейчас. На самом деле, больше всего, но пока что даже не подозревает об этом.