Ветер и море

Джордж получает возможность согреться, о его травмах заботятся, но далее случается встреча, к которой он совсем не готов ... Джордж Уорлегган стоял перед дымящейся ванной, которая была установлена ​​в гостиной дома Полдарка; раздетый голый, фыркающий, дрожащий самым постыдным образом. Его бледная кожа была еще белее обычного, словно зима оставила на ней свой снежный след. Он продрог до костей. Страшный холод прокрался в его каждый сустав и мышцу, и теперь, когда он, наконец, оказался в тепле, его конечности начали гореть - холодный огонь глубоко внутри костного мозга. Плащ Росса и тепло лошади обеспечили достаточную защиту от холода, пока они ехали в Нампару, но часы, когда Джордж шел по морозу пешком,дорого ему стоили. Его тело было таким онемевшим и жестким, что сначала ему не удалось залезть в ванну, потому что ни его спина, ни ноги, ни пальцы его не слушались. Когда Джордж медленно опускал свое ноющее тело в воду, он искренне верил, что ни один человек в мире никогда не был так счастлив просто лежа в ванне. И это было и в самом деле просто. Ничего похожего на тот благоухающий ритуал, в который он превратил купание в Кардью, но сегодня Джордж был готов купаться и в луже на улице, если бы это помогло ему согреться. Он полностью погрузился в воду, закрыл глаза и осторожно потянулся, исследуя каждую конечность, как будто ощущая все впервые. О, какое блаженство, почувствовать, как кровь приливает к ногам, как согреваются его пальцы, лицо и особенно спина. Если бы он не знал, что это не так, то сказал бы, что даже его внутренности заледенели. Джордж вдыхал запахи трав, которые добавили в воду: розмарин, что-то с луга, цветы липы - старые средства против ран, против инфекции. Помогли ли травы или нет, но боль отступила на время и тепло распространилось по всему телу. Дрожь постепенно стихла, и он позволил себе потянуться как ленивый кот. В самом деле, он пришел в себя, издавая слабый стон, когда напряженные мышцы спины начали расслабляться. Закрыв глаза, он поддался искушению просто лежать, вдыхая запах трав какое-то время, ничего не делая, даже ни о чем не думая, просто отдыхая и наслаждаясь этой неожиданной роскошью. По правде говоря, Джордж не ждал ни заботы, ни комфорта. и думал, что c ним будут обращаться как с последним слугой. По крайней мере, так бы он обошелся с Россом, если вообще помог бы этому человеку. Но Росс Полдарк был Джокером, и он снова сумел удивить Джорджа своей знаменитой и опасной непредсказуемостью. И вот теперь Уорлегган оказался здесь, в этом сердце хозяйского дома, наслаждаясь гостеприимством того, о котором он немало размышлял в прошлом. Он задавался вопросом, что Росс хочет получить взамен, ведь это было намного большим, чем простое сострадание. Подумав об этом, Джордж провел рукой по лицу, испугавшись того, что почувствовал. Он поднял другую руку: на обеих ладонях были глубокие красные отметины. Да, он вспомнил: в отчаянной попытке контролировать свою взбесившуюся лошадь Уорлегган крепко сжал поводья, и они прорвали перчатки и порезали ему руки. Раны были заполнены комочками земли. На маленьком подносе рядом с ванной он обнаружил флакон с маслом; открыв его неловкими руками, он оказался тем, чей запах Джордж знал с детства. Его гувернантка использовала его, чтобы протирать синяки, которые он частенько получал и он помнил случай, когда это же масло помогло ему лечить последствия от другого падения. Втирая масло в порезы на руках, он осторожно очистил раны в воде, изо всех сил стараясь не кричать от боли, выбирая землю и крошечные камешки. На лотке тоже было небольшое карманное зеркало. Джордж поднял его и посмотрел на себя. О, как он был прекрасен: на левом глазу образовался красивый фиолетовый полумесяц, а нос был опухшим и синим, с уродливым порезом прямо через переносицу. Тем не менее, несмотря на боль, он мог дышать через него, чувствовал запахи, а значит перелома все-таки не было. Зачерпнув горсть воды, он умылся, и когда грязь сошла, то под ней тоже были порезы и ссадины. Ушибы всех размеров расцвели на всем его теле, как пурпурные цветы на бледном холсте. Хуже всего было его левое плечо. Это был один сплошной синяк почти до самого локтя. Джордж, разумеется, был левшой, и даже дяди Кэри не смог переделать его, несмотря на многочисленные попытки, и поэтому он даже с лошади упал на левую сторону. Неудивительно, что левое колено и левая лодыжка тоже пострадали; колено пульсировало и болело, даже когда он держал ногу по-прежнему, а лодыжка опухла примерно в два раза от нормального размера, черные синяки шли по всей ноге. По крайней мере, он мог точно сказать, откуда этот ушиб. Джордж глубоко вздохнул, медленно выдохнув, чтобы свести к минимуму боль в груди, когда он вспомнил несчастный случай. То, что он сказал Россу, звучало как небольшая неприятность, но Джордж не был полностью откровенен ... Пронзительный крик разрывает воздух. Что-то вылетает из длинной травы, безумно кричит, когда оно несется вверх, падает, затем стремительно как пуля вслепую ударяет в морду Кинсмана, прежде чем исчезнуть в небе. Лошадь вздыбилась, борясь с поводьями и всадником. Джордж, пойман врасплох, с трудом удерживается в седле. Еще один крик от птицы, высокий, похож на плач. Кинсман прыгает, вырывая поводья из рук Джорджа. Они разрезали его перчатки и руки. Кто-то кричит, он узнает собственный голос. Копыта грохочут по земле, из-под них летят глыбы грязи. Джордж дергается назад, изогнувшись, как кукла. Он теряет равновесие, выскальзывает из седла - в течение страшной секунды он висит между землей и воздухом со стороны лошади - затем он падает, падает - готовится откатиться в сторону, но он не касается земли, он не может освободится, он опасно близок к этим страшным копытам - но почему ... Его левый сапог зацепился в стремя! Он не может освободиться,, он надеется, цепляется за свою дорогую жизнь одной рукой, пытаясь освободиться от сапога, но его руки скользкие - кровоточат - и он не может дотянуться до пряжки, он не может. .... не может больше держаться, и он отпускает .... ... все, что он видит, - это копыта, копыта над ним, рядом с ним, вокруг него. Страшные копыта и глыбы земли; земля в его глазах и ушах и во рту вкус земли и крови, земля и скалы соскабливают ткань его бриджей, обнажая кожу, разрывая ее и все больше крови, когда его тащит лошадь Острая боль в голове, и все скрылось во мраке. Через несколько часов его разбудило головокружение и ощущение, что все его тело онемело, остались только зрение и ум. Понимая, что с ним произошел несчастный случай, Джордж медленно поднялся на ноги. Не было никаких следов Кинсмана, его верной лошади. Он потерял карманные часы в суматохе, так что не мог сказать, сколько времени прошло с тех пор. Он выехал из Кардью в половине первого. Примерно сорок минут езды,, затем падение - очень смутно, когда он проснулся, так что, может быть, он был без сознания около двух часов? То, что он не замерз насмерть было сродни чуду. А потом одиссея через лес. Конечно, Джордж никогда бы не признался в этом никому, но он боялся темноты. В детстве его дядя думал, что это станет хорошим уроком- запереть его в черном шкафу внизу в одной из комнат для прислуги. Несколько лет назад служанка повесилась в той же комнате. Дядя Кэри всегда придумывал всевозможные ужасные истории о том, как ее призрак будет преследовать Джорджа, если он не «хорош». Он был хорош, по крайней мере старался изо всех сил, но единственное, что преследовало его по сей день, - это глубинный страх перед темными комнатами, и вообще перед темнотой, и именно по этой причине Джордж одним из первых в графстве потратился на две дорогие лампы Арганд(1). Лес привел его в отчаяние. Джорджа воспитали, чтобы не проявлять внешних признаков слабости, и, по правде говоря, он был не лишен собственной силы. Его физическая крепость не могла конкурировать с кем-то вроде Росса, но Джордж научился хорошо приспосабливаться к этому. Там, где другие использовали грубую силу для достижения сиюминутного результата, Джордж полагался на безжалостную решимость и свою способность оставаться сосредоточенным до тех пор, пока работа не будет выполнена. Постоянные издевательства и замечания от людей, которые считали себя лучше, заставили его развить определенную психологическую прочность очень рано. Лес почти сломил его дух. Были минуты, когда он просто хотел сесть и сдаться. С каждым часом становилось все очевиднее, что он потерял дорогу и не скоро вернется к комфорту дома. Слезы наполнили его глаза, отчаяние, голод, страх, боль. Но настоящий Уорлегган никогда не должен плакать, и поэтому он просто смотрел вперед сухими глазами и надеялся, что каким-то образом найдет выход из этого затруднительного положения; и ему было стыдно за то, что он докатился до такого, что он заслуживает быстрой смерти от холода, раз оказался недостоин своей фамилии. А потом из всех людей именно Росс Полдарк ответил на его молитвы. Вдруг дверь распахнулась, и Джордж почти выпрыгнул из кожи. Внезапный нарушитель не был хозяином дома, однако, не был ни его очаровательной женой, ни его ужасным слугой, а вялым существом, известным как Пруди. Глаза Джорджа широко распахнулись, а подбородок вздернулся, когда в комнату ввалилась женщина. Инстинктивно он поднял колени и сжался. Что она здесь делает, нечаянно обнаружив джентльмена в ванне? Это было неправильно! «Хозяйка выбрала из запасов кап,на на него, - протянула она и уронила груду одежды на соседнюю скамеечку для ног. «Может быть, слишком большая для него, но лучше всего мы». Джордж резко кивнул, показывая, что он понял ужасный акцент женщины. Кивок от джентльмена был знаком для слуги, что его или ее присутствие нежелательно, но Пруди не сделала никакой попытки покинуть комнату. Вместо этого она схватила большое полотенце из стойки перед камином. Она развернула его и держала, как военный флаг. "Вылезай" "Как?" удивился Джордж. Конечно, она не просила бы его ... «Вылезай из ванны, чтобы я могла растереть». "Ты это серьезно?...." «Куда уж серьезнее, сударь. Хозяйка говорит, что« помогите одеться», но мы не слуга для этого. Так бедный Пруди получает работу или хочет, чтобы помогал муж или сам кап-н? «Не дай бог, - пробормотал Джордж, содрогнувшись от мысли о Россе или, что еще хуже, чтобы Джуд Пейнтер увидел его в этом жалком состоянии. Со вздохом он поднялся из ванны. Он был уверен, что Пруди видела немало голых мужчин за свою жизнь, но он все же закрыл себя руками, сжавшись от смущения и унижения, когда их лечили таким способом. В последние часы он был лишен всего: достоинства, гордости, уверенности в себе и даже одежды. Какой позор теперь был в том, чтобы отпустить последнюю скромность. Пруди был в четыре раза больше его в обхвате, а для женщины она была сильной, как бык. У Джорджа были трудности с ногами, когда она тащила полотенце вверх и вниз, крутя его, как куклу. Растянуть руки! она приказала, толкнула его, потащила, потерла и снова и снова. Руки вниз, повернись! и она провела полотенцем через его волосы и по лицу. Он открыл рот, чтобы выразить протест, поймал глоток ткани, кашлянул и проглотил слова. Она обращалась с ним так, что Джордж чувствовал себя беспомощным котенком в мешке. По правде говоря, он все равно был не в силах сопротивляться. Теплая, пахнущая травами вода вызвала у него головокружение, и, несмотря на растирания, его конечности казались почти неподвижными, поскольку все его тело было странно слабым и бессильным. Служанка Росса была не слишком аккуратна с ним, растирая его кожу, пока она не покраснела, но Джордж подумал, что это была скорее черта характера и не имела к нему никакого отношения, на этот раз. Она слишком сильно толкнула раненое плечо, и он не мог не вздрогнуть от боли. Пруди заметила это и ее движения, а также тон стали немного менее грубыми. «Тощий, как мешок, это ээ, сур.» Она прищелкнула языком и неодобрительно покачала головой, повернув его на другую сторону. Джордж подавил возглас недовольства и не стал показывать свой страх, хотя и был близок к отчаянию. Пруди закончила его вытирать, убрала полотенце и схватила рубашку из кучи, которую она принесла раньше. Джордж быстро поднял руки и позволил ей потянуть одежду над его головой, и все это время она продолжала свою проповедь. «Тонкий, как палка. Надо больше есть, - говорю я, -сытную еду, а не их причудливые блюда, которые являются красивыми с виду. Госпожа сделала какой-то суп, лучше пошевеливайтесь, пока не остыло”. На самом деле мысль о пище показалась весьма соблазнительной. Его последняя трапеза была легким обедом перед уходом, ведь он ожидал, что будет в Труро как раз к чаю. Голод был наименьшей из его забот, когда Джордж блуждал по лесу, но теперь, когда его жизненные функции восстанавливались, вернулась и пустота в желудке. В конце концов ему удалось выставить женщину. Надеть остальную одежду было нелегко с его травмами, но видит бог, он скорее предпочел бы переносить боль, чем смущаться тем, что Пруди увидит так близко его промежность, помогая одевать его бриджи. Ну, строго говоря, это были бриджи Росса. Они были слишком широки для Джорджа и слегка потерты, но по крайней мере они были теплыми и удобными. Старая рубашка Полдарка, искусно зашитая во многих местах, была такой большой, что Джордж почувствовал словно кто-то завернул его в паруса корабля. Был еще серый жилет, чтобы надеть сверху и пара простых, но добротных шерстяных чулок. Одевшись так и с тапочками на ногах вместо правильной обуви, он выглядел совсем не как тот джентльмен, который сегодня выехал из Кардью. Слава богу, ни один из его друзей не мог увидеть его таким, в одежде фермера вместо его обычного наряда. Опять же, Джордж начал задаваться вопросом, а есть ли у него вообще настоящие друзья, и одолжил бы ему кто-нибудь из них теплую одежду. Он посмотрел на себя в зеркало. Волосы больше не завитые и не уложенные с помощью помады падали ему на лицо. Они были прямыми и довольно длинными, не такими длинными, как у Полдарка, но достаточно чтобы собрать их в короткий хвост, поэтому он оторвал полоску от остатков шейного платка и связал их. Он выглядел странно, совсем не похоже на тот тщательно ухоженный образ, каким он обычно показывался на людях, но сейчас это было все, что можно было сделать. С глубоким вздохом Джордж отвернулся от зеркала и вышел из комнаты. (1) Лампа Aрганд- изобретение, запатентованное в 1780 году швейцарским физиком Айме Аргандом. Этот новый тип масляной лампы был ярче, чем предыдущие, обеспечивая света примерно как 6 - 10 свечей. Это требовало менее частой обрезки фитиля и было более безопасным для обработки. Эти новые лампы были сложными и дорогостоящими, их могли позволить себе только состоятельные люди.