Средь оплывших свечей и вечерних молитв, Средь военных трофеев и мирных костров, Жили книжные дети, не знавшие битв, Изнывая от мелких своих катастроф. Детям вечно досаден их возраст и быт И дрались мы до ссадин, до смертных обид Но одежды латали нам матери в срок, Мы же книги глотали, пьянея от строк.
В. Высоцкий.
Вода в ванной уже практически ледяная. Я открываю слив и спускаю ее примерно до половины. Потом поворачиваю кран с горячей на полную мощность и подставляю под обжигающую струю кончик большого пальца ноги. Боль позволяет не заснуть. Ванная — единственное помещение в доме, где, как выяснилось, не слышны возгласы с улицы. «Угощение или смерть, угощение или смерть!» — звенят в воздухе детские голоса, которые я не могу слышать. Воду приходится спускать и подогревать еще примерно раз шесть или около того. Пока не наступит ноябрь и во всем доме не воцарится тишина. Примерно в четвертом часу утра мне снится, что я плаваю по огромному затопленному дворцу в античном стиле. Вокруг колонн стайками вьются рыбы, а откуда-то сверху пробиваются полосками солнечные лучи. Я нахожусь под водой и боюсь вдохнуть. Поняв, что мне нужно выбираться из-под воды, пока не закончился кислород, я начинаю грести, и… просыпаюсь, выныривая из ванны. Вода опять почти ледяная, и, если бы я ее вдохнула, то умерла бы. Мое отчаяние не до такой степени глубокое, чтобы запираться в ванной и пытаться покончить с собой. Это мы уже проходили. Я большая, замужняя девочка, а большим девочкам не полагается вести себя так, будто с окончанием любимого сериала окончилась и сама жизнь. Даже если этот сериал про тебя же и снимали. Восемь часов тому назад я разнесла в щепки алхимическую лабораторию мужа, находящуюся в подвале. Погубила все его разработки, рассыпала ингредиенты и перебила колбы. Все в полном соответствии с тем, что этот человек способен сделать с чужими надеждами, да еще и за спиной. 31 октября 1999 года, Хэллоуин, девятью часами ранее. Чайная ложка апельсиновой цедры на чашку чая — именно в таком количестве нужно ее добавлять, если хочешь, чтобы сахар усилил привкус. Нормальные люди делают ложку на чайничек, но мне постоянно нужно перебарщивать. Когда Северус первый раз увидел, сколько ароматизаторов я добавляю в чай и сколько ложек сахара кладу, он почти всерьез заявил, что больше меня к лаборатории не подпустит. Потому что мне, видите ли, можно работать с теми ингредиентами, которые влияют только на вкусовые качества. Вкус у чая был двойной, терпкий, темный. Последнее время я совсем запуталась в привкусах чаев. Все пытаюсь приготовить так, как Северус — чтобы сквозь травный вкус просматривался какой-то интересный, конфетный. То ли жженая карамель, то ли дюшес, все никак не могла разобрать. Последний раз такой привкус был у того суперсладкого кофе, которое я попросила у Ронды в день нашего знакомства. Почему я так не умею готовить? Роси, наша домовиха, мирно и аккуратно домывала посуду после завтрака. В этот Хэллоуин я не пошла в Годрикову — как и в предыдущий. Тогда был домашний арест, теперь я просто не хочу выходить из дома. Северус отправился за ингредиентами в Косой Переулок, а я смотрю на мой встроенный шкафчик с зельями и перебираю в уме варианты, которые могли бы пригодиться для тренировок. Обучающие курсы в мракоборческом отделе начинаются не с первого сентября, а с первого августа. То есть все мы на следующее же утро после дня рождения Гарри должны были быть уже свежими, как огурчики, веселыми, подтянутыми и в полной боевой готовности. К слову, не получилось ни у кого. Вступительные испытания мы откатали за день, в режиме: «Поттер? Зачислен! Уизли? Зачислен! Джастин, Падма, Драко, Дин, зачислены! Рема, зачислена! Еще кандидаты есть? Нет? Отбой!» Люблю перебирать пальцами пузырьки для зелий. Похожее чувство я испытываю только в парфюмерной лавке у Сесилии — когда подушечек пальцев касаются холодные грани и ровные сгибы, и свет преломляется, внутри сосуда окрашиваясь в густые оттенки зеленого или шоколадного, а то и пропадая совсем. Я так забегалась с тренировками, лекциями, показательными рейдами и фотоохотой, что забываю наполнять пузырьки. Вот, например, с краю два пустых. Или они для чего-то были необходимы Северусу. Впрочем, что касается посуды и книг, я уже практически не различаю, где чье. А скоро еще и часть его рубашек станет моей, хи-хи. Например, сейчас я в одной из них. Из любопытства откупориваю один пузырек и шевелю над горлышком пальцами. И меня оглушает яркий, приторный, густой, как мед, запах — будто приоткрыли дверь в цех кондитерской фабрики. Стоп. Это же тот самый привкус! Это привкус к моему чаю, я его нашла! Только почему в… Если это зелье, я бы его узнала. Я же столько зелий перепробовала! Да я большинство из них уже по привкусу узнаю! Разве что Напиток Живой Смерти не пробовала, или противозача… По законам жанра кружка с чаем должна выпасть из моих рук и красиво размазаться по полу кухни, но я нахожу в себе достаточно самоконтроля, чтобы поставить ее на стол и принюхаться внимательнее. Точно. Это запах Ронды. Запах массивных штор. Запах вида на вывеску тату-салона. И запах моего чая последние несколько месяцев. Два вопроса. 1. Почему он не сказал? 2. Он что, думал, я не догадаюсь? 3. Что теперь делать? Поправка, вопросов три. Наверное, домовик, живущий в доме удовольствий, добавлял его вообще во все напитки, которые готовил. И рефлекторно плеснул мне — вряд ли это был приказ Ронды. Впрочем, точно я этого уже не узнаю. В лаборатории я нахожу аккуратный, наполовину пустой котелок, испускающий дюшесовый аромат. Спорю на гиппогрифа, он сам приложил руку к этой разработке. По дружбе. Вряд ли зелье с такой… ммм… радикальной функцией должно быть вкусным. Я стою посередине подвальчика, окидываю взглядом территорию, которая еще совсем недавно была моей, и медленно закипаю. Я пустила его в свой дом, в свое сердце и свою кровать, я отдала ему… хи-хи, лучшие годы жизни, причем в самом что ни на есть прямом смысле, спасибо некромантии. Неужели этого мало для того, чтобы просто предупредить меня? Совершенно верно. Меня обижает не сам факт. Наверно, подсознательно я даже была готова к чему-то подобному. Меня обижает осознание того, что он не нашел в себе сил сказать мне это в лицо, а действовал за моей спиной. Дверь в подвал открывается. — Энжи? Я разворачиваюсь на босых пятках и резко вдыхаю через нос. — Ты мог бы сказать. На его лице секундная растерянность. — Ты. Мог. Бы. Просто. СКАЗАТЬ!!! На последней ударной гласной все стеклянное, что есть в подвале, взрывается. В наступившей после звона и грохота тишине, когда моей ноги касается какая-то густая темно-синяя масса, я выхожу из подвала. В дверном проеме мы встречаемся глазами. — Я боюсь, — тихо говорит он. — Я знаю. Последним громким звуком, раздавшимся в доме, была захлопнувшаяся дверь ванной. Я, правда, все понимаю. Что я, дура? Он боится. Боится за меня. Боится, что может меня потерять. Не буду же я сейчас пинать стены и орать, что хочу ребенка. Прямо вот сейчас мне и не надо. И прям завтра тоже. У меня вообще очень рискованная и непонятная жизнь. И я сама иногда веду себя как ребенок. И вообще я детей боюсь. Сельма знакомила нас с новорожденной дочерью. Странное, крошечное, шумное создание. Слово «ребенок» означает для меня некую абстракцию, а не живое существо, которое если заведешь, то это на всю жизнь. Оно же растет. И лопочет. А еще оно ест. Но если я что-то и знаю о человеческих отношениях, так это то, что надо разговаривать. Не отмалчиваться по углам, тихо делая неверные выводы, а обсуждать, анализировать, препарировать и приходить к компромиссу. Эту детсадовскую рекомендацию вам даст любой начинающий семейный психолог — надо разговаривать, разговаривать и разговаривать. Когда я в шесть утра выползаю из ванны и ползу в комнату, чтобы одеться на работу, Северус сидит прямо на полу у моей двери. — Все нормально, — машу я рукой, — просто нужно было сказать. — Как ты догадалась? — Дюшес. Им пропахло все насквозь в доме у Ронды. И ты пользовался моими пузырьками из-под экспрессики. Над чем ты работал? Что я разбила? — Совершенствовал антиликантропное. — Извини, — смущенно тру нос. — Раньше у тебя уже были стихийные выбросы. Я молча поднимаю ладонь к глазам и загибаю пальцы. Ива-раз. Качели-два. Пожар-три. Генрих-четыре. Это пятый. — Это плохо? Он поднимается, и тут я замечаю, что в его глазах больше тревоги, чем усталости или усердно внушаемого спокойствия. — Я подумал, если ты научишься ее дозировать, возможно, у тебя получатся полеты. — Аййй… Это бесполезно. Небушко меня не любит, я слишком тяжела на подъем. Два сантиметра от пола — и не выше. Все-таки я, походу, рождена ползать. Покидая дом, я чувствовала себя не хуже, чем обычно, но что-то в самовосприятии поменялось. Что-то чесалось и кололось, как забытая бирка на новом платье. Проанализировав самоощущение с головы до ног, я поняла — чувство было такое, будто я проглотила колбу. Где-то внутри меня жила идеально круглая, прозрачная пустота. *** — Выше! Еще выше! Эх тыыы, подпрыгнуть так высоко не можешь, как нос задираешь! Еще! Ну! Блоха с перебитой лапкой и то перемещается активнее! — Аккуратнее, Френсис, иначе у человека случится срыв и его Патронус трансформируется в блоху, — хихикнула Анжелика, заходя в тренировочный зал. — Доброе утро. — Добро утро, леди Анжелика, — нестройным хором протянули курсанты. Энжи подмигнула младшему брату. После свадьбы и начала занятий Френсис, Джейкоб и Малькольм пытались приучить новый набор обращаться к Энжи «миссис Снейп», однако миссия была провалена. Когда в раздевалке Рон и Дин однажды пошутили, что избавились от одного Снейпа, чтобы еще несколько лет учиться у другого, а слышавший это Драко наслал на них бегучую сыпь, кураторы сошлись на том, чтобы Анжелика была просто Анжеликой — тем более что в отделе и так ни дня без панибратства не обходилось. Гарри, Рон, Драко, Дин, Джастин, Падма и Рема практически не вылезали из тренировочного центра. Легче всего задания давались Реме — та просто повторяла пройденную программу. Мальчики то и дело норовили экспериментировать, из-за чего Анжелика, дождавшись, когда старшие уйдут, однажды устроила им небольшую лекцию: — В командной работе, коей является мракоборческая, очень важно вести себя, как единый организм. Если одна рука будет держать врага, а другая вместо того, чтобы бить его, чесать колено или поправлять прическу, ничего хорошего из этого не выйдет. Вы должны действовать слаженно, как единое целое. Нам самим за это постоянно попадало. Каждый норовит проявить себя. Это нормально. Абсолютно. Но когда дело идет о спасении жизни или поимке опасного существа — вы не должны вести себя так, будто хотите выделиться на фоне коллег и заслужить похвалу. Мы и так знаем вам цену — иначе вас бы тут не было. Вы должны прилагать усилия, чтобы достигнуть общей цели. — Иными словами, — подал голос Рон, — обучение на мракоборца включает в себя не столько обучение боевым навыкам вообще, сколько навыкам работы в команде? — Верно. Поэтому вот вам на завтра моя любимая тренировка: игра в «цепи кованые», «скамеечку» и «один держит яблоко, другой кусает»… ладно, насчет последнего я пошутила, — быстро открестилась Анжелика, увидев, как вытянулись лица у мальчиков. Однажды на обеде Рема и Энжи начали вспоминать, как проходили их первые месяцы на курсах мракоборцев. Постепенно в беседу включились все — Джейкоб вставлял детали, иногда за столиком, который пришлось сдвинуть из трех, наступало неловкое молчание, если кто-то поминал Грюма, Дьюика или Тонкс. Но в целом диалог поколений всем шел на пользу. — Вам тоже только и говорили о том, что главное — научиться работать в команде? — не выдержал как-то Драко. Прожевав салат, Анжелика честно наморщила лоб. — В целом да. Но это официальная позиция Министерства. На самом деле, конечно, и Аластор, и Малькольм понимали, что по ходу ситуации не всегда получается действовать по инструкции. Вслух о таком, конечно, не говорят. Хороший солдат это тот, который четко выполняет приказы. Мне, например, как вашему куратору, тоже хочется надеяться, прежде всего, на то, что вы будете следовать моим указаниям — так вами проще манипулировать. Но сама я никогда не была прилежной студенткой. Так какой смысл сейчас начинать?.. Январь 1993 года. Министерство, Мракоборческий отдел. — Фробишер! Что это было за заклинание? — Бегучая сыпь. — Сказано было использовать слепящее! — Тогда он и вслепую палил бы из палочки! А так у него руки заняты! — Лучше бы ты чем-то более полезным руки заняла! Крестиком бы, например, вышивала. Творческий подход, как-никак. Который здесь совершенно неуместен. — Но получилось же! — А если бы там оказался кто-то из своих? — Я вижу, где свои! — Так, все, хватит. Снимите с него это. Мисс Руденс, будьте добры вернуть все инструменты на место и впредь обходите стену с инвентарем по широкой дуге. Канингем, Фините Инкантатем! Скажите спасибо мисс Фробишер. Фробишер… брысь домой. — В следующий раз, — прошипела Энжи, стягивая в раздевалке прилипшую к мокрому от пота телу футболку, — я эту сыпь на него самого нашлю. И буду смотреть, как он завяжется в корабельный узел. — Ага, а он тебя потом… — Что? Раз такой бдительный и профессиональный, пусть радуется нашим успехам, а не гнобит за них. Окрик приевшимся за полгода хрипловатым голосом настиг ее уже в атриуме: — Фробишер? Сцепив зубы, Анжелика обернулась. — Ау? К ней, торопливо хромая, приближался Грюм. — Закрывай двери в следующий раз в раздевалку, когда соберешься на меня что-нибудь насылать, — хмыкнул мракоборец, подходя ближе и вцепляясь девочке в плечо. — А теперь слушай сюда. Изобретешь или вычитаешь еще где-нибудь какую-нибудь малоизвестную и малопонятную чушь — не экспериментируй хотя бы на своих же. Лучше напросись в рейды по Лютному к правопорядочникам. О, и еще. Забудь о своих выкрутасах при Дьюике. Его хотят пригласить в Визенгамот, а у них там бзик на экспериментальные чары. Усекла? — Усекла. — Если в рейде дойдет до того, что другого выхода не будет, разрешаю тебе насылать на них хоть сыпь, хоть перхоть, хоть грибы на голове. Но я тебе этого не говорил. — Хорошо. — Кыш. Уже ступив в камин, Анжелика обернулась. Уходящий к лифтам Грюм на секунду обратил к ней здоровый глаз. И девушка могла поклясться на своем дипломе бакалавра, что видела, как мракоборец ей подмигнул.