Красота этого мира

      Четверо лисят юрко слонялись по саду, порой нещадно уничтожая кусты с розами, которые, вероятно, были им очень непривычны и даже непривлекательны. Катание по идеально скошенному газону, клумбам и прочим посадкам. Всё это выглядело весьма забавно, но только не для дворецкого. Он с толикой раздражения, смешанного с умилённостью рассматривал данные игры, заботливо поглаживая чёрную кошку, что с аристократичным хладнокровием наблюдала за несмышлёными детёнышами. Но внезапно наглецы всё же решили прекратить бесовщину, с наивным любопытством рассматривая весьма странного «человека» и не менее диковинную кошку. Михаэлис тоже начал новую игру. Четыре пары глаз-бусинок и две пары «кошачьих». Вполне возможно, что такого рода переглядывания продолжились ещё достаточно долгое время, если бы в сад не вошли граф и горничная.       Заметив новых гостей, лисята, поначалу скрылись в кустах, но чуть позже, узнав в одном из своих гостей «мать», спешно помчались к ней. Горничная лучезарно улыбнулась, нежно погладив каждого. Ну, а Фантомхайв с толикой неприязни к животным, а в особенности к кошкам Себастьяна, бросил на него надменный взгляд, приказывающий удалиться из сада. С наигранной досадой на лице, демон выпустил из своих объятий любимицу, затем поспешив удалиться. И вот, как только от него и след простыл, Сиэль обречённо вздохнул, снова и снова поглядывая на животных. — Анна, я должен извиниться перед ними? — задал мальчик вопрос, а маленькие зверьки сильнее прижались к ногам девушки, скаля на убийцу ещё маленькие клыки. — Именно, — отчеканила кицунэ, присев на землю, позже давая знак своему хозяину. — Надеюсь, что Вам удастся преодолеть свою гордыню, граф. — В этот раз её слова были пронизаны долей насмешки.       Сиэль сжал кулаки, старательно проглатывая высокомерие и тщеславие. Ведь он осознавал, что действительно должен вымаливать прощение за этот ужасный поступок, нет, очередной грех. Было очень трудно, казалось, будто бы он переступает через самого себя, через лживого себя, носящего маски подобно перчаткам. Вероятно, он стоит в таком положении уже более получаса, долго пытается сломать на данный момент оскверненную аристократичную гордость. Но, несмотря на это, горничная продолжает ждать, терпеливо всматриваясь в его лицо. Она не думает его торопить, но почему-то мальчику кажется, что лисица пытает его, уподобившись чёртову Себастьяну — звучит очень иронично. Более не имея силы терпеть эту агонию, он выпаливает на одном дыхании: «Простите меня!» А затем заливается багрянцем, стыдясь своего промедления, а также вспоминая одну любопытную фразу, никак иначе подходящую к этой ситуации. — Неискренне. — Необычайно хладнокровно произносит горничная, на этот раз сменив свой голос на ледяное многозвучие. — Что?! — с возмущением восклицает Фантомхайв, неосознанно раззадорив лисят, что были готовы вот-вот напасть на него. — Мне пришлось потратить столько времени, ради этого, а ты смеешь говорить, что я не искренен!       Возмущение вспыхивает в груди, а затронутая гордыня подливает масло в огонь. Хочется плюнуть на этот контракт, нарушение которого приведёт к неизбежной кончине, на горничную, что ломает все его лживые маски, созданные из боли, обнажая израненную душу. Да, именно за это. За это он заинтересовался ей, ради её общества мальчик переходит через себя. Это странно, очень странно. «Питомец, что учит своего хозяина»… Он снова тяжко вздыхает, а затем произносит: «Простите меня. Просто простите, если сможете». Как же нелепо это выглядело со стороны: граф, имеющий репутацию сторожевого пса Её Величества, извиняется перед простыми животными, всё сильнее заливаясь багром. Всё происходящее выглядело настолько мило и даже глупо, что демон едва сдерживал смех. Его господин снова краснеет, как на том злосчастном лайнере, после простых слов, сказанных «его» будущей супругой. Михаэлис ещё раз усмехается, ну, а затем приступает к работе, сохранив на губах привычную улыбку: «Люди — это очень интересные существа».       Он снова и снова просил прощение, со скрежетом зубов сжимая потные ладони. И каждый раз слышал одну и ту же фразу: «Неискренне, попробуйте ещё раз». Это злило, моментально выводило из себя, но Сиэль упорно продолжал вкладывать хоть каплю наигранного сожаления. Ему действительно было жаль лисят, но наличие жалости, а тем более угрызений совести ничего не приносило, лишь уступая место раздражению и гневу. С каждым разом, с каждым словом он переходил на крик, тем самым пугая невинных детёнышей, что содрогались от каждого излишнего телодвижения человека. Кицунэ видела усердие своего господина, но всё же продолжала выпытывать из ребёнка большей эмоциональности. Ещё и ещё, ещё…

***

      Граф упал на кровать, чувствуя себя морально выжатым. Пять часов было потрачено на простые слова. В какой-то степени он считал себя глубоко униженным, опущенным на уровень провинившегося ребёнка, что обязан был отчитаться перед родителями. Весь скудный день проносился в раскалывающейся голове, проносился до тех пор, пока мальчик не забылся сладким сном.       Тёмное, безграничное помещение, биение собственного сердца, дыхание. Только это чувствовал и видел Сиэль в своём сне. Не было никаких эмоций, ничего не было. Лишь непроглядная и очень вязкая мгла тянулась вдоль «пустоты». Нет страха, чувства одиночества, умиротворения. Эта пустошь — отражение его души? Ведь, если внимательно сосредоточить взгляд на этой тьме, то можно заметить множество «хлама»: детских игрушек, шахматных фигур, книг, осколков стекла, трупов и оружия, покрытого чем-то. Он просто шёл вперёд, не имея ни цели, ни смысла. Просто так, от безысходности и скуки. Не зная о том, куда он придёт в конечном итоге, зачем начал этот путь. Шёл, да, просто шёл именно так, как идут многие люди: на работу, в любимый дом, к своей смерти, любви и боли.       Фантомхайв проснулся. Нет, не вскочил в холодном поту, а проснулся… с тяжёлым чувством бессмысленности. И единственное о чём он подумал было: «Почему Себастьян не занавесил шторы?» Только сейчас можно было разглядеть холодное великолепие луны, её лучей, схожих с солнечными, но в чём-то превосходящими. Они были приятными, а не резкими и до тошноты яркими. Но дети солнца дарили жгучее или приятное тепло, а не моросящий холод. Но вскоре и размышление о светилах стало бессмысленным. Сон пропал, а чувство внутренней пустоты затягивало. Хотелось позвать Себастьяна, чтобы тот просто стоял над его кроватью, не более, изредка заводя простой разговор, схожий на привычку. Сухой, наигранный, напрягающий мозг. Поэтому Сиэль промолчал, вставая с кровати. Невыносимая духота мгновенно сковала лёгкие и кожу, а в мыслях крутилось: «Нужен свежий воздух».       Удивительно, что ночью поместье было схоже на особняк средневекового вампира из готических романов, всё ещё не имеющих особой популярности. Невольно вспоминалось детство, когда он также боялся грозы, ночных коридоров, Себастьяна… Всё это вызывало горькую улыбку, ведь в голове вновь проматывался его облик, так схожий с собственным зеркальным отражением, нет, это он был его отражением, тенью. Да, именно так. Забывшись, граф и не заметил, как вошёл в сад. И только порыв холодного ветра смог унести все мысли вдаль. Кожа покрылась рябью мурашек, неприятно скользящих по телу, а изо рта выходил пар. Конец осени, а листва всё ещё зелена. Удивительно. Потеплее укутавшись в тёплое одеяло, мальчику на глаза попалась чудаковатая горничная, что лёжа на зелёном ковре, всматривалась в ночное небо. — Почему Вы не спите? — раздался вопрос, обрывающий гул ветров. — Не имею желания, — сухо отозвался Сиэль, подходя ближе к служанке. — Ты тоже не нуждаешься во сне? — но ответа так и не последовало, поэтому он поднял голову, пытаясь понять то, что так сильно завлекло кицунэ.       Синяя гладь, донельзя усыпанная звёздами разной величины и сияния. Вероятно, если бы он находился в городском имении, то не смог столь чётко увидеть этой красоты. А он захотел ли её видеть? — Раньше, несколько веков назад, они были гораздо ярче, — начала девушка разговор, выпуская клубы горячего пара изо рта. — Я хорошо помню, как многие люди тоже любовались ночным небом, разговаривая о любви, мечтах, будущем. Возможно, когда-нибудь они снова проявят к ним интерес, но, увы, звёзды будет уже тяжело разглядеть из-за пелены грязи, которую человек так усердно выпускает наружу. — Она на мгновение замолкла, вслушиваясь в мелодию ветра, что колыхал лисьи уши. — И когда всё живое умрёт, оставив горы мусора и скверны, люди захотят найти новый дом и найдут… и это будет происходить бесконечно, я знаю.       Фантомхайв замолк, стараясь уловить суть сказанных ей слов. Он молчал, размышляя об этой сути, а затем просто томно вздохнул: «Такова человеческая природа. Мы ценим только после утраты, при этом желая большего. Бессмертие, власть над миром, богатство… Хуже животных». — Давайте просто насладимся звёздами, ведь скоро они перестанут так сиять.