Бесчестье: Затронутые Бездной

1837 год.

      Ведьма пыталась скрыться от нее. Она взбиралась на крыши и запрыгивала в дома через выбитые окна, но Тиза всегда находила ее по шлейфу из холодной решимости и сосредоточенности, который та за собой оставляла. Спутать ее с другими было практически невозможно: город почти полностью вымер, а отделить эмоции ведьмы от пресной горечи редких плакальщиков не составляло особого труда. Тиза не была уверена в том, зачем следует за ней, но чувствовала острую необходимость примкнуть хоть к кому-то живому и мыслящему – вокруг было слишком много трупов и воздух казался спертым от смрада смерти. Для ребенка в такой обстановке любая компания была предпочтительней одиночества. К тому же, Тиза нуждалась в защите, блуждая по этим небезопасным улицам в поисках семьи, а ведьма, судя по трюку с крысами, вытворенному ранее, вполне могла ей ее обеспечить.       Однако, сколько бы Тиза ни окрикивала женщину, та игнорировала ее, занятая какими-то своими делами. Видимо, она считала, что спасением от стаи крыс их знакомство должно ограничиться, но Тиза разглядела в ней панацею от всех своих проблем и просто не могла оставить женщину в покое, понимая, что иного шанса найти брата у нее может и не быть. Мюринн рассказывала ей, что магия существует и, зная определенные слова и связку действий, ее можно было пробудить и использовать. Мать даже сделала для себя амулет из костей на удачу и заговорила его на своей крови, чтобы тот оказывал пользу только ей и никому другому. А теперь, встретив женщину, разгоняющую крыс, используя несколько шипящих слов, Тиза поверила, что при помощи карты и содействия незнакомки она легко сможет отыскать своего брата, где бы он ни был.       Если тот, конечно, еще жив… Почему-то думать о плохом девочке совсем не хотелось. Но дурные мысли сами лезли в голову, вонзаясь в сознание, словно раскаленная игла. Раны, нанесенные грызунами, зудели, а боль лишь приумножалась с каждым часом. Тиза не знала, чем их обработать – в карманах у нее было пусто, открытых аптек по близости не наблюдалось, а на дорогах Дануолла валялся лишь мусор.       По сути, у нее не было иных целей, кроме как следовать за таинственной женщиной в тщетной надежде, что та наконец обратит на нее свой взор и Тиза сможет с ней поговорить.       И следовать пришлось долго – это была самая настоящая игра в терпение и упрямство. Ведьма не задерживалась на одном месте надолго. Она зачищала кварталы, перебиралась из одной части города в другую, и Тиза шла по вытоптанной ею дороге: по трупам плакальщиков, мимо убитых бродячих псов и обезглавленных стражников, которые пытались остановить женщину. Она замялась лишь однажды - встретившись со световой стеной, и потратила полчаса на то, чтобы найти безопасный обходной путь.       А Тизе тем временем становилось все хуже. Воспаленные раны, усталость и истощение давали о себе знать, и, когда женщина добралась до Затопленного квартала, где обитало немало речных хрустаков, девочка впервые отстала и спряталась в одном из заброшенных зданий, не желая быть оплеванной кислотой.       Вскоре Даффи совсем захворала и свернулась клубком на полу, накрывшись какой-то дырявой пыльной тряпкой, найденной ею в комнате. Тогда девочке казалось, что она подошла к самому концу и жизнь ее оборвется тихо, незаметно для всего мира, как и жизни многих других жертв Плакучей чумы. Она закрыла глаза и заснула, смирившись. Думала, что сон ее будет вечен. Однако вместо абсурдных пейзажей Бездны по пробуждению она увидела знакомое лицо ведьмы, склонившейся над ней.       В комнате было светло, в печке горел уголь, на плите кипела вода, а на круглом столике, рассчитанном на двоих, стояли открытые рыбные консервы. Все раны Тизы были обработаны каким-то антисептиком, намертво прилипшем к коже, и более не зудели, отзываясь тупой тянущей болью только при движении. Помимо этого, волосы Тизы были расчесаны и заплетены в две тонкие косички с цветочными бантиками на хвостиках.       — Мне стало скучно, когда я поняла, что мой маленький последыш отстал, — сказала ей ведьма, но в глазах ее не было ни тепла, ни проявленного ранее любопытства. Она будто бы закрылась ментальной стеной, запрятав все эмоции вглубь так, чтобы их никто не нащупал. Как оказалось позже, она специально позволяла Тизе идти за собой. Хотела проверить девочку и понять, верны ли ее догадки. И призналась, что если бы в Тизе не обнаружилось интересных ей талантов, то она бы оставила ее на съедение крысам и даже вмешиваться бы не стала. Однако Рамполтиза уловила сладко-кислый запах лжи. Корделия Таунсенд – так представилась ей ведьма, – все-таки испугалась за нее подобно молодой и неопытной матери, которая впервые видит, что ее ребенку угрожает опасность. Но свои подозрения Тиза не стала ей рассказывать, боясь, что женщина рассердится и бросит ее.       Но Корделия не бросила. Ни тогда, ни после.       Когда девочка поправилась, ведьма предложила ей присоединиться к ней. Сказала, что с удовольствием обучит и поможет пережить чуму, а после снятия блокады женщина и вовсе планировала покинуть Гристоль и отправиться в свой родной город, Уиннидон.       Тиза была рада узнать, что ее спасительница является землячкой ее родителей и что именно благодаря ей она, возможно, встретится со своим дедом, и их семья наконец воссоединится. Однако она не могла бросить Джерри и молила ведьму погадать о его судьбе. Та долго отказывала, не желая тратить на это силы, но девочка доставала ее с этой просьбой так настырно, что Корделия была вынуждена согласиться. Проведя ритуал с картой и подвешенной за шнурок вороньей костью, Таунсенд выяснила, что старший брат Тизы мертв и его дальнейшие поиски будут абсолютно бесплодны. Рамполтизу эта новость сперва глубоко шокировала, и она горевала всю ночь, однако позже, выплакав все слезы в рыхлую подушку и успокоившись, поняла, что не верит ведьме.       Она бы обязательно почувствовала, случись с братом что-нибудь плохое. Затем Тиза догадалась, что поисковый ритуал был фикцией, и Корделия на самом деле искала не ее родственника, а кого-то другого. Кого-то, кого она в глубине души боялась, но на чьи действия возлагала большие надежды. Когда Рамполтиза напрямую высказала свое недовольство обманом ведьмы, та саркастично похлопала в ладоши и с кривой улыбкой сообщила, что девочка прошла очередную проверку.       Позже таких проверок стало еще больше, а затем к ним добавились и испытания. Сперва ведьма учила ее скрытности и помогала развивать гибкость и ловкость при помощи болезненных ежедневных растяжек, больше походивших на пытки. Затем помогала постичь азы магии, не слишком вдаваясь в суть и с отмашкой поясняя, что в Уиннидоне девочку обучат куда лучше. А после и вовсе начала учить Даффи фехтованию, используя вместо мечей палки из обломанных швабр.       Неторопливо проходили месяцы. За каждый успешно усвоенный урок в качестве награды Тиза узнавала что-то о своем брате, но ничего о том, где он находится. Корделия, гадая, рассказывала ей, что тот жив и мужает с каждым днем. Что ради выживания он снова затесался в одну из банд; что дерется он на кулаках, зажимая правой рукой кастет, и даже поведала про то, как после одной из стычек на городских улицах у Джерри под горлом остался маленький шрам от клинка, затронувшего шею. А еще о том, что юноша считает младшую сестру мертвой и уже не имеет надежды встретиться с ней вновь.       И все же Тиза не оставляла идеи найти его, пусть Корделия Таунсенд и сказала ей, что без балласта в виде младшей сестры ему будет лучше, и шанс того, что он доживет до конца эпидемии, возрастет. Тогда непроницаемая маска равнодушия впервые треснула, и ведьма не постеснялась показать свои эмоции, среди которых были понимание и жалость. В ее глазах Тиза была маленькой забитой девочкой, у которой получается далеко не все. Неуклюжая, слабая, но хотя бы настойчивая.       Тогда Даффи пообещала себе, что сделает все возможное, чтобы Корделия не жалела ее, точно брошенного на улице слепого котенка.       Она стала учиться усерднее, выкладываясь по полной. Выполняла любые задания, данные ведьмой: Тиза искала амулеты и алтари Чужого, пробиралась по улицам, прошмыгивая мимо стражи, и забиралась в закрытые дома дворян через скрытые лазы; переодевалась в служанку, чтобы добыть нужные Корделии сведения; расчерчивала стены квартир, в которых они с ведьмой жили, кровью собак, выписывая заученные заклинания, способные отогнать от их жилища чумных крыс.       Рамполтиза Даффи росла и крепла, а когда от рыбных консервов и черствого хлеба начинало тошнить, брала в руки самодельную рогатку и отстреливала чаек, круживших у берегов реки Ренхевен, и голубей, гнездившихся на обрушившихся чердаках многоэтажных домов.       Корделия учила ее делать руны и составлять заклинания, но темное искусство давалось Рамполтизе с особым трудом. Все потому, что с ведьмой у них значительно различалось восприятие. Тиза ощущала мир по-своему, и в ее понимании он был куда сложнее, чем рассказывала Таунсенд. В каждом камне, в каждой затонувшей барже, чей металлический скелет проглядывал сквозь водные толщи, она чувствовала особую энергетику, свою историю. Порой осадок пережитых эмоций наслаивался на дороги точно пыль, и девочка могла дотянуться до чувств, испытанных кем-то веками ранее, хотя все они были смутными, легкими, очень хрупкими и понять их было необычайно сложно. И поэтому даже при работе с моржовой костью Тиза плошала, начиная представлять, что чувствовал этот крупный зверь, перемещаясь по холодным белым льдинам.       Тогда уроки магии были временно отодвинуты на второй план, и женщина ее скорее развлекала, чем учила. Одним холодным вечером она вывела Тизу на крышу и посадила ее на одеяло, поставив на колени девочки тазик с водой. Затем Корделия порезала себе руку и несколько алых капель упали в воду. Губы ведьмы задвигались, но Тиза не слышала, что она говорит – взгляд ее был прикован к собственному отражению в воде. Неожиданно та потемнела и покрылась рябью, напоминающей девочке плеск волн, затем на поверхности появилась гладкая черная спина кита, усеянная наростами мелких ракушек. Из дыхала подводного гиганта вырвался высокий столп брызг, и блузу девочки усеяли влажные пятнышки. Она в удивлении разинула рот и посмотрела на женщину, что внимательно следила за собственным волшебным представлением. В ту минуту она казалась такой… доброй и любящей, что Тиза на какой-то короткий миг даже позабыла о том, что на тренировках Корделия бывает с ней более чем жестока и нещадно бьет ученицу палкой, если та часто пропускает удары; что она заставляет ее бегать до изнеможения и порой бросает в сложных ситуациях. Например, дав поручение самостоятельно выбраться из квартала Особняков, где стражников было не меньше, чем плакальщиков, а толлбои, передвигаясь на высоких и крепких ходулях, беспощадно обстреливали всех незваных гостей зажигательными снарядами.       Но потом сказка кончилась. Кит растворился, а вода потемнела пуще прежнего и завоняла тухлятиной. Корделия тут же преобразилась, вернувшись в свое привычное состояние. В ту ночь она приказала девочке совершить очередную пробежку по крышам, считая, что ей не помешает научиться быстро перемещаться по городу даже если на улице царит непроглядная темнота. И Тиза покинула ее, а когда вернулась в их очередное временное убежище, то услышала, как ведьма шепчется с кем-то.       Осторожно прокравшись к ее комнате, Рамполтиза прильнула к закрытой двери и всмотрелась в замочную скважину.       Таунсенд жила в маленькой комнатке, один из углов которой занимала низкая кушетка, а другой – самодельное святилище, обставленное необычными лампами, заливавшими все помещение индиговым светом. Возведенное наспех из подручных материалов, оно являло собой яркий пример безвкусицы. Алтарь совмещал в себе простоту сколоченных между собой досок, обвитых шипастой проволокой, и роскошь пурпурных и фиолетовых занавесок из тивианского шелка, украшенных узорами из золотых и серебряных нитей. На алтаре, которым служил обычный деревянный столик, в окружении амулетов лежала руна. Сделана она была из блестящей китовой кости, по ее краям имелись железные крепления с заклепками, благодаря которым к руне присоединялись плотные кусочки отвердевшей кожи. За эти ремешки вещицу можно было подвесить на стену или спрятать под одежду и быть абсолютно уверенным, что она не выпадет. Но больше всего взор Тизы всегда привлекал магический символ Чужого, искусно вырезанный на лицевой стороне артефакта. Свою черноту знак приобрел за счет использования в процессе создания особых чернил, получить которые можно было только из глубоководных моллюсков, обитающих близ Тивии. Подобные чернила нынче добывать было очень трудно, оттого и яды, в которых они использовались, многократно возросли в цене.       Вот только у Корделии они были, и она коротала вечера за созданием оккультных предметов, хотя Тизе запрещала прикасаться к ним без надобности, пригрозив ей облысением и разрушением зубов.       Тиза внимательно вгляделась в фигуру ведьмы: та сидела на полу, повернутая к двери спиной, однако в ее руках, приподнятых до уровня лица, девочка увидела складное зеркальце. Но в нем не было отражения. Оно было… пустым.       — Я уже очень долго ищу его, — пожаловалась она в никуда, — вы уверены, что он еще не вернулся на Морли?       Тиза навострила слух, чтобы услышать ответ, но его не последовало. Зато Корделия продолжила разговор, будто действительно с кем-то общалась.       — От Агнессы вестей пока нет, а вот Эдвард уже устал слоняться по тундрам Тивии, гоняясь за призраками из чьих-то сплетен и догадок. Советую отозвать его обратно, — Корделия затихла, видимо, слушая чьи-то наставления по другую сторону маленького зеркальца, затем задумчиво хмыкнула. — Да, я шла по следу, но в Дануолле есть как минимум двое людей, способных сбить мои поисковые кости с толку.       Тиза не могла понять, о ком ее наставница говорит. Она не рассказывала девочке о том, с какими целями приплыла в столицу. Но что было точно, так это то, что женщина и вправду что-то – а вернее кого-то, – очень долго искала. И злилась из-за того, что не могла обнаружить заветную цель.       — Нет, Кэмпбелл жив. Будь это его рук дело, то тело Верховного Смотрителя обнаружили бы распятым где-нибудь на площади Холджера. Вы же знаете, он любит выставлять свои лучшие деяния напоказ, — последнее слово женщина едва ли не выплюнула. Видимо, к человеку, о котором шла речь, она относилась с презрением и даже отвращением.       Тиза хотела было отстраниться от двери и пройти в свою комнату, решив спросить Корделию о зеркале и разыскиваемом позже, как увидела, что тусклая тень, отбрасываемая ведьмой, растянулась и наползла на противоположную от нее стену, приобретя мужские очертания с широкими плечами и более узким тазом. И выглядела эта фигура так, будто ее обладатель тоже внимательно вслушивался в слова женщины, держа руки сомкнутыми в замок то ли за спиной, то ли спереди.       Возможно, Тиза испугалась, – ведь ее сердце действительно забилось быстрее, – но ей показалось, что воздух в квартире загустел, отчего стало труднее дышать, и температура в помещении понизилась, словно холод начали источать сами стены. Она ощутила чужое присутствие, которое тяжким грузом начало давить на ее сознание, угрожая своей мощью раздавить девочке череп. Это был кто-то странный и обладающий невиданной силой. Кто-то, обитающий за гранью реального мира.       Даффи отпрянула от двери, как от огня и, споткнувшись о выступающую половицу, упала на зад, больно ударившись копчиком и врезавшись спиной в низкую тумбочку для обуви.       Дверь в спальню Корделии тут же распахнулась, и ведьма появилась на пороге, уставившись на ученицу вопросительным взглядом.       Ужасающее ощущение, пробудившее у девочки головную боль, развеялось в один момент, словно легкое облачко пара, выпущенное изо рта. Его будто бы и не было вовсе, и Тиза списала резкое ухудшение своего самочувствия на волнение и усталость.       В тот вечер Корделия ее отчитала за то, что та подслушивала, но ничего не рассказала ни о цели своих поисков, ни о волшебном зеркальце. А когда она ушла, оставив Тизу в темной комнате одну, та попыталась забыть о произошедшем, свалив увиденную фигуру на банальную игру теней.       Вскоре Даффи заснула и во сне своем бегала по безлюдному миру-перевертышу, повторяя все те же трюки, которым ее учила Таунсенд. Она носилась по крышам, перепрыгивала с одного летучего островка на другой и быстро проскальзывала мимо людей, напоминающих ожившие статуи. А когда неведомо откуда взявшаяся тропа привела ее в родную квартиру, половицы ушли из-под ее ног, и она с громким криком упала в бездонную пропасть.       На этом моменте сон оборвался, а Тиза проснулась и села в кровати, обливаясь холодным потом и с трудом осознавая, что жива и никакого падения на самом деле не было. Ее одолевало плохое предчувствие, причина которого ей открылась уже следующим утром.       То было очередное задание от Корделии Таунсенд. Теперь ведьма приказывала ей отнять несколько жизней, используя ее костяной меч. В качестве целей женщина выбрала плакальщиков, которых Рамполтизе предстояло найти самостоятельно и, не привлекая внимания лишним шумом, убить их, окропив клинок зараженной кровью.       Тиза опешила от поставленной ей задачи и по привычке прощупала свою наставницу, пытаясь понять, лукавит ли она, снова устраивая своей ученице проверку, или же действительно хочет, чтобы подопечная перерезала пару глоток. Но у Даффи не получилось уловить ни единой эмоции. Корделия была холодна, точно камень, а взгляд ее колол суровостью. Порой девочке было очень тяжело жить с ней из-за ее отстраненности и недоверчивости, но Даффи поставила перед собой цель – пробить эту защиту, поднабравшись опыта и сил. А для этого ей было необходимо продолжить свое обучение, что, в свою очередь, делало каждый новый урок обязательным.       Однако в этот раз Рамполтиза все никак не решалась принять меч из ее рук и начала спор, утверждая, что плакальщики все еще остаются людьми и убивать их жестоко и бесчестно, поскольку они не могут дать отпор. На это Корделия ответила, что дни больных чумой сочтены, и Тиза окажет им величайшую милость, если оборвет их страдания.       И спустя час Даффи уже сидела на подоконнике в одном из опустелых домов Затопленного квартала, глядя как труповозка, скрипя по рельсам, останавливается и сбрасывает свой груз в смрадную кучу из разлагающихся тел, среди которых копошатся крысы.       Внизу, прямо под ее окном, покашливая и стоная, проходил плакальщик, а неподалеку в перевернутом мусорном баке, в полость которого была вложена картонная подстилка, спал еще один. Они были бледны и выглядели очень плохо. Одежды их были запачканы черной кровью, а вокруг жужжащими облачками кружили крупные черные мухи.       Может, легкая смерть и вправду будет милосердным избавлением от всех мук? Или же у них еще есть шанс на выздоровление?       Тиза призадумалась, вспоминая события последних дней, и поняла, что у зараженных плакучей чумой людей уже не было будущего: как раз предыдущим вечером по городской системе оповещения сообщили, что пропал Антон Соколов, занимавшийся поиском лекарства, и мост Колдуин перекрыли из-за начавшегося по приказу лорда-регента расследования.       Видимо, несчастья никогда не оставят Дануолл, так не будет ли лучше избавить хоть кого-нибудь от затяжных мук?       Выбор был очевиден, и Рамполтиза крепче сжала в дрожащей руке рукоятку костяного меча. Таковым был ее дар сострадания, который она себе никогда не простит.