Бесчестье: Затронутые Бездной

1839 год.

      Тримаран раскачивался, носом рассекая высокие волны. Вместе с ним из стороны в сторону качало и всех, кто был на борту.       Рамполтиза не могла уснуть. Она слышала грохот, с которым волны обрушивались на корабль, перехлестывая через борт, как шипела морская пена и выл ветер, с диким свистом прорываясь сквозь мельчайшие щели в обшивке. Тримаран гудел и, когда Тиза села в кровати, спустив ноги, пол сильно вибрировал под ее ступнями.       Она чувствовала суетливость команды, каждый член которой делал все необходимое, чтобы судно пережило этот шторм. И знала, что капитан «Горизонта» испытывает прилив адреналина каждый раз, когда на траулер накатывает волна. Он был бывалым моряком, и борьба с непогодой была для него чем-то вроде азартной игры.       И только от своей ведьмы-наставницы Рамполтиза не ощущала ничего, будто та отрешилась от всех эмоций. Но Тиза знала, что это не так. Корделия их просто очень хорошо прятала.       После длительного ожидания они наконец-то плыли на Морли.       Чума отпустила Дануолл благодаря совместным усилиям Королевского лекаря и изобретателя Пьеро Джоплина, создавших лекарство от черной хвори и вылечивших плакальщиков, у которых, как говорила Корделия, не было никаких шансов на выздоровление. Тиза простила ведьме этот обман – в конце концов, она не могла знать, что у зараженных, которых она приказывала убивать, чтобы питать свой костяной меч кровью и жизнями, есть шанс на спасение. Но Даффи не смогла простить себя за то, что поддалась на ее уговоры и убивала ради похвалы, которой в ином случае по завершению дневной тренировки могло и не быть.       За несколько месяцев, что прошли с момента коронации юной Эмили Колдуин, она изменила облик столицы, делая все возможное, чтобы как можно скорее вернуть жизнь в привычное русло. Тиза восхищалась ею. Императрица была младше ее едва ли больше, чем на год, но была мудра не по годам и с момента восшествия на престол сделала для народа островов больше, чем лорд-регент за все время своего правления. Корделия говорила своей ученице не строить ложных иллюзий и утверждала, что немалую роль при юной императрице играют ее советники и, разумеется, лорд-защитник, без которого леди Эмили была бы лишь марионеткой в чужих руках. Но Тиза считала, что дитя-императрица была спокойной и рассудительной сама по себе. Ее, как и Даффи, закалила жизнь, бросив в очаг великого пожара черной смерти. Вот только Эмили вдобавок была окружена кровожадными интриганами, а Тиза лишь крысами и плакальщиками, среди которых боялась однажды увидеть своего брата.       Когда торговля и перемещение между островами возобновились, Тиза думала, что они с Корделией сразу же уедут. Однако женщина не торопилась, и обучение девочки продолжилось. Тренировки стали сложнее ввиду перестроек и оживления на улицах, а целями являлись уже здоровые люди. Но на счастье Тизы убивать никого не требовалось. Задания включали в себя лишь добычу нескольких капель крови, волос и какой-нибудь личной вещи. Зачем все это было необходимо Корделии, Тиза не знала. Женщина не рассказывала ей о своих планах и лишь раскладывала добытые ингредиенты в именные коробочки. Талия Тимш, мисс Уайт, лорд Бернард Присмолл и Элла Трисс… Тиза не знала, кто эти люди, но преследование каждого из них заставило ее изрядно попотеть. Они всегда были окружены лучшей стражей и хитроумными ловушками, но Тиза благодаря своему обучению всегда доставала все необходимое, хотя пару раз едва не выдала себя, а однажды и вовсе свалилась с крыши, и спасло ее только то, что в паре метров под ней растянулся балкон, за каменный парапет которого она и уцепилась.       Спустя пару месяцев к ним с Корделией присоединился ее муж, Эдвард Таунсенд. При нем Корделия смягчилась. Она стала добрее, не говорила ни о магии, ни о тренировках, и Тизе приказала об этом молчать. Втроем они начали выглядеть как самая настоящая семья, и Даффи не удивилась, когда при людях Эдвард назвал ее своей приемной дочерью. Однако это было лишь фикцией, и по ночам чета Таунсендов покидала квартиру, удаляясь по каким-то тайным делам, о которых Тизе было не положено знать.       По-настоящему семьей они не были, и Даффи с тоской вспоминала своего брата и дядюшку Брана, когда оставалась в квартире одна.       Днями она выходила на уже безопасные улицы и искала Джерарда. Это было не менее сложно, чем во времена чумы, так как теперь по дорогам вместо плакальщиков ходили патрули городской стражи. Императрица начала борьбу с осмелевшими за время эпидемии бандами, и те попрятались в своих норах. Никто и ничего о них не знал, а все вопросы вызывали подозрительные взгляды со стороны и привлекали к Тизе внимание стражи, что было отнюдь не безопасно.       Однако, когда Таунсенды завершили свою миссию, как выразился Эдвард, и были куплены места на ближайший траулер, плывущий до Уиннидона, долгожданное воссоединение брата и сестры наконец произошло.       Они встретились совершенно случайно и едва ли признали друг друга. Точнее, это Джерри не сразу смог узнать повзрослевшую за время их разлуки сестру, а вот Тиза умудрилась разглядеть родное, пусть и заросшее бородкой лицо среди компании трудяг, работавших на возобновившей после чумы свою деятельность текстильной фабрике. Она прогуливалась мимо пассажей, вглядываясь в витрины и вспоминая, как приятно ей было наряжаться в красивые и дорогие вещи. Живя с ведьмой, она не носила ни шелковых чулок, ни белоснежно-белых блуз, лишь простенькие облегающие штаны, заправленные в легкие ботинки с застежками, рубашку из дешевой ткани и жилет со вставками из искусственной кожи. Это было все то, что Корделия могла ей позволить, и Тизе порой казалось, что рядом с ведьмой она увядает, но девочка отгоняла от себя эти мысли, относя их к той, другой себе – маленькой, глупой и запуганной леди. Занятая своими мыслями, она врезалась в молодого парня, который как раз шел с работы в компании пары друзей. Он прикрикнул на нее за невнимательность, а она проигнорировала оскорбление и, подняв глаза на его лицо, застыла, удивленно раскрыв рот. Затем почти сразу же бросилась на него с объятьями, называя по имени. Тогда она впервые увидела, как Джерри плачет. Он не проронил ни слезинки, когда узнал о гибели матери и даже после – когда отца уводили на казнь. Он был спокоен, когда погиб Бран Джиллеспи, и даже пытался привести ее в чувства второсортными шутками. Джерри держался ради нее, зная, что младшая сестра будет брать с него пример и формировать свое мировоззрение, глядя на его поступки. И Джерри не хотел, чтобы она выросла жестокой или была слишком слабой и не могла позаботиться о себе.       Но при их встрече он позволил бурным эмоциям выйти наружу, тем самым показав, что даже спустя два года после разлуки он все еще ее любит.       С того дня они более не расставались. Тиза привела его в свой новый дом и познакомила с Таунсендами, с ходу поведав брату, что те, как и их родители, изучают оккультные искусства. Джерри это не понравилось, но он был благодарен им за то, что в его отсутствие они позаботились о его родственнице. Затем он хотел забрать ее, но Тиза предложила брату уехать вместе с ними на Морли, на родину Мюринн и Лиама, к единственной частичке семьи, что у них еще оставалась – Грэхэйму Муру. Джерри сомневался весьма недолго.       И вот они пересекали океан вчетвером. Тиза с Корделией жили в отдельной от мужчин каюте, однако мыслями Даффи-младшая всегда была вместе с братом.       И первое время их совместное плавание проходило весьма спокойно, но затем Тиза начала замечать, что ведьма не очень-то рада присутствию Джерри, а с Эдвардом у брата и вовсе случались ссоры – иногда из-за абсолютных мелочей, а порой и на ровном месте. Но каждый новый день приближал их к заветным берегам и все, о чем Тиза просила мужчин, так это потерпеть друг друга еще немного. К счастью, они к ней прислушались.       И вот она сидела в их общей с ведьмой каюте, терпела качку и смотрела на свое отражение в мутном и треснувшем с краю зеркале, пока Корделия расчесывала ей волосы, напевая одну из своих жутких колыбельных. На сей раз это была история о крысином принце, жадном до крови, и повествовала она о его злодеяниях: о чуме, что смертельным ядом капала с его зубов, о детском истеричном плаче, поднимающемся в домах, когда он вместе со своими прихвостнями наносил визит к людям. О страданиях, злобе и хаосе, что принц сеял за собой, словно зерно. Однако у каждой сказки есть конец и эта кровавая история завершилась для крысиного принца весьма трагично: красноглазый повелитель улиц был съеден ведьмой-кошкой, а его рать бежала прочь из захваченного города с первыми солнечными лучами. Эту сказку, превращенную в песню, Тиза почти не слушала, хотя напеваемый Корделией мотив ей одновременно и нравился, и заставлял руки покрываться гусиной кожей. Она уделяла куда большее внимание своему отражению.       Ей не нравилось расти. Не нравилось, что детская округлость лица исчезла, что заострились скулы и впали щеки; было невыносимо видеть, как меняется тело, приобретая женственные формы. Тиза хотела повернуть время вспять и вернуться в то состояние, когда мужчины не бросали на нее заинтересованных и изучающих взглядов. Они напоминали ей о том шквале чувств, что она перенимала от других в «Золотой кошке», и ей становилось до дрожи мерзко от этого. Однако все претерпеваемые ею изменения были весьма естественны для девушек ее возраста, и убежать от своей природы Тиза, к большому сожалению, не могла. Оставалось лишь ждать момента, когда наиболее острые симптомы взросления сгладятся, и раздражение пройдет. И в те дни юной Даффи казалось, что на это уйдет целая вечность.       Шторм терзал корабль, швыряя его по океану, до самого утра. Затем ветер улегся, волны измельчали и прекратился дождь. Тиза наконец-то смогла придремать, но проспала недолго. Вскоре до ее слуха стали доноситься протяжные и повторяющиеся мелодичные звуки, изредка перебиваемые последовательностью щелчков. Она открыла глаза и, увидев, что Корделия спит, осторожно выскользнула из каюты и поднялась на верхнюю палубу.       Красная каемка солнца едва ли показалась из-за моря, и линию горизонта расчертил красочный багрянец. Небо заслоняли перисто-кучевые облака, отливающие со стороны восхода нежно-розовым цветом. Тихие волны лизали металлический корпус корабля, а соленый ветер ворошил растрепанные после сна волосы девушки и гладил щеки. Взбодрившись под влиянием свежего морского воздуха, Тиза почувствовала небывалую легкость в теле и принялась любопытным взором окидывать бескрайние водные просторы. В нескольких десятках метров от судна она заприметила сперва одну влажную спину, вынырнувшую на поверхность, а затем и две другие, но уже поменьше.       Это были киты. Их называли чудовищами и тварями, одной из личин Чужого, но Тизе они казались безобидными и… грустными. Их пение пробирало ее до костей, и Даффи с упоением внимала их глубоким голосам, про себя отмечая, что именно такие колыбельные она бы с удовольствием слушала на ночь, а не те страшилки, которые ей напевала ведьма. Она была рада им и даже, как ей казалось, могла нащупать их эмоции. Они были приглушенными, но при этом гораздо масштабнее и глубже человеческих. Тиза даже не была уверена в том, что может описать эти чувства. Они точно были выше всего сущего, и их восприятие мира было за гранью ее понимания. Единственное, что она ощутила достаточно точно, так это любопытство. Киты – по крайней мере те, что помладше, – приняли их траулер за сородича и стремились подплыть ближе. Звали, но их обращение не находило ответа.       Тиза любовалась ими, чувствуя покой и удивительную гармонию с миром. Это было чудесное мгновение, которое ей хотелось растянуть, словно резинку, и ученица ведьмы поймала себя на мысли, что с большим удовольствием прыгнула бы в объятья морских вод – лишь бы поплавать с ними, но это, к сожалению, было невозможно.       Все закончилось довольно быстро.       По палубе забегали матросы, тяжело заскрежетало оборудование. Судно, на котором они плыли до Морли, все-таки было китобойным и имело все необходимое, чтобы без проблем перевозить одну крупную особь, и было глупо надеяться, что капитан оставит столь удачную встречу с китами без внимания.       Команда возбужденно загалдела, готовя гарпуны к охоте. Лишь один матрос, увидев подростка на палубе, попросил Тизу спуститься в каюту и быстро умчался по своим делам. Тиза его не послушала, а остальные китобои не обращали на нее внимания, будто ее и вовсе не было.       Тримаран ускорил свой ход и обогнал существо, подрезав его. Когда воздух рассек первый брошенный гарпун, песня оборвалась и на смену ей пришел вой. Два других кита, услышав жалобный крик сородича, скрылись под толщей воды, но раненный не мог последовать за ними, так как в спину ему вонзались все новые и новые гарпуны, тянущие его назад. Волны вокруг левиафана вскипели и окрасились в пунцовый цвет.       Тиза закричала, когда в позвоночник ей вонзилось что-то острое и горячую плоть разодрало холодное жало металла. Боль создания с такого близкого расстояния коснулась и ее. Ноги девушки подкосились, а воздух комом встал в горле. Она рукой коснулась собственной спины, одержимая мыслью, что ее ударили ножом, но одежда была сухой – ни крови, ни ран не было.       Траулер покачнулся – молодой кит предпринял тщетную попытку поднырнуть под траулер, но его веса было недостаточно, чтобы противостоять натяжению буйков. Тиза чувствовала сожаление, которое излучали два других левиафана, но оно улетучивалось – создания уходили на глубину и терялись во тьме. Они знали, что сородича впереди ждет лишь смерть.       Корчась от чужой боли, Рамполтиза слышала, как радуется команда.       — Не уйдет, — кричали они, — теперь он наш!       Когда кит ослаб и прекратил сопротивление, будто смирившись, его начали готовить к подъему на борт. Матросы зацепили его крюком с веревкой за хвост и включили катушку, которая начала затягивать морского зверя на корабль.       Тиза слышала его рев, а его боль и отчаяние сводили ее с ума. Ее инстинкты приняли чужие страдания за свои собственные, и она испытала дикое, необузданное желание уничтожить своих… пленителей, а после спрятаться где-нибудь в темноте и зализать раны. Мужчины закрепляли тушу кита на тросах под его жалобный рев, и, одурманенная, Тиза подкралась к ним сзади.       Вскрикнув, она набросилась на ближайшего китобоя, крепко обхватила его туловище ногами и зажала в смертельной хватке шею. Вместе они повалились на деревянный настил и покатились по палубе, окропляемые солеными брызгами, летящими с кита. Остальные не стали просто стоять в сторонке и наблюдать за этим безумием. Поднялся крик, и Рамполтизу со всех сторон начали хватать мозолистые руки. Ее дергали за волосы, на нее кричали и били ногами по спине и голове. Когда Даффи все же удалось оттащить, озлобленные за почти убитого товарища китобои попытались скинуть ее за борт, но вовремя вмешался Джерри, крайне удивленный происходящим. Завязалась драка, на звуки которой прибежали Корделия с Эдвардом и капитан «Горизонта». Потасовку удалось разнять, и Эдвард унес побитую и непрерывно стонущую девушку в каюту, а капитан бросил ему в спину совет не выпускать сумасшедшую из комнаты до завершения плавания.       Корделия Таунсенд ухаживала за ней, шептала какие-то заклинания, но привести Даффи в чувства у нее получилось только когда она достала охапку сухих калтанских трав из набедренной сумки и подожгла их, распространяя голубоватый дым по помещению. Тогда Рамполтизе действительно стало легче. Она вновь осознала себя, отделила свою личность от страдающего зверя и устыдилась своего поведения. Ведьма была с ней весь день, баюкая в объятьях, точно несмышленое дитя. Когда кита, еще живого, стали разделывать, Тизу начала бить мелкая дрожь, и она заплакала, чувствуя, какой болезненной смертью умирает одно из прекраснейших созданий, когда-либо ею виденных.       — Когда это прекратится? — севшим голосом спросила она, прижимаясь носом к шее женщины.       Корделия тогда погладила ее по волосам и поцеловала в лоб.       — Скоро, — тихо ответила она, — в небе уже можно заметить чаек, а значит берег близко.       И ведьма не солгала. На следующий день Тиза проснулась, чувствуя себя совершенно опустошенной. Грусть изнутри разъедала ее грудную клетку, и Даффи совсем не хотелось выглядывать из иллюминатора. Она боялась, что, посмотрев наружу, вновь увидит горбатые спины, и весь едва пережитый ужас повторится снова. Сжигаемые травы справлялись со своей задачей, успокаивая и притупляя эмпатические способности, но Тиза все равно почувствовала, когда ночью кита оставила жизнь, и это ее сломало. Подобное она уже ощущала, когда смирилась с судьбой дяди Брана, это же она испытала, когда потеряла Джерри. Странное чувство, будто внутри умирает какая-то важная часть, без которой Тиза не могла быть в полной мере самой собой. Пугающая пустота, которую очень трудно чем-то заполнить.       Встретив Джерри, Тиза вспомнила детскую радость и безмятежность. Веселье и игры, о которых забыла, обучаясь под строгим надзором Корделии. Но все же ее чувства по отношению к брату изменились. Стали менее дурашливыми, приобрели серьезность. Джерри думал, что она уже перестала быть той маленькой девочкой, которую он оберегал так старательно, будто она была хрупкой фарфоровой куколкой, способной разбиться, встретившись с суровыми реалиями мира. Но он был неправ, и теперь Тиза понимала это. Кризис крысиной чумы изменил ее, но вот в лучшую или худшую сторону, Рамполтиза не могла сказать наверняка. Порой ей казалось, что она стала еще беспомощнее, чем была. Она не видела прока во всех упражнениях и уроках, когда любая чужая трагедия сильно ломала ее изнутри. Рамполтиза чувствовала свою уязвимость, но сколько бы не говорила об этом Корделии, та отвечала, что ученица сама себя недооценивает и со временем этот самообман развеется.       В полдень Тизу пришел навестить Джерри и с улыбкой, желая ее приободрить, сказал, что они уже близки к окончанию пути. По его словам, по волнам прыгали остроносые дельфины, сопровождая траулер, а у горизонта виднелась полоска зеленой земли.       Спустя час корабль пришвартовался в порту, и Тиза с удовольствием покинула его, собрав в охапку свои немногочисленные вещи. Когда она оглянулась на траулер, то не увидела над палубой морского зверя. И только чайки, пикируя вниз и поднимая с палубы какие-то куски, ясно давали понять, что настил все еще был залит кровью, загажен ошметками и костями когда-то прекрасного и свободного создания, пойманного утром и разделанного в ночи.       Она отвернулась и постаралась забыть об этом происшествии. Впереди, на зеленой земле, расстелился краснокаменный Уиннидон, а в будущем ее ждала туманная и холодная Альба, где она надеялась начать жизнь с чистого листа.       Тогда Рамполтиза еще не знала, что остальные распланировали ее жизнь за нее.