Бесчестье: Затронутые Бездной

      Плечо жгло невыносимой болью, и кровь пропитывала ткань епанчи, отчего та засыхала, прилипая к испорченной рубашке.       Блэир терпел. Стиснув зубы, вытащил пулю и залил рану дешевым спиртом, едва подавляя так и рвущийся наружу крик. Терпел потому, что бинтов при себе у него не было, впрочем, как и эликсира Соколова, приглушающего боль и ускоряющего заживление. Терпел потому, что нужно было двигаться дальше.       Смотритель не мог позволить себе ни минуты слабости, так как Шепчущие только этого и ждали. Они подстерегали в тенях, наблюдали за ним белыми немигающими глазами-огоньками и ждали момента, когда он окончательно потеряется и станет уязвим для их атаки. Они хотели забрать его душу и разорвать ее, поделив между собой. Шепчущие не были людьми – они были ожившими клубками страха, гнева, алчности и зависти. Воплощением грехов этого мира, которых порождали и взращивали сами люди. У них не было лиц, а дымчатые полупрозрачные тела постоянно меняли форму – и лишь глаза их неотрывно и внимательно наблюдали за избранной целью.       Блэир не знал, почему видит их. В последнее время он вообще мало что знал о себе. Жизнь стала для него чередой отрывков, где по завершению дня он мог заснуть в одном месте, а на следующий – проснуться в совершенно другом с руками, покрытыми засохшей кровью, принадлежащей не ему. Мир утратил былые краски, стал мрачнее и опаснее: солнце было простым белым диском, который Блэир зачастую путал с луной; небо потускнело, растеряв всю голубизну; постоянно стенал сильный ветер, накатывая на улицы волнами серого песка, который никто не замечал, а люди, попадавшиеся ему на пути, были безлики и порочны и подкармливали вездесущих Шепчущих своими грехами. И если подобные изменения сперва пугали Дугласа, то теперь он свыкся.       Мужчина знал, что Чужой наблюдает за ним и испытывает его веру на прочность. Смотритель потерял счет времени, но не собирался проигрывать в этой незримой дуэли. Среди окружающего хаоса Блэиру порой удавалось найти сочувствующих его делу информаторов, которые уведомляли церковника о происходящем в городе, точно указывая на следы ереси. И он, словно старый хищник, крался за еретиками под покровом вечной ночи. Вот только люди менялись – одна культура сменила другую, и Дануолл тоже преобразился… Или это был уже не Дануолл?       В голове Блэира роилось множество вопросов, задаваемых ему старыми друзьями и соратниками, которых он почему-то не мог найти. Он знал, что они рядом – братья по Запретам вечно что-то комментировали, отвлекали его от дымчатых бесов и читали вместе с ним священные молитвы, но он не видел их, будто они были лишь плодом его воображения. Но разве может что-то быть настолько реальным и при этом являться простой иллюзией? Или Чужой опять играет с ним, как кошка с мышкой?       Дуглас Блэир сплюнул горькую слюну себе под ноги и остановился, разглядывая свое отражение в широкой луже. Откуда эти шрамы, эта седина? Кто этот усталый старик? Ведь буквально пару месяцев назад ему исполнилось двадцать три года, и они с Виктором и Дмитрием напились в стельку и уснули прямо в столовой… Сколько лет прошло с того момента?       Слишком много, брат.       Голос Виктора послышался совсем рядом, будто тот стоял у его плеча, но когда Блэир оглянулся, того не было – только очередной Шепчущий медленно кружил вокруг него, точно какой-нибудь пандуссийский стервятник.       Здоровая рука уже по привычке потянулась к кожаному подсумку и извлекла из него наполненный лекарством шприц. Блэир не помнил, когда начал вкалывать его, но кислотная жидкость, огнем разливающаяся по венам, проясняла ум и хоть ненадолго, но все-таки заглушала какофонию стороннего шепота сумрачных бесов и тех голосов, что разрывали на части его мысли. Мужчина, который давал ему эту сыворотку, был смотрителем – живым и осязаемым, излучающим тепло и свет. Только ему Блэир мог доверять в грешном, ополчившемся против него мире.       Он пришел к Блэиру, когда тот был одинок и разбит, и освободил. Сказал, что он может очистить этот мир от разъедающей его скверны и защитить души людей от вечно голодного Левиафана, что питался их слабостями. И Блэир чувствовал, что у него действительно есть силы и желание это сделать. Однако, когда пришло время действовать, Блэир потерялся. Каждый раз кто-то оттеснял его назад, на задворки, оставляя не у дел. Он забывался, в то время как руки его вершили правосудие, и сердце смотрителя было холодно и молчало, как и его душа. Он был сторонним наблюдателем, не запоминал имен жертв и их лиц, но вырезал из них грех, слушая поминальную панихиду китов, что стенали у скалистых берегов где-то там, вдалеке.       Был ли в его теле кто-то другой, кто брал контроль над ним? Или Дугласа Блэира просто подводила память? Был ли вообще Дуглас Блэир?       Смотритель оглянулся, обнаружив себя в захламленной комнате, которая стала его временным убежищем. На стенах висели нелепые детские рисунки, изображающие насилие и смерть. Кто их нарисовал? Неужели у него был ребенок? Вокруг него столпились многочисленные фигуры манекенов, мужских и женских, целых и обезглавленных, лишенных рук и ног. Они смотрели на него нарисованными глазами, и в их бездушных взглядах мужчина видел немой укор.       Ты ведь никогда не станешь тем, против чего мы боремся?       Я с удовольствием приму на себя роль мясника и искусителя, если это поможет мне уберечь простых людей от отравляющего влияния Левиафана.       Дурак! Люди потеряны и не стоят того, чтобы сражаться за них! Все, что мы можем – это отомстить черноглазому демону за все причиненные им страдания!       Это не тебе решать.       А кому, тебе? Я – это ты, только совершеннее.       Гнусная ложь.       Это Дмитрий и Виктор? Почему они спорят? Почему снова говорят, но не показываются?       Боль. Блэир приглушенно застонал сквозь зубы и отдернул руку, что прильнула к плечу, и большим пальцем расковыривала пулевое ранение. Боль отрезвляла, заставляла других замолчать. Смотритель оглянулся на окружающие его деревянные фигуры, гневно пнул одну из них ногой, и та упала, цепочкой домино повалив и несколько других. У одного из манекенов при падении отделилась голова и, кувыркаясь на половицах, откатилась в другую комнату.       Блэир наблюдал за этим молча, затаив дыхание, так как в какой-то момент ему показалось, что он видит голову мужчины с размытым лицом, лишенным каких-либо очертаний – и лишь сруб на шее выглядел вполне естественно, сверкая окровавленной костью.       Мужчина не помнил, где взял чистые альбомные листы, не помнил, как развел краску и принялся рисовать, однако когда смотритель, приютивший его у себя под крышей, показался в дверном проеме, по полу уже было разбросано несколько свежих рисунков, изображающих армию крыс, заживо поедающих людей, и Чужого, что с мрачной улыбкой за этим наблюдал.       — Ты ранен… Сильно? — осведомился у него брат по Запретам.       Он всегда был так заботлив с ним, будто Дуглас был маленьким мальчиком, что плачет каждый раз, стоит ему упасть и разбить коленку. Порой его это раздражало, но чаще всего в чужом сострадании он находил для себя успокоение.       Отрицательно покачав головой, Блэир начал стягивать с себя одежду, чтобы продемонстрировать своему брату ранение. Обычно тот всегда доставал иголку с ниткой, обрабатывал рану и начинал ее зашивать, попутно рассказывая ему последние новости, но в этот раз мужчина – кажется, его звали Нисбетом? – отмахнулся от него.       — Я не понимаю, — сорвалось с языка Дугласа признание, которое он не хотел произносить. Челюсти и губы задвигались сами, без команды, словно подчинялись кому-то другому.       Вместо ответа Нисбет прошел в комнату, встав возле одного из манекенов, и в дверном проходе вместо него появилась совершенно новая фигура.       Блэир опешил. Перед ним стояла девушка, состоящая в Ордене Оракулов, и вокруг нее слабо мерцал воздух, окружая женскую фигуру сказочным белым ореолом. Он чувствовал силу веры и самоуверенности, волнами исходящую от слепой сестры. Она казалась ему опасной и готовой на все ради достижения собственных целей. Монахиня не видела его, однако кривая улыбка, изогнувшая ее губы, заставляла в этом усомниться.       — Так это он? — оракул потянулась к нему, коснулась груди, и мужчина тут же перехватил ее за запястье, отбросив от себя женскую руку. — Раздражительный.       — Это он еще в хорошем настроении, — пожав плечами, пробубнил себе под нос Нисбет.       Блэир скрипнул зубами и хотел спросить у гостьи, с какой целью она покинула своих сестер, как по телу его пробежали мурашки и кожу кольнуло холодом, будто неестественные ветра прорвались сквозь закрытые ставни, закружив его в своих стремительных потоках. Оглянувшись назад, он обнаружил за окном живое серое облачко с глазами-огоньками. Дымчатый бес тихо говорил о чем-то шелестящим голосом, по которому невозможно было определить ни принадлежность к какому-либо полу, ни интонацию, хоть как-то сопоставимую с человеческим спектром эмоций. Существо было нейтральным, а все фразы, сказанные им, звучали так, будто слова были прочитаны наоборот, перемешаны и произнесены в случайном порядке.       Нисбет щелкнул пальцами, привлекая внимание смотрителя на себя.       Когда Блэир перевел на него взгляд, обстановка в комнате изменилась: лампы испускали мягкий беловатый свет, щелкали в металлической печи сухие дрова, а сам Нисбет и его молодая спутница находились уже на других местах и в других позах. За окном потемнело и моросил легкий дождь вперемешку со снегом, покрывая прозрачное стекло мелкими брызгами в тех местах, где оно не было забито досками или заслонено расправленными газетными листами.       — Бессвязная, затянутая и непонятная речь, — слепая сестра подошла к нему, задумчиво потирая подбородок, и обошла вокруг, — и часто с ним это происходит?       — Каждый день, — без каких-либо эмоций ответил Нисбет, — кто перед нами? Дмитрий? Виктор?       — Моих братьев здесь нет. Я убил их, — с нотками запоздалой вины в голосе ответил Дуглас. Он не понимал, как это происходит, но время снова незаметно протекло сквозь пальцы, оставив на душе неприятный осадок, отяжеляющий сердце. Неужели все это время он просто стоял и говорил о чем-то, а они его слушали?       — Ты снова с нами? Хорошо, — оракул встала напротив него, и Блэиру показалось, что взгляд ее даже сквозь повязку обжигает его, опаляя кончики поседевших раньше времени волос. — У нас – вернее, у меня, – есть для тебя задание. Ты должен найти мужчину, от которого смердит Бездной из-за многочисленных амулетов… Его упустил из виду один из твоих братьев, и мы обязаны сгладить его вину перед лицом всего Братства. Твоя цель – один из ближайших приспешников Меченого. Не мелкая сошка, как Баррет, а тот, кто знает Избранника Чужого в лицо и перед смертью может дать тебе полезную наводку.       Блэир внимательно вслушивался в ее слова, и только Нисбет с тревогой заметил, как часто стала вздыматься грудь Безумного Смотрителя при словах о неуловимом колдуне. Он знал, что для Дугласа нет желаннее цели, чем обрубить нить, за которую Бездна тянется к миру живых. Это было сравнимо одержимости, и побороть ее у Блэира не было ни сил, ни желания. Жажда смерти вела его вперед и делала сильнее.       — Имя? — тихо прорычал Безумный Смотритель, чувствуя как в душе вздымается огненная буря. Он чувствовал себя акулой, рассекающей темные соленые воды в поисках добычи и, чтобы найти оную, ему нужна была всего лишь одна маленькая капля крови. Капля крови, которая поведет его по следу. И для Блэира этой зацепкой было имя.       Оракул остановилась возле Нисбета и положила руку ему на плечо.       — Я верю суждению нашей слепой сестры, поэтому… Артейр МакЭвен.       Блэира передернуло. Казалось, не только его плоть, но и кости испытывали пытливую боль в предвкушении охоты. Что-то внутри взывало к этому, требовало жертвы, и церковнику иногда казалось, что в погоне за демонами Бездны он не замечает того монстра, что ростком засел глубоко в его теле. Он коверкал его сущность, подпитывался и поражал его сознание участок за участком, оскверняя любые воспоминания и мысли. Чудовище, овладевшее им точно болезнь, запустило свои ядовитые корни в каждую вену, затронуло каждую клеточку. Может, те голоса, что он слышал в своей голове, принадлежали вовсе не Виктору с Дмитрием, а ему?       Бороться с монстром было невозможно. Мышка не может остановить удава, который уже принялся ее заглатывать, защелкнув широкую пасть, и напряг бугрящиеся под чешуйчатой кожей мышцы.       Однако, пока змий окончательно не заглотил свою жертву, у той еще было время исцарапать слизистую его глотки когтями.       Блэир нагнулся к полу, чтобы поднять верхнюю одежду, комом лежащую на грязных половицах, но Нисбет жестом остановил его, подозвав к себе.       — Сперва мы тебя подлечим, — едва ли не по-отцовски заботливо произнес он.       Мужчина противиться не стал, понимая, что так действительно будет лучше. Нисбет быстро работал иглой, точно когда-то был полевым врачом, и даже в этом возрасте, когда зрение было отнюдь не столь острым как в юности, его руки помнили множественные заштопывания, и точность движений была выверена временем.       Все то время, пока Блэир собирался на охоту, слепая сестра, избавившись от одной из перчаток, водила руками по рисункам, очерчивая засохшие мазки и кривые очертания фигур. На ее молодом лице застыло выражение любопытства и из уголка приоткрытого рта выглядывал розовый кончик языка. Сейчас она казалась еще более юной, чем прежде, но смотритель хорошо помнил о том, что в случае с оракулами внешность может быть обманчивой, словно раскраска хамелеона. Подобно этой маленькой экзотической ящерке слепые сестры могли подстраиваться под окружающие их условия и с легкостью подбирать ключики к пониманию нужд общества. Сейчас оракул искала подступы к нему, внимательно изучала предметы, которыми он себя окружил, и рисунки, созданные во время приступа.       Сестра заплутает среди сотен выводов. Она никогда не узнает тебя по-настоящему.       Безумец мотнул головой, стряхивая с себя наваждение. В этот раз он хотел выслеживать еретиков лично. Самому занести меч над головой жертвы и увидеть как меркнет свет в глазах, когда тело покидает жизнь.       Собравшись и примерив на лицо новую маску, Дуглас Блэир вооружился и, не дожидаясь позволения, вышел наружу, а следом за ним квартиру Нисбета покинул и спертый запах смерти. Какое-то время после его ухода смотритель и оракул сидели в тишине, прислушиваясь к тому, как дождь барабанит по стеклам.       Затем слепая сестра резко встала, подошла к печи, открыла решетчатую створку и закинула рисунки в огонь, пожравший бумагу за пару минут.       — Так вот просто? И никакого присмотра за монстром? — спросила Сондора, грея у огня замерзшие ладони.       Нисбет промолчал, и оракул хмыкнула.       — Теперь понятно, почему у вас проблемы, — сказала она, подойдя к доске и сняв еще одну порцию рисунков. — Вы слишком стары для этой должности и допускаете непростительные ошибки. Однако вы должны знать, что я очень признательна вам за всех выращенных в Запретах смотрителей и за все ваши заслуги перед Братством, но пост Наместника Альбы должна занять молодая кровь.       Свернув рисунки в рулон, Эдме Сондора на секунду засунула их в печь и тут же вынула, швырнув пламенный букет в толпу деревянных манекенов.       Нисбет тут же подорвался со своего места и бросил на девушку удивленный взгляд.       — Вы с ума сошли?! — возмутился он.       — Аббатство Обывателей благодарит вас за вашу службу, — девушка оказалась рядом слишком быстро, и старый Наместник не успел даже среагировать на внезапное нападение, как в горло ему вошло тонкое лезвие стилета и тут же вышло, выпустив наружу струю горячей крови, брызнувшей монахине на одежду.       Нисбет тут же схватился руками за горло, прикрывая мокрую рану. Забулькал и упал на колени, с ужасом глядя на слепую сестру, которая стерла с небольшого клинка кровь, с любопытством растерев ее между пальцами.       — Мне жаль, но ваша жертва пойдет на благо Ордену, — сказала она, изобразив грусть. — Я обещаю вам, что вскоре Альба навсегда изменится.       Нисбет побледнел, подавился кровью и упал на живот, задрожав всем телом, и вскоре затих, испустив дух. По половицам расползлась темная лужа крови. Помещение начало заполняться едким дымом, и жаркое пламя с тихим треском пожирало деревянные фигуры, разрастаясь и охватывая немногочисленную мебель.       Эдме Сондора прокашлялась и помчалась в сторону выхода, отдав тело Наместника на откуп огню.       Сбегая вниз по лестнице, она жалела о содеянном, а также о том, что данное решение было принято без согласования с другими сестрами и Верховным Оракулом. Но ей нужно было растревожить улей, чтобы пчелы выбрались наружу и начали жалить своих врагов. И, пока новый Наместник не будет избран, ее влияние среди братьев будет велико. Смотрители будут ее глазами, сердцем и душой, а она же, как и должно, направит их на борьбу с ересью.