Бесчестье: Затронутые Бездной

1802-1805 года.

      Удивительно, как сильно порой зависят тысячи судеб от воли и интересов одного человека. От его характера, склада ума и даже от настроения. То, что строилось веками, может рухнуть и исчезнуть за считанные годы, если ему так будет угодно, и никто не поддержит страдающих, покуда ложью своей этот человек отпугнет от них всех сочувствующих.       Жители Морли остались одни, и в извращенном понимании лорда-регента они получили то, за что так яростно и усердно боролись. Независимость.       Война косой смерти выкосила всех бедняков и большую часть крестьян, из-за чего сельское хозяйство пришло в упадок. Рыбный промысел тоже стал сдавать позиции, так как большинство судов были затоплены или же слишком малы, чтобы обеспечить всех нуждающихся свежими морепродуктами. Также были установлены морские границы, за которые морякам не дозволялось заплывать под страхом смерти, а потому рыболовы были ограничены только прибрежными водами и соперничали друг с другом за любой косяк сельди, макрели или пикши.       Прилавки магазинов люди стремительно обносили, и вскоре те начали закрываться, не получая новых товаров ни от своих морлийских поставщиков, ни от зарубежных.       На острове начался кризис, и лишь немногие солдаты империи не вернулись на свои родные острова, по приказу лорда-регента оберегая вдову-королеву и ее маленького сына. А охранять их было от кого: в то время, как простолюдины загибались, чувствуя первое прикосновение будущего Голодомора, у Фоирчернов было и зерно, и овощи, и мясо, поставляемые исключительно для них из Гристоля. Из-за договора лорд-регент не имел права каким-либо образом вредить клану правителей Морли, поэтому он просто дал повод подданным их ненавидеть, что однажды могло стать почвой для новых беспорядков и весомым поводом для того, чтобы посадить на трон туманного острова своего человека.       Однако первые месяцы, пока в городах еще имелся запас продовольствия, все было довольно тихо. Голод был терпим, и морлийцы учились жить с осознанием того, что былой свободы, имевшейся у их предков еще до объединения королевств, им отныне не видать. Да и надо ли?       «Надо», — считали те, кто принадлежал к ошметкам повстанцев, разбросанным по всему острову.       «Не надо», — думали простые люди, которые были ввязаны в восстание против воли, подхваченные неистовыми волнами бунта.       Настоящие проблемы и у тех, и у других начались с приходом морозов.       После окончания Великого Мятежа первая же зима застудила остров ветрами и обильно посыпала холодными снегами. Впервые за всю историю Морли оледенели северные побережья, что суеверные люди посчитали плохим знамением. Морлийцы чувствовали себя оставленными и проклятыми, и Аббатство молчало, не спеша развеивать эти домыслы.       В период лютых холодов расход съестного увеличился, и к началу весны островитяне исчерпали все имевшиеся у них продовольственные запасы. Новый урожай не взошел, а из-за охотников число животных, обитающих в густых вечнозеленых лесах, значительно сократилось – некоторые особо редкие виды оленей, хищников и грызунов исчезли вовсе. Горные озера опустели, и ведомые голодом люди начали охоту за дикими птицами и змеями. И, когда за пределами городов ничего не осталось, в пищу пошли уже те, кого многие называли своими братьями меньшими. Вскоре в домах не стало ни кошек, ни собак, а с улиц пропали бродячие животные. Сутками напролет Том слышал детский плач и стенания людей, которые из-за голода пытались употребить то, что никогда бы не взял в рот обычный человек. Но у многих просто не оставалось выбора.       Его семья была как раз из таких.       Родители Тома ругались сутками напролет, обвиняя друг друга в бедности, из-за которой они не смогли покинуть злосчастный остров еще до восстания. Мать бросалась на отца с криками и кулаками, кидалась в него посудой и пыталась прогнать из дома. Она винила его во всех своих бедах и не могла простить супругу своего кота, которого выпотрошили и сварили. Мужчина терпел ее упреки, отвечая не менее едкими замечаниями, но о том, что на самом деле их питомца прикончил Том, умолчал, прикрывая сына.       Парнишка считал, что должен быть ему благодарен, но он не был, полагая, что с ним мать была бы куда мягче, чем с отцом.       Днями Том вместе с ним выходил в город добывать пропитание. Они бродили по улицам, заглядывая в каждый закоулок, и вламывались в брошенные квартиры, большую часть которых успели разорить еще до их прихода. Отец и сын старались избегать встреч с другими морлийцами – в борьбе за выживание каждый был сам за себя. Однако мистер Линч не знал, что по вечерам его ребенок, как и во времена Мятежа, сбегает из дома и вместе с остатками Воробьев патрулирует город, совершая набеги на гристольские аванпосты. У чужаков всегда было чем поживиться, они всегда были сыты и не замечали – или, по крайней мере, делали вид, – если что-то пропадало. Чаще всего диверсанты воровали у них фрукты, консервы и вяленое мясо, так как в основном все они были подростками и детьми, а молодые организмы в эту пору сильно нуждаются в белках и витаминах. И они взрослели, взращиваемые на ненависти к тем, кто не бедствовал и не знал никаких нужд, в отличие от них.       Спустя еще несколько месяцев у Тома от истощения умер дед, и он вместе с отцом, не имея ни транспорта, ни даже самой простой тележки, захоронили его в ближайшем к дому городском парке. И они были отнюдь не первыми и не последними, кто так делал. За время Голодомора этот парк превратился в самый настоящий курган с массовыми захоронениями, где спустя десятилетия будет установлен памятник жертвам гристольских репрессий.       Время шло. Лишенные всяких надежд на будущее люди постепенно сходили с ума. Они голодали, теряли вес и умирали, однако никто из них не молил чужеземцев о помощи, не покорялся, из-за чего гонения в сторону этого гордого народа становились еще жестче. Лорд-регент требовал подчинения, но морлийцы молчали в ответ. Терпели, но не сдавались, и единственной лояльной к империи семьей так и оставался правящий клан Фоирчернов.       В одна тысяча восемьсот третьем году, в начале месяца семян, главой империи стал Эйхорн Колдуин, положивший начало новой династии. Император был куда мягче своего предшественника и понимал, что истязать целый народ голодом – неправильно. Однако в начале своего правления он еще не мог действовать без оглядки на Парламент, а потому на стабилизацию взаимоотношений между королевствами было необходимо время.       Тогда на Морли появилась весьма правдивая поговорка, и звучала она так: «Что для сытого лишь миг, то для голодного – вечность». Время на острове будто бы текло в ином ритме: дни не спеша сменяли друг друга, а когда ночи начали удлиняться и осень покинула свой пост, морлийцы попрятались по углам перед терзающей их напастью, что в зимнюю пору многократно наращивала свою мощь.       Третья зима стала одной из самых суровых, когда-либо приходивших на Морли, и явила собой самую настоящую катастрофу, навсегда изменившую судьбы многих морлийцев – и, в частности, молодого Томаса Линча.       Поскольку императору Колдуину еще не удалось снять санкции, возобновив поставки провизии на Морли, жители острова по-прежнему были сами за себя. И чем больше рос их голод, тем меньше они походили на людей. Они стали хищниками, что вели охоту друг на друга: детей заманивали во дворы-колодцы и забивали булавами; целыми бригадами людоеды собирали по улицам окоченелые трупы, разделывая их на части. Полученное мясо варили, а то, что не могли съесть – продавали другим. Голод лишал людей всякого сочувствия, а городские стражи не приближались к кварталам, где обитали людоеды, даже на расстояние пушечного выстрела. Их страх перед безумцами был чрезвычайно велик.       Свежих мертвецов выкапывали из земли, поедая гнилую, полуразложившуюся плоть и пуская в ход даже кости, а матери душили в колыбелях своих младенцев и готовили из них мясную похлебку. Люди не доверяли друг другу: те, что не утратили рассудок, держались в стороне от каннибалов и зачастую жили поодиночке, опасаясь, что в один прекрасный день кто-нибудь из родных решит попробовать их на вкус. Другие же сбивались в самые настоящие стаи и промышляли убийствами, продавая часть своей добычи тем, кто был слабее. Некоторые из покупателей в будущем становились такими же жертвами, и уже их кровавое мясо промерзало на прилавках.       Безумие людей не обошло стороной и сливки некогда процветающего морлийского общества: аристократов упрекали в жадности, их дома грабили, а самых молодых насиловали и убивали. И лишь некоторые семейства смогли избежать преследования, делясь остатками еды из своих запасов в обмен на неприкосновенность. А те, у кого было достаточно денег, нанимали в качестве охраны гристольских военных рангом повыше, чем те, что патрулировали улицы, и молча взирали на тот хаос, что разъедал города и беспощадно уничтожал целый народ.       Ряды Воробьев в ту пору изрядно поредели: первыми умерли дети со слабым здоровьем, каннибалов подростки безжалостно забивали сами, а всех остальных поочередно убивал голод.       Том оказался на удивление живучим парнишкой, хотя его кожа приобрела не совсем здоровый бледно-серый оттенок и натянулась на кости, а лицо осунулось. Однако и другие были точно такими же: ходячими скелетами, на которых одежда висела мешком, а штаны и вовсе приходилось закалывать, либо до упора затягивать ремнями, чтобы они не спадали.       Воробьи слонялись по городу и крестиком помечали на карте районы, соваться в которые было опасно, а кругом обводили названия улиц, где можно было найти что-нибудь съестное. Они соскабливали кору с деревьев и жевали ее, варили суп из книг и медленно увядали. Иноземцев Воробьи теперь старались обходить стороной просто потому, что в случае чего сил убежать подросткам могло не хватить, однако однажды Том и его сверстники остановились напротив одной из караулок, где сидел стражник и за обе щеки уплетал мясные консервы, подбрасывая некоторые кусочки своему ручному волкодаву.       — Этот ублюдок знает, что мы смотрим, — сказал он остальным и сглотнул наполнившую рот слюну, когда увидел как мужчина кидает жирный и пропитанный соусом кусок в широкую пасть своей псины. — И все же предпочитает кормить эту зубастую тварь.       — Он нас за людей не считает, — согласился Рон, недовольно скрестив руки на груди.       Рон был его последним близким другом в компании Воробьев – Питер умер еще в начале Голодомора от воспаления легких, а Эдди не так давно стал жертвой каннибалов с Максвелл-стрит. С остальными хулиганами у Тома отношения не особо ладились, и юнец постоянно подвергался нападкам Торна Задиры, которого сильно бесило то, что он отказывается слушаться его глупых команд.       Тут мужчина повернул голову и обратился к ним:       — Что вы там щебечите, сосунки? Здесь закрытая территория, так что проваливайте отсюда, пока я собаку на вас не спустил!       — Это наша родина, так что сам проваливай! — огрызнулся ему в ответ малолетний Стив, особенной чертой которого была большая щель между двумя передними зубами. В их шайке он был чем-то вроде дозорного и громко свистел, если замечал опасность.       — Вы что, совсем страх потеряли? — стражник отставил банку в сторону, вытер руки о тряпочку и встал со своего табурета, грозно закрыв своим телом дверной проем караулки. Собака зарычала, выглянув из-за его ноги. — Возвращайтесь к своим мамочкам, пока руки и ноги целы!       Том почувствовал, как его терпение достигло своего апогея и, выхватив из рук Стива рогатку, быстро поднял с земли небольшой камень. Гристолец в гневе разинул рот, понимая, что подросток собирается сделать, но не успел ничего сказать, как в глаз ему прилетел острый камешек, и, согнувшись пополам, он начал громко ругаться, зажимая глазницу руками.       — Быстро! — крикнул Том своим товарищам, и Рон со Стивом метнулись вперед и вытолкнули мужчину из прохода.       Волкодав тут же бросился на Стива и вцепился в его руку, начав трепать рукав черного пиджачка, однако Том новым выстрелом переманил внимание псины на себя.       Животное выскочило на улицу и в два длинных прыжка достигло мальчика, повалив его на землю, но Том не растерялся. Найдя под рукой камень побольше, он начал с размаху бить им по треугольной морде. Сперва удары были слабыми, но боль и ярость добавили юнцу сил. Вместе с волкодавом он покатился по земле, чувствуя, как длинные когти раздирают его одежду, а зубы клацают у лица. Однако он победил, огрев псину булыжником по голове и раскроив ей череп.       Волкодав взвизгнул и, скуля, отполз в сторону, но Том не собирался оставлять его в живых – этой собачатиной он мог не только сам наесться вместе с остальными, но и поделиться ею с родителями. Сплошная выгода.       И вот парень занес булыжник для решающего удара, как послышался выстрел и следом за ним прозвучал истошный крик малолетнего Воробья.       Том оглянулся на караулку и увидел, как стражник с поврежденным глазом переводит дуло пистолета с Рона на Стива.       Рон, покачнувшись, упал на спину и более не шевелился, а Стив захныкал, зажмурился и прижал к себе банки с консервами, найденные в караулке под столом.       — Э, смелый такой, да?! — крикнул гристольцу Том, метнув в него булыжник, которым собирался прикончить волкодава. На сей раз он попал мужчине в плечо, и тот повернулся, нацелив дуло своего пистолета на Тома. — Ну давай, урод! Стреляй в меня! — вызывающе указывая руками на свою грудь, кричал он, приближаясь к стражнику.       — Я сказал тебе стрелять, дануолльская крыса! — потребовал он, хотя в этот раз его ломающийся голос слегка дрогнул.       Стив осторожно обступил тело Рона и скрылся в сумерках, громким свистом призывая остальных Воробьев на помощь, и на душе у Тома стало легче: по крайней мере имперский ублюдок застрелит на одного морлийца меньше.       — Стреляй! — мальчику было непонятно, почему иноземец мешкает, и он пришел к выводу, что, возможно, тот не планировал убивать Рона и произошедшее было случайностью. Однако сделанного было не изменить, и тело его друга теперь истекало кровью на земле. — Стреляй!       — Видит Бездна, вы сами меня вынудили! — сказал гристолец, взводя курок, однако тут на мужчину набросился отец Тома, и юноша опешил, с открытым ртом глядя, как его родитель пытается отнять пистолет у стражника.       — Вы, твари, теперь и наших детей убиваете?! — взревел мистер Линч, с размаху вмазав мужчине по челюсти.       Том было рванулся к нему на выручку, но отец остановил его жестом, а в следующий момент мальчик содрогнулся всем телом при звуке очередного выстрела.       Его отец схватился за живот и упал на колени, а гристолец сплюнул в сторону, полным омерзения взглядом смотря на своего противника.       Сердце бешено заколотилось у Тома в груди, брови удивленно изогнулись, а крик застрял в горле. Еще никогда он не чувствовал себя таким растерянным и напуганным и, пожалуй, только теперь понял, какого было его друзьям, когда в морском сражении у бухты Альбы погибали их отцы.       — Нет! — вопль этот принадлежал не тому невозмутимому мальчишке, считавшему себя духовно старше и умнее остальных сверстников. Он принадлежал ребенку, на глазах которого какой-то незнакомец ранил родного для него человека.       Том не помнил, как преодолел расстояние, разделявшее их со стражником, как не помнил и того, каким чудом ему удалось обезоружить мужчину, выбив из его рук пистолет.       Он набросился на гристольца и повалил его, придавив своим небольшим весом к земле. Мальчишке была ненавистна его форма с вышивкой в виде герба Колдуинов на груди; его розовощекое лицо, которое своей мясистостью так отличалось от измученных лиц детей и стариков. Том с яростью выбивал из него дух, осыпая мужчину градом быстрых и сильных ударов. Он сломал ему нос, выбил несколько зубов и второй глаз. И продолжал бить, несмотря на то, что тот сперва сопротивлялся и пытался сбросить его с себя, но не смог, потому что юноша крепко обхватил его туловище ногами. Томас наносил удары один за другим, не переставая даже тогда, когда болью загорелись костяшки пальцев, а лицо врага превратилось в кровавое месиво, шлепающее под руками. Он бил, слушая как чужеземец мямлит просьбы о пощаде, давясь собственной кровью. А потом мольба оборвалась, но Томас не остановился.       Внезапно Тома со спины обхватили несколько пар рук, по сторонам послышались возбужденные голоса других Воробьев, и его оттащили назад, хотя он сопротивлялся им, лягаясь ногами и размахивая руками.       — Что за бес в тебя вселился, Том?! — крикнул ему на ухо Торн Задира, крепко сжимая его в своих объятьях.       — Пусти меня! — словно раненый зверь, гневно процедил тот в ответ.       Остальные Воробьи склонились над стражником, Бернс прильнул ухом к груди мужчины, а потом посмотрел на своих товарищей и покачал головой.       — Он убил Рона… Он убил моего отца! — кричал Том, не оставляя попыток вырваться из хватки молодого главаря Воробьев.       — А ты убил его, вы в расчете! — отчеканил тот в ответ.       Перед глазами Тома возникло напуганное лицо Стива.       — Твой отец жив, — сказал он, потом положил на щеки товарища свои теплые ладони и повторил:       — Твой отец жив!       Мальчик сразу же устало уронил голову и обмяк в руках главного Воробья. Из груди его вырвался тяжелый вздох, и парень почувствовал, как по щекам к подбородку стекают горячие слезы. Том Линч никогда раньше не плакал и до этого момента даже не представлял, какого это.       Немного выровняв дыхание, Том кивнул, давая Задире понять, что он в порядке, и тот его отпустил. Отойдя в сторону, Торн начал раздавать Воробьям поручения: Стиву и еще парочке ребят он приказал позаботиться о Роне; Юрию – обобрать труп гристольца и избавиться от него, а всем остальным забрать из караулки еду. Сам же Задира достал небольшой складной нож и направился к умирающему волкодаву.       Собравшись с мыслями, Том тут же подскочил к своему отцу, по-прежнему стоявшему на коленях. Он помог тому подняться, подставив для опоры свое плечо.       — Как ты здесь оказался?! — возмущенно спросил он.       Отец вымучено улыбнулся ему и тут же поморщился, побледнев.       — Неужели ты думаешь, что мы с матерью не знаем о твоих вылазках? Чужой подери… да она уже давно отвинтила бы мне голову, если бы я не следил за тобой.       Том оглянулся через плечо на Стива, на корточках сидящего у тела Рона, и тот виновато опустил взгляд. Значит, он знал, что отец Тома следит за ними и ничего не сказал. Почему? Неужели под присмотром взрослого он чувствовал себя спокойней?       Внезапно гнев отпустил его, отхлынув, словно волны от берега перед цунами.       — Выглядит плохо, — успокоившись, сказал Том, кивнув на живот отца. Вокруг того места, которое мужчина зажимал рукой, расползлось темно-красное пятно, которое в сгущающихся сумерках казалось черным.       — И ощущается так же, — отозвался родитель, — отведи меня домой… У твоей мамы волшебные руки, сынок, она мне поможет.       Том в этом сомневался, но возражать не стал. Отделившись от Воробьев, он потащил отца по самому безопасному пути к дому, который они с Роном не так давно разведали. Линч-старший с трудом волочил ноги, и мальчик сгорбился, едва удерживая вес взрослого на своих плечах. Однако он ничего не говорил отцу, прекрасно понимая, что тот и так чувствует себя виноватым.       Вдвоем они тащились по узким улочкам, и Том спиной чувствовал на себе многочисленные взгляды людей, закрывшихся в своих квартирах. Истощенные и облезлые, они в страхе прятались от тех, кого Голодомор лишил ума и чувства сострадания. Там же, запертые, они и умирали – одинокие и всеми забытые.       — Во имя Бездны! — воскликнула миссис Линч, открыв своему супругу и сыну дверь. — Что произошло?       — Линда, мне… надо с тобой поговорить…. Наедине, — сказал маячник, пока Том тащил его в родительскую комнату.       Посадив отца на кровать, мальчик молча вышел, дав родителям возможность поговорить приватно, а сам задержался в коридоре, спиной съехав по стенке и оставшись сидеть на полу, обнимая колени.       Все произошедшее казалось ему таким нереальным, будто он только-только очнулся от глубокого сна – и лишь кровь на руках и одежде напоминала ему о том, что все было взаправду.       Рон мертв. Гристольца он забил насмерть и за это его вполне могут повесить, если кто-то из Воробьев проболтается. Отец серьезно ранен и неизвестно, сможет ли восстановиться.       Ну почему, почему он родился именно в эти времена? Почему должен был проживать все это?! Кто так решил? Чужой? Да будь он проклят!       Том с такой злобой сжал кулаки, что отросшие ногти больно впились в ладони, а зубы заскрипели, придавленные челюстью.       Он так и просидел бы в этом коридоре всю ночь, если бы из родительской комнаты не вышла мать – худая, бледная и с большими темно-синими кругами под глазами, – и не отправила сына спать, предварительно обработав его раны.       Том думал, что сон к нему не придет, и ошибся. А на рассвете, по пробуждению, уловил приятный запах мяса и побежал на кухню, где у плиты стояла мать, помешивая поварешкой содержимое большой кастрюли.       Мальчику сразу стало лучше от мысли о том, что его компаньоны не забыли о нем и принесли его семье часть наворованной из караулки еды.       Он присел за стол, и мать тут же поставила перед ним горячую тарелку и со слабой улыбкой вручила ложку. Сама она села напротив и, не дожидаясь, когда жидкость немного остынет, начала жадно поглощать содержимое посуды.       — Неплохо, — сказал парень, пробуя суп. Бульон был мутным и ароматным. На поверхности, растягиваясь и меняя форму, плавали маслянистые пузырьки, однако кроме крупных кусков мяса никаких ингредиентов в нем не было. Должно быть, она использовала во время приготовления консервы, которые ей заботливо принес Стив. Вот только почему он подорвался в такую рань? Сильно волновался за него?       Том с удовольствием съел мясо, смакуя каждый кусочек во рту, тщательно его пережевывая до состояния кашицы и глотая, а потом не без наслаждения залпом выпил бульон. Насытившись, юноша откинулся на стуле.       — Надо и отцу отнести, — сказал он, водя руками по в кои-то веки полному животу.       Мать тут же замерла и отвела взгляд, поспешно заявив:       — Не надо.       — Что?       Миссис Линч облизнула губы и поднялась из-за стола, принявшись прибирать грязную посуду. На сына она старалась не оглядываться.       — У твоего отца пулевое ранение в животе, ему пока не нужно есть.       И он бы ей поверил, если бы не дрожь в материнском голосе, пробудившая в нем тревогу. Что-то засвербело в его душе, и, рывком поднявшись со стула, он направился в родительскую спальню.       — Нет, не надо! — бросив посуду в мойку, отчего та растрескалась и побилась, мать побежала за ним.       Она хватала Тома за руки, пытаясь развернуть лицом к себе, что-то кричала ему на ухо; предпринимала попытки проскользнуть вперед и загородить проход, но безуспешно.       Оказавшись у входа в комнату, Том постучался и позвал отца по имени. Ответа не последовало. Оглянувшись на мать, он оттолкнул ее от себя и начал биться в дверь плечом, не обращая внимания ни на тупую боль, ни на истеричные крики женщины за своей спиной. Дверь тряслась и гудела под его ударами, пока не поддалась, открывшись во внутрь. Юноша по инерции влетел в комнату, и от картины, развернувшейся перед ним, он обомлел.       Под открытым настежь окном на некогда белой простыне, ныне порозовевшей от крови, лежал его отец. Мертвый, раздетый и разделанный, точно какая-нибудь скотина, выращенная на убой. Глаза его были широко раскрыты и глазные яблоки затянула белая пленка, кожа была мертвенно-бледной, а от губ отлила кровь, отчего они посинели. На животе, в центре цветка из засохшей крови, виднелось пулевое отверстие, а ниже колен у отца отсутствовали ноги.       Тут же Тома вырвало, и весь съеденный завтрак оказался на полу. Желудок его продолжил сокращаться в спазмах даже тогда, когда выталкивать было уже нечего, и подростка рвало уже желчью.       — Он умер через час после того, как вы пришли… — оправдывалась за его спиной мать. — Я была так голодна! И, думаю, он был бы не против накормить собой своего сына…       Эти слова послужили для Тома спусковым крючком, и, вытерев рот грязным рукавом своей старой рубашки, он резко развернулся и вытолкнул мать в коридор.       — Сумасшедшая! — кричал он, надвигаясь на нее. — Вчера мы добыли много еды, и я принес бы тебе ее сегодня! Ты должна была всего лишь немного потерпеть! ПО-ТЕР-ПЕТЬ!       Женщина сжалась в углу у входной двери и спрятала голову руками.       — Убийца! Сумасшедшая! Тварь! — с ревом Том начал колотить по деревянному косяку руками, сбивая костяшки в кровь. Но боль от повреждений была ничтожной по сравнению с той, что он чувствовал внутри. — Ты уничтожила нас! Ненавижу!       Разломав косяк в щепки, он снова взревел и вырвался из квартиры, громко хлопнув за собой дверью. Он бежал прочь: подальше от этого проклятого дома; подальше от парка, превратившегося в кладбище, и как можно дальше от людоедов, позабывших о сострадании.       Бежал, пока не оказался на маяке, где и прожил в затворничестве несколько дней, пока Воробьи не пришли за ним. Вернее, пришел только Стив. Том не знал, почему этот мальчик так привязался к нему, но чужое внимание к своей персоне ему было… приятно.       Несколько часов они просидели в напряженном молчании – видимо, Стив догадывался о том, что отец Тома умер. Однако тот не стал докладывать другу о том, что он и сам перетерпел некоторые изменения, превратившись в одно из тех чудовищ, которых они по возможности разгоняли палками или забивали камнями.       А потом Стив сказал:       — Твоя мама очень обрадовалась сухому пайку, который я вам принес, и рассказала о том, что ты сбежал из дома, когда…       — Ни слова больше, Стив, — отозвался Том, выглядывая в узкое окошко. Из-за того, что город был сперва оккупирован, а потом и вовсе заброшен и в бухту не заходили новые корабли, надобность в маяке временно отпала. Из-за этого Альба казалась юноше городом-призраком, и он поймал себя на мысли, что в будущем, возможно, так и будет.       — Ты знаешь, что среди Воробьев много сирот, так что… ну, если захочешь, конечно…       Том оглянулся на Стива, и тот сглотнул, словно испугавшись получить тумак. Линч взглянул на свои костяшки, перебинтованные какой-то старой тряпкой, и руки его едва заметно задрожали.       — В общем, приходи к нам, — закончил озвучивать свое приглашение Стив и поправил шапку. — Хочешь не верь, но то, что ты сделал несколько дней назад, заставило Задиру изменить свое мнение о тебе. Думаю, он впечатлен.       — Спасибо, — отозвался Том. Вот только к Воробьям он не присоединился, а стал жить одиноким волком, подстреливая себе чаек, когда море штормило и быстро прибивало их пернатые тела к берегу.       Он замкнулся в себе, потерял счет времени и влачил довольно жалкое существование, практически каждый день пытаясь залатать ту незримую дыру, которая образовалась в груди после смерти отца. Он вспоминал его доброе лицо, его поучительный тон и веселые глаза. И чувствовал как воронка в душе разрастается, затягивая его в пучину глубоких страданий и тоски. Ему казалось, что он умирает, но, возможно, мальчик просто постепенно лишался того, что Голодомор отнимал у них всех.       Однажды, сидя на маяке, он заметил в окне, обращенном к городу, что где-то на центральных улицах разгорелся сильный пожар: огня видно не было, но над крышами зданий, клубясь и курчавясь, по диагонали взвивался столб грязно-серого дыма.       Том догадывался, что может гореть, а потому не смог преодолеть соблазна посмотреть на огненное представление вживую.       Когда он добрался до центра, пожар был на своем пике. Пламя громко трещало, выглядывало из окон белоснежного особняка и облизывало рыжими язычками стены, оставляя на них черные следы копоти. Изнутри здания слышались истошные крики – преимущественно мужские, означающие, что охранников грандлорда предусмотрительно заперли. А в нескольких десятках метров от фасада дома, на шпиль, венчающий кованные врата, была насажена голова правителя Альбы. Теперь уже бывшего.       Вокруг дома женщины и мужчины в старомодных плащах с капюшонами пели и водили хороводы. И сперва Том запутался, решив, что каннибалы совсем выжили из ума, а потом, когда одна из певиц покружилась и плащ подлетел, оголив ее фигуру, понял, что от голода эти люди точно не страдают. Но тогда кто они и что они тут делают?       — Том? — парень оглянулся и увидел Стива неподалеку. Он немного подрос с того момента, как Линч видел его в последний раз, и вместе с другими Воробьями пришел посмотреть на пожар. Теперь от подростковой разбойничьей шайки осталось всего шесть человек, с двумя из которых Том знаком не был, так как это были новички. А куда делись остальные? Неужели Торн потерял девять человек с того дня, как Линч-младший покинул команду?       Люди, совершившие поджог, заметили их: некоторые даже показывали в их сторону пальцами, но никто из них не бросался ловить любопытных подростков. Видимо, они совсем не любили мясное рагу.       — Кто это? — спросил Том, кивнув в сторону незнакомцев. Стив пожал плечами, как и Торн, подошедший к нему. Остальные Воробьи начали тихо перешептываться.       — Я раньше не видел их, но в Аббатстве о них предупреждали… — Торн задумчиво почесал остриженный затылок, а Том закусил губу, подавив тем самым в себе резкое желание сказать какую-нибудь колкость. Ведь слова смотрителей нынче на Морли не имели абсолютно никакого веса, и Торн был тем еще глупцом, если считал нужным вспоминать уроки, полученные у наставников в храме.       — Они убили грандлорда! А вдруг убьют и нас? — глаза Стива расширились от страха.       — Он был лжецом и лицемером, а потому вполне заслужил подобной… участи. — Том еще раз взглянул на насаженную на пику голову. Рот убитого был широко открыт, а глаза закатились. — И пусть его душу пожрет Левиафан!       Неизвестные продолжали кружить перед поместьем, однако теперь они не пели, а при помощи изящных движений руками выписывали в воздухе какие-то символы. Том встряхнул головой: ему показалось, что в пространстве вокруг них вырисовываются золотистые пентаграммы, но теперь их не было. Возможно, это была какая-то специфическая игра света.       — Слушай, Том, — обратился к нему Задира, щелкнув над ухом бывшего Воробья пальцами, — мы тут с ребятами планируем обнести один особнячок, хочешь с нами?       Первым порывом Тома было сказать резкое «нет», но стоило юноше приоткрыть рот, как тут же требовательно заурчал желудок, не получавший еды около суток. К тому же, мальчику до тошноты надоело есть чаек. Мясо у них было жестким и невкусным, а чтобы полностью общипать одну тушку нужно было не меньше одного-двух часов. Да еще и Стив смотрел на него с такой немой просьбой в глазах, что Том чувствовал себя перед ним обязанным.       — Ты говоришь так, будто он не охраняется, — юноша задумчиво почесал подбородок, с недавних пор начавший порастать светлой жидкой бородкой.       — Ну, учитывая, какая толпа направлялась к нему пару часов назад, — пояснил Стив, — охране будет не до нас.       — Проскользнем как-нибудь, — кивнул Задира.       Похоже, эти двое действительно хотели, чтобы Том пошел с ними, и он более не видел причин им отказывать – тем паче, что он и сам как раз собирался что-нибудь поискать.       — Ладно, идемте, — разведя руками, сказал он, — и давайте уйдем отсюда, пока на запах жаренной человечины не пришли господа-людоеды.       Задира ухмыльнулся, посигналил остальным ребятам, и дружной компанией они, соревнуясь друг с другом в скорости, побежали за главарем шайки. Пешая дорога была долгой, и до пункта назначения Воробьи добрались только когда начало смеркаться. Многие устали и были недовольны, но от вида, который открылся подросткам, когда они были на подходе к особняку, у всех перехватило дыхание: Альба волнами раскинулась на зеленых холмах у подножья гор-исполинов, принадлежащих к Дифеананскому хребту, на склонах которого пушистым одеялом лежали облака. Раньше Тому казалось, что с приходом Голодомора значительная часть города вымерла и погрузилась во мрак, однако сейчас он видел, что в большинстве домов из окон льется золотисто-желтый свет.       — Постарайтесь не думать о том, что все выжившее – людоеды, — посоветовал своим ребятам Задира и пошел дальше.       Воробьи, немного восстановив дыхание, следом за ним начали взбираться по серпантину еще выше. Спустя пару минут они увидели тот самый особняк, обчистить который у Торна чесались руки. Он был большим и помпезным, но в сумерках выглядел весьма зловеще.       — Как думаете, если… за нами погонятся, мы… сможем скрыться, сиганув в море… с утеса? — часто и тяжело дыша, спросил покрывшийся липким потом Юрий, шедший прямо за Томом.       — Думаю, таким образом мы сможем только убиться, — ответил ему Бернс.       На подходе к поместью они пригнулись и гуськом проследовали за Торном, который решил обойти здание. Зайти с главного входа у них бы не получилось: изголодавшиеся горожане пытались прорваться внутрь, но наемники – не военные, но какие-то громилы, принадлежащие к одной из городских банд, – сдерживали их, отталкивали и били дубинками, если те не отступали.       На другой стороне охраны почти не было, так как основное внимание бандитов было сосредоточено на удержании толпы у главного входа. Том заметил лишь одного мужчину, который, однако, весьма нагло отлынивал от оплаченной работы и курил, наблюдая за восходом молодого месяца над серыми морскими водами.       Подобравшись к особняку с заднего прохода, подростки столпились у двери, пока молодой и удивительно беловолосый Воробей по прозвищу Снежок взламывал замок. И получилось у него это достаточно быстро, однако остальные и за несколько секунд чуть не лопнули от напряжения и постоянно нервно оглядывались по сторонам.       Щелкнул замок, и, осторожно опустив ручку, Воробей открыл дверь, приглашая Торна Задиру войти в поместье первым.       Внутри было темно, но подростки решили не включать свет, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Они с интересом осматривали помещение, в котором оказались: Стив изучал картины; Торн обследовал длинный столик, ощупывая каждую железную статуэтку; Юрий сразу же плюхнулся на кресло и начал гладить руками подлокотники, наслаждаясь прикосновениями к мягкой обивке. Остальные же ушли вперед в поисках кухни, а обнаружив оную, тут же побледневшие вернулись к Воробьям.       — На кухне сейчас находится повар, — поведал Задире Бернс и блаженно закатил глаза, — там стоят такие ароматы, что мой желудок болезненно скрутился от зависти!       — А я заметил рядом кладовую, и, если мы будем вести себя тихо, то, может, у нас получится что-нибудь оттуда вынести? — предложил парнишка, которого звали Адамом.       Том тем временем дошел до залитой светом гостиной и слегка помедлил, прислушиваясь, после чего подошел к низкому столику у камина и начал брать из маленькой хрустальной вазочки леденцы, распихивая их по карманам.       — Воровать нехорошо.       Линч вздрогнул, и конфеты посыпались из его рук на ковер. Юноша резко оглянулся и увидел у себя за спиной девочку лет семи. Она была невысокой, волосы ее являли собой пышные медные кудри; овальное лицо было украшено парочкой зеленых глаз, вздернутым маленьким носиком и бантиком изящных губ. Одета незнакомка была в блузку из белого шифона, розовый пиджачок, такие же розовые брючки, шелковые гольфы и черные остроносые туфельки. Том поймал себя на мысли, что она напоминает ему клубничную зефирку, и от такого сравнения у него наполнился слюной рот. Зефир он ел лишь однажды – на свое пятилетие, и с тех пор не позволял своим родителям так сильно тратиться на вкусные, но недоступные для небогатых семей сладости.       — Что, откусить от меня кусочек хочешь? — с издевкой спросила девчонка, нахмурив тонкие брови и сильнее сжав в руках тряпичную куклу. — Папа говорит, что вы, нищие, так часто делаете.       Том сглотнул. Он не знал, как поступить и что сказать, чтобы девочка не подняла тревогу. И, похоже, его лицо очень точно передало эти мысли, потому что маленькая аристократка сказала:       — А еще он велел мне сразу же кричать, если я увижу чужаков в доме, — и она ехидно улыбнулась ему, после чего широко открыла рот. — А-а!..       Однако не успела она повысить голос, перейдя на визг, как Задира зажал нижнюю часть ее лица ладонью, обхватил девочку за талию и оттащил назад.       Том почувствовал, как по спине его от волнения пробежал холодок. Обменявшись обеспокоенными взглядами со Стивом и Бернсом, он бросился за Торном, который зажал девочку в угле.       — Еще раз хоть пикнешь, пудель, и я с тобой вот что сделаю! — Торн вырвал из ее рук игрушку и, немного поднатужившись, показательно оторвал тряпичной кукле голову и выпотрошил ее, бросаясь в молодую хозяйку дома ватой.       Та стояла, от удивления открыв рот, а потом нахмурилась и поджала губы.       — Ты ответишь за то, что назвал меня пуделем и убил Мадам Лампампам! — глаза девочки стали влажными от слез, и она с размаху ударила Задиру в грудь кулачком, но тот лишь состроил злую ухмылку.       — Да ладно тебе, зачем обижать ее? — отпихнув в сторону Бернса, Том поравнялся с Торном.       — Затем, что пока наши друзья подыхали с голоду, она как сыр в масле каталась? — вопросом на вопрос заместо главаря Воробьев ответил Бернс.       — Торн, если ты ее хоть пальцем тронешь, ее отец нас со свету потом сживет, — встав на сторону Линча, сказал Стив.       Девочка кивнула в доказательство его слов, гордо вздернула нос и уперла руки в бока.       — Именно, он… он… — аристократка призадумалась, выбирая угрозу пострашнее. — Он с вас шкуру сдерет! Вот! — И притопнула ножкой.       Такая уверенность Воробьев насмешила, и они начали прыскать со смеху, отчего самодовольная улыбка на лице девчонки померкла.       — Зато мы будем сытыми! — воскликнул Снежок, и все мальчишки разом оглянулись на него и зашикали, прижимая указательные пальцы к губам.       Дворянка хотела было что-то сказать, но со стороны главного входа послышался шум: дверь затряслась под сильными ударами, а затем, прорубая древесину, показалось лезвие топора.       Похоже, что наемники были отнюдь не так хороши в том, для чего их наняли, и теперь разъяренная толпа ломилась в дом, что грозило Воробьям целым ворохом неприятностей.       — Бежим! — приказал Задира Торн. — Адам, Бернс! Вы еще успеете забежать в кладовую! Прихватите чего-нибудь!       Воробьи бросились наутек, позабыв о маленькой дворянке. Впрочем, так поступили и слуги: повар сбежал с кухни, столкнулся с дворецким в проходе, и, даже не удивившись шайке подростков, снующих под ногами, они уже вдвоем ринулись прочь.       Девочка проводила их полным непонимания взглядом и растерянно оглянулась на Тома, который почему-то медлил.       Тому отчего-то стало не по себе. Ничего не мешало ему просто взять и уйти, оставив ее лицом к лицу с голодающими, что решили взять ее родовое поместье штурмом, но в то же время она выглядела такой испуганной, жалкой и избалованной, что незваные гости могли просто поглумиться над ней ради удовольствия. И тут парнишка понял, что каким бы ужасным ни был Голодомор, он научил его и остальных Воробьев выживать и всячески подстраиваться под изменчивый мир. Аристократка этого не умела и о том, что ее земляков терзает голод, знала разве что благодаря сплетням, разносимым слугами, и рассказам отца.       К тому же, будь отец жив и стой он рядом со своим сыном в данный момент, то маячник наверняка посоветовал бы Тому увести девчонку в безопасное место.       «Ты должен поступить по-мужски», — сказал бы он, похлопав Линча-младшего по плечу.       Том встряхнул головой, отгоняя воспоминания о голосе и наставлениях отца прочь. Думать о нем до сих пор было слишком больно.       — На второй этаж, быстро! — он схватил девчонку за руку и потащил за собой несмотря на визгливое возражение. В этот же момент дверь окончательно разгромили, и внутрь ворвалось около двух десятков человек. Часть из них была голодающими, другая – наемниками, которые хватали непрошеных гостей то за руки, то за края одежд и с угрозами пытались выбросить их обратно на улицу.       — Они ограбят меня! — вскрикнула девочка, когда они взбегали по лестнице.       Взрослые не обратили на нее никакого внимания, и Том понимал, почему. В первую очередь они стремились набить собственные животы, а потом уже можно было бы и о выносе из дома драгоценностей подумать. К тому же они встретили сопротивление, а значит в любом случае не смогли бы разгуляться и перевернуть весь дом вверх дном.       Оказавшись на втором этаже, Том втащил малолетнюю особу в одну из комнат, оказавшуюся кабинетом, и наглухо закрыл дверь. Где-то около минуты он вслушивался, пытаясь понять, что происходит внизу, а потом, решив, что взрослые разберутся сами, повернулся к дворянке.       Пока он на нее не смотрел девочка разглядывала его большими от удивления глазами, но стоило ему отойти от двери, как она тут же хмыкнула, вздернула нос и состроила надменное выражение лица.       — Прогони своих дружков из моего дома! — приказным тоном скомандовала она.       Том пропустил приказ мимо ушей и начал с интересом осматривать полные книг полки, после чего перевел взгляд в противоположную сторону и взглянул на семейный портрет, висевший над письменным столом. Наверное, то были родители маленькой леди или же кто-то из именитых предков.       — Вы как тараканы – вечно ищите еду и берете ее, даже если она чужая! — тем временем причитала девочка. — Неужели так трудно подождать? Мой отец как раз направился в Уиннидон, чтобы быть на церемонии принесения присяги нашей королевы Его Императорскому Величеству! Для вас вот-вот все закончится, а вы продолжаете вести себя как дикари!       Том даже глазом не повел в ее сторону и продолжил рассматривать портрет, будто тот и вправду был ему интересен. Принесение присяги, значит? Мало гристольцам всех тех унижений и лишений, которые они пережили, так они еще снова решили королеву на колени поставить? Похоже, новый император ничем не лучше предыдущих…       Молодой Линч содрогнулся от раздражения и сжал руки в кулаки.       — Жаль он не взял с собой меня, — девочка прошла за стол и взобралась на отцовское кожаное кресло, едва не утонув в нем. — Дорога, сказал, опасная. Подкараулить кто-нибудь может, а вот дома хорошо, безопасно и охрана повсюду. Ага… вижу я, как эти болваны справляются!       Аристократка недовольно фыркнула и взяла в руки отцовский штамп, прокрутив приспособление для простановки печатей между ладонями.       Том думал о том, как далеко уже успели уйти его друзья. А может, они все-таки ждали его где-то неподалеку? У беседки или у лабиринта. Или же ребята вернулись назад по тому пути, которым сюда и пришли? Почему-то он был уверен, что как минимум один из Воробьев ждет его. Стив был своего рода совестью воробьиной шайки и вряд ли бы бросил его. Впрочем, Том уже давно не один из них, а значит и ждать его не обязательно.       Снизу доносился громкий шум: крики, стуки, звон бьющейся посуды и гул падающей мебели. И каждый раз, заслышав это, девчонка вздрагивала от испуга, но потом брала лицо, выдающее ее настоящие эмоции, под контроль и корчила из себя невозмутимую и смелую барышню.       — Мое имя Мюринн, но тебе дозволено звать меня исключительно леди Мур, — она протянула руку и опустила кисть, всем своим видом намекая, чтобы Том поцеловал тыльную сторону ее ладони.       Мальчик никак не отреагировал. Аристократка убрала руку и, как будто этой неловкой сцены между ними не было вовсе, спросила:       — А у вас, низкорожденных, тоже ведь имена есть? Какое твое? — и воодушевленно похлопала ресницами, будто ей и вправду было очень интересно.       Но Том лишь скрестил руки на груди и вперил в леди Мур хмурый взгляд. На вопрос он не ответил.       — Видимо, нет. Ладно, тогда я сама дам тебе имя. Я назову тебя…       Том фыркнул и отвернулся. Не дожидаясь, пока она придумает, юнец отодвинул занавес и выглянул в окно, ощутив неимоверное облегчение при виде Воробьев, которые его ждали. Видимо, заметив силуэт товарище в окне, Стив и Юрий помахали ему руками, а Торн высоко поднял плетеную корзинку, показывая, что они раздобыли ужин. Теперь, когда вся стража была занята разорителями кладовок и кухонь, они могли уйти спокойно.       — Лайонс, — сообщила Мюринн, подойдя к нему сбоку. Том вздрогнул – он не слышал ее шагов, а потому она смогла застать его врасплох.       — Что? Почему?       — На старо-морлийском это означает «серый», — она кивнула подбородком на его жилетку, пиджак и копполу, — а ты очень любишь этот цвет, судя по всему.       Юноша вздохнул. Возразить ему было нечего.       Еще полчаса он провел в компании молодой аристократки, пока Воробьи ждали его снаружи, а потом в кабинет лорда Мура постучался один из наемников.Том спрятался под столом и стал слушать. Пришедший сообщил своей юной подопечной, что всех непрошеных гостей они выпроводили, и она вновь может без опаски бродить по дому.       Мюринн ничего не сказала ему про воришек помладше, однако по ее взгляду Том понял, что не просто так. Но что она хотела попросить взамен за эту услугу парень тогда не знал. Свое желание она озвучила ему, только когда по коридорам проводила его к черному выходу, которым обычно пользовались исключительно слуги.       — Я так привыкла, что мои сверстники тоже из знатных и ничем мне не уступают, но ты – другой, и мне интересно послушать, как выглядит жизнь и этот мир для тебя… — она замялась и облизнула губы, — может, когда все наладится, встретимся вновь и ты покажешь мне город? Я толком не бывала там ни разу – была маленькой, когда все началось. Я, в отличие от тебя, не помню Альбу до Мятежа.       Ее просьба удивила Линча, однако сама идея просветления такой изнеженной особы показалась ему интересной. Может, если она увидит жизнь такой, какая она есть, то перестанет быть такой напыщенной и мнительной?       — Ладно, если в ближайшие дни не умру, то подумаю над тем, как тебя выгулять, — пожал плечами он.       — Я не собака, чтобы меня выгуливать! — обиженно сказала Мюринн.       — Посмотри на свои кудряшки, — он показательно накрутил одну прядь на палец и спустил – локон запружинил, и девочка поморщилась, — ты – пудель!       Том выскочил из поместья, оставив Мюринн Мур на крыльце, и присоединился к своим товарищам, исчезнув вместе с ними во мраке воцарившейся на улице ночи. Леди Мур провожала его взглядом, затем хмыкнула и вернулась в дом.       О ее просьбе Том не забыл, и спустя несколько недель они встретились вновь. Так судьба свела вместе двух абсолютно разных людей, одному из которых было предначертано стать жертвой, а второму – убийцей.