Однажды жил-был один мальчик, Очень странный, зачарованный мальчик,
Музыка начала нарастать – в ее структуру вливались новые инструменты, и из нейтральной мелодии она плавно перетекла в мрачную, в чьих оттенках звучала и скорбная горечь, и едва уловимое волшебство. За спиной актера начал плавно раздвигаться занавес – едва уловимое во мраке движение, которое легко упустить из виду, если все свое внимание зациклить на поющем.Говорят, он скитался далеко-далеко, За морями, за долами,
Певец затянул последнее слово, вкладывая в свой голос больше силы, и тот тягуче слился с мелодией. Заплакали скрипки и флейты, чье звучание было главной темой того самого мальчика, о котором шла речь в песне, и вскоре она зазвучала тверже, словно главный герой стал кем-то большим, чем был до этого. Грустная песнь перетекла в гимн могуществу, голосами которого были духовые инструменты. За спиной мужчины внезапно выросла темная фигура, обрамленная ярким светом. На ее фоне актер казался очень маленьким и незначительным, словно букашка, протянувшая свои лапки к всемогущему богу. Сердце Тизы бухнуло в груди, а в памяти яркой вспышкой пронесся образ из далекого прошлого: она подглядывает через замочную скважину за Корделией, чья тень удивительным образом вырастает, преобразовываясь в точно такую же мужскую фигуру.Немного застенчивый и с вечной тоскою в глазах, Но был он очень мудр,
Тень все еще нависала над певцом, но с другой стороны сцены из-за кулис вышло трое: мужчина и женщина в таких же черных балахонах, а посреди них обнаженный черноволосый юноша с кожей белее молока. На теле его были раны, из которых алыми струйками сочилась кровь, а на шее его холодной сталью сверкал ошейник с протянутой цепью, за которую впереди идущий мужчина то и дело дергал, принуждая сгорбленного, явно измученного и уставшего пленника двигаться быстрее. Добравшись до середины сцены, мужчина и женщина закрыли собой юношу, вставшего на колени и поднявшего молодое лицо к потолку. А когда они отступили от него, его горло было перерезано и на худую грудь ниспадал кровавый водопад, резво побежавший от живота вниз. Юноша блаженно прикрыл глаза, а его убийца победоносно поднял вверх руку с сжатым в ней черным мечом. Мелодия нарастала, поигрывая пленяющим очарованием тайны на туго натянутых струнах, и витиеватой нитью повествования плавно подводила к апогею своего звучания. А рассказчик продолжал петь:И вот однажды, В один волшебный день, он вновь явился на моем пути,
Свет частично погас, скрыв троицу в сумраке, и краем глаза Тиза заметила, что убиенный юноша тут же встал с колен и резво убежал за кулисы. Значит, кровь была ненастоящей и являлась краской, которую либо мужчина, либо женщина достали из складок одежды и быстро плеснули ему на горло. Внезапно померк и фоновый божественный силуэт, а певец, окруженный белым ореолом, прошел к центру сцены. Туда, где еще недавно было совершено ритуальное «убийство». Брызги алой краски все еще были свежими и блестели в свете прожектора. Мужчина повернулся, и справа от него в мягком фиолетовом свечении снова возник тот же черный силуэт, но уже обычных, человеческих размеров. На божество свет не падал – он лишь подсвечивал сзади, выделяя его фигуру на черном фоне, а потому с уверенностью сказать, тот ли это актер, который играл жертву ритуала, или же уже новый, не представлялось возможным. Однако Тизе казалось, что юноша все-таки успел стереть с себя краску, быстро накинуть на голое тело куртку и надеть штаны, так как комплекция божества ничуть не изменилась с того момента, как он еще «во плоти» предстал перед зрителями. Актер подошел к Левиафану, но не слишком близко, чтобы на того случайно не упал свет, разрушив загадочный образ, и потянулся к нему рукой. Музыка была волнительной, громко шумела в ушах. А когда Чужой потянулся к актеру в ответ, в игру вновь вступили духовые инструменты, обозначая этот момент особой важностью. Тело Даффи-младшей откликнулось на ее звучание: сердце пропустило удар, пальцы с большей силой сжали подлокотники, а дыхание в очередной раз перехватило, будто аристократка резко разучилась дышать. Когда актер повернулся, воздев левую руку над головой и продемонстрировав тыльную сторону, по залу прокатился удивленный вздох. Расстояние между сценой и местом, где сидела Тиза, было слишком велико, чтобы девушка могла внимательно рассмотреть черный рисунок, украсивший его кожу, но она и так догадалось, что там изображено.И тогда мы говорили о многих вещах, О дураках и королях,
Рука актера плавно опустилась, и тот обвел тяжелым хмурым взглядом толпу, невольно задержав глаза на смотрителях, которые подошли чуть ближе к сцене, будто готовые в любой момент наброситься на человека, играющего роль сектанта, – вы только дайте команду. У Тизы тем временем в груди шевельнулось неприятное чувство. Она боялась узнать в певце Лайонса – ведь как бы было иронично, если бы метка на руке оказалась настоящей, как и Меченый. Однако, к ее великому счастью, это был не он. Лайонс был немного ниже ростом и шире в плечах, да и волосы у него, насколько она помнила, были совершенно другого цвета. Убийцы здесь не было. Сердце, ты можешь успокоиться.И вдруг он сказал мне: «Величайшая вещь, какую только можно познать, Заключается в том, что нужно любить и быть любимым в ответ».
Секундный взгляд, обращенный к залу, – и в душе у Тизы уже зреет уверенность в том, что слова его обман и ловушка. Что эта история отнюдь не про обоюдную любовь, не про того, кто был любим в ответ. Это была трагедия, и громкое звучание оркестра лишь подтвердило это ощущение. История начиналась, и актер развернулся спиной к залу, а помеченной рукой описал в воздухе полукруг, словно по волшебству зажигая тускло-синий свет, осветивший синевой вечернего неба декорации в виде старых руин и возвышающихся за ними зубчатых скал. Когда на искусственном небосклоне зажглись робкие огоньки звезд, чье появление удивительным образом точно совпало с моментом, когда музыка пошла на спад, актер опустил руку. Свет на его фигуре начал затухать, и мужчина скорбной тенью удалился со сцены. Музыка затихла, точно взяв передышку, и по залу прокатились восторженные вздохи. — Великолепно, — полушепотом проронила сидящая рядом Кенна, и ее голос стал для Тизы, глубоко погрузившейся в осмысление увиденного, самой настоящей опорой, вернув ее в реальность. Она никогда даже не рассматривала вариант, что Чужой может быть не созданием Бездны, а тем, кого в Нее погрузили насильно. Он был выбран не Ею, а людьми. Он вбирал в себя всю Ее мощь и играл судьбами, точно кукловод марионетками, но не принадлежал миру-перевертышу с самого начала. Нет. Тиза не была готова в это поверить. Она встречала Чужого вживую, и пусть это произошло лишь единожды, девушка все еще точно помнила, кого видела перед собой и что ощущала. А видела она трикстера, который лишь примеряет маску человека. Его блестящие не по-человечески черные глаза не могли принадлежать простой жертве – их заполняла Бездна. Она полностью пропитала всю его суть. А он явно наслаждался своим положением и издевался над людским родом, словно ребенок, забавы ради давящий большим пальцем одних муравьев, а других милостиво благословляющий крошками от печенья. А еще он пах дождем и смертью, и в царстве его печально стенали киты. Рассказанная актерами история становления божества настолько все упрощала… Тот страх перед неизвестным, который в людей вселял лик Чужого, стремительно таял. Большинство зрителей тут же приняли версию происхождения, доносимую им со сцены, за правду: Левиафан в их глазах более не был чудовищем – по крайней мере, не всегда – а значит мог испытывать человеческие чувства и понимать умы людей. И во многих это пробуждало нездоровый интерес к оккультизму и истории первых цивилизаций. Артейра МакЭвена подобное пристрастие сгубило. Но все же Даффи понимала, чем новая версия появления Чужого многих так привлекала. Бог, который когда-то был одним из нас… С таким договориться проще. Вот только отнюдь не все задавались вопросами о цене сделок с ним, а она порой оказывалась непосильно велика. Тиза бросила обеспокоенный взгляд на смотрителей. У некоторых в руках уже было оружие – девушка заметила отсвет на остро заточенных клинках. Их терпимость к творящемуся богохульству стремительно шла на убыль. Заверения о полезности мюзикла для укрепления веры горожан в необходимость Семи Запретов оказались гнусной ложью. И представителей Аббатства оставил в дураках не кто-нибудь, а сам король. Впрочем, с той властью, которую Триумвират имеет в Уиннидоне, ничего удивительного. Возможно, что король и сам не знал, что одобрил какой-то мюзикл – обманывать умы ведьмы всегда умели. Однако кровавой бойне начало дано не было. Среди гвардейцев был Чепмен, который стремительно и весьма умело охладил пыл смотрителей, убедив их пока не вмешиваться. Он сам хотел все это остановить, но мирным путем. А потому, оставив своих ребят сдерживать гнев церковников, направился к служебным помещениям и скрылся за одной из дверей. А тем временем сцена вновь ожила и на ней появились новые актеры, изображавшие группу экспедиторов, среди которых была всего одна женщина, постоянно находящаяся в стороне. Свет немного притух на других персонажах, но при этом выделил ее. Актриса со скучающим видом оглядывалась на своих спутников и, дав начало новой песне, отправилась исследовать место, в котором они оказались, самостоятельно. Когда она отдалилась за зону выставленных позади декораций, сцена пришла в движение и начала медленно крутиться. Создавалось впечатление, что зрители вместе с главной героиней исследуют таинственный остров и находят среди оставленного тысячелетия назад города темный разлом пещеры. На секунду актриса замерла, будто не решаясь пройти внутрь. Затем огляделась, вспоминая занудную компанию экспедиторов, и решительно зашла внутрь. Там у выдолбленного в скале алтаря, среди пещерных образований и пожелтевших от старости костей, ее ждал загадочный юноша. Чужой, очаровавший ее своими речами и пустыми обещаниями. Поприветствовав ее, он, словно демон-искуситель, весьма символично взял ее за руку и со светлой стороны пещеры перевел на темную. Музыка из тревожной переросла в зловещую, и парочка скрылась в темных глубинах оплота древнего божества. Занавес медленно закрылся. После этого на сцену вновь вышел рассказчик, очередной песней повествующий о том, что было дальше, и переносящий место действия с Пандуссии в одно из королевств Островной империи. Главную героиню он назвал Вероникой Моррис, а город – Дрисколем. Но Тиза прекрасно знала, что настоящее имя реальной женщины, чей образ был списан и перенесен на актрису – Вера Морэй, а город, в котором она проживала, и по сей день является столицей Гристоля. В сценарии специально все было по-другому, чтобы не дать смотрителям прямой наводки на Меченую, тем самым поставив ее жизнь под угрозу. Однако Даффи-младшая сомневалась, что Старая Ветошь, – если она еще, конечно, жива, – оценит этот жест доброй воли по достоинству. Все-таки, когда молодой аристократке довелось увидеть ту в первый и последний раз, старуха была уже не в ладах с головой. Вот только откуда они знали о ней? Выслеживали? Чувствовали? А может, нашли путем гаданий на китовых костях? А сколько еще Меченых прячется по свету и о всех ли Триумвирату известно? На ум Тизе пришла мысль, что сектанты могли просто рассылать своих шпионов по островам с целью поисков отмеченных Чужим людей. В конце концов, изначально Корделия тоже приплыла в Дануолл с миссией найти кого-то особенного и напитать его кровью свой меч. Правда, с появлением Рамполтизы ее цель изменилась – возвращение дочери к жизни стало для ведьмы приоритетнее выслеживания людей с меткой. И удивительно, что Триумвират ее за это никак не наказал. А может, девочка была нужна им в равной степени, что и кровь одаренного меткой Чужого человека? Однако мысль, которую девушка так хотела развить и обдумать, резко оборвалась, а все внимание Даффи-младшей вновь привлекла и более не отпускала сцена. Она так прониклась историей, обыгрываемой опытными и харизматичными актерами, что волновалась за главную героиню, словно за кого-то близкого. За того, на чью судьбу ей не было плевать, и в ее сознании образ Вероники Моррис все-таки смог отделиться от воспоминаний о Старой Ветоши. Тиза перестала замечать людей вокруг, мягкость спинки кресла под своей спиной и другие вещи, а потому Уилл Нэш осторожно отстранился и откинулся назад, наслаждаясь представлением. Люди вокруг одновременно вздрагивали, плакали, охали и ахали, будто солдаты, синхронно выполняющие данные им команды. Даже смотрители замерли, точно неживые – и только приглушенное дыхание под масками свидетельствовало о том, что они все еще люди, а не статуи. Первая часть мюзикла завершилась чуть больше, чем через час после его начала. Создалось впечатление, будто кто-то воспользовался волшебным выключателем. Щелк – и свет зажегся, а люди, будто очнувшись после длительного мрачного сна, заерзали на своих местах, заговорили, обмениваясь мнениями, и начали потихоньку покидать зал, чтобы сходить по нужде и подкрепиться чем-нибудь легким и вкусным в буфете. Тиза очнулась от этого сказочного наваждения одной из последних: она завороженным взглядом впивалась в сцену даже тогда, когда с нее ушли все актеры, а им на замену с ведрами воды пришли уборщики, принявшись собирать разбросанные по сторонам реквизиты и оттирать пол от пролитой бутафорской крови. — Это великолепно, — с придыханием повторила Кенна, не находя иных слов для описания своих эмоций, и ее голос привел дворянку в чувство. — Когда я читала программу, я не думала, что эта история меня так затянет… Я будто бы перенеслась в тело Вероники! Уилл Нэш встал и одернул фрак, слегка задравшийся после часа в сидячем положении. — И как ощущения, моя дорогая? — спросил он, кинув мимолетный взгляд на Тизу, которая растирала глаза и медленно приходила в себя. — Я влюблена, Уилл! — воскликнула леди Мелвилль. — Я влюблена! Уилл довольно улыбнулся, будто кот, объевшийся сметаны, и повернулся к Рамполтизе, приблизившись к ней вплотную и уперевшись ногами ей в коленки. Сзади него проходили люди, и он просто пропускал их. Ничего особенного в этом не было, как и ничего страшного, но Тизу снова передернуло, будто ее плеч коснулся могильный холод. — А как вы, юная леди? Вам нравится? — подчеркнуто официально поинтересовался Нэш. Тиза оглянулась на своего брата, будто проверяя, на месте ли он. Джерри, задумчиво почесав бровь и взглядом найдя смотрителей и стражников, нахмурился и немного выгнулся, разминая спину и плечи. Он был в порядке и представление ему понравилось. Тиза поняла это, исходя из того, что он ни разу не заснул. Со стороны такого искусствоведа, как Даффи-старший, это уже большая похвала организаторам мюзикла и исполнителям главных ролей, ведь обычно Джерри начинал храпеть, как только выключали свет. Тиза неуверенно закусила губу, разрываясь от противоречивости переполняющих ее эмоций. С одной стороны она испытывала неописуемый восторг и желание поклониться в ноги тому, кто это придумал, а с другой какой-то тихий, но очень настойчивый голосок внутри твердил об опасности. И отчего-то его она слышала особенно четко – словно кровь, шумящую в ушах. Сила этого голоска стремительно росла, так как первое впечатление от увиденного довольно быстро стиралось. Эта неопределенность сбивала Тизу с толку и не давала в полной мере расслабиться. Что-то было не так, как должно быть. — Смотрители еще никого не порубили, уже хорошо, — заметил Джерард и, повернувшись к сестре, подмигнул ей. Чепмен. Капитан городской стражи еще не вернулся, хотя ушел еще в прологе мюзикла. Столь длительное отсутствие настораживало… — Кто-нибудь здесь еще голодный? — поинтересовалась Кенна, глядя сперва на Нэша, а потом на брата и сестру Даффи. Ее голос сбил Тизу с мысли. — О, позвольте вас угостить! — тут же предложил Нэш и, взяв Кенну под руку, повел ее за остальными людьми, которым также не терпелось выпить холодного шампанского и немного перекусить. Джерри неохотно потянулся следом, кивком головы призывая Тизу с собой, но та немного помедлила, осматривая зал. В голове будто бы вился опьяняющий туман, не дающий мыслям четкости. Перед глазами все едва заметно плыло и девушку одолевало легкое головокружение. Однако с остальными зрителями все было в порядке, как и с теми, кто пришел сюда, чтобы защитить их от пагубного влияния, которое мог оказать на них мюзикл. Смотрители начали ругаться со стражей, едва зажегся свет, уверяя их в том, что данное «грехопадение» нужно немедленно прекратить, а дворяне, не обращая на них никакого внимания, поплелись утолять свои потребности. Поэтому Даффи-младшая начала сомневаться в себе, списывая все свои ощущения на очередной приступ паранойи и последствия недостатка сна из-за ночных поисков Корделии Таунсенд. Пройдя через украшенное произведениями искусства фойе, они вошли в буфет, который был переполнен людьми, звоном бокалов, плеском игристого шампанского и гомоном десятков, а то и сотен голосов. Войдя следом за братом, Рамполтиза ощутила, как на нее давит чужой восторг и от восхищения сладостно щемит сердце. Были среди присутствующих и настоящие ценители театрального искусства, разбирающие каждую увиденную сцену по деталям; и опытные музыканты, делившиеся друг с другом своими впечатлениями о работе оркестра; и простые зрители, которые были восхищены и тем, и другим. В их обществе она казалась белой вороной, потому что история Вероники Моррис не вызвала настолько сильного отклика в ее сердце и производила на нее совершенно противоположный осадочный эффект. Теперь она понимала это, хотя еще на выходе из зала ей казалось, что все совершенно наоборот. В толпе эмпатия лишала ее собственного мнения и это порой, если не всегда, сильно раздражало. А по-настоящему девушка была напугана тем, что творилось на сцене, но не могла осознать этого в полной мере. Шестое чувство подсказывало ей, что происходит что-то важное, но она не понимала, что именно, и опасалась, что так и не найдет разгадку на мучивший ее вопрос. Странное ощущение, будто кто-то набил голову ватой, все никак не давало ей собраться. Оно заполняло ее сознание, клубилось под коркой, рассеивая внимание на вещи куда менее значительные, чем то, что было прямо перед глазами и вселяло в дворянку страх. Это и вправду походило на опьянение. Вот только Тиза не пила ничего, кроме чистой воды, а следовательно, и опьянеть ей было не от чего. — Уилл, ты должен познакомить меня с ним! — воскликнула Кенна, со стуком поставив блюдце с канапе и бокал с плескающимся внутри темно-красным вином на белую скатерть. Тиза осторожно опустилась рядом за столик, искоса взглянув на брата, которого подобная ветреность титулованной особы не слишком-то удивляла. К тому же он и сам мыслями был довольно далеко: где-то на Серконосе в объятьях своей светловолосой воровки. — Кажется, отныне у Майкла отбоя от прекрасных дам не будет, — усмехнулся Нэш, отправив в рот тонкий хрустящий хлебец с завитком рыбного мусса. С аппетитом все прожевав, он повернулся к леди Даффи. — Ваше сердце Майкл тоже покорил? Тизе не понравился ни его цепкий взгляд, ни фальшивая улыбка. Она начинала понимать, что Нэш не является истинной причиной ее тревоги, но почему-то рядом с ним ей тоже было не по себе. А ведь раньше этого не было… На приеме он ей даже нравился, а сейчас рядом с ней будто бы сидел другой человек, но в той же оболочке. — Нет, — в разы мрачнее, чем намеревалась, ответила Даффи-младшая, заставив улыбку Уилла тут же увянуть. Кенна застыла, и отправленная секундой ранее в рот оливка округлила ее щеку. Леди Мелвилль поочередно посмотрела на их лица, будто бы спрашивая: «Да что с вами двоими сегодня не так?». Джерри тоже почувствовал мигом увеличившееся напряжение и положил ладонь сестре на плечо, заботливо спросив: — Тебе чего-нибудь принести? Тиза отрицательно покачала головой, предпочитая лишний раз не раскрывать рта. Пристальный взгляд золотоволосого банкира не давал ей расслабиться и отвлечься на что-нибудь другое. Она была напряжена, точно пружина, которая вот-вот выстрелит. — Видимо, свою любовь юная леди Даффи отдала кому-то другому, — пытаясь свести все в шутку, отмахнулся Уилл Нэш. Получилось довольно неловко, но Кенна для приличия посмеялась, а Джерри даже попытался улыбнуться. Тизе стало жарко, нестерпимо жарко. Одежда прилипла к спине и каждый дюйм тела будто воспламенил. Внезапно ей стало невыносимо тесно в своей одежде, и она испытала сильное желание сходить и умыться холодной водой. Да… Холод – определенно то, что ей нужно. Он, как и боль, отрезвляет. — Мне нужно выйти в коридор, — сказала Тиза, резко отодвинув стул. Вставая, она чуть не сбила официанта с заставленным бокалами подносом. Поспешно извинившись, Даффи растеряно оглянулась на свою компанию. Кенна расценила эту негласную просьбу, обращенную вовсе не к ней, по-своему. — О, если ты припудрить носик, то я с тобой! — воскликнула она, с готовностью отодвигая тарелку. — Нет! — рявкнула Тиза в ответ, тут же собрав на себя многочисленные удивленные взгляды других гостей театра. Однако оправдываться перед друзьями и извиняться перед остальными дыхания уже не хватало, а потому аристократка поспешила к ближайшей двери, и люди впервые расступались перед ней, уступая дорогу. Обычно всегда уступала она, но не в этот раз. Она спешила, задыхаясь. Открывала рот, пытаясь вдохнуть, и ловила пустоту. Пыталась втянуть драгоценный воздух носом, но все было без толку – в дыхательные пути будто бы кто-то незримую затычку вставил. Выбравшись в пустой длинный коридор с кремовыми стенами, Тиза тут же прильнула к подоконнику и потянулась к задвижке на окне, удивившись тому, как сильно дрожат ее руки. Распахнув окно настежь, Тиза впустила свежий вечерний воздух внутрь, а сама высунулась наружу, подставив горячее лицо под колкие снежинки и ласку по-зимнему холодного ветра. В мыслях тут же возникла Саманта, причитающая о том, что без теплого шерстяного шарфа она может простыть и осипнуть, но почему-то это воспоминание об их с Джерри первой зиме в Альбе заставило ее улыбнуться. Сейчас, когда Рамполтиза видела мирный город, застлавшим зеленые холмы каменным одеялом многоэтажных узких зданий; когда слышала цокот копыт по дорожной брусчатке, скрежетание карет и экипажей, подпрыгивающих на редких ухабах, и видела на улицах людей, ей стало лучше. Сердце немного замедлило свой бешеный ритм, и Тиза с наслаждением и жадностью втянула холодный воздух в легкие, вздымив грудь. — Ты плохо себя чувствуешь? — обеспокоенно спросил Джерри, пристроившись рядом. Тиза вздрогнула – она не слышала и даже не чувствовала, как он подошел. Обычно ему никогда не удавалось застать ее врасплох. — Да, — не стала отрицать девушка, подняв туловище с подоконника и уперев в него руки. — От людей мне передается безумный, едва выносимый восторг, но вместе с тем растет и тревога, которая изъедает меня изнутри. Джерри усмехнулся и, приобняв ее за плечо, устремил свой взгляд на пейзаж за окном, прежде всего обратив внимание на серебристо-серые тучи, вяло плывущие по небосклону и периодически закрывающие собой ровную половинку молочно-белой луны. — Еще бы ты не волновалась. В одном, пусть и большом помещении, столько народу, да еще и часть из них – смотрители! А уж про само представление я промолчу… Оно мне, в принципе, нравится, но второй раз я бы на него не пошел – не хочется, чтобы Марк глазами сверлил. Где-то вдалеке закричали чайки. В последнее время они стали все дальше отлетать от моря и навещать городские баки с мусором в поисках легкого пропитания. — Именно, — согласилась с ним Тиза, переведя взгляд на родной братский профиль. — Да еще и Чепмен куда-то подевался. Джерри нахмурился и опустил взгляд. — Капитан Чепмен тоже здесь? — задал риторический вопрос Даффи-старший и отвернулся от окна, сложив руки на груди. — Странно, что я его не заметил. — Он ушел куда-то в самом начале, — пояснила Тиза и пожала плечами. — Я не видела, чтобы он вернулся. Что-то тут не так. Прозвенел звонок, который, казалось бы, можно было услышать во всех уголках театра. Он прошелся отзвуком по стенам и звонким эхом помчался по коридорам, донося до ушей каждого зрителя весть о том, что представление вскоре продолжится. Рамполтиза оглянулась на брата, но того уже не было на месте – он быстро шел обратно в зал, будто ему не терпелось вновь окунуться в ту мистическую атмосферу, создаваемую актерами и музыкантами. — Джерри! — окликнула его Тиза, но тот даже не повернулся к ней, а лишь крикнул через плечо: — Я обязательно поищу Чепмена, но чуть попозже! У девушки едва не отвисла челюсть. Такая поспешность ее брату была не свойственна, как и любовь к театральным постановкам. Теперь вывод был очевиден: в мюзикле задействована магия. Это был самый логичный ответ на все возникшие за вечер вопросы. Одурманивание зрителей и удивительная сдержанность смотрителей, которые уже больше часа слушали богохульные песни и бессильно стояли в стороне – это ни что иное, как разновидность влияющего на умы колдовства. Церковники гневались, переминались с ноги на ногу, доставали мечи и держали руки на рукоятях револьверов в набедренной кобуре, но все же их что-то сдерживало. Воля могущественной ведьмы, например. Магия объясняла даже панику, развившуюся у Тизы – на нее колдовство действовало немного иначе, чем на обычных людей, но разница заключалась лишь в эффекте. То, что большинству дарило искреннюю радость, на нее напускало первобытный страх. Инстинкты кричали: «Опасность! Опасность!», и от напряжения казалось, что вот-вот лопнут мышцы. Сердце билось в груди пойманной птицей и кровь холодела в жилах от осознания угрозы, повисшей над множеством жизней. Но кто является источником этого морока? Артисты? Музыканты? За все представление Тиза ни разу не услышала ничего, что хотя бы отдаленно походило на заклинание, а без словесной формулировки пробудить магию может только тот, кто несет ее в себе от рождения. Либо же человек, которого отметил Чужой. У Даффи все резко оборвалось внутри, будто бы кто-то невидимой рукой ударил ее в живот, выбив весь воздух из легких, - и вовсе не от того, что она стояла спиной к открытому окну и на спину ей легкий ветерок бросал мокрые снежинки. Список ответственных за подчинение зрителей сократился до четырех персон, ни с одной из которых дворянке не хотелось иметь дел. Это могла быть Вивиан Райз, спектр способностей которой девушке так и не довелось узнать полностью. Или Крисиант Эилидх, о чьих талантах Тиза не знала вообще ничего. Бернетт Ллойд – ее самый большой страх, достаточно долго преследовавший юную Даффи после их первой и пока что единственной встречи. В мыслях Тизы Бернетт по-прежнему была отравительницей с садистскими наклонностями, чей образ больше всего подходил под описание подлых ведьм из детских сказок, хоть она и не была сгорбленной старухой с бородавкой на длинном носу. И, пожалуй, она была единственной, в чью сторону словом «ведьма» хотелось презрительно плеваться. Самая ведьминская ведьма, когда-либо встреченная Тизой вживую. И еще Лайонс. Меченый, который уже неоднократно демонстрировал способность залезать в чужие головы, стирая людям память о себе либо же размывая в их воспоминаниях свой зловещий образ. Вот только Клири сказала им с Джерри, что это – не самая прогрессивная сторона дара, преподнесенного ему Чужим. Значит, он вряд ли бы справился с такой толпой. А какая же тогда самая сильная сторона? Призыв птиц? Да... с помощью пернатых он многим подарил жуткую смерть, но сейчас, под крышей театра, они бы ему не помогли. Тогда что? Прозвенел второй звонок, эхом отдаваясь у Рамполтизы в ушах, и девушка, сама того не ожидая, точно собачка, приученная выполнять команды, поплелась в буфет. Там было почти пусто, отчего казалось, что большинство людей встали и ушли обратно в зал сразу же после первого звонка. Наверное, в дверях была жуткая давка... Последняя парочка, держась за руки, проскользнула к выходу, и как только фигуры возлюбленных прошли через дверной проем, Даффи-младшая заметила на пороге Уилла Нэша, который ждал ее, нетерпеливо пристукивая пяткой. — Я надеюсь, у вас все хорошо, моя леди? — спросил он, изображая теплоту и обеспокоенность голосом, мимикой, но не глазами. Те по-прежнему были темными и плоскими, как у акулы, рыскающей в морских толщах. Для Тизы было очевидно, что воздействию магических фокусов, подчинившим умы горожан, он не подвержен. Но знал ли он о том, что она раскусила его? А стоило ли ему знать? Возможно, он что-то подозревал, но аристократка не была в этом уверена. Тиза попыталась сделать вид, что ее мысли одурманены, как и у любого другого гостя. Ей отчего-то казалось, что это верное решение – создать видимость абсолютного успеха, чтобы он расслабился и был не готов к возможному сопротивлению позже. А может действовать подобным образом ее принудил страх. Рамполтиза и сама точно этого не знала. — Да, мне просто было необходимо подышать свежим воздухом, — выдавив из себя самую ангельскую улыбку, сказала она и быстро перевела взгляд на проход, будто бы он притянул все ее внимание. — Теперь мне гораздо лучше, и я очень, очень хочу вернуться в зал и увидеть продолжение столь захватывающей истории! Тиза слышала себя и понимала, что ее голос звучит слишком фальшиво, но Уилл, похоже, этого не заметил. С его плеч будто свалился тяжкий груз, он выпрямился и, улыбнувшись аристократке в ответ, как истинный джентльмен предложил ей свою руку, чтобы проводить ее до места. Вот только Тизе совсем не хотелось идти с ним и вновь окунаться в омут сильной, но, к сожалению, поддельной радости, за которой она и сама терялась. И почти наверняка утонула, если бы тревога не пощекотала нервы. Вернувшись в заполненный зал, Даффи ощутила, как от плохого предчувствия на затылке у нее шевелятся волосы. Спертый воздух обволок ее, точно клейкая паутина муху, случайно попавшую в паучьи сети. Чужие эмоции были перемешаны в вязкую кучу, и девушке совсем не нравились перепады настроения, которые они вызывали у нее самой. Ее организм впитывал настроение народа, точно губка воду, реагируя жаром на гнев смотрителей, покалыванием на коже и передергиванием плеч – на экстаз большинства зрителей. Испытала Даффи и легкое возбуждение, из-за которого по всему телу разлилась приятная, тянущая слабость. По-видимому, среди толпы влюбившихся в исполнителя роли Чужого было гораздо больше, чем казалось сперва. И одна из них сидела от Тизы по левую руку. Прекрасно. — Мы должны разогнать всю эту погань по домам, — сквозь зубы процедил неизвестный Тизе смотритель. — Но лучше порубить их на маленькие кусочки за каждый свершенный грех. — Ты слишком жесток, брат мой, — ответил ему второй церковник, привалившийся спиной к белоснежной стене. — Если резать каждую заблудшую овцу, взглянувшую на запретную лужайку, то вскоре не останется и стада. К тому же, мы не имеем права останавливать все это. Таков приказ короля. — В Бездну такого короля! — тут же огрызнулся его соратник. Уилл, явно не желая слушать это и дальше, ускорил шаг, властно потянув Даффи-младшую за собой. У колонны, возле которой начинался их тринадцатый ряд, стоял еще один смотритель, который монотонно повторял Запреты, точно заученные стишки. По голосу Тиза узнала Карпентера, вот только он совсем не обратил на нее внимания, когда они с Уиллом начали пробираться мимо него. В один момент Тиза была прямо перед его глазами, но он смотрел куда-то насквозь, будто девушка была не более, чем прозрачным стеклом, за которым церковник видел что-то ужасное. Затем мужчина бессильно опустил голову, а его голос начал сбиваться и хрипеть, будто у бедолаги от долгого повторения пересохло горло и онемел язык. Тиза испытала резкое желание позвать его, пошлепать по щекам, приводя в чувства, и открыть Карпентеру глаза, сбив с них пелену морока. Но она этого не сделала, так как боялась, что Нэш, поняв, что девушка отнюдь не под контролем сектантов, прибегнет к какой-нибудь подлости. Добравшись до леди Мелвилль и лорда Даффи, сидящих в абсолютном молчании, Уилл и Тиза опустились на свои места. И в эту же секунду прозвенел третий звонок, а свет вновь начал постепенно убывать. Занавес с тихим шорохом расступился, явив публике обновленные декорации. Музыка заиграла плавную и тихую мелодию, написанную исключительно для фонового сопровождения – она не должна была звучать громче актеров и отвлекать на себя внимание. И с этой задачей она справлялась прекрасно. Начался второй акт, и весь зал замер будто бы в ожидании какого-то чуда. Тиза чувствовала на себе заинтересованный взгляд Нэша, но сама не отводила глаз от сцены, пытаясь понять, каким именно образом сектанты умудряются манипулировать толпой без громких заклинаний, светящихся пентаграмм и уж тем более – без зрительного контакта с объектами зачарования. Она всматривалась в постройки на сцене, думая, что заметит какие-нибудь неприметные надписи на картонных фасадах искусственных домов, которые бы хоть немного приоткрыли бы для нее завесу тайны. Но ничего подобного не было. Когда на площадку снова вышли актеры, воздух вновь загустел, будто бы в нем размешали желатин. Невидимая глазу магия разрослась по залу и плотным сгустком поднялась к куполу, застилая ряды робким ароматом тревоги и сладостного ожидания. А еще она пахла сухими травами. Ярко чувствовался сильный запах пижмы, щекотал нос пряный шалфей… Тиза не была профессиональным парфюмером, но смогла распознать еще и анис. А вот остальные травы – уже нет, однако их запах был более тяжелым, не столь ощутимым и отдавал едкой горечью гари, будто их держали над огнем дольше необходимого и они успели обуглиться. Даффи осторожно огляделась по сторонам, стараясь не слишком заметно крутить головой, и увидела, что воздуховоды работают в полную силу, накачивая зал пьянящим коктейлем ароматов. Однако магия передавалась не с воздухом, и источник ее был девушке до сих пор неизвестен. А потом актеры вновь затянули песнь, и все внимание Тизы сконцентрировала на себе Вероника Моррис. Она была притягательна, в меру харизматична и отличалась суровой северной красотой. Неудивительно, что ее заприметил один из островных королей – в угоду альбским зрителям он был морлийцем – и предложил той свою руку и сердце. Однако дама была непреклонна, так как выбор свой она сделала уже давно. Это был один из переломных моментов в ее жизни, когда впервые зачатки безумия проявили себя на публику. Под зловещий хохот ведьма накинула на себя белую крысиную шкуру большого размера, тем самым обернувшись крысолюдом. Женщина пронзительно запищала, но затем писк перерос в шипение, а после – в грозный, почти львиный рык, и Меченая покинула светскую вечеринку, посреди которой это действо и разворачивалось, под истошные крики очевидцев. Затем сцена начала медленно поворачиваться и специальное оборудование принялось щедро поливать новую локацию дождем. Это была улица, по которой в сумраке неспешно шли простые люди. Дождевые капли барабанили по серым и черным зонтикам, прохожие переговаривались между собой, обсуждая повседневные проблемы, как вдруг из темного закоулка выбежала целая стая крыс. По правде, их было всего несколько и они были механическими, но визуальные эффекты значительно приумножили их изначальное количество. В зале кто-то вскрикнул, а сидящая рядом Кенна охнула и с визгом подобрала ноги, будто бы грызуны угрожали начать кусать ее за пятки. Уилл Нэш наклонился к Рамполтизе и прошептал ей на ухо: — Эти крысы – работа твоих новых знакомых. Раньше они собирали только железных птиц, но для моего друга создали нечто новое. Ужасающих маленьких убийц, которых не отличить от живых. Тиза не смогла бы назвать этих крыс живыми. Они выглядели настоящими, но механическая резкость в движениях выдавала их искусственное происхождение. Но при этом девушка сглотнула, поняв, почему Уилл назвал их убийцами. Крысы начали прыгать на людей, цепляясь к одежде и валя на землю, после чего закрывали их ковром мохнатых тел. Щелкали маленькие челюсти, рвалась ткань и брызгала кровь. Жертвы вопили нечеловеческими голосами, но когда крик обрывался, кружок света над «съеденными заживо» тух. Актеры вставали и уходили, едва заметные в темноте. А когда испустил дух последний мирный житель, улица полностью погрузилась во мрак. Кровавый пир был окончен, дождь прекратился, а на небосклоне засиял белый диск луны – и только фигура Вероники Моррис, идущей по центру дороги, часть которой уходила далеко в даль и продолжалась уже в виде рисунка на декорации, была различима в ее фальшивом, серебристо-белом свете. Плечи женщины сотрясались от безумного смеха, а позади блеклым плащом тянулся густой, темно-зеленый туман. Владычица ночи, царица крыс. Люди боялись того, во что она превратилась. А сама она была… неимоверно счастлива и абсолютно свободна. Одиночество не тяготило Веронику, ведь она знала, что за ней всегда приглядывает ее милый жених. Черноволосый юноша, встреченный в пещере у руин. Она убивала людей, варила их в высоком пузатом котле, а затем очищала белоснежные кости от мяса, которое потом отдавала своим мохнатым питомцам. Сами кости Вероника Моррис обтачивала и шлифовала, чтобы те были гладкими и округлыми, а после при помощи тонкой иглы выскабливала на них чернилами знак Чужого. Это было безумием. И, естественно, регулярные убийства не остались незамеченными. Сцена повернулась на девяносто градусов, показав новую локацию, которой был просторный кабинет в Канцелярии Аббатства Обывателей. Там десяток крепких и высоких смотрителей готовились к рейду на район, где жила сумасшедшая. Сильными голосами они запели боевой гимн, в котором вкратце обрисовали Семь Запретов и наказания, применяемые в случае их нарушений. Делали они все это нараспев, с садистским удовольствием, отлично показанным в эпизоде с казнью грешников. Всего казней было семь – по одной на Запрет, и одна другой кровавей. Смотрители сжигали запрещенные книги, ломали костяные амулеты в руках. Находили и уничтожали картины, изображающие божество из Бездны, наглядно показывая свою ненависть к нему, и выжигали символы Ордена на телах кричащих от боли пленников своей духовной тюрьмы. А когда песня закончилась, их наставник с громким кличем повел воодушевленных соратников за головой ведьмы.Ведьма умрет! Ведьма умрет! И зло уйдет, навеки сгинув!
Затем сцена вновь пришла в движение, и пока механизмы тихо гудели и место действий сменялось с одного на другое, рассказчик глубоким и загадочным голосом философствовал на тему зла и добра, предлагая зрителям порассуждать об этом вместе с ним. События основного сюжета переместились в квартиру к Веронике Моррис. Женщина отошла от окна, заприметив смотрителей, пришедших по ее душу, и робко присела у алтаря, что находился в центре ее комнаты. Любовно обведя столик руками, Вероника опустила на поверхность, застланную белым хлопковым полотенцем, голову и прикрыла глаза. Вокруг нее все стало меркнуть. Все стены и мебель исчезли в глубинах подступившей темноты, а прожекторы очень ярко и четко выделили алтарь с полулежащей на нем женщиной. От правильно поставленного света создалось впечатление, что доски, кольями торчащие из изголовья места поклонения, заострились. Пунцовые и фиолетовые ткани, широкими лентами тянущиеся с потолка и обрамляющие самодельный алтарь, на изгибах украсились насыщенно-синими всполохами света, которые переливались, когда их трогал воздух. Музыка на несколько долгих секунд замолчала: слышалось лишь глубокое и прерывистое дыхание, но Тиза не могла с точностью определить является ли это искусным акустическим эффектом, передающим беспокойство героини зрителям, или она сама так тяжело дышит. Затем раскатисто загремел гром и сцена несколько раз мигнула ослепительно белым светом, за которым последовал оглушительный треск молнии. Тиза на секунду прикрыла глаза, увидев перед внутренним взором отпечатки этого свечения в виде пульсирующих размытых пятен. Однако неприятное ощущение быстро прошло, мигающие пятна померкли, и, открыв глаза, Даффи-младшая не смогла сдержать удивленного вздоха. На сцене появился Чужой. Не собственной персоной, конечно, но сейчас сходство актера с оригиналом бросалось во внимание особенно сильно. Та же короткая челка, бледные руки с перстнями, куртка со стоячим воротником, под которой виднелась белая рубашка, не застегнутая на верхнюю пуговицу. Штаны немного темнее оригинальных, но тоже с потертостями, и такие же черные низкие сапожки. И глаза. У него были черные глаза. Наверняка залитые какой-нибудь специальной краской, чье действие проходит в течение пары часов, но тем не менее они создавали правильное впечатление чернеющей пустоты Бездны. У Тизы железный ком застрял в горле. За все представление актер еще ни разу так не походил на того, чью роль он так старательно отыгрывал. Девушке даже показалось, что истинный владыка потустороннего мира снизошел до них и нарочито создал мираж полной схожести, будто бы говоря: «Веселитесь, смертные? Так знайте, что я вас вижу». Вероника Моррис охнула, взглянув на Чужого большими глазами, полными благоговения и обожания, а он медленно перевел взгляд на нее и ухмыльнулся, потянув вверх уголок губ. Улыбка получилась зловещей. Свет мигнул вновь и на уши зрителей обрушилась вся громкость, которую только могли извлечь и передать в зал микрофоны. Яростно задергал руками дирижер, и его подчиненные со злобой приложились к инструментам, будто сражаясь с ними за правильность звучания каждой новой ноты. После недолгого, но мощного проигрыша, громкость музыки немного спала. Вероника Моррис изящно поднялась с колен, повернулась к зрителям. Сцепив руки в замок у груди, она подняла глаза и запела:Во сне явился он, как ангел мне И в лунных сумерках призвал к себе...
Это было похоже на исповедь. Величайшее откровение, на которое сумасшедшая решилась только сейчас, признаваясь перед собой и перед всеми в зале в своей зависимости.В своих фантазиях я с ним всегда Мой призрак, Дух Глубин, он ждет За гранью сна...
Вероника Моррис повернулась к своему божеству, простирая к нему бледные изящные руки. Чужой медленно подошел к ней, но не прикоснулся, а убрал руки за спину и прошел у нее за спиной.Ты пела только мне - мир глух и слеп... Прими же власть мою, отвергни свет!
У актера был красивый голос. Сильный, но не низкий – как раз то, что нужно для юноши. К тому же он умело им пользовался, точно передавая игривый и слегка издевательский тон истинного Чужого.Забудем прошлое, забудем страх Здесь призрак, Дух Глубин с тобой
Он искушал Веронику, отравляя ее своим влиянием. Чужой прекрасно знал о ее чувствах и играл на них, как на струнах гитары. Вечно молодой бог дарил ей надежду на воссоединение, и женщина тянулась к нему, точно дикий цветок к солнцу. Чужой почти приобнял ведьму за талию, и она блаженно прикрыла глаза в ожидании его прикосновения. Его губы еще чуть-чуть и коснулись бы шеи Вероники, но он по-злодейски усмехнулся, расправил руки по сторонам и отошел назад, с издевкой заключив:В твоих мечтах!
Вновь мигнул свет, следом за которым послышался грохот. В квартиру к сумасшедшей вломились смотрители, которые тут же ощетинились оружием и бросились в центр комнаты, к женщине, но застыли в движении, будто время вокруг них замерло.Твой облик всех других бросает в дрожь
Вероника, испугавшись незваных гостей, закрыла собою алтарь, будто бы он был самой драгоценной вещью, за которую ей и жизнь отдать было не жалко. А может, она просто боялась, что если смотрители повредят его, то ее возлюбленный тут же исчезнет и больше никогда не предстанет перед ней вновь? Воистину, ведьма любила его больше всего на свете.Пусть смотрят мне в лицо Все маски - ложь!
Чужой вальяжно прошелся вдоль застывших смотрителей и, встав перед одним из них, снял с него маску и заглянул в лицо. А потом они запели вдвоем, отчего создалось впечатление, что божество читает мысли своей почитательницы, вкладывая в сладкие уста правильные строки.Мой голос и душа в одно сплелись И демон, Дух Глубин воскрес Обрел в них жизнь!
Чужой вновь обратил свой взор на Веронику, хотя выглядело это так будто до сего момента он не замечал ее по-настоящему. Он снова подошел к ведьме, встав спереди, и на сей раз их руки сомкнулись. Вероника тут же сплела свои пальцы с его, словно в страхе, что это иллюзия тронутого безумием сознания. Но, ощутив твердость его ладони, она засияла и заискрилась истинным счастьем.Неразделимы мы, как дух и плоть
Лицо Левиафана приблизилось к ее лицу, и женщина привстала на носочки, потянувшись за поцелуем, но он резко обошел ее со стороны и вновь оказался сзади. Сцена слегка накренилась вперед, отчего создалось впечатление, что черноглазый бог возвышается над ведьмой, хотя оба актера были примерно одинакового роста.И тайна эта пусть
Софиты слегка приугасли, затенив его демоническую фигуру и жестокую ухмылку. Всем своим видом Чужой показывал свою власть над Меченой, и глаза актера хищно блестели в охватившем сцену полумраке.Со мной умрет
Самопожертвенно пропела Вероника, смиренно принимая сам факт возможности такого исхода для себя. Ее приоритетом была защита интересов бессмертного. Она вверяла ему свою жизнь, свою любовь, внимание и ласку, а он отвергал ее снова и снова своим холодным безразличием ко всем тем жестам преданности, что она ему выказывала. Но она будто бы не видела этого. Не желала замечать.Огромный полный зал затих - он ждет Сегодня Дух Глубин на сцене И он поет!
У Рамполтизы на секунду замерло сердце и перехватило дыхание. Они сломали четвертую стену и теперь, если не считать рассказчика из пролога, впервые пели, принимая во внимание своих зрителей и обращаясь к ним. У аристократки мурашки побежали по коже и от волнения вспотели ладони. Ей казалось, что они поют напрямую ей, а ведь она недостойна и толики их внимания! Рядом Кенну Мелвилль передернуло от схожих ощущений, но для Даффи-младшей это осталось незамеченным.Он здесь!
Вероника Моррис подошла к краю сцены, и даже дирижер удивленно покосился на нее, будто на репетициях ничего подобного не происходило. Женщина расправила руки по сторонам, будто крылья, и с вызовом вздернула голову. Лицо ее в ярком свете было белее молока.Дух Глубин поет...
Чужой повел в сторону своей Меченой рукой, и Вероника запела, подчиненная его воле. Она была его голосом, глашатаем хаоса и невероятной мощи, которые олицетворяет Бездна. А Бездна умеет очаровывать витиеватыми миражами, и сладостный голос ведьмы был арией смерти. Красивой, но обманчивой иллюзией. Своим вокалом, вытягивая самые высокие ноты, от которых обычно уже начинает дребезжать стекло, ведьма, словно ундина, влекла к себе чистые, безгрешные души. Затягивала их, точно воронка, и возлагала на алтарь поклонения – прямо Чужому под ноги. Но мелодия прервалась, и женщина затихла на самой высокой ноте. Зал погрузился во тьму, и только смех Чужого все еще отдавался эхом от стен. Снова антракт… Тиза и не заметила, как пролетело время. Впрочем, не заметили и другие. Когда свет включился, девушка поймала на себе восторженный взгляд своей сверстницы. Она будто бы не могла поверить в реальность происходящего и в то, что увиденное – всего лишь мюзикл, а не реальные события, имевшие место в ее собственной жизни. — Это самая прекрасная песня, которую я когда-либо слышала, — тихо и восхищенно прошептала она, точно опасаясь, что атмосфера загадочности и печали развеется, если аристократка заговорит чуть громче. — Само собой, — отозвался Уилл Нэш, отряхивая рукав своего фрака от прилипшего к нему ворса. — Автором слов выступил никто иной как Шань Юнь, певчая птица севера. — Но музыкальное исполнение совсем не в его стиле, — вступив в разговор, заметил Джерри, нахмурившись. — Ты прав, — Нэш кивнул, приправив слова легкой улыбкой. — Композитором был другой человек… К сожалению, я не помню его имени. Но мы потом обязательно спросим об этом у Майкла. — Много же людей занимались созданием этого проекта, — проговорила Тиза, растирая виски. В ушах до сих пор слышалось раскатистое эхо лже-Чужого, а из-за поднявшегося давления болели глаза и казалось, что череп вот-вот взорвется, разлетевшись осколками кости и кровавыми ошметками мозга. Несмотря на то, что отзвучавшая только что песня ее заворожила, инстинкты кричали девушке о том, что ей следует уйти. Вокруг было слишком много магии: воздух загустел настолько, что невозможно было дышать, остаточная энергия толстым слоем оседала на кожу, а морок вызывал головную боль и головокружение. Но уйти Рамполтиза уже не могла. Ноги ее не слушались. Онемели, будто кто-то замуровал их в серый камень. Наклонившись вперед, Тиза посмотрела вниз, но все было в порядке. Будь трижды проклята эта эмпатия с ее чрезмерной восприимчивостью к любому дуновению Бездны! Да, она продержалась неподчиненной дольше остальных, но теперь магия Уиннидонских ведьм взяла контроль и над ней. И в то время, как другие жертвы их колдовства не осознавали происходящего, Тиза все понимала и для нее это было своего рода пыткой. Знать, что тобой руководят, точно перчаткой, натянутой на руку – ощущение далеко не самое приятное. — Сестра, — Джерри тихо позвал ее, пока леди Мелвилль, не обращая на нее никакого внимания, бурно обсуждала с Уиллом возможность встречи с главными героями мюзикла. — Тебе опять нехорошо? Тиза собиралась сказать ему, что им нужно уйти немедленно, вернуться домой и забыть этот день как страшный сон, но с губ сорвались совсем другие слова: — Все замечательно! Просто от всех этих прожекторов слегка двоится в глазах. Вот и все. Морок подчинил себе ее уста. Теперь ведьмы дергали за ниточки, выбирая, что ей говорить и делать. Рамполтиза была в магической ловушке наравне со всеми остальными и должна была сидеть и ждать решения владык Триумвирата… Они ведь собрали этот зал для каких-то специальных целей – Тиза сильно сомневалась в том, что сектантам просто хотелось внести свой вклад в мировую историю искусства. Сердце холодной иглой проткнул страх. Даффи-младшей не верилось, что ведьмы осмелятся перебить всех в этом зале. Также их главной целью не могло быть унижение членов Аббатства Обывателей – это не более, чем забава. Приятное дополнение, призванное ткнуть смотрителей носом в очевидное превосходство чернокнижников над верующими в Запреты. Ведьмы без особого труда связали волю смотрителей, хотя они и не выглядели такими пустоголовыми болванчиками, как остальные. Возможно, они оставили церковникам маленькую часть самосознания, чтобы те видели творение рук их и терзались пониманием собственной беспомощности в сложившейся ситуации. Ах, приведи смотрители с собой хотя бы одного шарманщика и, возможно, все было бы совершенно по-другому! Древняя музыка имела удивительное свойство гасить влияние Бездны, а потому коварные планы Триумвирата можно было бы расстроить парой-тройкой прокручиваний рукоятки музыкального устройства. К тому же, музыка смотрителей причиняла всем прихвостням Чужого нестерпимую боль. А Тиза хотела, чтобы им было больно… даже если ей и самой придется это пережить. Впрочем, то, что она испытывала сейчас, не слишком от этого отличалось. Все время антракта компания Тизы провела в зале. Впрочем, девушка совсем не удивилась, когда увидела, что они далеко не единственные, кто никуда не вышел. На сей раз в помещении остались все. Разговоры людей были тихими, никто не вставал, а голоса их, как и прежде, отдавали восхищением, но звучали сонным бормотанием. Даффи-младшей было невыносимо видеть, как и брат поддается ведьминским чарам, не видя ничего подозрительного в происходящем вокруг. Лицо его имело отсутствующее выражение, и даже когда он обращался к ней, Тизе казалось, что Джерри осыпает ее заботой лишь по привычке, а не потому что действительно понимает, что сестре, да и всем прочим, нужна помощь и защита. Тиза пыталась пробудить его, посылая к нему эмоциональные импульсы, на которые она сама наверняка бы отреагировала. Но он эмпатом не был и лишь содрогнулся, вслух заметив, что вокруг резко похолодало. Аристократку душило отчаяние, и она бессильно сжимала пальцы в кулаки, но только в своих мыслях, так как в реальности тело ее оставалось недвижимо. И только Уилл Нэш не был скован в действиях и смотрел на нее с холодной усмешкой. А в глазах его зияла пустота.