Бесчестье: Затронутые Бездной

      Когда бархатный занавес с тихим шуршанием пополз в сторону, символизируя начало третьего акта, настроение у Рамполтизы было более чем паршивое. Стерлось трепетное чувство восторга, вызванного красивыми и сильными песнями, и на смену ему пришло раздражение, которое бывает разве что у тяжело больного человека. Его нельзя путать с легким раздражением, связанным с бытовыми проблемами. Оно больше походит на естественную реакцию организма на причиняющие вред неудобства. Вот и Тизе было не то чтобы очень удобно быть запертой в собственном теле, когда то подчинялось не ей, а кому-то другому. И от этого чувства хотелось раздосадованно выть или же вцепиться кому-нибудь зубами в ухо. Желательно Уиллу Нэшу.       Однако Тиза могла только смотреть и слушать, подмечая про себя то, что с каждой новой минутой чужие эмоции отступают перед ее собственными, переставая душить девушку проволокой фальшивой радости. Это дарило Тизе смутную надежду на то, что когда все посторонние ощущения отхлынут от берегов ее сознания насовсем, у нее появится шанс очиститься и от влияния ведьм – в закоулках памяти юной аристократки как раз всплыло несложное заклинание, которое могло бы помочь ей сбросить с себя оковы наваждения или хотя бы их ослабить. Выбор был не слишком велик, но он хотя бы был.       Оставалось лишь ждать и «наслаждаться» разыгрываемым на сцене шоу.       А представление, однако, сильно изменило вектор своего направления. Вместо городской улочки, мрачно-серой главной площади или той же квартиры главной героини показались совершенно новые декорации. Это был зеленый лес с искусственными насаждениями по боковым сторонам площадки и рисунками высоких хвойных деревьев на заднем фоне. В центре сцены, примыкая к задней стенке, возвышался бутафорский валун, на котором, гордо выпрямившись, стояла ведьма в белом балахоне с большим капюшоном, скрывающим лицо. В том, что эта женщина по-настоящему черпает вдохновение и силы из омутов Бездны, сомневаться не приходилось – она разительно отличалась по одному только восприятию от всех актеров, поднимавшихся на сцену в этот вечер. Под ней ширилась пентаграмма, заключенная в прерывистый круг из черных свеч. В центре этой пентаграммы сидела связанная по рукам и ногам женщина, чья голова была накрыта холщовым мешком, слабо подвязанным на шее.       Тиза насторожилась, подобравшись в кресле. Теперь, когда все внимание зрителей было вновь обращено на сцену и они были пусты, будто бы ожидая, когда их, точно сосуды, наполнят нужными ведьмам эмоциями, аристократка обрела жалкие ошметки свободы воли, которые использовала, чтобы освободиться.       Язык во рту проворачивался весьма неохотно, голос осип и пропадал, но шепотом Рамполтизе все-таки удалось выговорить заклинание, которому несколько лет назад ее пыталась обучить Корделия, чтобы снизить восприимчивость девочки к негативным эмоциям, способным подстегнуть ее на необдуманные поступки. Именно пыталась, потому что по итогу не преуспела, и калтанские сигареты оказались эффективнее. Но сейчас ни мундштука, ни портсигара при себе у леди Даффи не было, а потому приходилось прибегать к более грязному, колдовскому способу. И Тиза боялась, что ведьмы могут это почувствовать и остановить ее.       А опасалась она, как выяснилось, не зря. Уиллу Нэшу стоило только положить на ее руку свою ладонь, как все вернулось вновь. Он подавил ее с такой легкостью, что девушка замерла на несколько долгих секунд, осмысливая свое поражение. Со стороны это больше походило на попытку молодого джентльмена ухаживать за не менее юной дамой, но с той лишь разницей, что вместо ярко выраженного смущения на лице последней был страх и почти что мертвенная бледность.       Вокруг мыслей Рамполтизы выросла ментальная решетка, не позволяющая и подумать о возможности побега из зала для привлечения помощи. Невидимые стальные прутья значительно сузили те умственные границы, в рамках которых обычный человек способен мыслить относительно свободно, оставаясь при этом на ступень выше животных. Ее опустошили, отсеяв все ненужное и представляющее для планов Триумвирата опасность. Осталось только сосущее чувство страха и понимания того, что происходит нечто ужасное и противоестественное.       Ведьма на возвышении закатала рукава до локтей, обнажая черные контуры полых татуировок на своих руках, и откинула капюшон назад, оскалившись в не слишком дружелюбной улыбке.       Тиза быстро узнала эти белоснежно-белые прямые волосы, эти губы, окрашенные в темно-коричневую, почти черную помаду. И эти большие мутно-серые глаза с белесыми ресницами.       Бернетт Ллойд… Она… она ничуть не изменилось, будто и не было тех лет, что разделяли их первую и нынешнюю встречу. Даже Корделия постарела и слегка осунулась, но одна из глав ковена пестрела молодостью и по-прежнему обладала каким-то темным магнетизмом. Для тех, кому нравились длинные ногти на руках и ногах, татуировки по всему телу и роль подчиненного на посылках у «госпожи», Бернетт наверняка являлась живым воплощением совершенства. Но Тиза извращенкой не была, и отравительница пугала ее до глубины души. То взаимодействие, что было между ними в прошлом, еще долго отдавалось гулким эхом в воспоминаниях леди Даффи. Именно из-за поведения белобрысой ведьмы при их первой встрече девушка боялась чужих прикосновений и вторжения в свое личное пространство, как праведного огня. В ее памяти все еще хранились отголоски далеких чувств, которые она испытала, когда Ллойд нахально заткнула ее поцелуем и, сразу определив как свою собственность, зажала в крепких объятьях. Правда, ее игрушкой Рамполтиза так и не стала. И не хотела быть ею и сейчас, но обстоятельства пока были сильнее неприязни.       Музыкального сопровождения не было. В зале стояла почти гробовая тишина, разгоняло которую только мычание пленницы, извивавшейся в центре магического круга. Она явно была не местной: у нее была блестящая темно-шоколадная кожа, которая в искусственном свете двух десятков прожекторов казалась вырезанной из какого-то серконского черного дерева. Одета она была в короткую малиновую сорочку из шелка, украшенную кружевной оборкой, и бриджи из мягкой ткани в цвет. Больше всего комплект походил на пижаму, и от этого сравнения у Тизы неприятно засосало под ложечкой. Неужели они похитили этого человека из дома для своего ритуала? Впрочем, Триумвират уже давно перешел все мыслимые и немыслимые границы, а потому удивляться не стоило.       Бернетт Ллойд спрыгнула со своего постамента и с шумом приземлилась на площадку, отчего ее пленница вздрогнула и затихла. Ведьма прошла через центр круга и ловко ухватила женщину за подбородок. Холщовый мешок слегка натянулся, очертив лицо с широкими скулами и большими губами.       У Рамполтизы что-то щелкнуло в голове, и в мыслях тут же ярко вспыхнуло предупреждение Клири о следующей жертве сектантов.       Марджори Бисли.       Меченый и его прихвостни не смогли добраться до нее на приеме, где объявился Безумный Смотритель, но схватили теперь, судя по всему, вырвав прямо из кровати. Глупо было полагаться на охрану, приставленную Чепменом – Лайонсу они не помеха, а своего носителя метки Чужого в рядах у капитана альбской стражи никогда не было. Кто бы смог оказать линчевателю достойное сопротивление, не имея в своем арсенале хотя бы половину схожих способностей? Никто. А потому поимка сектантами серконки была лишь вопросом времени.       Бернетт подошла к краю сцены и окинула просторный зал пристальным взглядом, будто намереваясь запомнить всех и каждого, кто сегодня почтил театр своим присутствием.       Она не запела, но заговорила громко и четко:       — Дорогие друзья! Как же я рада, что все вы оценили наше представление по достоинству и остались с нами вплоть до третьего, решающего акта! — Она обняла саму себя за предплечья и, словно кошка, потерлась о слегка приподнятое левое плечо щекой. Ее губы озарила широкая улыбка, затрепетали длинные ресницы. — Не то чтобы у вас был выбор… Но сам факт того, что вы здесь, подтверждает рост нашего могущества.       Ответом ей была тишина, даже Тиза не смогла шевельнуться, чувствуя лишь то, как задрожала ее рука под теплой ладонью Нэша. Боковым зрением она уловила, что он тоже не двигается. И было не понятно: то ли от того, что он подчиняется Бернетт и для него она все равно что богиня, или же потому, что наваждение охватило и его.       — Вы – те, кто не боится осуждения со стороны Аббатства, и потому мы оказываем вам великую честь, которой не удостаивался еще ни один смертный! — Бернетт улыбнулась еще шире и, полуобернувшись, показала указательным пальцем на мисс Бисли. — Ваше участие – наш величайший дар вам. Узрите истинную мощь владык Морли!       Она, словно крупная дикая кошка, осторожничающая дабы не спугнуть газель, крадучись обошла свою пленницу.       — И пока Чужой правит Бездной, мы правим умами и сердцами людей! — торжественно крикнула ведьма, и все в зале в унисон повторили за ней. Даже Тиза, которая пыталась пересилить незримое давление со стороны Нэша. — А потому сегодня мы подчиняем нашей воле саму суть пламени, дабы в будущем осветить им путь морлийцев к великой победе! — Беловолосая кивнула своим помощникам, ждавшим ее команды за кулисами, и те прокрались на сцену белыми, бесшумными тенями. Каждый сел напротив черной свечи, а Бернетт встала позади, расставив ноги на ширине плеч и разведя руки. — За магию мы платим кровью, за жизнь – смертью. И пусть неистовое пламя с почтением склонится пред нашей жертвой, ибо ничто не может противиться воле Бездны. Нашей воле.       Оккультисты положили руки друг другу на плечи, прикрыли глаза и опустили головы, начав медленно раскачиваться из стороны в сторону. Свечи защелкали, плюя искрами, и Марджори Бисли сжалась в центре круга.       Ведьмы и колдуны впали в транс, замычали глубокими, вибрирующими голосами, пробирающими до костей. Тиза почувствовала резкий приток слабости и поняла, что силу для свершения этой части своего многофазного ритуала они вытягивают из собравшейся под крышей театра толпы. И из нее тоже. Капелька за капелькой они черпали из нее энергию, заряжая Бернетт для призыва.       Когда на сцене появилось еще с десяток участников ритуала, затрясших погремушками из костей и костяными бубенцами, огоньки свеч стали ярче и поменяли свой цвет на синий. От них к потолку взвились дрожащие столбики черного дыма, мерцающие вкраплениями серебра.       Тиза смотрела на сектантов завороженно и испуганно. Создавалось впечатление, что ритуал этот был выдернут из глубин времен, когда острова были заселены первыми цивилизациями, от которых сейчас остались лишь обрывочные воспоминания в виде пожелтевших костей да разоренных руин.       Эта магия была древней, первородной… и голодной. Очень голодной. Свою дань она взимала муками, плотью и кровью.       С тихим гулом замигали прожектора, и лампы потемнели так, что сцена окрасилась в темно-рыжий цвет. Ослепительно белым зажглись письмена на полу, и позади Бернетт Ллойд возникла мужская фигура. Она соткалась из тени и вышла вперед, почти уткнувшись ведьме в затылок.       Меченый.       Теперь все становилось понятней. Бернетт Ллойд служила для Лайонса фокусом, через который он увеличивал свою мощь и расширял область влияния своих пассивных способностей, рассеивая магию по залу, точно распылитель. Таковым было слияние двух враждовавших десятилетиями сектантских группировок, и разливающиеся по залу волны трескающей магии доказывали, что объединились Уиннидонские ведьмы с Истинными Морлийцами не зря. Каждая сторона получила то, в чем так отчаянно нуждалась: альбские еретики черпали от Триумвирата знания древних и многовековой опыт обращения с магией, а Уиннидонские ведьмы – человека, отмеченного Чужим и имеющего тесную и крепкую связь с самой Бездной.       Вместе они были непобедимы, и Тиза с горечью осознала, что все попытки остановить сектантов абсолютно бессмысленны. Даже члены Аббатства оцепенели и не могли сопротивляться темным чарам, а простые люди не смогут и подавно. Беркутова, Росс и Аскольд наверняка погибнут в Уиннидоне, а они с Джерри и Карпентером испустят дух здесь.       Жалко. В этот момент все надежды и мечты Даффи-младшей рухнули, и она впервые подумала о том, чтобы вместе с дедом и братом покинуть остров, если каким-то чудом им удастся пережить сегодняшнюю ночь и выйти из театра живыми. Больше искушать судьбу определенно не стоило, а сильные мира сего пусть сами разбираются с оккультистами, расплодившимися у них в империи, точно тараканы на грязной кухне.       А тем временем голоса, доносившиеся со сцены, становились все громче. От них дрожали кости и трепетали души, кровь холодела в венах и отливала от щек. Люди смотрели на ведьм и колдунов, не смыкая глаз – сцена жертвоприношения казалась им не более чем очень качественной постановкой.       Бернетт Ллойд махнула рукой – и холщовый мешок слетел с головы Марджори, будто его дернули вверх за ниточку.       У Бисли были большие испуганные глаза, а капельки холодного пота украсили ее широкий лоб блестящими в полумраке бисеринками. Она вперила взгляд, полный мольбы, в зал и крикнула:       — Помогите мне! Пожалуйста, помогите! — однако вместо поддержки зрители ответили молчанием. Поняв, что взывать к состраданию толпы бессмысленно, Марджори повернулась к Бернетт и Лайонсу. — Умоляю вас, не надо! Я обещаю, что уеду и больше никогда не вернусь! Пощадите! Я вас озолочу! — По ее темным щекам заструились блестящие дорожки слез. Бриллиантовая госпожа давилась тяжелыми всхлипами. — Я никому и ничего никогда не расскажу… Обещаю!       — Ты та, кого сжигают в пепел собственные амбиции! — обвиняющим тоном громко сказала Ллойд, смиряя женщину высокомерным взглядом. — Дитя палящего солнца, ты подходишь нам как никто другой. Мы ни о чем не сожалеем.       — Мы ни о чем не сожалеем, — вторил ведьме зал, сектанты и даже Лайонс, который смотрел на женщину, заточенную в магическом круге, с расчетливым холодом. Его губ коснулась слабая тень самодовольной улыбки. Он и раньше убивал чужаков, но теперь, когда жизни их можно было положить на жертвенный алтарь во благо будущего Морли, Меченый делал это с двойным удовольствием.       Марджори Бисли шмыгнула носом и открыла рот, чтобы сказать что-то еще, но вместо мольбы о пощаде с губ ее сорвался истошный крик. Тело женщины дернулось, начало покрываться красными ожогами и быстро набухающими волдырями. Неизвестное нечто с треском пожирало одежду, с шипением оплавляло кожу, проедало открывшиеся мышцы и кости. А потом вспыхнуло пламя, разом охватив стройную фигуру ювелира, вгрызаясь в тело, дреды и лицо. Запах жженных волос был едким, неприятным. Глаза серконки тут же надулись и с влажным звуком лопнули. Безумно хотелось отвернуться, но шея Тизы будто бы окаменела и не двигалась.       — Нет! Пожалуйста! Не-е-ет!       Марджори вопила от боли, повалившись на бок и извиваясь всем своим страдающим телом, точно уж на сковородке. От ее крика хотелось спрятаться, на нее было страшно смотреть. А еще безмерно стыдно, потому что ничем помочь Рамполтиза не могла ни ей, ни даже себе.       Вскоре Бриллиантовая госпожа зашлась тяжелым кашлем, и крик прервался. Спустя несколько издевательски долгих секунд женщина перестала брыкаться вовсе и окончательно затихла. Адское пламя трещало на ее обугливающейся плоти, с жадностью пожирая свое подношение. Дым черными клубами поднимался к потолку, коптя стекла прожекторов, из-за чего света на сцене стало еще меньше.       Бернетт Ллойд, довольная результатом жертвоприношения, обошла магический круг и отвесила благодарный поклон толпе, точно актриса, чей бенефис прошел весьма успешно. И ведь некоторые ей поаплодировали, а кто-то даже выкрикнул, что так мастерски обыгрывать сожжение – нужен недюжинный талант. Они были заперты в иллюзии, и сердце Даффи обливалось кровью от осознания собственной беспомощности.       На глазах у сотен горожан Бернетт, чиркнув собственными когтями у локтевых сгибов, пустила себе кровь и, пройдя к центру магического круга высоко перешагнув через своих приспешников, поднесла руки к огню.       А потом она заговорила с самим пламенем на неизвестном Тизе языке, и то с жаром, шипением и пощелкиванием ей ответило – рыжие язычки поднялись выше и в них прорезался чей-то лик, лишь смутно напоминающий человеческий.       То был огненный элементаль. Тиза никогда не видела духов стихий воочию, но Корделия много раз рассказывала ей о них. Разумные и очень редкие сущности Бездны по своей воле показывались в мире людей крайне неохотно. Их не интересовал быт смертных, политика и прочие мелочи, без которых человек не может прожить и дня – они были выше всего мирского. Однако без их незримого вмешательства в реальность, та давно бы иссохла. Не было бы ни океанов, ни ветров, ни огня, ни даже земли под ногами... Могущественные и старые, как сам мир, духи обеспечивали людям жизнь одним своим существованием. И внимание бессмертных стоило очень дорого. В конкретном случае – целой жизни и энергии, собранной со всего зала.       Но Бернетт Ллойд удалось. Она сделала элементалю человеческое подношение и призвала его для заключения сделки. Обычно сосудами для детищ Бездны служили неодушевленные предметы, сдерживающие магический потенциал сущности и сковывающие ее волю на некоторое время. Но Бернетт пошла ва-банк и сделала узилищем человека, чье тело и душа были совершенно непригодны для такого рода подселения. Будь Корделия рядом с Тизой, то она непременно возмутилась и заявила бы, что Триумвират играет не по правилам. Но сама Даффи понимала, что, предоставив духу оболочку, которую тот с легкостью смог разрушить, во плоти показавшись в мире смертных, Бернетт доказала элементалю, что воспринимает его не как раба, а как равного себе. Что она преклоняется перед его мощью, но не трепещет перед ней. Что она не собирается подло ограничивать его власть и принуждать к содействию, и это элементалю... польстило? Удовлетворило? Тиза не знала, как обозначить эту эмоцию, так как в человеческом языке у нее нет названия. Но лесть была весьма близка к правильному определению. Настолько близка, что становилось дурно.       Испуг пригвоздил Тизу к креслу, однако девушка очень удивилась, обнаружив, что ощущает опасность, исходящую откуда-то сзади, не со сцены. Она не могла повернуться и посмотреть, но зацепилась за это чувство, как за спасительный круг, и начала расширять его, купаясь в собственном страхе. Даффи заставляла себя вспоминать все самое плохое, что только было в ее жизни: крысиную чуму, одиночество, красноокого левиафана из снов, отчаяние, преследовавший ее призрак Мюринн, опустошающее чувство потери – и тюрьма, в которую ее заключили, начала со звоном рассыпаться на осколки, точно разбитое зеркало. Эмоции, которые она так ненавидела, теперь спасали ей жизнь, и девушка ненароком подумала, что может и не зря когда-то прошла через все эти ужасы.       Когда Рамполтиза уже почти вернула контроль над своим телом, боковым зрением она заметила какое-то движение и, слегка повернув голову, увидела Безумного Смотрителя.       Он широкими шагами двигался по направлению сцены, прикрывая глаза козырьком ладони так, будто впереди сияло солнечное светило, а не жертвенный костер. Переставляя ноги, он прилагал большие усилия, словно с трудом двигался среди вязкой грязи, а не по красной ковровой дорожке.       Тиза потянулась к нему, коснувшись раздробленного сознания, и в грудь ей ударили могучие неестественные ветра, отбросив корпус девушки назад, на спинку сиденья.       Это было невероятно… Безумный Смотритель будто бы существовал в двух реальностях одновременно, и, пока тело его ходило среди живых, дух прибывал в Бездне. Он смотрел на сцену жертвоприношения, но видел перед собой лишь ее ужасающее отражение в зеркале потустороннего мира, где сверхъестественные порывы могли сбить с ног, а магия пропитала собою воздух и душила густотой своей древней, первозданной силы.       И он боялся того, что видел. Нутром чувствовал, что полностью завершенный ритуал ни к чему хорошему не приведет. Но решимость безумца остановить это перебивала страх за собственную жизнь. Он уже умер – душой. Она переместилась в загробный мир, но ее отсеченная и растрескавшаяся часть все еще бултыхалась в земной оболочке.       Живой труп – вот, кем являлся Безумный Смотритель. Распад личности заменил ему гниение тела. Теперь Рамполтиза понимала. Вот только когда он умер? В тот день, когда в него вселился один из Меченых, или под пытками в психиатрической больнице Дабоквы? Впрочем, это было уже не важно.       А важно было то, что он почти добрался до сцены, и Бернетт Ллойд заметила его. Она охнула, повернулась к Лайонсу, будто планируя упереться ладонью ему в грудь и остановить, но тот исчез, появившись уже перед Безумным Смотрителем. И это было его ошибкой.       Без дара Лайонса удерживать контроль над людьми было невозможно, и связывающие Бернетт с зрителями нити туго натянулись и тут же оборвались, возвращая им свободу мысли и действий.       Секунду ничего не происходило, но затем оцепенение спало. Первыми пришли в движение смотрители, которые с разъяренными криками бросились к сцене, однако были задержаны поддавшейся панике толпой. Люди повставали со своих мест, наконец-то осознавая реальность происходящего. Догорающие останки в центре сцены стали причиной высоких женских криков и глубокого замешательства мужчин. Потрясение очень быстро перерастало в паническую суету.       Тиза резко встала с кресла, сбросив с себя руку Уилла Нэша, и протиснулась мимо визжащей Кенны к своему брату, который большими от удивления глазами окидывал зал.       В проходах возникли заторы: люди толпились, толкали друг друга, сбивали с ног. Ряд Тизы исключением не стал – кто-то с силой пихнул ее локтем в спину, убирая с дороги, и она повалилась на брата, чувствуя, как пятки ее обуви цепляют чьи-то брюки.       Джерард обнял ее, прижал к себе, чтобы сестре, не дай духи, не защемили ноги. Кенна подобралась на своем месте и поднялась, планируя перелезть через спинку. Но мужчина из следующего ряда, пожалев для юной леди свободного пространства, пихнул аристократку рукой в грудь, и та упала назад, подхваченная обезумевшими людьми.       Джерри попытался поймать руку леди Мелвилль, притянув к себе и ее, но не успел – их пальцы едва соприкоснулись, после чего Кенна исчезла в подвижной, бурлящей реке из человеческих тел, заполонивших более широкий центральный проход.       — Они отдавят мне все ноги! — пожаловался Джерард, смачно выругавшись на тесноту.       Тиза ничего не ответила, заметив, что место Уилла Нэша пустует. Девушка подняла голову, всматриваясь в лица толкающихся к выходу людей, но сектанта среди них не было. Видимо, он влился в толпу сразу же, как заподозрил неладное.       Когда в их ряду стало посвободнее, а громкость женских криков затмили лязг оружия и шум выстрелов, Тиза и Джерри смогли подняться.       Обезумевшие в страхе люди кричали, бежали и прыгали с бельэтажей, с силой приземляясь на других и ломая им позвоночники. Некоторые, бросавшиеся с более высоких этажей, разбивались и сами. Царивший вокруг бессмысленный бормот, людская свирепость в сочетании с бешеным ужасом и учиняемой ими разрухой более всего напоминали разгул морской стихии. Такой же неконтролируемый хаос.       Охватившее толпу исступление было немыслимым, но на Тизу действовало как лекарство, отгоняя от ее сознания мерцающий дымок морока. В стороне выхода образовалась давка: люди теснили друг друга, пихались, бессердечно давили упавших. Казалось, что дверной проем вот-вот треснет, разойдясь по стенам глубокими черными трещинами из-за количества желающих протиснуться наружу.       — Тиза! — позвал Даффи-старший, обращая внимание сестры на себя. — Кенну вот-вот затопчут! Мы должны вытащить ее!       — Мы должны выбраться отсюда сами! — возразила ему Рамполтиза, стараясь перекричать остальных, и едва удержалась от того, чтобы влепить самой себе пощечину. В ней говорил чужой страх. А страх стирает сострадание… Она не должна быть такой. Она будет лучше.       Повернувшись к брату, Тиза кивнула, приглушая внутреннее беспокойство о родственнике: Джерри крепкий и сможет пробраться к леди Мелвилль, но только если в одиночку. Сама она будет лишь обузой и источником лишних проблем и тревог.       Прибегнув ко всей ловкости, на которую только было способно ее тело, дворянка начала перелазить через кресла по направлению к сцене.       — А ты куда?! — воскликнул позади Джерард Даффи, и его голос девушка едва расслышала в шумном гомоне вокруг.       Она и сама не знала, почему держится в стороне от толпы и движется к сцене. Но ее влекло туда. Влекло, вероятно, потому что Безумный Смотритель сражался с Бернетт Ллойд – их фигуры в смертельном танце лезвий и когтей двигались по сцене, пока вокруг кружили смотрители и другие оккультисты, с которыми те схлестнулись в яростной схватке не на жизнь, а на смерть.       Тиза хотела видеть, как сумасшедший убьет одну из Триумвирата. Она знала, что ему это по силам. И хотела помочь, если сможет. За смерть Марджори Бисли, за все муки, которые та перенесла в последние секунды своей жизни, ведьмы должны были заплатить собственными страданиями.       Однако вступление в развернувшуюся битву утратило для Рамполтизы свое значение, когда она была уже за три ряда от бортика сцены. Жажда крови и чужой гнев ослабли. Их пересилило нехорошее предчувствие.       Где Лайонс?       Тиза обвела взглядом сцену, но мужчины нигде не было: ни среди мертвых, ни среди живых. Что это значит? Бернетт велела ему уходить, чтобы не рисковать таким драгоценным ресурсом? Или он сам принял решение уйти?       — Меня ищешь? — спину Тизы обдало леденящим холодом, от которого на теле дыбом встали волоски. Слова, сказанные Лайонсом, прозвучали за секунду до того, как он возник сбоку от девушки уже во плоти.       Меченый грубо схватил ее за рукав жакета, и ткань треснула, разойдясь по шву. Тиза покачнулась – ее потянуло вперед. Все вокруг смешалось и померкло, исчезнув в черном туннеле бури из черного, неосязаемого песка. На долю секунды создалось впечатление падения, от которого внутри все сжалось и сердце ушло в пятки, но Даффи не двигалась с места. В следующее мгновение пол под ее ногами вновь обрел прочность, а окружающий мир вернул себе свои формы и краски. И аристократка озадаченно сглотнула, обнаружив себя в совершенно другом месте.       Они оказались на складе объемных декораций, где в одном помещении собрались непрочные постройки, стилизованные под здания разных веков, различавшихся по назначению и размерам, и бутафорские объекты ландшафта в виде деревьев, небольших скал и прочих подвижных конструкций, которые можно выкатить на сцену во время очередного антракта. Та часть склада, куда Даффи телепортировал Меченый, была похожа на небольшую улочку с городских окраин Серконоса, выделявшегося яркими, цветастыми фасадами жилых домов. Однако реалистичный образ приморского квартала самого южного из островов разрушала неуместная мебель, которую будто бы выкатили из зданий прямо на дорогу. Также по сторонам от улицы возвышались высокие кремовые стены, а небо заменял белый потолок с трубчатыми лампами, работающими вполсилы.       Тиза чувствовала себя маленькой куколкой в окружении игрушечных домиков. Вот только если оторванную голову игрушке всегда можно приделать обратно, то с живым человеком такой трюк вряд ли пройдет.       Шумела вентиляция, и звуки бойни, происходящей в зале, были приглушены, будто бы их источник прикрыли гигантской подушкой.       — Мы с твоей матерью частенько бывали здесь, когда театр закрывался на ночь, — Лайонс, как оказалось, сидел на козырьке покатой крыши конструкции, пытавшейся казаться двухэтажным цветочным магазинчиком. Одну ногу он подобрал, положив на нее локоть, а вторую оставил болтаться в воздухе и пяткой проходить сквозь пустые оконные рамы мансарды. — Мы брали костюмы в гардеробе, наряжались и гуляли по этим улочкам, разыгрывая собственные пьесы. Мы могли быть кем угодно: королем с королевой, ворами в законе или даже цирковыми шутами. Но тогда мы были свободны. И счастливы.       — А потом ты убил ее, — Тизе казалось, что Лайонс растрогался ностальгией. Она хотела его поддеть и заставить чувствовать себя виноватым в цепочке кровопролитных событий, которую он запустил больше десятилетия назад.       — Убил и ни о чем не жалею, — мрачно отозвался мужчина, одарив ее тяжелым взглядом. — И сделал бы это еще раз, если бы пришлось.       И исчез в черном сгустке тумана, после быстро растаявшем.       Тиза начала опасливо оглядываться по сторонам, коря себя за то, что стилет и револьвер оставила в особняке, посчитав, что брать в театр такие вещи не стоит. Она думала, что нельзя засунуть кинжал под чулок, ведь в случае чего у нее вряд ли будет время нырнуть рукой за пояс брюк и нащупать его на бедре. А ее «игрушечный» пистолет, насмешивший Джерарда, пусть и умещался в небольшой женской сумочке, но не представлял ни для кого серьезной угрозы. Особенно для Лайонса. И все же с оружием было бы как-то поспокойнее.       Меченый возник в ближайшем затемнении, выглянув на нее из тени невысокого светового столба.       — Почему вы с братом пытаетесь меня остановить? — серьезно спросил он, и его темные брови сошлись на переносице. — Я борюсь и за вашу свободу тоже.       — Свободу от чего? От благ цивилизации? От межостровных путешествий? От мира? — леди Даффи осторожно подошла к искусственному камину, возле которого в кованой урне стояла кочерга. Взяв ее в руки, она отогнала неприятные воспоминания и повернулась к Лайонсу, с интересом наблюдавшему за ней.       — От гнета Империи, — строго пояснил он, скривив губы. — От жиреющих за наш счет чиновников, которые поголовно являются гристольцами! От навязываемой нам системы! От пренебрежительного отношения к нашим традициям и культуре! — Мужчина вышел из тени, грозно сверкнув глазами. — Во время Голодомора они равнодушно взирали на то, как мы умираем, называя это справедливым наказанием! Они обрекли тысячи детей и стариков на жалкое существование и страшную смерть, ожидая момента, когда мы встанем на колени и, в надежде на помилование, дадим удобные им обещания! Мы превращались в монстров, потребляя плоть и кровь друг друга… Но ты, разумеется, не знаешь об этом.       Лайонс горько усмехнулся и, опустив глаза к полу, исчез.       — Доверенные императора очень постарались, чтобы газетчикам не удалось пролить свет на все ужасы, происходившие на Морли после подавления Мятежа. Они кормили граждан лишь жалкими ошметками новостей. Архивы были сожжены, а люди, желавшие открыть всему миру глаза на страдания нашего народа – зарезаны, точно свиньи. Жители Островной империи жили в благом неведении, пока мы ютились по покинутым квартирам, с голоду жрали обои и каждую ночь ложились спать с зудящим страхом не проснуться на следующее утро.       Тиза не сразу нашла его глазами, но он сидел на лавочке в тени невысокой искусственной ели.       «Мне жаль, что тебе пришлось все это пережить, но времена изменились», — хотела сказать Даффи в ответ, но смолчала, подозревая, что мужчина негативно отреагирует на любые возражения. Но и смиренно поддакивать она ему не собиралась, хотя отчасти морлиец был в чем-то прав – Тиза действительно не видела всех тех ужасов, с которыми он повстречался. Но у нее были свои, следовавшие за ней по пятам с самого детства.       Девушка крепче сжала кочергу в свои руках. Она по-прежнему молчала, позволяя Лайонсу вдоволь выговориться. Пусть выпустит гнев – может, тогда и убивать не станет.       — Но сейчас я вижу свет в конце своего пути, — продолжил Лайонс. — Мы можем отделиться от загнивающей Империи и построить свой дивный новый мир. С помощью Бездны Морли в скором времени переплюнет остальных по развитию, и уже не мы будем пресмыкаться в надежде на просвещение, а они. Ради этого можно вынести очень многое.       Тиза слегка склонила голову набок и осторожно спросила:       — Уиннидонские ведьмы преследуют те же цели, что и секта, к которой ты принадлежишь?       Она почувствовала, как в мгновение ока внутри Лайонса вспыхнул гнев, но внешне он остался совершенно спокоен. Девушка не хотела его провоцировать, но не имела совершенно никакого понятия, что может вызвать в нем злость, а что – нет. Стало очевидно, что союз с ведьмами ему не по душе, но он терпел их – именно, что терпел – во имя своей священной миссии по освобождению острова от иноземных захватчиков.       — Триумвират поклоняется непосредственно Бездне, не Чужому. Мне это симпатизирует, — уклонившись от ответа, сказал он. Тиза тем временем отчаянно пыталась его понять. В их содружестве зрел нешуточный конфликт интересов – Даффи чувствовала это всеми фибрами своей души, но она не могла с точностью определить, что является источником возможного раздора. Вероятно, то же самое, что заставляло их щетиниться друг на друга десятилетиями, а может это была еще какая-то неизвестная девушке причина. Но союз их был очень хрупок, а его раскол пошел бы на пользу смотрителям…       — Ты так и не ответил, — напомнила Рамполтиза, слишком поздно осознав, что ляпнула лишнее. Если маньяк не хочет вам чего-то говорить, не стоит его заставлять. Вы и без того в опасности - так зачем повышать риск?       Лайонс рывком поднялся с лавочки и направился к ней, сжимая пальцы в кулаки.       Его злоба опалила Тизе щеки, ресницы и брови, заставив ее отступить на пару шагов назад и выставить перед собой свое не очень эффективное оружие. Он был слишком скор на гнев – это стоило всегда держать в памяти.       Но, к счастью девушки, он остановился в метре от нее и начал ходить из стороны в сторону, словно запертый в клетке хищник, что скалит клыки и сквозь прутья смотрит на кусок сырого мяса, с голоду брызгая слюной.       — Лучше ты ответь мне, — прорычал он, — какого это – предать интересы своей Родины? Какого сражаться бок о бок со смотрителями за спокойствие какой-то неопытной девки, греющей тощей задницей трон? Ей-то до нас дела нет! Она свалила всю ответственность на своих прихвостней, а те только и знают, что душить нас налогами, набивая казну дитя-императрицы тем немногим, что мы потом и кровью отрабатываем каждый день в условиях, которые Ее Королевскому Величеству и в страшных снах не снились!       — Ты не прав по крайней мере в том, какой путь избрал для достижения своей цели.       Тиза чувствовала нарастающую опасность. Глубокая обида на жестокий мир слишком быстро разжигала угли его злости, и та почти достигла своего апогея. Спорить с ним было опасно. Говорить, впрочем, тоже. Оставалось лишь тянуть время и, обострив восприятие, прощупывать окружающее пространство на наличие возможной помощи.       — Поэтому вы с Джерардом не хотите примкнуть к нам? — в свою очередь поинтересовался Лайонс.       Тиза впервые посмотрела ему прямо в глаза. Зря. Он тут же полез ей в мысли, выуживая оттуда ее маленькие кошмары. Однако он не использовал их сразу. Видимо, решил приберечь.       — Ты убил нашу мать, — процедила Рамполтиза, указав кончиком кочерги Меченому в грудь.       — Не обманывай себя, в тебе нет скорби, — отозвался Лайонс, сцепив руки в замок за спиной и сконцентрировав на аристократке свой взгляд. — Обычно смерть родителя становится для ребенка настоящим потрясением и день потери является самым болезненным в его едва начавшейся жизни. Но ты - исключение. Ты… безразлична. В твоем прошлом много других ужасов, но гибель Мюринн в их число не входит.       Даффи замешкалась, но всего на секунду, после чего решила сказать убийце правду.       — Ты прав. Но она была важна для Джерри, хоть никогда и не заслуживала его любви. Я ввязалась в это ради него. Потому что мой брат всю свою жизнь хотел добраться до человека, с чьего появления начала рушиться наша семья. И вот мы оба здесь.       Это прозвучало как угроза, но Лайонс лишь криво усмехнулся, сделав шаг ей навстречу.       — Он – точная копия своей матери, — заметил Меченый.       — Нет, — процедила Тиза, тут же прикусив губу. Мужчина говорил про внешность, а не про внутренние качества, и был абсолютно прав.       — А вот ты, Рамполтиза, чистокровная Даффи с вашими мышиными волосами, невзрачной внешностью и вечными заморочками. Ах, да! Еще и состоянием, которое теперь кануло в Лету! Ваша семейка всегда была мне отвратительна. Я хочу, чтобы ты знала это. — Лицо Лайонса приняло гневное выражение: заострились скулы и втянулись щеки, будто он их прикусил. Глаза угрожающе потемнели, а уголок рта подался вверх в игривом полуоскале. — Накануне Триумвират сообщил мне о своем решении. Нам незачем оставлять в живых вас обоих… Будет достаточного и одного Даффи. — Меченый издал короткий смешок. — Извини, Рамполтиза, но мои симпатии не на твоей стороне.       Девушку кольнула уверенность, что он блефует, но она была такой мимолетной, что Тиза не успела ее даже запомнить.       Все ее мышцы были напряжены, она чувствовала опасность каждой клеточкой своего тела, но понимала, что не выиграет схватку с Лайонсом один на один. Паника заставляла ее отступать, и Лайонсу нравилось, что она его боится. Метка сделала его слишком мнительным, но пока что это не повернулось ему боком – страдали лишь его жертвы.       Он бросился на нее со скоростью молнии. Развить такую за долю секунды не под силу ни одному обычному человеку, но для избранника Чужого все физические законы все равно, что пустой звук. Только что Тиза видела его прямо перед собой, а в следующий миг – лишь размытую фигуру. Лайонс подобрался к ней вплотную, отбил руку с кочергой в сторону и ударил коленом в живот.       Даффи охнула, согнувшись пополам от тупой боли. Собрав в кулак ткань жакета, Меченый дернул рукой назад. Девушка упала на колени, выронив свое оружие, и кочерга, с металлическим звоном стукнув о пол, отъехала в сторону.       Было тяжело дышать, Тиза закашлялась и на карачках поползла от убийцы прочь, стараясь не смотреть на мужчину, который ходил вокруг нее кругами. Его сапоги с перепачканной в грязи подошвой и царапинами на кожаных носках то и дело мелькали перед ее глазами. Шаги Лайонса в унисон вместе с сердцем отбивали в голове Рамполтизы тревожный ритм, но затем стучать продолжило лишь сердце, а Меченый с силой пнул девушку под ребра.       Рамполтиза вскрикнула, отлетела в сторону и упала на спину, глазами уставившись в белесый, неровно отшпаклеванный потолок. Самое нижнее ребро резануло грудную клетку вспышкой резкой боли, но оно, вроде бы, не сломалось. Возможно, трещина.       Даффи приложила руку к ушибленному месту, шипя сквозь зубы, и зажмурилась, собираясь с силами, чтобы встать или хотя бы отползти в сторону. Но Лайонс ей не позволил: нависнув над ней грозной тенью, он поставил свою ногу Даффи на шею и придавил, отчего девушка прохрипела, пальцами вцепившись ему в лодыжку.       Его взгляд был холодным, уголки губ опустились, а лицо в гневе осунулось настолько, что казалось, будто кожа плотно облегает кости. Палач, призывающий птиц для казни, и сам стал походить на птицу. На старого и очень кровожадного стервятника.       Я могу тебя раздавить как беспомощного птенца. Бедная маленькая леди, которой не помогли ее уроки.       — Прочь из моей головы! — рыкнула она, задыхаясь, и ударила его кулаком по ложбинке на внутреннем сгибе колена.       Меченый лишь усмехнулся, и улыбка эта раздвоилась в глазах Тизы вместе с остальными объектами интерьера.       Она не могла вдохнуть. Горло ей сдавливала нога мага-убийцы, который, точно играя с ней, то усиливал нажим, то ослаблял, с насмешкой наблюдая за тщетными попытками девушки глотнуть свежего воздуха.       Жизнь в ее теле трепетала, угасая, но она все еще боролось за спасение. Адреналин бурлил шампанским в венах, и сердце судорожно билось о костяную клетку ребер, пробивая себе путь наружу. Интуитивно Рамполтиза Даффи спустила с цепи свои способности, далеким отголоском сознания удивившись тому, насколько сильно она себя обычно сдерживала. Она принимала чужие эмоции, как антенна, но умение передавать свои другим старалась использовать по минимуму, считая его ничем иным как разновидностью принуждения. Она отрицала эту силу, закрывая свой потенциал за высокими стенами. Ведь проще было абстрагироваться, чем свыкнуться и примириться с самой собой, а вернее – с частицей Бездны, глубоко застрявшей в душе и исказившей всю ее суть. Так Тиза была наиболее приближена к тому идеалу человеческого бытия, под который старательно подстраивалась с раннего детства. Но теперь стены потрескались и с шумом рухнули, покрошившись в алмазную пыль.       В поисках чувств и их живых обладателей ее восприятие расширилось, просачиваясь сквозь толстые стены по всем направлениям. Оно разрасталось, точно невидимый купол, помечающий все живое, что попадало в радиус его покрытия. Улавливало эмоциональные импульсы и направление, по которому они пришли, точно паук, определяющий, что муха попала в сеть по дрожи своей призрачной паутины.       Вот жужжащий рой перепуганных едва ли не до смерти людей собрался во входном вестибюле. Однако малая часть зрителей все еще была в главном зале, где с первобытным ужасом, точно кровь с молоком, смешивался гнев смотрителей и оккультистов. Боль раненых и умирающих была почти неприметна и постепенно затухала, точно догорающая свеча. А еще там был некто сломленный, потерянный и отчаянно нуждающийся в сочувствии и моральном наставлении. Безумный Смотритель, несмотря на упадок духа и внутреннюю раздробленность, кромсал какого-то сектанта, обретая временную целостность за счет своей веры в то, что его дело – правое.       Это было сумасшествием, которое еще раз доказывало, что свое прозвище бывший смотритель получил заслуженно.       Возможно ли, что Бернетт мертва? Рамполтиза была эмпатом, а не некромантом, и не могла узнать ее среди павших. Но она надеялась, искренне надеялась, что отравительница действительно погибла от рук смотрителей, посмертно опозорив себя перед приспешниками.       На секунду ее дух вернулся в тело. Легкие болезненно сжимались от недостатка кислорода. Отчаянных вдох – Рамполтиза ловила ртом воздух, но не могла протолкнуть его внутрь. Нога Лайонса начинала давить сильнее. От боли перед глазами заплясали цветастые мошки.       Но девушка вытолкнула сознание обратно за грань физической оболочки, и поиск продолжился.       Гардеробная, зрительский буфет – пустота. Внутренним взором она не видела ничего, кроме безграничного серого тумана, сквозь который плавно скользило ее сознание. Девушка понимала, в какой части театра находится, но не знала как подобное может определиться без зрения. Сила ее бороздила местность и названия помещений сами всплывали в мыслях, как если бы она ощупывала таблички с их наименованиями пальцами. Живые, пульсирующие красным искры были людьми – и чем ярче горел каждый такой огонек, тем большее эмоциональное потрясение испытывал его источник. Люди, даже работники театра, стремительно покидали здание, и надежда на помощь таяла, словно белый кубик льда под палящим солнцем.       Но поиск все еще продолжался.       Фойе, кулуары, санитарные комнаты. Холодная пустота и треск невидимого песка, забивающегося в глаза и царапающего неосязаемые уши. Она будто соприкоснулась с самой Бездной. Смотрела через нее, через ее мутные, темные воды, но никого не видела.       Репетиционные залы с зеркальными стенами и тянущимися вдоль них поручнями. Гримерная, костюмерная. Из живого – только крысы, копошащиеся в пространстве между стенами. Они учуяли запах гари и теперь бежали прочь, с шорохом перебирая когтистыми лапками по полу. Что-то горит?       И вновь сознание болезненно вернулось в тело, чтобы зачерпнуть еще немного силы и снова с легкостью упорхнуть прочь.       — Что ты делаешь?! — безумно выпучив глаза, прорычал Лайонс, убрав сапог с тонкой девичьей шеи. Неужели он что-то почувствовал? Что именно? Неужто холодное дыхание самой Бездны? Сильно ли его удивило, что касаться ее может не только он? — Немедленно прекрати!       Но Тиза его не послушалась. Не могла послушаться. А он не мог ее к этому принудить – ритуал истощил практически весь его магический резерв. Телепорт и чтение страхов в мыслях – вот все, что он мог себе сейчас позволить. Для всего остального требовалось духовное восстановление, достигнуть которого было возможно только посредством отдыха.       Второй этаж. Мастерская, комнаты художника, заведующего труппой, режиссера. Дальше по коридору кабинет дирекции, из которого исходило слабое тепло. Наконец-то хоть кто-то живой, способный к содействию и не напуганный до чертиков.       Рамполтиза не поняла как это произошло, но у нее получилось приблизиться к слабо мерцающему, но не поврежденному ни страхом, ни физическими увечьями духу, и хорошенько его «ощупать». Он был без сознания.       Он – это Чепмен. Аристократка не имела ни малейшего представления о том, как узнала капитана, видя его не глазами, а чувствами, но сейчас это было не так уж и важно.       Даффи-младшая мысленно потянулась к нему, погладила по щекам, поросшими колючей щетиной, и крикнула ему в лицо:       Проснитесь! Помогите! Вы нужны мне! Срочно! Склад декораций на первом этаже!       Его дух затрепетал и стал ярче, но Тиза так и не смогла понять, расслышал ли он ее сообщение, так как очередной пинок под ребра рывком вернул ее в себя. Голова шла кругом: мушки и раздвоенные очертания предметов смешивались в общую тошнотворную картинку и переворачивались. Ребро засаднило с новой силой, и из глаз девушки хлынули горячие слезы.       Корделия была бы очень разочарована, если бы увидела тебя сейчас, — колоколом прогремел в ее мыслях голос Лайонса. — Она ведь учила тебя, верно? Верно. А, как известно, для учителя нет кары большей, чем несостоятельность ученика.       Меченый наклонился и, дернув ее за волосы, словно безвольную куклу рывком швырнул в ближайшую декорацию.       Тиза с глухим звуком пробила цветастый картонный фасад и тяжело рухнула на пол. Голова по-прежнему кружилась каруселью, в ушах звенело, а во рту пересохло так, что казалось будто она месяцами слонялась по пустыням. Но слова Лайонса ее задели. Заставили неприятный клубок ядовитых змей внутри шевельнуться, поднять головы и обнажить клыки. Ей хотелось ужалить его в ответ так же больно.       Даффи поднялась сперва на колени, затем заставила себя встать и тут же пошатнулась, едва не поцеловавшись с полом вновь. Лайонс весьма учтиво подождал, рассчитывая на то, что потом одним пинком снова уложит аристократку на лопатки, однако она удивила его.       Тяжелый кулак, метивший ей в челюсть, Тиза перехватила и отвела в сторону. Меченый лишь усмехнулся, пусть и замешкался, и ловким движением завел руку ей за спину, выудив еще один вскрик.       Он с такой легкостью мог бы сломать ей руку! Но вместо этого лишь оттолкнул от себя.       Тиза подалась вперед. Махнув пару раз конечностями, она смогла удержать равновесие и, подхватив с пола пустое ведро с грязно-серой рваной тряпкой на днище, с размаху бросила им в обидчика.       Снаряд Лайонс лениво отбил одной рукой, и тот, ударившись о пол, покатился по окружности.       — Давай же. — Меченый вызывающе развел руками. Мол, давай, бей. Вот только бить Рамполтизе было нечем. Куда легче ей было бы с оружием – им она более-менее умела пользоваться, – а с подручными средствами было гораздо тяжелее. На то, как можно пустить в ход ту же щетку для мытья полов, что лежала у нее под ногами, у девушки просто не хватало фантазии.       Леди Даффи, осознавая всю постыдность своего положения, пообещала себе, что если каким-нибудь образом переживет этот вечер, то в будущем всегда и везде будет носить с собой стилет и пистолет. Даже в дамскую комнату – и плевать на все неудобства или косые взгляды. Вновь это угнетающее чувство собственной беспомощности она просто не перенесет.       Лайонс раздосадованно цокнул языком и повел головой, после чего мир перед глазами Тизы на долю секунды дрогнул и померк. Ее снова куда-то потянуло, и в следующую секунду мужчина приложил ее к стенке.       Он сомкнул свои пальцы на покрасневшем горле эмпата и на вытянутых руках поднял девушку над землей, оставляя ноги дворянки болтаться в воздухе. Видимо, ему очень симпатизировала мысль ее удушить, иначе понять, почему он до сих пор не пырнул ее в живот охотничьим ножом, что был пристегнут к его наплечным ремням, Даффи не могла.       Нож…       Не успев додумать эту мысль и взвесить все «за» и «против», Рамполтиза схватилась за торчащую рукоятку, выдернула ее из ножен и воткнула короткое лезвие убийце в плечо. Изначально она метила в шею, но картинка перед глазами слишком сильно мельтешила, не давая ей шанса прицелиться поточнее, да и времени было в обрез.       Лайонс вскрикнул: раненое плечо его опустилось, а на и без того темной одежде начало расти кровавое пятно.       Нож причинял ему неудобство и боль, но вместо того, чтобы выпустить девушку из своей смертельной хватки и вынуть лезвие из собственной плоти, он лишь сильнее сжал пальцы на ее шее. Затем он поднес Тизу к своему лицу, точно нашкодившего котенка, – раненую руку он при этом опустил вдоль туловища, – а после с звериным ревом приложил Даффи затылком к стене.       Удар выбил весь воздух из груди эмпата, вырвав вместе с этим совсем девчачий писк. Перед глазами все вспыхнуло яркими искрами, а от острой боли, пронзившей череп и его содержимое, вновь брызнули слезы. Казалось, будто сотни раскаленных ножей разом воткнулись в сознание, и было невозможно думать ни о чем другом, кроме этой боли. Она пульсировала в голове, заставляя мечтать о быстрой смерти.       Рамполтиза и сама не заметила, – а может и не осознавала, – как потянулась к Лайонсу и, пусть он и отдернул голову, все равно умудрилась прикоснуться к его виску. И в следующую секунду кричали уже они оба.       Даффи изливала на него всю свою боль. Передавала ее Меченому насильно, выуживая из своей памяти любые ушибы и ранения, и заталкивая их ему в голову.       Она не видела этого, но у Лайонса на ноге чуть выше колена сам по себе возник и растянулся порез – идентичный ей самой не так давно оставил Маркелл Карпентер, приняв ее за аватар Чужого одним шумным вечером в пабе у Паркса. Из свежей раны хлынула кровь, пропитывая штанину.       Когда собственные ужасы исчерпали себя, она влилась в его мысли, разворошив гнездо воспоминаний из детства и юности. Один за другим на его теле начали появляться раны: рваные, будто бы от больших когтей; ровные, оставленные холодным оружием, а также пулевые отверстия, которых была всего пара – одно насквозь продырявило правую ладонь, а второе, более болезненное – на животе. И пусть дни, когда по нему попадали из пистолета в последний раз, давно минули, но плоть помнила увечья, и Тиза заставляла живую ткань и мышцы ощущать это вновь.       Девушка неосознанно, больше интуитивно, душила его болью, как еще недавно душил ее он. Лайонс попытался одним резким движением убить ее, свернув Тизе шею, но она подавила его желание, и руки мужчины мелко задрожали в тщетной попытке сопротивления ее приказу.       Две их энергии схлестнулись в противоборстве, перемешавшись. Одна сила дополняла другую. Осколок Бездны, питавший умения Тизы, потянулся к волшебству Лайонса – такому родному и близкому, но в то же время далекому и чуждому. Сознание обоих затуманилось, внутренности сжались в тугой ком, сердцебиение участилось.Реакция их сил друг на друга переполнила их ощущением возросшей мощи, но в тоже время совершенно опустошила. Тиза тряслась и не могла этого прекратить – не осознавала, что надо. Сознание вновь покинуло ее и резко ворвалось в тело и разум Лайонса. На какое-то время они стали одной личностью, и разграничения между ними проявились не сразу.       Меченый отпустил ее, и Даффи осела на пол, словно переломанная кукла, однако их связь была закреплена на ментальном уровне, приплюснутая незримой печатью. Они слились воедино, и эмпат продолжала вредить ему, заставляя убийцу трястись и стенать от боли.       Тиза острым ножом своей воли вспарывала его память, поднимая все горькие воспоминания на поверхность. Она защищалась, постоянно атакуя, и Лайонс, терзаемый страданиями физическими и душевными, крикнул, сдавливая собственную голову руками, будто пытаясь раздавить ее:       — Хватит!       Тиза его не расслышала, да и не видела: черные точки захватили все пространство перед глазами. Разрослись и поглотили ее. Мысли распадались на отдельные элементы и лишь инстинкты вопили, продолжая защищать ослабевшее тело посредством эмпатического штурма.       — Маленькая сука! — прорычал Лайонс и навис над девушкой, приготовившись для последнего удара. Глазные яблоки его покраснели, налившись кровью из-за полопавшихся сосудиков, ноздри широко раздувались, рот скривился – нижняя губа слегка припухла, а на внутренней, прокушенной стороне, выступили блестящие алые капельки.       Сгорбленный из-за вновь открывшейся раны в животе он занес левую руку над головой, напрягая пальцы, и на тыльной стороне ладони пурпурно-алым свечением вспыхнула магическая метка. Лайонс пытался сфокусироваться, чтобы применить один из своих смертоносных талантов, но красная пелена боли перед глазами мешала ему сосредоточиться. Духовное опустошение также вносило свою лепту, из-за чего Меченый бесился еще больше, в сердцах проклиная Чужого за воздвигнутые им ограничения.       Натиск Тизы ослаб – она едва держала его, но теперь ее неосознанная самозащита была уже не шквалом неконтролируемой энергии, а легким покалыванием, теребящим уже нанесенные и вновь раскрытые раны.       Но Меченый передумал добивать ее, быстро среагировав на опасность, шедшую с другой стороны. За краткий миг он изменил заклинание и исчез в ближайшей тени, а образовавшуюся на его месте пустоту пронзила свинцовая пуля. Эхо выстрела зазвенело в ушах Рамполтизы, но она едва ли осознавала, что слышит. Руки и ноги стали ватными, обмякли и утратили послушание. Из носа вниз по губам и подбородку побежала алая струйка крови, рубинами капель брызнувшая на новую блузку.       Совсем обессилев, Рамполтиза Даффи уронила голову на грудь.       К ней тут же подбежал растерянный Джон Чепмен, присев возле девушки на колени. Прощупав на шее пострадавшей пульс, капитан городской стражи метнул взгляд в сторону помещения с декорациями, среди которых затерялся разыскиваемый им преступник. Однако он хорошо понимал, что искать Лайонса прямо сейчас бесполезно: судя по оборвавшемуся следу из крови, тот скрылся при помощи своего теневого переноса и наверняка уже прошмыгнул через запасной выход.       К тому же Чепмен все равно не бросился бы вдогонку: даже за ослабленным Меченым бежать без подкрепления было опасно, да и не мог он просто взять и оставить юную леди одну в этом холодном и безжизненном помещении.       — Держись, девочка, — ласково проговорил он, по-отцовски погладив Рамполтизу по растрепанным волосам. — Я вытащу тебя отсюда.       Пострадавшая что-то промычала в ответ… Дважды пыталась что-то сказать, но ни губы, ни язык, ни даже голос не слушались ее в полной мере. Глаза под веками вращались и ресницы трепетали, словно крылья бабочки.       Поднимая девушку на руки, мужчина удивился тому, насколько она легкая, но удивление быстро сменилось беспокойством, когда голова аристократки откинулась назад, шея выгнулась, а левая рука, не прижатая к телу капитана, съехала с живота и повисла в воздухе, словно веревка.       Она замерла, и Чепмен испугался, что девушка испустила дух. Однако, секунду постояв, капитан заметил, как вздымается ее грудь, а в одной из своих рук, прямо на кончиках пальцев, упиравшихся ей под ребра, почувствовал биение молодого сердца.       Облегченно выдохнув, Чепмен понес ее прочь из зала декораций.       Может, Рамполтиза Даффи оказала убийце не совсем должное сопротивление, но она была первой, кто нанес Меченому столько болезненных увечий в ответ и выжил.       Удивительное достижение. Будет, что детям рассказать.