Бесчестье: Затронутые Бездной

      Мария Беркутова не мыслила своей жизни без путешествий с момента побега из дома. Оставив за плечами индустриальную Дабокву, чьи горизонты застилал дым от курящихся кирпичных труб, что возвышались над котельными при предприятиях тяжелой промышленности, она объехала всю Тивию от Тамарака до Калтана.       В своей поездке она обзавелась множеством друзей и недругов, сколотила небольшую банду из крепких парней и напористых девок, а также обзавелась зубастым питомцем, которого еще щенком бросил кто-то из смотрителей. А потом тивианка решила, что одного острова им мало, что в жизни столько всего еще нужно увидеть и попробовать и она никогда себе не простит, если не отправится за море к новым для себя землям, к опасным приключениям.       Товарищи ее стремления охотно поддержали: каждый из них был беспризорником, и на родине их никто и ничто не держало. Дерзко захватив только спущенный на воду китобойный траулер, «Снежный охотник», Бродяги пустились в дорогу, и таран их судна с оглушающим треском разрезал толстую ледяную корку, накрывшую бухту.       Тогда они еле скрылись от преследователей и немного запаниковали, когда со всех сторон их корабль обступил Великий океан. Многих поразила морская болезнь, другие же прятались в каютах, с ужасом представляя, что будет, если корабль по какой-либо причине пойдет ко дну. Их пугали темные воды и их обитатели, бросало в холодный пот из-за неизвестности и безлюдного на многие километры пространства. Самые бесстрашные, смышленые и амбициозные, среди которых безоговорочно главенствовала Беркутова, вечерами корпели над планами на будущее, вдохновленные мирным плеском волн и темным лазуритом безоблачного неба, на котором ярко сияли бриллианты звезд.       Вдали от берега и городских огней мир сочился красками, которые на суше отчего-то казались в разы тусклее. Вдыхая запах океана, Мария поняла, что именно так и пахнет свобода.       Достигнув Гристоля, первым делом начинающие Бродяги обнесли Редмур – небольшой, но по-своему красивый городок на севере центрального острова; навели шумиху в Поттерстиде, поцапались с бандой Шляпников в Дануолле и уже хотели было наведаться в пропитанный верой в Семь Запретов Белый Утес, но, здраво оценив расстановку сил, отбросили эту безрассудную идею, попахивающую болезненной смертью, на потом.       Пресытившись столицей, Беркутова обратила свой взор на Серконос. Ее банда вновь обрела цель, и через месяц тивианка уже прохаживалась вдоль карнакского пляжа. Ступни ее нежно лизала игристая пенка теплого моря, а мысли бандитки из-за назойливой жары все чаще и чаще возвращались к северу и Долгой ночи, что порой погружала Дабокву во тьму на целых полгода. В это время каждое утро вместо восхода солнца все тивийские детишки выбегали на улицы любоваться изумрудными, золотистыми и бирюзовыми росчерками сияния, что разветвлялось по всему небу от горизонта до горизонта и по-волшебному переливалось на протяжении нескольких часов. Это зрелище завораживало коренных обитателей острова и захватывало дух туристов, что приезжали полюбоваться зимними пейзажами, запечатлеть их на картинах и облечь в слова на страницах увесистых книг. Пожалуй, Долгая ночь была единственным, по чему Беркутова действительно скучала.       Пройдясь по Серконосу вдоль и поперек, банда Бродяг значительно разрослась: окруженная аурой дурной славы, она манила в свои ряды подростков, мнивших о своем бесстрашии, отвергнутых обществом воров и убийц, а также иные криминальные лица. Далеко не со всеми Мария Беркутова смогла ужиться, но оставшиеся стали для нее семьей.       Осев на два месяца в Бастиллиане, глава Бродяг впервые подумала о том, чтобы наведаться на Морли. До этого она считала дождливого соседа родной Тивии излишне мрачным и скучным для изучения – ведь во многом остров слишком походил на те места, из которых она с таким удовольствием сбежала. Но бродяжные ноги ныли, когда Мария подолгу не покидала бар и не разминалась в бандитских перестрелках, а душа все никак не могла обрести покой, пока сама Беркутова была в поисках того места, которое с абсолютной уверенностью можно было бы назвать домом. Тивианка даже начала приходить к выводу, что ее настоящий дом – это дорога. Извилистая, бесконечная, полная опасностей, радостей и огорчений. И иного решения в сложившейся ситуации просто быть не могло.       Плавание было долгим, и Бродяги пару раз останавливались, заходя в порты Бэйлтона и Калтана для пополнения запасов топлива, провизии и пресной воды. В те короткие часы, пока корабль загружался и наполнял баки, Мария сходила на берег, чувствуя, как качается земля под ногами. Она ощущала себя не в своей тарелке, когда приходилось прогуливаться вдоль доков и ждать сигнала, чтобы снова вернуться на борт.       Бандитка увядала без движения, без новых впечатлений – и тем страшнее была мысль, что Морли является последним белым пятном на карте ее приключений. Беркутова со страхом задумывалась о том, что будет дальше. Да, на Гристоле осталась пара-тройка городов, которые Бродяги миновали, но что будет с бандой, когда они посетят и их? Где они осядут? Останутся ли вместе или разбегутся кто куда? Неужели Бродяги перестанут быть по-настоящему бродягами? У Беркутовой была парочка занимательных мыслей на этот счет, но обе пугали ее до мозга костей, а потому бандитка отложила их в долгий ящик.       А впереди был Морли. Утопающий в темной зелени деревьев, окутанный светлой дымкой тумана, холодный, сырой и чуждый. Мария чувствовала неприветливость и настороженность этого места в колком ветре, что рывками трепал ее одежду и драл волосы; в том, с какой силой серые волны били по корпусу, будто желая вытолкнуть их траулер обратно в нейтральные воды, и в предупреждающих, надрывных и почти отчаянных криках чаек, которых здесь было в разы меньше, чем на любом другом острове.       Морли не любил иноземцев, а причины оной нелюбви покоились на морском дне, и только останки больших военных кораблей едва виднелись под водной толщей: они громко царапали по днищу, когда «Снежный охотник» проплывал над ними. Говорят, что если нырнуть под воду, то можно увидеть полукольцо проржавевших, обросших водорослями и моллюсками морлийских суден, специально потопленных, чтобы загородить гристольскому флоту вход в альбскую бухту. Однако этот план не сработал – вражеские корабли просто смяли железную баррикаду, выстроенную на их пути, и проплыли дальше. Путь к Уиннидону армия лорда-регента проложила сталью, огнем и кровью.       Первое впечатление Марии Беркутовой было отнюдь не положительным. Даже наоборот – глядя в лица портовых рабочих, ей хотелось сесть на корабль и рвануть обратно на Гристоль, временно осев в Дрисколе. Но она была главарем Бродяг и не могла позволить дать себе слабину, пусть и видела, как ее дают другие. Грейс и Энтони, например, чувствовали себя очень некомфортно, так как их отцы принимали непосредственное участие в тех печальных событиях, а потому, когда банда принялась обживаться на берегу, разведывая новые районы, они остались отсиживаться на корабле и ждали, пока «мамочка Маша» за ними вернется.       На поверку Морли оказался не таким… угрюмым, как подумалось при первом взгляде. Да, следы разрушений и отголоски произошедших сражений все еще чувствовались на заброшенных улицах и виднелись рваными отверстиями от пуль на фасадах старых домов, но печаль и ненависть жила только в стариках – непосредственных свидетелях тех событий. Молодежь же пылала любопытством и растекалась в дружелюбных улыбках. Они, как и их родители, деды и бабки, были горды и не желали, чтобы их жалели, но все обиды они давно отпустили, приняв и своих новых соседей, и туристов, приплывших насладиться природой и посетить местные достопримечательности.       В Альбе Мария задержалась на гораздо больший срок, чем изначально планировала. Бандитка считала это удачным стечением обстоятельств, но так случилось, что Бродягам удалось отбить город у банды Пятиперстных и обосновать в нем свое маленькое королевство. Быть королевой местного криминального мира было приятно, и Беркутова расслабилась, обретя друзей там, где и не надеялась.       Брат и сестра Даффи были странными, но чудесным образом уравновешивали друг друга. Мария встретила их в пабе у Джейкоба Паркса – поставщика с черного рынка, которого было полезно всегда иметь под рукой, и Даффи-старший почти сразу завоевал ее доверие, умело поигрывая криминальными жаргонизмами. В нем она увидела родственную душу и даже лелеяла надежду, что аристократ назло своему властолюбивому деду присоединится к ней в следующем путешествии. А что до его сестры… она была милой, тихой, почти никогда не осуждала их образа жизни и иногда даже сама спускалась к беспробудно празднующим невесть что Бродягам, желая поговорить с их рыжеволосым лидером. В такие моменты она обычно была накурена калтанскими сигаретами. Беркутова была прекрасно осведомлена об их наркотическом воздействии на сознание, а потому совсем по-сестрински оберегала девушку в минуты наибольшей уязвимости, отгоняя от нее незадачливых кавалеров угрозами и пинками.       Спустя пару месяцев властвования в Альбе, Мария Беркутова поймала себя на мысли, что более не боится представлять свой постоянный дом, и это откровение стало для нее неожиданностью. Впрочем, спустя еще четыре месяца она все-таки почувствовала, что начинает уставать и от этого города. Дорога вновь звала ее, и на этот зов кочевница не могла не откликнуться.       «Узнаю себя», — подумалось тогда ей, и бандитка, морально отдохнув и набравшись сил, вновь открылась желаниям, которые ранее ее до чертиков пугали. Теперь она понимала, что готова. Готова к решающему броску, последнему затяжному путешествию. И, возможно, к встрече со смертью.       Марию Беркутову манила Пандуссия. Неизведанная, полная ужасов, смертельно опасная и такая притягательная для той, что не мыслила своей жизни без вызова самой судьбе. А Уиннидон... Что ж, он достанется в наследство тем, кто не решится отправиться с ней. Беркутова догадывалась, что таких будет не меньше половины от числа ее последователей, но за их страх она их не винила – сама была напугана до чертиков.       Она потратила много средств и нервов, добывая старинные карты континента с отмеченными на них заброшенными колониями, которые когда-то пытались обосновать там добровольные переселенцы. Изучала малочисленные статьи о флоре и фауне Пандуссии, готовила список необходимых вещей и составляла план заселения. Больше всего на странных берегах Бродяги нуждались в оружии и лекарствах, а потому Джейкоб Паркс неплохо обогатился на Беркутовой, а она в свою очередь стала счастливой владелицей множества больших ящиков, до краев заполненных различной контрабандой.       Даффи-младшая говорила ей, что отплыть на Пандуссию они могут и из Уиннидона, но «Снежный охотник» остался пришвартованным в доках Альбы, а с собой бандиты взяли только малую часть закупленного оружия и боеприпасов. К тому же Беркутова не была опытным мореходом, а потому не хотела вновь тратить вечера на составление курса от новой точки «А» в неизменную точку «Б». Помимо этого, глава Бродяг горела желанием вернуться в Альбу еще один, последний раз, чтобы попрощаться со всеми по-человечески: напиться в стельку с Джерардом, покидать кости с Тизой, а зазнавшимся Пятиперстным напоследок надрать задницы – да так, чтобы потом вздрагивали при каждом упоминании ее имени. Однако она не таила напрасных надежд насчет того, что в «Белую Орхидею» Морли Бродяги вернутся полным составом. Они были простыми смертными, ввязавшимися в борьбу с противоестественным. Против магии у них были лишь кастеты, ножи да пули. И не обладала Мария той чуткостью к дуновениям Бездны, благодаря которой Тиза предупредила их о прибытии Меченого. Не будь ее, он, скорее всего, убил бы их всех так быстро, что они вряд ли успели бы осознать произошедшее.       Мария тяжело вздохнула и протерла глаза, перенаправляя свои мысли от прошлого к настоящему.       За мутным окном простирались и двигались живописные пейзажи: широкие поля застлал густой снег, искрившийся в солнечных лучах, точно припорошенный мелкой бриллиантовой крошкой, равномерно распределенной по пушистому белому ковру. Темно-зеленой полосой тянулся позади хвойный лес, а на заднем плане возвышались зелено-синие горы-исполины с хрустальными шапками вечных ледников на покатых головах. Они отражали свет, когда солнце выползало из-за белесых кучевых облаков, и тот золотым сиянием бил в глаза, заставляя Марию щуриться.       Близ Уиннидона Дифеананский хребет обрастал льдом, словно речной рак хитином, и даже водопад Видул – в переводе со старо-морлийского «Маленькое горе» – оледенел, превратившись в стройную высокую сосульку на сгибе меж горами. По старой легенде свое название водопад получил, когда с его вершин молодая женщина, забеременевшая вне брака, сбросила своего новорожденного ребенка. Духи озера, чьи воды водопад и питал, разгневались, так как их священное владение осквернила кровь невинно убиенного. На незадачливую мать они наслали проклятье, обратившее ту в русалку. Говорят, жители небольшой одноименной деревеньки, расположенной у подножья гор, каждое полнолуние слышат ее плач, а на озеро уже почти полвека никто не ходит, так как какое-то «неведомое лихо» все время норовит ухватить кого-нибудь из купальщиков или рыбаков за ногу и утащить на дно.       Мария хмыкнула, облокотившись на позолоченный поручень, протянутый вдоль оконного ряда. Раньше к подобным байкам она всегда относилась весьма скептически, но после того, что произошло в «Хромой гончей», бандитка больше не была уверена, что совсем уж не верит в подобного рода истории… Дар Меченого и клеймо на его руке ясно свидетельствовали о том, что Чужой существует, что с некоторыми он говорит лично и что Бездна реальна, полна ужасов и злобы. Это несколько усложняло понимание некоторых явлений, еще год назад казавшихся Беркутовой вполне объяснимыми. И на фоне всех произошедших ужасов ее уважение к Аббатству Обывателей крепчало и росло, что было одновременно и удивительно, и смешно. И именно поэтому их путешествие уже второй день проходило тихо и спокойно: Мария просто старалась лишний раз не тревожить Аскольда, а он ей в этом помогал, редко попадаясь тивианке на глаза. Осознанно он от нее прятался или нет, Мария не знала, да и знать не хотела. Не важно это было.       Дорога заворачивала к туннелю, и заснеженные пейзажи дополнила изгибающаяся дуга из ведущего локомотива и группы тянувшихся за ним пассажирских вагонов, мерно покачивающихся на рельсах. Колеса ритмично стучали, – два раза по два через непродолжительную паузу, – попадая на рельсовые стыки; труба головного вагона плевалась белыми сгустками горячего пара, которые быстро таяли, оседая на прямоугольных черных крышах. Когда паровоз вошел в проложенный в горной породе туннель, машинист подал сигнал – стекла мелко задрожали от громкого свиста, а в узком коридоре зажглись лампы, разбавив внезапную темноту приятным теплым светом.       Мария, увидев свое полупрозрачное отражение в окне, за которым виднелась лишь непроглядная тьма, выпрямилась. Ей уже доводилось кататься на поездах, но еще никогда они не заходили в туннели. Это было новое ощущение и отчасти неприятное, так как мысли бандитки тут же завертелись вокруг подсчетов, сколько тонн камней обрушится ей на голову в случае обвала. И пусть раньше Бродяга никогда не жаловалась на клаустрофобию, внезапно ей стало неуютно, и она отвернулась от окна, свистнув Винсенту, который стоял неподалеку и ловко прокручивал монету меж пальцами.       При их первом совместном путешествии мужчину почти беспрерывно тошнило. Он был бледно-зеленым, нездоровым, и качка действовала на него не так успокаивающе, как на Марию, но теперь, спустя несколько лет после образования банды, он, похоже, ко всему привык. И Мария радовалась за него: отчасти потому, что ей больше не приходилось вдыхать сладко-кислую вонь его блевотины, но по большему счету потому, что он все еще был живым – большинство Бродяг, бывших в банде с момента ее основания, погибли в бесконечных перестрелках с конкурентами за территорию и стычках с хранителями порядка. Предпоследнего не так давно убил Меченый, призвав птиц сожрать того заживо. Теперь только Винсент и она помнили те времена, когда Бродяги были горсткой перепачканных в грязи и озлобившихся на жизнь подростков.       Заметив на себе взгляд босса, Винсент улыбнулся, сверкнув парочкой вставных золотых зубов – вместо тех, что Беркутова выбила ему, когда он кинул ей вызов, сказав, что бандой не может руководить женщина. С тех пор он был покладист и послушен и больше не давал Марии ни малейшего повода усомниться в своей преданности. И она доверяла ему – насколько такие люди, как она, вообще могут позволить себе доверие.       Рука Винсента нырнула под длинную коричневую куртку из блестящей кожи, и в следующую секунду в сторону Беркутовой полетел какой-то округлый жестяной предмет. Глава Бродяг вздрогнула от неожиданности, но банку поймала, с интересом всмотревшись в цветастую этикетку. Губы ее растянулись в зловредной ухмылке.       Почти два дня она находилась в тесной компании со смотрителем Аскольдом и офицером Полом Россом, которые не могли не подсчитывать совершенные ею грехи или преступления каждый раз, когда она, желая разбавить скуку, рассказывала им интересные и забавные истории из своей жизни. По мнению Росса по ней плакала виселица, а Аскольд в те редкие моменты, когда они пересекались в коридоре, и вовсе рассказывал ей свои мечты о том, чтобы поставить на ней клеймо еретика – на колено, чтобы даже на кости остался выжженный след. В качестве наказания за бродяжные ноги ему это казалось весьма справедливым – и тем лучше, если в процессе клеймения бандитка умрет. А потому под конец путешествия Мария Беркутова поняла, что уже достаточно побыла хорошей и тихой девочкой и ей это не пришлось по нраву. Она хотела немного порадовать себя и своих ребят, напоследок заслужено помучив блюстителей мнимого порядка.Тех, кто смотрел на них свысока, как на крыс, будучи абсолютно уверенным в мираже своей власти над ней. Но – сюрприз! – временный союз никогда не означал верховенство одной стороны над другой. И, чтобы донести до спутников столь простную истину и попутно выплеснуть весь накопившийся за путешествие пар, Мария решила поднести им подарок в виде консервов. Ведь закон мести требовал преподносить ее холодной?..       Под ребристой железной крышкой таилась заквашенная минога – очень редкое тивийское блюдо, приходящееся по вкусу далеко не каждому. Сама она попробовала его лишь однажды. Вернее, очень долго собиралась с силами, чтобы попробовать, но по итогу все выбросила, удивившись тому, как кошки под окном ее отцовского дома едва ли не дрались за отбросы, которые лично она обходила бы за километр из-за резкого, почти удушающего запаха тухлятины.       Казалось бы, какой подарок для вынужденных спутников может быть лучше?       — Хороший мальчик, — потрепав Винсента за щеку, похвалила она и зашла в двухместное купе, где на кроватях друг напротив друга за небольшим столиком сидели смотритель и стражник, пока за окном проносилась чернота. Какой же все-таки длинный туннель…       Аскольд, бормочущий Запреты себе под нос, замолк и повернулся к вошедшей своей жестокой маской, а мистер Росс лениво проследил за ним взглядом и сложил руки на столе, выжидая, когда Мария что-нибудь скажет.       — Я знаю, что за время нашего путешествия у вас обо мне сложилось не слишком хорошее впечатление, хотя я и старалась вести себя хорошо…       — Совсем не старалась, — перебив ее, заметил Аскольд.       — И не только за время путешествия, но и до него, — веско добавил Росс, будто не заметив, что она сказала после слова «хотя».       — …но у меня для вас есть примирительный подарок. — Пропустив высказывания смотрителя и главного офицера дневной городской стражи мимо ушей, тивианка с громким стуком поставила консервную банку на пустой стол. В этот же миг туннель закончился, и в глаза Марии ударил яркий свет, преумноженный белизной снега.       — Что это? — недоверчиво спросил Пол Росс, указательным пальцем ткнув в консервы и сощурив на этикетке свой взгляд. Ни написанного на другом языке названия, ни тем более состава прочитать он не смог.       — Тивийский деликатес. Такой же есть и из китового мяса, но он настолько дорогой, что я подумала не разорятся на вас из-за простого желания урегулировать конфликт. Не обижайтесь, но слишком много чести, — она рукой указала на банку, — поэтому вот его бюджетный вариант.       Пол Росс издал короткий язвительный смешок, наблюдая за тем, как молодой смотритель с интересом изучает банку, прокручивая ее всеми возможными сторонами в руках.       — Преступница пытается втереться к нам в доверие, — пробубнил Аскольд, протягивая банку обратно. — Я на это не куплюсь. Не жди, что мы будем друзьями. Как только с сепаратистами и их колдовским заговором будет покончено, я тобой займусь. Лично.       Беркутова широко улыбнулась, уперев руки в бока. Угроза ее не пугала.       — Помнится, Тиза говорила мне, что подобными словами ее пугал Карпентер. Неужели наша с тобой история любви начинается так же, как у них? — болезненно уколола она в ответ, представляя, как мужчина зарделся под своей маской.       — Наша «история любви» будет совершенно иной, — зло сказал он, сразу же стушевавшись. — И увенчается она смертью.       — М-м, люблю драмы, — пожав плечами, отозвалась Бродяга.       Сперва она хотела общаться с ним формально, с должным уважением, чтобы не давать церковнику лишнего повода себя ненавидеть, но в первый же день их поездки, когда выяснилось, что они живут в соседних купе, он в грубом порыве перешел на «ты», и Беркутова поняла, что не сможет удержаться от того, чтобы не подтрунивать над ним, как только выпадет возможность. Ну хотя бы чуть-чуть, ведь он был похож на маленькую собачку: грозную, гавкучую, мнящую себя большим и опасным зверем. И порой главе Бродяг хотелось почесать его за ушком – лишь бы он хоть на пару часов заткнулся и не мямлил Запреты, мешая ей отдыхать. К сожалению, молчал смотритель только тогда, когда спал, а спал он мало.       — Ты… ты мне отвратительна! — с возмущением выплюнул Аскольд вдобавок ко всему уже сказанному. Видимо, он все же глубоко задумался об этом. Ему было противно это представлять, а тивианка едва сдерживалась от того, чтобы прыснуть со смеху.       Пародируя страстных кокеток, Беркутова отправила ему воздушный поцелуй.       Смотритель, шумно выдохнув, отвернулся к окну и вперил взгляд в проносящиеся снаружи пейзажи. Когда небольшая перебранка закончилась, Пол Росс потянулся к консервной банке и достал из небольшого ящичка под крышкой стола парочку вилок, а также консервный нож. Он действительно заинтересовался и хотел попробовать подаренное угощение. Что ж, как говорится, ни пуха, ни пера!       — Я, пожалуй, пойду, — развернувшись, сказала Мария.       — Стой, — опасливо поглядывая на банку, строгим тоном приказал офицер. — Если намерения твои исключительно дружелюбны, то почему бы тебе не остаться и не разделить с нами это… кушанье?       — Потому что без моего присмотра Бродяги в пьяном угаре разнесут пассажирские вагоны быстрее, чем мы докатимся до Уиннидона, — придав тону горстку серьезности, заверила его она.       Пол Росс смирил тивианку недоверчивым взглядом. Также недоверчиво кольнул глазами бандитку и смотритель. Не поверили. Глаза Чужого…       — Ладно, — неохотно согласилась Мария, состроив страдальческое выражение лица, которое мужчины проигнорировали, по-видимому, сочтя, что сама их компания является для нее нежелательной.       Росс тут же выдвинул из-под стола табурет, предоставляя даме место, а сама тивианка три раза сильно постучала в дверь купе. Не прошло и трех секунд, как та с металлическим скрежетом отъехала в сторону и в образовавшемся проеме возникла небритая физиономия Винсента. Он давил пакостную лыбу, но когда услышал слова своего босса, улыбка его подувяла и уголки губ опустились вниз.       — Принеси нам черного хлеба и чего-нибудь крепкого, — приказала Беркутова, а когда Бродяга скрылся, по-мужски расставив ноги, присела на табурет. Незаметно для спутников тивианка набрала в грудь побольше воздуха. Она понимала, что он ей еще пригодится.       — Итак, мисс Беркутова… — начал Пол Росс, но Мария его резко оборвала, веско подняв указательный палец вверх.       — Миз, — поправила его она, сжав губы в тонкую полоску и всем своим видом выказывая недовольство. — Вы все время мисскаете, но я не мисс.       Пол Росс на несколько долгих секунд замялся, переглянувшись с Аскольдом, который безразлично пожал плечами. Смотрители редко когда воспринимали женщин всерьез, если, конечно, они не были сестрами Ордена Оракулов.       — Прошу прощения, если чем-то Вас задел, — с долей усмешки в голосе нарочито деловито извинился он.       Мария хмыкнула себе под нос. Ей хотелось закинуть ноги на стол – и так, чтобы заляпанная грязью подошва упиралась в лицо смотрителю. Но на табурете из-за отсутствия спинки было не так легко держать равновесие, а это значило, что церковник вряд ли не воспользуется возможностью опрокинуть ее. Поэтому Мария просто скрестила руки под грудью, переводя взгляд с одного мужчины на другого.       Ну ничего, квашеная минога отомстит за нее! Ой как отомстит! Плохо только то, что сама Бродяга тоже попадет под раздачу, но она вдыхала запахи и похуже, так что сможет потерпеть. Главное, чтобы шалость удалась.       Когда Винсент вернулся с хлебом на тарелке и бутылкой какого-то крепкого пойла, чью этикетку Беркутова не смогла разглядеть, так как ладонь громилы закрывала ее вплоть до горлышка, Пол Росс взял консервный нож и приставил его к ребристой окружности крышки.       Мария с замиранием сердца следила за движениями офицера, а Винсент, поставив хлеб и выпивку на стол, поспешил смыться из купе и плотно задвинул за собой дверь. Потянувшись рукой к тарелке, тивианка взяла один крошащийся кусочек и поднесла его к носу. Душистый, с мягким мякишем. Даже жаль, что его легкий вкус придется перебить гадостью из консервной банки, но это лучше, чем ничего.       Когда металл поддался и в крышке образовалась первая пробоина, зашипел воздух, и из нее, как из дыхала кита, выстрелила струя маслянистого сока. По комнате тут же растушевался гнилостный «аромат» квашенной миноги.       Мария задержала дыхание и переводила взгляд с одного мужчины на другого. Офицер поджал губы, лицо его раскраснелось, а глаза заслезились. Он метнул в ее сторону не слишком лестный взгляд, а после оставил консервный нож торчать из крышки и отодвинул банку от себя. Как раз в сторону Аскольда, который, напротив, сорвал с себя маску и побледнел. Он старательно боролся с накатившим на него рвотным позывом – на грудь его мундира сок и брызнул, оставив маслянистую ломаную кляксу на груди.       Смотритель рывком поднялся с места, резким движение открыл форточку и прильнул к раме, жадно вдыхая морозный воздух.       ― Это что за шуточки?! Она испортилась! ― возопил Пол Росс, достав из внутреннего кармана платок и зажав им нос.       Беркутова тихо хихикнула, хотя даже преграда из хлебного мякиша не смогла защитить ее от столь дивных рыбных ароматов. В глазах почувствовалась острая резь, а из носа потекла влага. Хотелось встать и убежать отсюда, сломя голову. И мыться до тех пор, пока запах мыла не перебьет мерзкий запах, что въедался и в кожу, и в ткань.       ― Эта ведьма... пыталась нас отравить! ― пискнул Аскольд и тут же содрогнулся от очередного спазма. Щеки его раздулись воздухом, и мужчина опустил голову, едва ли не вжимая ее в плечи.       ― Ничего я не пыталась! ― возразила Бродяга. ― Я же не настолько глупа, чтобы травить вас обоих разом. К тому же, до меня дошел слушок, что по прибытию нас будут ждать, а с моей стороны было бы слишком рискованно приехать в столицу острова в одном вагоне с трупами!       ― То есть, на вашей родине это действительно едят? ― как-то робко уточнил Пол Росс.       ― С причмокиванием! ― с улыбкой ответила Мария и тут же отхватила кусок от хлеба у себя в руках. ― Правда, не все, но ценители есть.       Офицер дневной стражи закатил глаза под лоб, и Мария вполне справедливо возмутилась:       ― Что? Я же не называю морлийцев извращенцами за их любовь к студню из языка хищного буйвола, хотя по мне – это та еще несъедобная гадость!       Офицер поморщился. Из глаз его вниз по покрасневшим щекам устремились дорожки из слез. Он шмыгнул носом и придвинул банку обратно к себе, снова взявшись за ручку ножа.       ― Вы же не собираетесь... ― начал было церковник, который все не мог надышаться свежим воздухом и жадно заглатывал его, несмотря на обжигающий глотку холодок, но Пол Росс оборвал его на половине фразы:       ― Миз Беркутова права. У каждого народа есть своя кухня, и то, что кажется, как она выразилась, гадостью для одного, для другого – деликатес, от которого так и тянет облизывать пальцы.       ― Попрошу без уточнений. ― Голос Аскольда дрогнул, и он вновь отвернулся к форточке, поджимая побледневшие губы.       Возможно, это церковная форма так оттеняла его лицо, но главе Бродяг показалось, что мужчина позеленел пуще прежнего. Видимо, он сам по себе плохо переносил любые резкие запахи. Вот уж бедняга. Беркутовой даже захотелось его пожалеть.       ― На самом деле, если привыкнуть, то... все равно воняет тухлятиной, но терпимо.       Закончив с банкой, Пол Росс достал вилку и длинными зубцами потыкал содержимое. Поддел кусочек миноги, перевернул его, поводил по маслянистой субстанции, шмыгнул носом, после чего повторил процедуру, внимательно рассматривая мясо.       ― Оно не выглядит протухшим, ― с видом знатока заключил он.       ― О, святые духи! Можно при мне не употреблять такие слова? ― со страдальческим выражением на лице спросил Аскольд, вжимаясь в спасительную форточку щекой.       ― А? Да, извините. ― Пол Росс будто бы забыл о его существовании и с огромнейшим любопытством перебирал кусочки у себя под носом. После он наколол самый маленький из них на вилку и с задумчивым видом помедлил.       Мария Беркутова передала ему хлеб с кислой миной полуусмешки и страдания. Ее саму начало подташнивать, но не от квашеной миноги, а от поведения смотрителя. Будто сработало какое-то стадное чувство, и у нее самой узлом закрутило кишки.       Аскольд с отвращением смотрел на то, как стражник, морщась, накладывает тонкие кусочки рыбы на хлеб, но когда Росс поднес бутерброд к своим губам, смотритель не выдержал и, стукнувшись о стол бедром, поспешил к выходу из купе. Мария хотела было ринуться за ним, но почему-то осталась. Она и сама не знала почему, но делала ставку на природное любопытство и упрямство. Не хотела тивианка выглядеть слабой в глазах мужчин – как правило они такого не забывают и не прощают. А так как в банде Бродяг состоят преимущественно мужчины, Мария должна была проявлять стойкость при любых ситуациях – и даже при тех, когда самим мужчинам не стыдно было дать слабину. Эта позиция еще с отрочества накрепко застряла у нее в подкорке и никогда не давала отступить. И если до открытия банки она еще могла позволить себе уйти из-за конфликтности самой компании, то сейчас остаться в комнате и не вывернуть содержимое желудка на стол было своего рода испытанием.       Мария моргнула, вперив взгляд в защитника порядка. Вот теперь позеленел уже он, и случилось это, когда офицер поднес бутерброд ко рту. Губы его плотно сжались, превратившись в тонкую бледно-розовую нитку под носом, квадратные челюсти свело, они не хотели открываться. Возможно, то был инстинкт, сработавший на запах. Даже животные в большинстве своем сгнившую еду не употребляют – так и Пол Росс боялся отравиться. Ведь отравление – это не то, что им нужно прямо сейчас перед столь ответственным заданием. Но в то же время цвет и вполне себе обычный вид рыбы добавляли ему некоторой нерешительности. Может, все не так уж и плохо? Жители Тивии это как-то же едят и им нравится! Это вообще, мать его, деликатес! Неужто он слабее?       ― Мистер Росс... ― с некоторой просьбой в голосе позвал его Аскольд из коридора. Даже не оборачиваясь к выходу, Беркутова представила его бледное лицо, просунувшееся в дверь.       Мария тоже прониклась чем-то вроде жалости к стражнику. Все же из них двоих он был самым терпимым по отношению к ней. Только Аскольд был тем, кому она эту миногу хотела запихнуть в глотку.       ― Если вам плохо, я не принуждаю, ― в миг посерьезнев и вернув формальное обращение, сказала тивианка.       Пол Росс покосился на бандитку одним глазом и ее словам наперекор резко взял да откусил кусочек бутерброда. Лицо его приобрело мученическое выражение и позеленело пуще прежнего. Беркутова даже не знала, что у зеленого есть такой оттенок. Он был бледно-зеленым, переходящим в голубовато-серый. Такой цвет бывает у утопленников, когда их после нескольких дней дрейфа по водам наконец-то вылавливают и вытаскивают на берег.       Пол Росс с трудом заставил челюсти двигаться, и мясо заскользило у него во рту, а кости захрустели между зубами и, разумеется, маслянистый сок попал на язык. Тут глаза мужчины резко помутнели. Он быстро поднялся на ноги, ударившись передом о край стола.       Посуда на нем звякнула, содержимое стаканов расплескалось на серую скатерть. Казалось, офицер сейчас рванется наружу и проблюется где-нибудь в коридоре, не успев добежать до туалета. Но он замер, а после закачался, будто его хватил удар. Челюсти начали работать усерднее, и он опустил взгляд на Беркутову. Та удивленно вскинула рыжие брови, и мужчина с усилием и характерным звуком сделал глотательное движение. По горлу его под кожей вниз прокатился бугорок, и Росс тут же зажал рот рукой и опустил голову, будто организм его пытался выпихнуть эту гадость обратно в мир, а он всеми силами удерживал ее внутри.       ― Я восхищена, ― призналась Мария, приложив руку к груди, будто в клятве.       ― А я наоборот, ― отозвался Аскольд и тут же добавил:       ― Вы ставите под удар нашу миссию. И если по причине несварения вы не окажете мне всю необходимую поддержку, я обязательно упомяну об этом в рапорте. ― Смотритель подошел к панорамному окну в коридоре, открыл форточку и там шмыгнул носом, глубоко вдохнул и резко выдохнул, после чего натянул на голову маску и поспешил удалиться.       Пол Росс проводил его затяжным взглядом и плюхнулся на кушетку, протерев влажный от испарины лоб рукой. Пальцами он массажировал кожу, и со стороны было похоже на то, что у него болит голова.       ― Как мне надоели эти смотрители с их заморочками и нравоучениями, ― тихо признался он. ― Вечно ставят палки в колеса и высказывают свое «очень важное» мнение, когда о нем их никто не просит.       Было непохоже, чтобы он говорил о данной ситуации, ведь ничего серьезного пока не произошло, да и Аскольд все-таки вел себя лучше, чем Беркутова вообще могла надеяться, учитывая обстоятельства. Значит, офицер городской стражи давно точил зуб на Орден и сейчас признался в этом единственному человеку, который мог его понять. Пусть даже этот человек находился на противоположной стороне баррикад, и если бы не общее дело, Росс прямо сейчас должен был бы гоняться за ней с наручниками.       ― Понимаю. Мне и вы надоели, но я выполню свою часть сделки и спасу всех вас. Взамен у меня будет столица. ― Вызвав улыбку на лицо, Мария вернула себе прежнюю самонадеянность и покровительственно взглянула на Росса. В этом взгляде была и насмешка, и снисхождение, и обещание защиты. Все то, что мужчины терпеть не могут со стороны женщин.       Уловка сработала. Пол Росс фыркнул, тут же приободрившись.       ― Столица... А вы, миз, уже раскатали губу из-за обещания каких-то аристократиков из Альбы. ― Не вопрос, а ехидное утверждение. ― Да в Уиннидоне всем плевать на них и их обещания.       ― Даффи входят в верхние круги дворянства Уиннидона, насколько я слышала. В городе даже есть места, названные именами их предков, ― возразила Мария, внезапно почувствовав себя наивной дурочкой. Ее гордость задета не была, но все же мужчина надавил на больное. И она задумалась. Задумалась над тем, что и без его указки понимала, но все равно согласилась помочь. Почему? В чем смысл этого безрассудного героизма? Неужели все дело в том, что это Тиза ее попросила и она просто не смогла отказать? А почему она, собственно, не смогла ей отказать? А... маленькая чертовка. И почему Беркутова все еще их защищает?       В этот момент ненависть смотрителей к парочке аристократов не казалась Бродяге такой уж необоснованной и притянутой за уши.       ― Это было давно, и то были другие Даффи. Этот клан уже лет сорок, а то и больше не имеет никакой власти в городе. Я даже слышал, что их род официально считается вымершим.       ― Вы же знаете, что это не так. ― Мария опустила глаза к тарелке и начала ломать кусочек хлеба у себя в руках, глядя, как с него осыпаются темные крошки.       ― Не так, ― согласился с ней Пол Росс, медленно кивнув головой. Он взялся за изогнутую ручку стакана в железном подстаканнике. Почему-то такие Мария видела исключительно в поездах и нигде более. ― Но лорд Мур сделал все, чтобы в Уиннидоне о его внуках знали как можно меньше. Был даже слушок, что он не совсем законным способом все-таки расторг брак между Мюринн Мур и Лиамом Даффи. Так что... твои друзья бастарды, пусть и используют титулы. Они имеют их лишь на словах.       И мужчина приложился к краю стакана, сделав осторожный глоток горячего чая. Лицо его вернуло себе нормальный цвет почти сразу же, как он смыл рыбный вкус с языка.       ― Слушок – это еще не правда, ― отрезала Мария, про себя подметив, что она все еще защищает двух альбских идиотов. Вроде так положено у друзей, к тому же впереди светили неплохие перспективы. И плевать, добровольно им сдадут Уиннидон или нет – у Марии всегда был свой туз в рукаве в виде многочисленных последователей, готовых кому угодно перегрызть глотки за нее. А город легко захватить, срезав верхушку криминальной власти в виде Триумвирата. Бродяги действительно имели все шансы на правах сильнейшего подчинить себе столицу Морли со всеми ее бандами и подноготным преступным мирком. Так почему же сердце ее холодило сомнение? ― Они спасут короля от заговора сепаратистов, мы защитим Морли от цепких лап ведьм – и вся наша коалиция прослывет героями. Даже вы, мистер Росс.       Мария ожидала, что он удивленно воскликнет: «В смысле, даже я? Да вы с вашей бандой здесь единственные, у кого рыльце в пушку!», но никаких возмущений мужчина не выдал. Он лишь уныло качнул головой, вперив взгляд в квашеную миногу, чьи кусочки выглядывали из мутно-маслянистой жидкости.       Как странно: минуту назад он был готов лезть на стенку от удушающей вони этого блюда, а сейчас сидел себе спокойно и даже глаза не тер. Это лишний раз доказывало Марии то, что ко всему можно привыкнуть. Человек в ее понимании был существом уникальным и весьма устойчивым к различным условиям. И она была этому рада, учитывая всю опасность ее маниакальной одержимости путешествиями.       ― Вряд ли умы преуспеем. Сектанты уже много раз обводили нас вокруг пальца. Они опережают нас не на шаг, а на два. Да и наличие у них Меченого значительно снижает наши шансы на успех.       Тут Беркутовой было нечем крыть. Она и сама думала так же. Так почему же она сражалась? Почему не плюнула на все это сразу же, как догадалась, к каким уловкам прибегла леди Даффи, чтобы втянуть ее в это дело? Да потому что победа сулила богатство и славу, а в случае, если она поймет, что преимущество ведьм над ними слишком велико, сторону всегда можно сменить. Не откажутся же сепаратисты от маленькой армии Бродяг, учитывая, сколько уже их людей полегло от клинков смотрителей и того безумца в маске? Нет, им будет важно пополнить свои ряды, а у обманутых Бродяг будет веская причина им в этом помочь. Но это так, запасной вариант. Сама по себе Мария ни за что бы к ним не примкнула, ведь они убивали ее людей. Лайонс убивал. Будь она человеком более благородным, попыталась бы отомстить лично, но тут судьба сама предложила путь не прямого столкновения.       Мария мотнула головой, отметая в сторону мысли о предательстве и о Меченом. Уж слишком поспешными они были для той, что еще даже до Уиннидона не доехала.       ― На мое удивление вы многое знаете о семействе моих... друзей, ― заметила она, меняя тему и вместе с тем вслушиваясь в мерное покачивание вагона.       Затем, посмотрев на офицера, бандитка нахмурилась. Ей показалось, что по лицу его прокатилась бледная тень, а глаза потемнели. Возможно, то была игра света, ведь в этот же момент поезд вошел в лес и за большим окошком стали проноситься хвойные деревья. Некоторые ветки задевали вагоны, и иголки царапали стекло и обшивку, будто ёлки и ели пытались их задержать и хватались за бока поезда.       ― Немного изучил их, когда Чепмен объявил, что аристократики все-таки влезли в расследование.       Прозвучало это как оправдание, и Беркутова насторожилась, хотя сама не поняла почему. Было что-то такое в его лице...       Но не успела она уточнить, как в купе просунулась голова Винсента, и он объявил:       ― Мы будем в Уиннидоне меньше, чем через час. Осталось лишь обогнуть часть ущелья и проехать через мост.       ― Свободен, ― командным голосом отчеканила Беркутова, заставив бандита тут же скрыться за дверцей.       ― Что ж, надеюсь, что минога и вправду была не испорченной, а то во всех наших бедах я буду винить вас, ― пробурчал Пол Росс себе под нос, а потом выжидающе посмотрел на Марию. ― Вы не выйдите? Я хотел бы переодеться – у меня вся одежда провоняла вашим подарком.       Мария, спохватившись, поднялась с табурета, едва его не опрокинув. Удушающий запашок квашеной миноги все еще витал в воздухе, и из-за него у тивианки уже начинала кружиться голова. А деревья как назло мельтешили за окнами, и к горлу у Беркутовой подкатил тугой ком. Когда она сидела, ей было лучше.       Почувствовав, как тепло приливает к щекам, Мария поспешно отвернулась, прикрыла глаза и выскочила в коридор. Поезд заворачивал, и если по одну сторону от железной дороги раскинулась полоса густого леса, то по другую ширилось припорошенное снегом ущелье, на самом дне которого виднелась бледная лента бурлящей на перекатах реки.       Рельсы тянулись по самому краю отвесного склона, виляли из стороны в сторону, и порой, когда повороты были особенно крутыми, главе Бродяг казалось, что поезд парит над пропастью – дорога совсем исчезала из вида и казалось, что под поездом разверзлась пустота. В эти моменты, тянувшиеся мучительно долго, у Беркутовой начинало нервно посасывать под ложечкой, а адреналин вскипал шампанским в крови. Она крепче хваталась за длинный поручень, и пальцы жали на полую позолоченную трубу с такой силой, что казалось, вот-вот помнется металл.       На другой стороне ущелья лес становился более редким, а дальше через расселину в земле был перекинут массивный мост, терявшийся на фоне окружающего его дикого великолепия. Мария знала, что территория столицы начинается сразу же у подножья гор, однако все эти объезды были необходимы, так как строительство второго туннеля, способного значительно срезать путь до столицы, все еще активно обсуждалось в королевском парламенте. Власти всерьез опасались учащения камнепадов, от которых все местные горняки и шахтеры и так настрадались вдовль, а выпирающий над ущельем мыс как раз состоял из более хрупкой породы, чем та часть хребта, под которой туннель уже проложили. Но Бродяге нравились проносящиеся за окном виды, пусть порой они и заставляли сердце уходить в пятки, но все же созерцать красоту ущелья и проноситься в опасной близости от пропасти было куда интересней, чем смотреть в черноту каменных стен и опасаться того, что в какой-то момент она обвалится тебе на голову. Так что, если бы уиннидонские власти спросили ее мнение, она бы отмела идею с туннелем в сторону без всякого сожаления. Ну подумаешь, путь занимает на час больше времени – зато какая красотища вокруг!       Спустя минут семь после того как поезд пересек мост, среди деревьев начали мелькать первые постройки. Сперва это были маленькие, покосившиеся халупы, спрятанные в снегах, затем заброшенные бараки, а после дома приняли более благоустроенный вид, а из каменных труб закурился темный дым. Еще через минуту пути скоплений зданий стало больше, образовались первые улочки, по которым сновала всякая деревенщина и домашний скот. Затем поезд совершил еще один поворот, и Мария стала свидетельницей того, как на ее глазах растет город.       Уиннидон был одновременно и похож, и не похож на Альбу. Он казался гораздо больше, монументальнее, мрачнее, был плотно заселен и небо над ним было заметно темнее. Вместо домов из белого кирпича здесь были дома из красного, вместо белых оконных рам были черные. Не было тех пьянящих ощущений легкости и воздушности, которые создавала Альба, как и не было холмов, благодаря которым с одной вершины можно было рассмотреть весь город. Но это все еще был Морли – поэтичный и свободолюбивый.       ― Тебе бы тоже переодеться.       Мария вздрогнула, и кулак ее полетел незваному собеседнику в бок быстрее, чем она успела все обдумать. Однако реакция мужчины оказалась не менее быстрой, чем у нее, и он перехватил руку главы бандитов прежде, чем та успела его задеть.       Беркутова резко повернула голову и увидела Аскольда в полном боевом облачении. Лицо его было спрятано за маской и на нем было невозможно прочитать какие-либо эмоции, однако его тон как нельзя яснее говорил за себя.       Он с тихим свистом вздохнул и через силу процедил:       ― Нас будут встречать очень уважаемые и влиятельные в Уиннидоне люди. Они будут смотреть на нас, слушать и оценивать, решая, помочь нам или нет. Выйти им навстречу, воняя тухлятиной – далеко не самый лучший способ произвести впечатление. Вам лучше приодеться.       Его голос был... нейтральным. Отчасти даже задумчивым. За все время их знакомства Мария никогда не замечала за ним такого, и это ее немало удивило. Оказывается, смотрители могут носить маски не только символически, но и по-настоящему. Вот только они нераспознаваемы для тех, кто не видел церковников без них.       Мария знала, что Аскольд вспыльчив и нетерпелив, знала, что ее компания ему омерзительна, а сотрудничество со стражей существенно связывает руки, но сейчас он делал вид, что относится к этому спокойно и даже безразлично. Кого он хотел этим впечатлить: себя или тех, кто их встретит? Неужели он хотел казаться выше всего этого, будто общее благо заботило его больше собственного мировоззрения? Да, Аскольд согласился помочь и поехал для этого в другой город, но сделал он это исключительно потому, что ему приказали так сделать, а он всегда слушался приказов, какими бы абсурдными они ему ни казались. Это выучка настоящего солдата, не монаха. И тем Беркутову смотрители отчасти и пугали – к сражениям они были готовы лучше, чем к спасению душ. В их глазах борьба против Чужого была именно борьбой, а не утомительным воспеванием молитв под крышами часовен. Литания была последним средством успокоения, поднятия духа, и оказывала воздействие только в момент острой нужды – в остальное время смотрители разили еретиков мечами. Но с другой стороны, если уничтожение божества из Бездны сулило спасение миллионов человеческих душ, разве это не правильный ход? Разве игра не стоит пешек?       Мария терялась в своем непонимании данного вопроса. Она никогда не была особо верующей, а потому не знала, что для человечества лучше, но в ее представление тьме всегда должен противостоять свет, а не такая же тьма. Насилием от насилия не спасти, ровно как через смерть не вернуть к жизни то, что давно мертво и ушло из мира. Ушел ли из мира свет – это уже другой вопрос. Возможно, Бродяга слишком мало знала о мире, что ее окружал, о его подлинной составляющей.       ― Почему ты теперь говоришь вот так? Тыкал бы себе дальше, ― возмущенно буркнула Мария, на долю секунды заметив за прорезями маски прежнего Аскольда и искру недовольства в его глазах.       ― Сондора сказала, что я должен быть снисходителен к нашим временным товарищам, как и Карпентер. Особенно в присутствии того, от чьего решения зависит, получим ли мы всю необходимую нам поддержку и оборудование от уиннидонских смотрителей. К тому же, если заинтересовать его этим делом как следует, то, возможно, в кармане у нас окажется внушительное подкрепление в виде всех морлийских смотрителей, а это целая армия. Как ты думаешь, испугаются ли ведьмы, узнав, что на них идет Священный поход? Или же они стойко примут бой и все равно умрут?       ― Аа-а, это та большая шишка, о которой мы говорили еще в Альбе?       ― Одна из них.       После небольшой и неловкой паузы Мария сказала:       ― Да хватит вздергивать нос и выпячивать грудь колесом, ты все равно никогда не будешь производить то же впечатление, что и Карпентер, а также другие более серьезные члены твоего Ордена. Не нужно быть подражателем и пытаться строить из себя того, кем ты не являешься. Просто будь самим собой. Засранцем, к которому все уже привыкли.       Аскольд недоуменно уставился на нее. Удивление не отражалось на его закрытом лице, но оно чувствовалось в воздухе. Ход бандитки был непредсказуемым, и смотритель не смог правильно среагировать, взяв эмоции под контроль. Она выбила его из колеи, и все, что церковник мог – это хлопать на нее из-под маски своими глазами и булькать, пытаясь выцедить что-нибудь язвительное в ответ. В конце концов он сдался и выплюнул:       ― Да пошла ты! ― Затем развернулся и пошел прочь, рассерженно двигая плечами и притопывая пятками.       Мария усмехнулась ему вслед, однако к совету предпочла прислушаться. Если встречающие их люди действительно являются важными шишками, лучше сразу хоть немного расположить их к себе. Как там говорится? Встречают по одежке, а провожают по уму?       Когда бандитка вернулась в свое личное купе, погладила по макушке Нечисть, клубком похрапывающую на одной из кушеток, и начала приводить себя в порядок, она заметила, что поезд начал постепенно замедлять свой ход и уже не так быстро проносился мимо фасадов домов, расположенных в явно неблагополучном районе. Ну кто еще согласиться жить в метре от железной дороги и терпеть почти постоянный шум и грохот? Только тот, у кого нет иного выбора.       Отчасти Марии даже было жаль этих людей, но потом она поймала себя на мысли, что чужие проблемы – и в особенности такие, которые меркнут по сравнению с проблемами, из-за которых они здесь, – ее волновать не должны. Сначала нужно изгнать ведьм, занять Уиннидон и лишь потом начать укреплять свои позиции. И сейчас, глядя из окна, она даже знала, где искать свежую кровь для вступления в ряды ее банды. Кто как не обреченные на нищету столь же сильно рвется к славе и богатству? Только жадины, которым своих средств мало и они просто ждут возможности утяжелить кошельки легким способом. Но Беркутова легкого способа не предлагала, она оплачивала труд, преданность и готовность людей пускать за нее кому-нибудь кровь. И она знала, что больше всего крови хотят именно те, кого мучит голод и душит нищета.       Лениво докатившись до железнодорожной станции, поезд с шипением остановился, укрывшись серовато-молочным облаком произведенного пара. Сам вокзал представлял собой двухэтажное кирпичное здание, а над пассажирской платформой раскинулись стеклянная крыша солнечной галереи. На самом деле все станции были в общем плане одинаковы, вот только в Уиннидоне не было того спокойного изящества архитектуры, что и в Альбе, и все постройки казались какими-то угловатыми и громоздкими. А может, Беркутова просто еще не привыкла к новому месту?       Из своего купе услышав, что в коридоре образовалась толкучка, глава Бродяг решила еще немного посидеть и потискать проснувшегося волкодава. После долгого переезда и непрерывной качки, ее начало подташнивать, а когда она встала, пол попытался уйти у нее из-под ног, но она все-таки смогла удержать равновесие. Она терпеть не могла эти ощущения, но они были незаменимыми спутниками любого путешественника, который использует какой-либо вид транспорта больше нескольких часов. Неприятное послевкусие от дороги, смешивающееся с радостью от прибытия и облегчением, выражающимся в мыслях: «Фух, приехали!».       Когда завеса пара рассеялась, Беркутова уже поправила подтяжки на штанах, перестегнув закрутившиеся кожаные лямки, и как раз надевала кремовый пиджак, смотря на свое полупрозрачное отражение в окне. По ту сторону она сразу же заметила парочку, ожидающую их выхода на перроне.       Так это те самые важные персоны, о которых ее предупреждал Аскольд? Что ж, Марии Беркутовой не терпелось познакомиться с ними поближе.       Свистнув, глава Бродяг подозвала к себе своего верного волкодава и вышла в коридор, где ее уже ждали спутники в виде офицера, смотрителя и нескольких Бродяг, вооруженных до зубов – самых крупных и впечатляющих из ее парней.       Мария хотела показать, что не является пленницей ни у смотрителя, ни у стражника, что она никому из них не подчиняется. Здесь, в новом месте, она хотела внушить угрозу, потому что от произведенного ею эффекта и реакции встречающих зависело, насколько удачно она уживется с местными правозащитниками. Сама Бродяга не хотела лишнего кровопролития, к тому же она понимала, что после столкновения с Триумвиратом ее люди будут измотаны как морально, так и физически, но не она устанавливала правила этой игры. А правила эти гласили, что если банда не внушает страха, то и считаться с ней не нужно, а это плохая позиция для тех, кто в скором будущем желает занять город.       ― Если вы готовы, то мы выходим, ― произнес мистер Росс, недовольно глядя на громил, вставших по две стороны за Марией. Затем его глаза опустились к Нечести, которая шумно дышала, вывалив из пасти розовый язык.       ― Я готова, ― кивнула Мария и на опережение смотрителю вышла в свет.