В темноте

Как правило, Сонгю встречался с пациентами в виде мужчины лет сорока пяти, эдакий компромисс между приятной внешностью и солидностью. Для тех же, кто наотрез отказывался идти под мужские руки, существовал аналогичный женский образ. "Семейный бизнес" процветал так, что оба представителя семейства попросили Сонёля взять под контроль потоки информации, распространявшейся широко и хаотично - что стоило тому бессонной недели. Сонгю брался за случаи, перед которыми даже столичные специалисты опускали руки - так что популярность была неудивительной. Изначально мужской образ специализировался на хирургии, женский же на различных вирусах и инфекциях. Иногда, правда, приходили слёзно просить принять роды или посмотреть кошку, но тут оба врача были непреклонны и отправляли к коллеге, по счастливой случайности как раз живущему или живущей совсем неподалёку. На образе коллеги Сонгю изощрялся в зависимости от конкретных клиентов. С несложными случаями ввиду славы, разнёсшейся по округу, тоже являлись довольно часто - как говорили сами люди, после знакомства с этим доктором трудно ("да и ни к чему!") было доверять кому-либо ещё. Что удивляло в данном случае Сонёля, так это то, что здесь его друг справлялся без каких-либо волеизъявительных вмешательств. Как объяснял сам Сонгю, он успел получить несколько медицинских и не только образований и даже побыть учеником разных знахарей - грех было давать талантам простаиваться. Сколько лет на обучение, умалчивал, и Ёлю было страшно даже задумываться об итоговой цифре. В эти моменты Сонёль откровенно лисом восхищался. Да и банально интересно было наблюдать, как он говорит с пациентами и как смешивает несложные лекарства. Лицо сразу становилось мягким и внимательным, а руки - чуткими. Раньше Сонёлю приходилось иногда ночевать у друга - но недолго. Когда же на горизонте замаячили чертоги Манвольдэ и стало понятно, что лис так просто не отстанет, из практических соображений было решено переехать к нему непосредственно. Сонёлю была выделена довольно просторная комната и отдан на растерзание простаивавший без дела и до обидного мощный при этом компьютер Сонгю - благо, возможность переносить систему, не привязываясь к конкретному оборудованию, была обеспечена уже давно. Работать здесь было достаточно комфортно - за исключением тех моментов, когда у лиса заканчивались пациенты или сторонние дела (вроде сна), и он решал, что Сонёля необходимо поддерживать в живом состоянии. На самом деле, отчасти тот справлялся и сам: одна из соседок Сонгю по чудесному стечению обстоятельств стабильно путала его со своим племянником и считала своим долгом беднягу накормить. Съедобным у неё получался только кимпаб - но это было даже удобно, потому что его уж точно не вышло бы разлить на клавиатуру. Лис же "как дипломированный специалист" смотрел на подобное скептически и делал свой вклад в разнообразие сонёлевского рациона. Это было бы приятно и местами неловко, но благодаря этому Ким мог находиться рядом с программистом дольше, чем тому бы хотелось. Нет, Сонёль любил своего старого друга. Но в данном случае хотелось бы вначале придти к успешному завершению дела, и только потом подвегаться инспекциям. Кроме того, Сонгю не всегда контролировал то, как смотрит - ощущалось тяжеловато. Иногда Ёль даже допускал мысль, что тот делает это намеренно - но предположение отметалось за своей нелогичностью. При этом, когда Ли уставал заходить в тупики и просачивался в комнату для гостей под предлогом чтения или прослушивания музыки (приставки, к его глубокому сожалению, не было), он ловил себя на том, что занимается ровно тем же самым, что и Сонгю - не в меру любопытствует. И если в случае лиса любопытство подходило под категорию оправданного, то своё собственное Сонёль зачастую совестливо расценивал как зазорное. Словом, нареканий ни с одной стороны не поступало. Пациенты Сонгю не видели никого, кроме своего врача - это было первым, что сделал Сонёль, въехав. Зато он сам их видел отчётливо. И начинал понимать, откуда у друга такие глаза. Лис никогда не повышал голоса. Он всегда был вежлив и внимателен. Однако иногда в бархате тембра звучала медь, и тогда даже выпивоха со сломанными рёбрами замолкал. Мёдь, которой были оббиты северные горны, певшие войну. Звавшие огромную армию в атаку и возвещавшие опасность, от которой бесполезно бежать. В глазах могла мелькнуть холодная сталь. Да, я подниму тебя хоть из мёртвых, говорили глаза, но могу в любой момент этот процесс обратить. А иногда хватало и улыбки - спокойной и тёплой. Но эта улыбка принадлежала тому, кто видел дальше глаз на крыльях бабочки. Тому, кто прекрасно знал, что ты слаб и боишься, кто чувствовал, как ребро царапает лёгкое, как пульсирует и жаждет влаги ткань пересохшего горла. Кто знал, какое именно слово или фраза будет намного страшнее всего этого. Он сочувствовал, и сам факт этого сочувствия лишал любых сил к сопротивлению. Повышать голос, жаловаться, биться в истерике и прочия было бессмысленно, просто бессмысленно. Пациенты же, хоть молодые, хоть старые, часто приходили с уверенностью, что их боль или болезнь - самая важная, что это последнее событие мира. Что она имеет право голоса, право возмущения. Она имела. Но не здесь. Они пришли сюда, чтобы Сонгю помог - так зачем же сомневаться? И тот помогал. И в основном безболезненно. И сложный пациент уходил в три раза более тихим, чем в лучшие годы своей жизни. Это было жутковато, но когда Сонёль задумывался, смог ли бы он сам вот так хладнокровно затыкать матерей кашляющих кровью младенцев и старух, притворяющихся глухими... нет, не смог бы. И он видел прекрасно, что паникующие пациенты только сами делают себе больнее и мешают. Не только у Сонгю - давным-давно, когда он только учился считывать сны, ему попадались и стоматологи с травматологами в том числе. Поэтому если лечение стоило нескольких секунд ощущения чужой власти - почему нет? А ещё была пара гостей, которые пациентами не являлись. Первым был лис. Коротко завибрировал передатчик, оповещая о знакомой силе. Но Сонёль догадался бы и без него - больно странным был гость. Он был одет в шелковую рубашку светло-зелёного цвета и темно-зелёные шаровары. Ноги в тонких охотничьих ботинках. На плечах - три мантии из шкур: нижняя - чёрная, стелившаяся по земле, средняя - белая в пятнах, и верхняя - рыжая с чёрным. Он был невысок и сед, со сморщенной кожей цвета темной меди, будто бы выдубленной морским ветром. Он просто возник в зале, без каких-либо предисловий. Огляделся, скользнул по Ёлю вполне видящим взглядом и отправился в другую комнату, служащую спальней Сонгю. Лис отложил гору матрасов, которые нёс в тот момент в руках, и почтительно поклонился. Гость поклонился в ответ - не менее низко, как отметил Сонёль. Затем чуть приподнял седые брови, знаком прося уединения, и Ёль, сбивчиво кивнув, исчез в комнате, которую считал своей. Он слышал голос - низкий, монотонный, слышал отвечавшего Сонгю, но не понимал, на каком языке они говорят. Сам гость выглядел азиатом, но где была гарантия, что это и был настоящий его облик? Ёль не мог дать такой гарантии даже относительно друга - до сих пор не мог. Разговор затянулся надолго и мешал сосредоточиться на своём. Можно было, конечно, создать звукоизоляцию, но проклятое любопытство буквально приковало к отзвукам чужого голоса. Когда спустя несколько часов Сонёль осторожно спросил, кто это был, Сонгю был серьёзен той серьёзностью, перед которой он мигом ощутил себя шкодливым заигравшимся ребёнком. Длилось это, к счастью, не более мгновения - лис поднял глаза на своего товарища, и те потеплели. - Гу Ран, - ответил он. - Один из тех, кто возвращается в наш мир дай бог раз в столетие. В горле Сонёля неведомым образом пересохло, и спрашивать дальше он передумал. В тот вечер он постарался максимально друга расслабить, устроив целый караоке-баттл. Второго гостя - или гостью - он не видел. Но работать тот мешал ещё сильнее лиса-пришельца. Это произошло рано утром - или поздно ночью? и Сонёль тогда вдруг понял, что комнаты заполнены совершенно негородской тишиной. Что он слышит стрекот насекомых и чьи-то мягкие лапы. Что по коридору только что прошествовали копыта - и воздух наполнился запахом фиалок и осенней травы после дождя. Это был дух леса в местных предгорьях, и он пришёл просить. Что-то ему мешало, понял Сонёль. Что-то ломало тысячелетний лесной уклад и жгло осенние листья болью. Сонгю ведь рядом. Он ближе всех. Он должен помочь. Друга он тогда не видел дня два. Вернулся тот в то же время, в которое впервые пришёл дух - то ли поздняя ночь, то ли ранее утро. Скользнул промокшей до черноты куницей в специально раскрытое окно и свернулся под столом с печью. Сонёль, который в это время ещё даже не ложился, среагировал мгновенно, включив обогрев. И сел рядом, позволяя мыслям о своём неведении свободно скользить через сознание. Спустя полчаса куница вынырнула из-под стола и улеглась у него на коленях. Он не был уверен, что понял в тот вечер чуть больше. Просто аккуратно поглаживал тонкую шерсть и смотрел в заполненное ночью окно. *** С постели Сонёль не поднимался до конца недели. В другое время он бы отшутился, что они очень кстати не взяли обратных билетов, но на тот момент сил на слова не было. Мёнсу и Джун по полдня дежурили около него, обтирая бисеринки пота смоченной в спирте тканевой салфеткой и время от времени пытаясь напоить хотя бы водой или тёплым молоком. С матраса перетащили на кровать и укрыли чуть ли не всеми одеялами, которые нашли. Весь первый день Мёнсу пытался Сонёля лечить: как правило, для того, чтобы убрать даже самую страшную рану на человеческом теле, требовалась пара секунд. Тут же он внезапно оказался перед тупиком. Едва лис пытался хоть как-то воздействовать, его друг начинал задыхаться, метаться, болезненно жмуриться и тихо постанывать - в общем, весь тот набор, которого, по идее, никак не могло быть. И который никак не радовал. После нескольких неудачных попыток Мёнсу с рыком притащил в комнату Соджуна, который прислонился ко лбу старшего, вновь окрасился в белый цвет и, не издав ни звука, сполз по кровати на пол. На попытки приведения в сознание он не реагировал. Во второй раз в своей жизни лис ощутил расползающееся по клеткам отчаяние. Сделать сам он ничего не мог - и не знал, кто мог бы. Все высшие касты - такие же существа, как и он, разве что сильнее. Но где гарантия, что прикосновение более сильной воли не прикончит Сонёля совсем? И не сделают ли они это намеренно? Задним числом понял, что зубы слишком болят от давления - сжимал их, не осознавая этого. Расслабил челюсть. В итоге решился пройтись по этажу с вопросом, как приводят в себя обморочных. От серьёзной студентки через одну квартиру получил баночку нашатыря и примерные инструкции. Та попросила звать, если понадобится, и Мёнсу пообещал, мельком отметив, как сильно у девушки расширены зрачки. Нет, звать он её не будет. Соджун - но только он - от нашатыря действительно пришёл в себя, и после этого Сонёля оставили в покое, следя только за тем, дышит ли тот вообще. Сам же Сонёль и так был в сознании, но не решался открыть глаза. Его окружала осязаемая и разумная темнота, и он старался спрятаться от неё за веками. Пока Ли не смотрел, темнота не наступала и не давила, вот только деться от неё было некуда. Чёрные клубы полного отрицания кружили в паре сантиметров от кожи, безразлично ожидая, когда его бдительность ослабнет. Было в этих клубах что-то от неизбежности смерти, только глубже - равнодушное знание о конечности как таковой. Людей, лис, вселенных, слов - неважно, до всего очередь дойдёт, просто этот мальчик умудрился оступиться, так что его очередь - сейчас. А что с ним случится, его маленькое сознание помыслить не может. Зато хотя бы чувствует эту невозможность и тревожится, уже неплохо. Сонёль слышал, как где-то вдалеке суетятся его друзья. В тот момент он точно мог их так назвать. Был благодарен и чувствовал себя виноватым. Чувствовал, как его приподнимают на подушках и поднимают руку, дают в неё что-то - приоткрывал глаза только затем, чтобы удостовериться, что; и по какой траектории нужно будет его пронести, чтобы попасть в рот - и снова закрывал. Мёртвым удивлением констатировал, что пока ничего не случилось. Не был уверен, что ничего не выронит и вообще сможет жевать и глотать, но всё же приуспел в этом, пусть руки и дрожали. Он был никем этим двоим. И дважды никем куску меха, почти весь день лежавшему рядом и тыкавшемуся в ладони носом. Или нет? Друг - точно, появлялось только что в голове это слово. Снова промелькнуло. Хорошее. Смешно: пока мир вокруг не был забит угольной пылью, он боялся называть такие понятия. Как будто за то, что присвоит этому лису и этому мальчику в своей голове другое определение, его кто-то отругает. Мёнсу, дежуря рядом, в основном смотрел телевизор, передвинув его так, чтобы было видно из этой комнаты. Кажется, каналы не всегда были корейскими. Соджун изредка шелестел страничками, то ли читая, то ли делая какое-то задание в тетради. Чаще просто сидел в тишине. Друг с другом они переговаривались кратко и совсем иногда. Два раза в день пёс исчезал. Зато молчаливая темнота, в которую Сонёль спустился по лестнице в чужом сне, не исчезала никуда. Иногда отступала на время, давая оглядеться по сторонам, но только для того, чтобы вновь накрыть с головой. *** Закат наступал быстрее, чем можно было бы ожидать. Отблеск зашедшего солнца, выглядящий как оранжевое зарево на горизонте, раскрашивал небо чуть ли не в полный спектр. Голова болела страшно. Но виду подавать было нельзя. Вино в бокалах горело в закатных лучах жидким огнём, но к нему никто не притрагивался. Оба собеседника сидели за резным столиком и ждали. Тепло волнами расходилось над морем и окутывало их, отвлекая внимание, а на самом деле стремясь заползти вглубь дома. Всё, впрочем, тому способствовало: двери были открыты нараспашку, а за ними виднелась темнота огромной залы. Джун сдался первым, пригубив из бокала. Стекло ощущалось в руках ужасающе тонким - наверняка дорогущее. Интересно, что будет, если он случайно уронит. - Вкусно? - улыбнулся его визави, даже не поворачиваясь. Рисуется. Зачем это всё? - Не разбираюсь, - честно ответил Джун. - Но неплохо. - Это было по моему рецепту. - Вы знаете технологии виноделия? - Почему бы нет?.. И правда. Почему бы нет. - Смог бы ты сделать, чтобы мне приснилось точно такое же? Джун задумался, заставляя себя расслабиться. Ничего с ним не случится. Пока он нужен здесь - ничего не случится. - Наверное, смог бы, - сказал он. - Желательно изучить его более тщательно. Но не вижу причин, по которым может не получиться. - Я имею в виду, - собеседник, наконец, развернулся. Глаза у него были с узким разрезом, тёмные, как зала за спиной. И в них Соджун ожидал увидеть опасность - но увидел только зрачок, окаймлённый радужкой. Бесстрастный. - Будет ли вино иметь тот же вкус, то же воздействие на организм? - Во сне-то? - Да. - Будет. Как захочу, так и будет, - Джун сдержал горькую усмешку. - Но я не занимаюсь этим. Мне, - он поднял руку, предупреждая вопрос. Стало страшнее, - нельзя вносить в сны других существ что-то своё. Могу увидеть чужой сон и то, что за ним стоит. Могу услышать его и найти почти в любой точке мира. Но сам я вмешиваться не буду. - А если наоборот? Ты сам пьёшь во сне вино, и... - Нет, - Соджун покачал головой. - Это тоже моё воздействие. Я не стану воздействовать на чужое сновидение. И я не стану помещать никого в своё. Это конечный ответ. - Много достают? - Сонгю - а это был он - вдруг сочувственно улыбнулся. - Бывает. - Почему же такие запреты? - Были случаи, - Джун бесстрастно пожал плечами. - Больше не будет. Как я уже сказал, - он повысил голос, - это конечный ответ. Спасибо большое за приглашение и за вино, было очень приятно с вами встретиться. Он встал и поклонился, стараясь держаться прохладно и достойно. Заходящее солнце слепило глаза и давило на виски, добавляя к головной боли новые нотки. На такси денег, скорее всего, не хватит. Сколько было до ближайшей автобусной остановки, часа два пешком? Если повезёт. Но - если надо, то надо. - А если у тебя будет гарантия, что случай не произойдёт? - голос Сонгю буквально ударил его в спину. Звучал он... весело? Да, именно весело. Пусть смеётся сколько хочет. - Такой гарантии, - Соджун, в тон ему, усмехаясь, обернулся, - дать никто и никогда не сможет. Разве что у вас в рукаве не припрятан какой-нибудь древний сновидец, в чём я очень сомневаюсь. Боль пульсировала, будто играя сама с собой: с затылка на правый висок, обратно, на левый. Затем заливала всё цветным звенящим маревом. Зря он сюда приехал, ох зря. Самоуверенность лис иногда могла перещеголять самоуверенность некоторых людей - но, как правило, лисы хорошо знали границы своих возможностей. Зарываться могли совсем молодые - или же слишком старые, потихоньку сходящие с ума. Сонгю, насколько он знал, не был ни тем ни другим. Пусть этому знанию и нельзя было доверять. Знал он Сонгю не по имени и не по внешности - это было бы смешно. Значение имел только почерк, который в некоторых вещах подделать было сложно. - Уважаемый Ан Соджун, - Ким звучал серьёзно. Кроме того, он перешёл на формальный стиль, заставив Джуна нахмуриться, - я рад, что ваше серьёзное отношение к делу - не пустые россказни. Это внушает доверие, - он мягко улыбнулся, и сердце сновидца затрепетало от ощущения чужой уверенности. - Кроме того, я слышал ваши слова о том, что вмешательство - прерогатива лис. Джун вздрогнул, уже не думая о том, что выдаёт себя. Он говорил эти слова ровно одному человеку. Сколько лет назад это было? - Не совсем так, - сказал он. - От кого вы это слышали? Он знал ответ, разумеется, знал. Но, может быть, тот, кому он тогда доверился, рассказал ещё кому, а этот ещё кто... Лис улыбнулся совсем солнечно, преображаясь в эквивалент доброго родственника. Нет, не возьмёшь. - Вам же знакомо имя Ли Сонёля? - вкрадчиво поинтересовался Сонгю. Соджун на мгновение прикрыл глаза, принимая удар. Значит, всё же Сонёль. Даже если лис лжёт - откуда-то он о Сонёле знал. Провокация? - Конечно. И можете говорить неформально, я всё-таки младше, - Джун отстранённо поклонился. - Я проверял его как-то. Но уж вам-то должно быть прекрасно известно, что он никакой опасности не представляет, и что к сновидению... - Что вы, Сонёль мой хороший друг, - глаза лиса лучились какой-то скрытой нежностью, будто упоминание Ли было ему приятно. - И по его инициативе мы с вами в любом случае встретились бы позже. Более того, я знаю, что случилось с ним по вашей вине - прошу простить, что говорю об этом так прямо. - Что с ним? - Джун сделал шаг вперёд. Сонгю пожал плечами. - Сейчас всё в порядке. У нас есть общее дело, ради которого он и предложил обратиться к вам, господин Ан Соджун. - Почему же тогда не связался сам? - Я хотел увидеть вас лично. Это прихоть. Сонёль не знает, что мы встретились, - он снова улыбнулся. - Сядете? Джун, стараясь пересилить тупое давление в голове, медленно присел, мрачно смотря на Сонгю. - Вы же понимаете, что ваши фокусы на меня не действуют? - тихо спросил он. - Понимаю, - лис склонил голову. - Иначе бы нас здесь было трое. Точно провокация. Но почему так поздно? Почему не тогда, когда Сонёль был в сотню раз беззащитнее? Или же эта провокация направлена против них обоих? Или может быть, этот Сонгю и сам не вполне чист на руку? - Человек познаёт видимое, сновидец - невидимое, - голос Соджуна звучал глухо. - Лиса воздействует, но не познаёт. Источник - лисья кровь, задыхающаяся в чужой - даёт силу и чувствует, но познавать и воздействовать не может. Дух же суть является. Тогда я сказал так. - Прошу прощения. - Так к чему это было? - Вмешательство - прерогатива лис, а не сновидцев - вот что я хотел сказать. Здесь вы всё говорите верно. Но если есть человек, который сумел стать для тех и для других более, чем равным... что немаловажно: тот, кто уже пережил вмешательство сновидца... мне кажется, в таком случае ваши слова о гарантии можно считать поспешными. Джун усмехнулся и вновь взял в руки вино. - Вам, господин Ким Сонгю, придётся объяснить, почему вы решили встретиться со мной без человека, которым аргументируете, - сказал он тоскливо. - Сейчас я не могу вас прочесть, а вы не можете на меня повлиять: мы можем нести друг другу любую околесицу. Но если вы хотите, чтобы я поступался своими принципами и снова подвергал кого-то опасности, вам придётся быть честным. Пять лет назад, подумал Соджун. Пять лет назад Сонёль подарил ему плеер, заглушавший информационный фон. Очень часто устройство хотелось ударить об асфальт, да посильнее - так, чтобы серебристые детальки брызнули в разные стороны. Когда оно включалось, Джун чувствовал себя не просто беззащитным: он чувствовал, как чужие пальцы ощупывают его под снимаемой кожей: но сильные ли это пальцы врача или же просто грубые - убийцы, он не понимал. Может, вообще случайные - прохожего. Привыкший видеть чуть больше и не способный с этим справиться, чувствующий, как информационный поток становится обоюдоострым и режет лишним знанием его и окружающих, он пришёл за помощью. Люди старались его избегать или же вели себя враждебно. Лисы дали возможность приносить пользу и ощущение относительной безопасности - но не понимание. Между тем свои сны выходили из-под контроля, чужие же отказывались отпускать - и когда это случится, предугадать было невозможно. Он чувствовал чужие страсти и беспокойства, как резкий одеколон спутника в тесном лифте. Чувствовал векторы чужих направлений, сбивающих его собственные. Боролся с пересыхающим от присутствия духов горлом. Сновидцев - таких же - он не знал, да и не ощущал. Но когда прочёл данное ему досье Сонёля, вдруг почувствовал, как в груди чиркнуло, высекая слабенькую, глупую, но всё-таки искорку надежды. И не придумал ничего лучше, чем сказать об этом прямо. А источник надежды вдруг не стал его прогонять. В плеере - самом меньшем, что Сонёль мог предложить на тот момент - было не лучше, чем без него. Если у тебя раздёрганы нервы и ты живёшь рядом с железной дорогой, поезд с которой время от времени сходит с рельс, ты будешь инстинтивно бояться любого шума. Но если его резко заменить на тишину, станет ещё страшнее. Соджун не разбил приборчик по нескольким причинам: он зашёл слишком далеко, ему было жаль чужого труда, и, что самое главное, он хотел доказать себе, что сможет. Слишком противно было бы на фоне Сонёля, который, как ему тогда казалось, мог комбинацией из пары клавиш возвести или разрушить небоскрёб (хотя когда-то был беспомощней щенка, как говорил старый Мун), оказаться слабее. Сейчас он мысленно благодарил себя за то, что сдержался. И постепенно - слишком медленно, но всё же - научился слышать в полной тишине звуки. Сонгю, надо отдать ему должное, в данный момент был практически нечитаем. То, что он показывал, было не более, чем маской, типичной лисьей игрой, которая проявляется даже без желания владельца. Но практически - не равно полностью. Джун отпил из бокала, скептически отсекая в себе нахальные предположения о том, что сможет хоть немного понять лиса. Он просто попался. Но уйти отсюда после того, как услышал имя Ли Сонёля, он уже не мог. Вино ожидаемо было вкуса солнца. - Более того, вы должны понимать, что я вполне могу проинформировать о нашей встрече... - О, не беспокойтесь, господин Ан, - Сонгю рассмеялся. - Поверьте, такого желания у вас точно не возникнет. *** Ближе к вечеру Сонёль сказал, что пойдёт прогуляться, на что друг, пытавшийся сосредоточиться на книге, ответил рассеянным кивком. Погода стояла пасмурная, но выйти было физически необходимо - программист чувствовал себя псом, которого не выгуливали неделю. Тело отчаянно требовало движения и свежего воздуха. То, что надвигалась гроза, его не пугало - он точно знал, что грозы всё же не будет. Небо наливалось серостью с жёлтым оттенком. Желтеющие листья боязливо перекатывались под порывами ветра. Улицы были пусты, за исключением одиноких регулировщиков на больших дорогах - но Сонёль подозревал, что там, куда он хотел сходить, народ ошивался даже в такую погоду. Приезжие стекались к мосту Сонджук, будто на нём был установлен магнит. Древние каменные столбы и перегородки, забравшие часть перехода через мутную речушку. Мёртво-серые, безразлично холодные в окружающем царстве зелени. По легенде, под дождём столбы должны были окраситься в красный, напоминая о пролитой здесь крови королевского советника. Но Сонёль знал, что дождь сегодня не пойдёт. Людей манит кровь, думал он, бредя по парковой тропинке в сторону знаменитых камней. Но ведь он и сам пришёл именно сюда. Он пришёл, а все дела остались там, в маленьком ханоке среди сотни таких же, ютящихся вокруг руин. Мог бы затеряться на плоских улицах, на тротуарах которых появлялось яркое, осязаемое чувство близости неба - согласно этому чувству они были плоскими, даже если улица состояла из высоток. Будто сама земля здесь намного лучше помнила город до застройки, и он эту память ощущал. Мог бы подняться в предгорья и дальше, но Сонёль поймал себя на мысли, что вряд ли в ближайшие лет десять вообще подойдет к горам. Учитывая все места его нахождения и общий рельеф страны, это было сложновато, но он собирался постараться. Горы и покрывавшая их растительность любой высоты внушали смутную тревогу. Вокруг моста и правда сгрудилась небольшая толпа. Люди переговаривались между собой, фотографировали, переговаривались с фотоаппаратами. Время от времени поглядывали на небо, всё ожидая, когда же наконец явится оттуда обличающая вода. Не явится, можете не ждать. Сонёль прислонился к столбу, заканчивавшемуся чуть выше его пояса, и вгляделся в огороженные камнем квадраты. Один взмах молота - и камни обретают известность. Один росчерк меча - и во дворце толпа туристов. Один телефонный звонок - в подходящее время подходящему человеку - и доминошки развязанных рук падают друг на друга. Люди уже обращаются к людям как к научному материалу, пока горят свечи из чужого жира. Дальше, затем: меняют людям агрегатное состояние, распыляя их ураном или плутонием в облака. Натравливают друг на друга. Но стоит только дунуть, когда доминошки обходят круг - и они падают на тех, кто их запустил. Костяным прямоугольникам с точками без разницы, на кого падать - было бы воздействие. Этот телефонный звонок снился ему не раз и не два. И иногда Сонёль жалел, что он видит только родителей: их контактное лицо был заместитель секретаря, не самая крупная фигура. А увидеть хотелось и остальных - чтобы довести историю до конца, точно должны были быть и остальные. Должен был быть кто-то, повлиявший на властного человека с заместительской стены. И кто-то, подливший масла в огонь старой ненависти. Кто-то, сделавший эту ненависть не просто бессильной злобой используемых, а реальным оружием. Однако Сонёлю снился только телефонный звонок, и в этих картинах было что-то болезненно приятное. Стражи предотвращают то, что может затронуть лис. Когда люди выходят за рамки понятия человека, внешнее воздействие однозначно. Только вот искать его источники лисам тяжело - а потому растянулась процедура до отвратительного, на несколько десятков лет. Но дело было завершено, и память о нём в массах тщательно скорректирована. И если ребёнок, слишком непричастный, чтобы пускать его в расход, начинает задавать вопросы о том, чего помнить не должен, эти вопросы можно сделать безобидными. Теми, которые не повлекут за собой никакого действия. Как когда-то объяснил Сонгю, скорее всего, памятливый мальчик был чьей-то ошибкой. Тогда было много паники и много молодых лис, толком не осознающих, как правильно направить свои силы. Собственно, чаша, сейчас хранящаяся во дворце и запертая от всех, на тот момент не высыхала от ритуального вина. Скорее всего. Говорить с уверенностью можно будет только когда они добьются своего. О ногу Сонёля в районе лодыжки настойчиво потёрлись, и тот удивлённо опустил взгляд, отвлекаясь от невесёлых размышлений. Между ботинок курсировала, обтирая об кожу мягкую и грязную шерсть, белая кошка. Ёль присел, почесывая её за ухом, и кошка ткнулась ему в ладонь, вжимаясь крохотным черепом и требуя ласки. - Ты кто, маленькая? - спросил он. Животное муркнуло и отрывисто мяукнуло, наивно глядя на него голубыми глазами. Сердце тронуло ощущение знакомости момента - но откуда? - Оооу, - протянул парень, поглаживая зверька от лба к сильной шее. - Ну брось. Ответом ему было ещё одно высокое рокочущее "мяу" - и кошка размурчалась, превращаясь в маленький двигатель под тонкой шкуркой. Сонёль улыбнулся ей, словно животное могло понять, и печально подумал, что решение оставить все датчики и панели в ханоке было сомнительной идеей. Был, конечно, ещё нож, безобидно лежащий точно по одному из внутренних швов куртки, но от одной мысли о нём слегка мутило. Ёль начинал подозревать, что кошка - просто чей-то облик, но вот Сонгю ли? В Кэсоне, когда он смотрел карту, было ещё около пяти лис. А может быть, у него паранойя. Что много вероятнее, подумал Сонёль. Туристы с их фотоаппаратами явно не забивают себе голову такими мыслями. Радуются, что их пустили к мосту. Кошка и кошка, к чему множить сущности? Прелесть, умница, пушистая - словно это было её заслугой. После очередного "мярр" зверёк выскользнул из-под мужских пальцев и деловито потрусил через мост. Затем остановился и оглянулся на Сонёля. Вот попробуй пойми, хочет ли она, чтобы тот её накормил, или напротив, показать добычу. Или - не ему отрицать, что так может быть - дорогу. Парень выпрямился и сообщил кошке, что та может идти. Если и правда зверь, то хотя бы интонацию должна понять. В ответ ему требовательно мяукнули. - Вот возьму и не пойду, - возмутился Сонёль. Что он терял таким образом? Ничего, кроме возможности нарваться на неприятности. Неприятностей он ждал с самого прибытия в Кэсон. Он ведь кто? Осаженный однажды наглый мальчишка, ворующий и улучшающий чужие способности, лезущий к закрытому хранилищу. Сонгю-то, как ни странно, сохранял репутацию благообразную и славился исключительно врачебными талантами. А по своей ли воле он пошёл в парк? Лис не может направить чужие желания напрямую, но, предположим, на столе в ханоке валялся буклетик именно про мост Сонджук и комплекс рядом; кроссовки износились, отбивая желания идти к парку с основателем местного государства; какие-то дороги были перекрыты... Больно своевременно. Сонёль придумал, как попасть во дворец, и тут же ему захотелось отдохнуть от монитора и от Сонгю. От мыслей о грядущей встрече с Джуном, с которым чёрт знает сколько не виделись. Хотят его проверить или же завершить начатое в детстве? Мол, погулять тебе дали, а вот в сокровищницы лезть не дадим, разгулялся. Слишком своевременно. Не пойдёт он никуда. Кошка не двигалась с места, вопросительно глядя на него. Затем отошла на пару шагов и снова призывно мяукнула. Иди, глупый человек, ты что? Иди, я же прошу. Сонёль отвёл взгляд, пытаясь дышать глубже. Стараясь внушить бешено колотящемуся сердцу, что это просто комок меха, а если и нет, то слишком недостаточный, чтобы сдвинуть его с места. Всегда он шёл навстречу предложениям - а вот к этому не пойдёт. Нет. В груди тянуще ныло. Он вцепился в каменные перила пальцами. До остальной его техники - несколько километров. А без неё - раз не хочет поднимать на зверя руку - грош цена жалкому зарвавшемуся недочеловечку Нет, сказано тебе. - Молодой человек, простите, вы не могли бы сфотографировать нас на фоне моста? Сонёль едва не подскочил. Рядом с ним, оказывается, стояла пожилая пара в костюмчиках цвета хаки и смешных белых шапочках. - Простите пожалуйста, молодой человек! - тут же рассыпалась женщина. - Мы не думали вас пугать. - Нет, нет, - проснулся Сонёль. - Всё в порядке, правда. Сфотографировать, да? - Да, будьте так добры, - она вложила пластиковый паралеллипипед фотоаппарата ему в руку, удивив непривычной мягкостью стареющей кожи. - Чтобы было видно нас, мост и вот эту замечательную пагоду, - женщина протянула руку в сторону виднеющейся острой крыши. - Вот здесь нажимать. - Хорошо, сейчас снимем, - Сонёль лучисто улыбнулся. - Раз...два...кимчиии! Отошедшие старички, стоявшие, приобнявшись, замерли, несильно растянув губы. Зато глаза были тёплые-тёплые. - Пожалуйста, - Ёль поклонился и отдал фотоаппарат обратно. - Вот спасибо вам! - вдруг среагировал старичок. - Спасибо, молодой человек, отличного вам дня! - Берегите себя, - протянул Сонёль, которому земная фактура момента мгновенно подняла настроение. - Спасибо, Сонёль-а, - сказала женщина. Тот ещё раз склонился, не убирая с губ улыбки. И вдруг осознал сказанное - сердце сдавило, увлажняя глаза пониманием. Сонгю? Местные? Или кто-то из тех, кого он не видел полжизни? Но кто?! Пожилая пара исчезла, будто нырнув окунями в реку. Как исчезла и кошка. Сонёль жалел, что дождя не будет, жалел больше всего на этом белом свете.