architect of love

Почему бы его титулованным предкам не оставить его в покое? Говорят: «в семье не без урода», а он, похоже, именно тот, кто бросает тень позора на гордое имя де Бурбонов. Ну и что с того, что к своим двадцати годам Филипп еще не определился? Он же не старая дева, срочно нуждающаяся в дефлорации, супруге и наследниках. Сперва ему подсовывали девушек из высшего общества, светских львиц, в сущности своей тех еще сучек, чтобы те сделали из мальчика настоящего мужчину. Чтобы направили того натуральным курсом, по которому с успехом пошел его братец Луи. Старшие де Бурбоны вынуждены были признать, что за последний год их младший отпрыск мягко и не очень послал всех предложенных ему пассий, заявив таким образом, что голубая у него не только кровь. Это бывает. Это скоро пройдет. Филипп перебесится, ему это нужно. Ну кто в молодости не пробовал запретных плодов и излишеств? Чтобы потомок знатного рода не шлялся по улице Сен-Дени, не посещал тамошних дешевых притонов и не дай бог подцепил там какую-нибудь заразу, в их фамильное поместье на все лето был приглашен их дальний родственник – Филипп де Лоррен-Арманьяк. Молодой де Бурбон солгал бы утверждая, что блондин не произвел на него должного впечатления. Красив, начитан, неотразим, соблазнителен. Со вкусом одевается, лихо водит спортивный кабриолет, мастерски играет в азартные игры и большой теннис. А как своеобразно, спустя несколько дней, этот эксцентричный юноша предложил ему сыграть партию. Он то лукаво, то решительно преследует Филиппа, словно торнадо ворвавшись в его размеренную жизнь, смело разделяя предпочтения и взгляды голубоглазого брюнета. Не успел де Бурбон оглянуться, как спустя неделю был пойман и зажат в одном из альковов поместья. Зацелован до одури, почти до асфиксии, измят пальцами и руками до синяков и реберного хруста, а затем высосан досуха умелым ртом. Несмотря на молодость, у де Лоррена был весьма богатый сексуальный опыт. Словно его с малолетства натаскивали ассы древнейшей профессии: от элитных куртизанок до самых распоследних портовых шлюх. Будто он уже родился таким соблазнительным, раскованным, беспринципным, любвеобильным. Его тезка вызывал в Филиппе разные чувства. Он восхищался и был благодарен ему за то, что тот следовал за ним буквально повсюду, будь то выставки нашумевших фотографов, красочные бутики Парижа или гей-клубы. Он мог с точностью знатока мод посоветовать де Бурбону, каким аксессуаром или элементом одежды дополнить свой экстравагантный наряд. Де Лоррен абсолютно спокойно воспринял желание Филиппа иногда выглядеть и одеваться, как женщина и восторженно наблюдал, как тот сидит у зеркала и наносит макияж. Однажды, он даже выхватил из рук Филиппа алую помаду, и сам нанес ее ему на губы, придавая образу роковой красотки последний штрих. – Тебе говорили, насколько ты восхитительна? – томно интересовался блондин, не торопясь убирать ладонь с напудренных скул. В такие минуты Филипп ни в чем не был уверен. А еще, помимо всего прочего, де Бурбон испытывал долю раздражения и злости, как на де Лоррена, так и на себя самого. Филипп был возмущен тем фактом, что блондин стал позволять себе излишнюю фамильярность: в присутствии его родственников панибратски обнимать за плечи, хлопать по ягодицам, называя коротким «Фи». Будучи уверенным, что появление его в доме не обошлось без семейного совета, на который младшего де Бурбона, увы, не пригласили, Филипп, в пику всем присутствующим, с удовольствием ему подыгрывал, отвечая той же монетой. А еще он в тайне злился на то, что так быстро привык к обществу де Лоррена. Буквально прикипел к нему, ощущая его влияние везде, чувствуя, как неповторимый и изысканный аромат его тела въелся ему под кожу, замечая, как образ блондина, со слегка надменной улыбкой, отпечатался на оборотной стороне век. Филипп начинает безмолвно ненавидеть себя и его когда в одну из ночей тихо просит де Лоррена: – Останься. Когда почти тут же засыпает после жаркого секса в его объятиях и сладко спит до самого утра, словно младенец. Когда желает повторения этой ночи и всех, что еще будут в обществе этого повесы. И так продолжается изо дня в день. В душе де Бурбона больше нет ненависти и злобы, лишь удовлетворение, привязанность и что-то отдаленно напоминающее любовь, возможно в самом ее зародыше. Он счастлив. Он ловит себя на том, что часто и искренне улыбается и ведет себя естественно, позволяя сидящему внутри чертенку с нетрадиционной сексуальной ориентацией все чаще выпрыгивать из табакерки. Вот бы это лето никогда не кончалось. Блуждая по длинным коридорам и комнатам поместья в поисках своего близкого друга, Филипп находит его в рабочем кабинете отца стоящим пред ясные очи главы семейства – де Бурбона-старшего. – Вы с треском провалили свою миссию, де Лоррен! Вам было велено пресекать подобные причуды моего сына, а не культивировать их, превращая мой дом в Содом и Гоморру! Я, кажется, обещал вам вознаграждение?! – пренебрежительно поинтересовался отец семейства. – Что вы, месье, – нагло улыбнувшись, возразил Филипп де Лоррен, заметив де Бурбона-младшего подпирающим плечом резной косяк. – Я спал с вашим сыном абсолютно бесплатно. Моn cher ami, твой папá чуть не разбил мне сердце, – в своей манере молвил блондин, обратившись к своему любовнику. – Вон отсюда, наглец! – негодующе выпалил Бурбон-старший, указывая перстом в сторону выхода. – Он останется! – коротко заявляет Филипп, заходя в отцовский кабинет. – По какому праву?! Это, в конце концов, непристойно! – Я так хочу! – отрезает юноша, подходя к де Лоррену и беря его под руку. – Я слышал на Монмартре идут гастроли театра «Кабуки», – как ни в чем не бывало мурлычет блондин, шествуя вместе со своим любимым Фи к выходу. – Там все женские роли исполняют мужчины. Пойдем? – Отличная идея, – поддержал его де Бурбон, оглядываясь на красного, как рак отца. – Не жди нас к ужину и завтраку, папá. И можешь не волноваться о моей пристойности. Мы снимем с де Лорреном пентхаус в самом престижном отеле Парижа и славно потрахаемся.