architect of love

Горло уже саднит от непрерывного крика, ногти стерты до крови, а тело превратилось в сплошной пульсирующий нерв, готовый порваться от натуги. Потому что все попытки Айзека выбраться из тесной морозильной камеры тщетны. Бесполезно взывать к гуманности монстра, обрекшего сына на такие страдания. И уже не голос, а душевный вопль вырывается из груди вместе с протяжным стоном, и Лейхи понимает, что и он будет подобен гласу вопиющего в пустыне. «Отец, пожалуйста! Выпусти меня, прошу!» Никто его не услышит. Разве что… «Кто здесь?! – звучит в голове Айзека. – Пожалуйста, отзовитесь! Я так одинок!» Несмотря на духоту, спину Лейхи прошивает леденящий холод. Он затихает в темной тесной камере, пытаясь прислушаться к себе. Возможно, он бредит, сказал это вслух или у него уже галлюцинации. Айзек несколько раз хлопает ладонью по лбу, трясет головой, но голос не утихает. Ну вот, кажется, отец довел его до дурки. Такое ведь бывает после затрещин, сотрясения мозга, когда человек испытывает стресс и страх за свою жизнь в момент удушья. И у него может вполне произойти сдвиг по фазе, открыться определенные способности, например, как у людей умеющих читать мысли и видеть ауру. Должно быть ему показалось. Но нет, вот он голос, твердящий об одиночестве. Знакомый голос принадлежащий… Не может быть! Джексону Уиттмору, соседу живущему напротив. Парню из самой богатой семьи в Бейкон Хиллс, который ходит в ту же школу что и Айзек и сидит с ним за одной партой на уроках химии. Чтобы реже попадать под горячую руку отца, Лейхи старается быть прилежным на уроках, аккуратным и хозяйственным дома. Более того, он взял ночные смены сторожа на кладбище. Там, по крайней мере, гробовая тишина, не мешающая сосредоточиться на работе. Способность Айзека слышать голоса, считывать мысли и ощущать душевные откровения никуда не делась. В особенности эта странная связь с Уиттмором. Айзек часто проходит мимо его дома, возвращаясь с ночной смены, и слышит душевные метания Джексона, хотя знает, что тот уже третий сон видит. «Я не должен здесь находиться! Это не моя семья и не тот дом, в котором я должен был жить! Я одинок, как никогда!» Все в городе знают, что Джексон приемный сын четы Уиттмор. Бытует мнение, что дети сами, еще на небесах, выбирают своих будущих родителей, которые даже еще не познакомились в реальности. А что же Айзек? Он так любил жизнь, так торопился вновь реинкарнировать, что поспешил выбрать такого вот отца? Зато мама любила его за двоих, и Айзек очень сожалел, что она так рано оставила его одного. Окна скромной комнаты Лейхи выходили на роскошные апартаменты Джексона, и Айзек часто был невольным свидетелем того, как Уиттмор стоял перед зеркалом, любуясь своим отражением. Как разговаривал с ним, прослеживал подушечками пальцев контуры, играя лицом и мышцами божественного тела. – Свет мой зеркальце скажи, – криво улыбаясь этому неприкрытому нарциссизму, саркастически цедил Айзек. – Джекс, приятель, ты так себя превозносишь, что хотел бы трахнуть, если бы смог. Но такие мысли посещали Лейхи раньше. Теперь же он умел читать между строк и видеть истинную картину происходящего. Пока тот занимался самолюбованием, душа Уиттмора фантомно повторявшая контуры его тела, пыталась всмотреться в зеркало и найти там малейший нюанс, каплю отличия от единственного оригинала, толику присутствия чего-то еще. Айзек представлял эту душу чахнущим растением, высаженным в неподходящую почву и ограниченным хрустальным колпаком, пропускающим тепло и свет. Но не позволяющим цветку источать свой природный аромат просто так. Цветок не для всех, лишь для избранных. «Я так одинок!» Лейхи все чаще хотелось ответить на этот безмолвный зов. Вот бы оказаться на обратной стороне зеркала, разбить его одним мощным ударом, коснувшись кровавыми костяшками пальцев настоящего Джексона. Вот так, в один из дней Айзек и оказался на пороге дома Уиттмора, чему тот был несказанно удивлен. – Лейхи?! Что ты здесь забыл?! – Пришел на крик твоей души. – Не понял?! Когда это я тебя звал?! – удивился Джексон, пропуская одноклассника в прихожую. – Невербально. Просто ты слишком громко думаешь. Почему-то сейчас не хочется церемоний. Возможно, Лейхи стал уставать от душевных излияний Уиттмора, происходящих без его ведома. Нужно как-то помочь или хотя бы поставить в известность, что он, вот такой чокнутый, желает поведать Джексону о метаниях его второго «Я». Вкратце рассказав о появившемся «даре» Айзек, глядя Уиттмору в глаза, сообщает, что ему ведомы истинные желания его души, проявляющиеся во снах. Постепенно взгляд Джексона из скептического превращается в удивленный, а затем в прихеревший. Он никому не рассказывал о своих странных сновидениях, а Лейхи так подробно и уверенно говорил о деталях, словно видел их сам. – Так ты у нас теперь Профессором Х (Икс) заделался? Чарльзом Ксавьером? Тащишься по комиксам или «Людей Х» насмотрелся? – в своей привычной манере интересуется Джексон, одев на лицо маску иронии. – А можешь прямо сейчас сказать, о чем я думаю, умник? – Я думаю, что ты одинок и нуждаешься в друзьях, – терпеливо ответил Айзек, пропуская колкость мимо ушей. – Если бы твои настоящие родители не попали бы в аварию, а ты не оказался в этой дорогой упаковке, – добавил Лейхи, показав жестом тот богатый склеп, в котором жил Джексон, – ты был бы совершенно другим человеком. Менее эгоистичным и самовлюбленным. – У меня состоятельные родители и я доволен тем, что имею! – встал на защиту интересов семьи Уиттмор, почувствовав, как голос слегка дрогнул. – А другая часть тебя говорит мне, что это ложь, – ответил Айзек, собираясь уходить. – Я скорее поверю ей, или тому, что мне нужно чем-нибудь заткнуть уши и держаться от тебя подальше. И я не свихнулся, иначе, как объяснить, откуда я знаю про твои сны? Все чего я хочу, чтобы твоя душа, совесть, внутренне «Я» или что у тебя там, просто заткнулись и оставили меня в покое. – Постой, Лейхи, – лихорадочно молвил Джексон, преграждая тому путь к выходу, – ты смог бы подружиться с таким, как я? Не сразу, в перспективе? – поспешно добавил он, заглянув в удивленные глаза цвета лазури. – В этой жизни, Уиттмор, нет ничего невозможного. Нужно только время. *** Подпирая спиной стенку класса и вгрызаясь в сочное яблоко, Джексон сверлил взглядом сосредоточенного на химических формулах Айзека и язвительно улыбался. «Ну что, Кудряшка, проведем сегодняшнюю ночь у меня дома? А то все в будке кладбищенского сторожа. Ты оседлаешь мои бедра, будешь стонать, и извиваться, как сучка, а потом попросишь меня сделать так, как ты любишь. Быстро. Жестко. Глубоко. Ты слышишь меня, я знаю». Лейхи в легком раздражении отрывается от конспектов, вперив напряженно-сосредоточенный взгляд в пространство, концентрируясь на самом Джексоне. Спустя несколько мгновений, словно по команде, со своего места срывается Стилински и, проходя мимо школьного красавчика, с саркастической миной замечает: – Улетное платье, Уиттмор. К Хеллоуину готовишься? Смотри, не подавись. Джексон с набитым яблоком ртом моментально меняется в лице, не успевая достойно ответить на пранк. Он мигом подлетает к парте Лейхи, плюхаясь задом на учебники. – Твоего ума дело, телепат хренов?! – возмущенно спрашивает Джексон, глядя на довольного Айзека. – Я же тебе говорил: кончай меня донимать своими фривольными мыслями, когда мы в школе. Вот мне и пришлось создать в головах всего класса иллюзию тебя в образе Мерилин Монро, жующую теннисный мячик. – Правда?! – Нет, конечно. Просто заранее попросил Стайлза пройти мимо и сказать что-то подобное. И если ты со своим внутренним «Я» не научитесь затыкаться, я всерьез подумаю над усовершенствованием своих возможностей.