architect of love

– Как успехи, мисс Тюринг? – Сложно, но я пытаюсь. Создание кластера забирает много сил и энергии. Мне удалось пока найти и связать только двоих. – Нужно больше, Анджелика. Минимум восемь и разнополых. Проект на стадии эксперимента, так что… *** Должно быть, Горски сходит с ума, или это результат кропотливой работы в полицейском участке без соответствующего отдыха. Сперва этот странный сон про женщину в белом халате с кучей проводов, подключенных к голове. Потом он, словно глядя ее глазами, за считанные секунды совершает головокружительный полет сквозь пространство, оказываясь в незнакомом ему месте. Уилл понимает, что пребывает в ласковых объятиях Морфея, но его сновидение такое реальное, что Горски может различить мельчайшие подробности и даже почувствовать запахи. Он видит себя в комнате обставленной по спартански, просторной с минимумом мебели. Здесь пахнет порохом, водкой и… недавним сексом. Посреди расстеленной двуспальной кровати лежит голый парень и так же сладко храпит, как и сам Уилл. «Эй, приятель, – хочет спросить Горски, – что ты забыл в моем сне?» Вместо этого, он зависает над незнакомым блондином, на секунду зажимая том нос пальцами. Горски готов поклясться, что в тот самый миг почувствовал нехватку кислорода сам. – Какого хера?! – звучит в унисон, после чего незнакомец ловко выхватывает из-под подушки ствол, направляя его в пустое пространство. – Кто здесь?! Вольфганг окончательно просыпается, делая глубокий вдох. Ноздри слегка щекочет чужой шлейф геля для душа, стойкий мужской запах, отмечает Богданов, и создается такое впечатление, что еще миг назад его тело находилось в чужой квартире, в абсолютно другой обстановке. Даже его глаза успели запечатлеть широкое окно с чем-то светящимся. – Бред какой-то, – бурчит Уилл, пытаясь ладонью прогнать остатки сна. Дальше-больше. Незнакомый блондин продолжает его преследовать уже не во сне, а наяву, и тут впору призадуматься над своим душевным состоянием или окружающим миром. Будто Горски в какой-то гребаной игре или является участником телешоу «Бегущий человек», где он объект, вокруг которого хаотично, урывками меняется картинка и усложняется маршрут. Самая обыкновенная утренняя пробежка вдруг превратилась в побег с преследованием и стрельбой. Вот Горски бежит трусцой по парковой аллее Чикаго, а вот уже вихрем проносится по незнакомым кварталам, ощущая свист пуль у виска. Вместо плеера в руке вдруг оказывается пушка и вовсе не его табельное оружие, и Уилл лихорадочно оглядывается, не зная, что с ним делать. – Что за нахрен?! – удивленно кидает Вольфганг, направляя в сторону предполагаемого противника чужой безобидный плеер. Он вроде бы с утра не пил, а более тяжелым не увлекается. Почему его так штырит и швыряет то в вымысел, то в реальность. Почему он видит себя в спортивном костюме, пробегающим по безлюдной аллее? Вроде он здесь и где-то еще. «Наверное, нужно позвонить на работу и попросить отгул, а еще лучше отпуск» – мысленно твердит себе Горски, слыша в голове встречное предложение: «Булки поджал, идиот! О каком отпуске шепчешь! Тебя сейчас пришьют, а ты совсем раскис, размазня! Урвал такой куш и расслабился?!» Оба с переменным успехом добираются до своих жилищ. Сбрасывая на ходу верхнюю одежду, направляются каждый в свою ванную, собираясь принять отрезвляющий душ. Нужно остыть и всерьез поразмыслить о том, что с ними произошло. С их головой, сознанием, чувствами после того странного сна, связанного с загадочной женщиной по имени Анджелика Тюринг. Оба проходят мимо зеркала и, случайно бросив взгляд, отскакивают от него как испуганные зайцы. – Какого?! – полагая, что это чья-то злая шутка, восклицают Горски и Богданов, касаясь твердой поверхности зеркал и видя в них не свои физиономии. – Этого не может быть! Неужели клиника?! – охреневает Вольф, понимая, что зеркало плоское и висит на обыкновенной стенке, куда бы такой парень никак бы не втиснулся. – Ты воображение, проекция из моей головы! Ты не можешь быть настоящим! – Почему я тебя вижу?! Как ты там очутился?! Ты кто?! – спрашивает Горски, совершая те же мысленные манипуляции с зеркалом. Надо было видеть, как два полуголых парня выясняли отношения, стоя у своих зеркал с перекошенными лицами. Выяснилось, что они не сошли с ума, а произошла какая-то магическая хрень, связавшая их вместе. Не их телесные оболочки, а чувства, ощущения, мысли. Выяснилось, что один живет в Чикаго, а другой в Берлине и что у них совпадает дата рождения, возможно, даже время. – Так ты коп? – улыбаясь, поинтересовался Вольф. – А ты вор? – в тон ему ответил Уилл. – Поймай меня, если сможешь, – обронил Богданов, исчезая с поверхности зеркала. – Эй, куда?! – почти разочарованно восклицает Уилл, вновь глядя на свое отражение. Оба со временем понимают, что могут видеть, слышать и осязать друг друга лишь урывками, в самый неподходящий момент. Будто чему-то не хватает энергии, чтобы законнектить их на более длительное время. Потому оба дорожат этими мгновениями, ожидают их как чуда, желая лучше узнать друг друга. И получается это так душевно, откровенно, доверительно, будто общаешься с кем-то родным, близким, знающим тебя, как облупленного. Пусть между ними тысячи миль и они никогда не видели друг друга раньше сейчас они рядом. Ощущают тепло, поддержку и расположение. Оказывается у обоих проблемные отцы: Горски-старший почти беспробудно пьет, а Богданов-старший давно гниет в земле, убитый самим Вольфгангом за жестокость к нему и матери. – Осуждаешь? – тихо спрашивает Вольф, глядя в глаза Уиллу. – Нет, – спокойно отвечает тот, собственным нутром чувствуя боль Богданова. – Иди сюда, – выдыхает тот, желая просто обнять. Горски оказывается совсем близко, ощущая кожей сбитое дыхание. Желание быть еще ближе возникает у обоих почти одновременно. Глаза в глаза, губы в губы, крепко прижимая к себе и лишая кислорода. Они чувствуют себя одним целым, не в силах сейчас сказать, где начинается один и заканчивается другой. Утомленные и пресыщенные друг другом Уилл и Вольф засыпают вместе, не придавая значения, что один все еще в Берлине, а другой в Чикаго. «Простите меня, мальчики, – вторгается в общий сон Анджелика Тюринг, выражая искренне сожаление, – вы часть эксперимента, но скоро все изменится. Вас будет больше и связь с другими сенсейтами может быть намного сильнее. Но вы все мои дети и я люблю вас». Самая первая мысль, побуждающая резко открыть глаза и подскочить на месте это – СТРАХ. Страх больше не увидеть, не услышать, не почувствовать. – Ты здесь?! – звучит, как единственная надежда на спасение. – Здесь! – слышится в ответ, растекаясь в душе божественным «аллилуйя». – Слава богу! Какие же мы с тобой дураки, Вольф! – лихорадочно восклицает Горски. – Этот сон, похоже, вещий! И я не знаю, что он обозначает! – Нам уже давно следовало обменяться телефонами, и понять, что мы реально существуем! *** Карнавал в Рио пестреет яркими красками и сквозь толпу не пробиться. Но Уилл точно знает, где искать Вольфганга, потому что он его глаза и уши. Горски делает надсадный глоток, ощущая во рту вкус минералки, которую в эту самую минуту пьет Богданов. И вот она – долгожданная встреча. – Пришли меня арестовать, офицер? – в своей привычной манере шутит Вольф. – Наконец-то взял долгожданный отпуск, – улыбается в ответ Уилл, подходя совсем близко. – И я все еще не верю, что наконец вижу тебя во плоти. – Иди сюда, – молвит Богданов, привлекая Горски к себе, даря проникновенный поцелуй. – Подумать только, мы часть эксперимента, подопытные кролики, возможно ошибка, – выдыхает в губы Уилл, глядя на Вольфа с неприкрытой грустью. – Я не хотел бы, чтобы что-то менялось, было как-то иначе. – Я тоже. Но вряд ли это может от нас зависеть, – с долей безысходности, молвил Богданов. Через мгновение что-то весомо изменилось, их ощущения стали более полными и круг замкнулся. Оба догадались, что уже не одни и это не только Анджелика Тюринг. Их видят, их слышат, их чувствуют. Они – это кто-то еще. Их теперь значительно больше.