architect of love

На всю эту новогоднюю шумиху и школьный бал Билли Харгроув идти не собирался. Его лицо давно уже зажило и выглядело таким же дьявольски привлекательным. Он просто не хотел являть его перед дружками Максин, чтобы те своим презрительным взглядом не напоминали Билли, что его уделала тринадцатилетняя девчонка. Его тело давно привыкло к физической боли. Синяки и ссадины заживали, как на собаке. В случае с отцом он по возможности мужественно держал удар, с Харрингтоном – уже отрабатывал собственные. Но после того, что выкинула Макс… Тут была задета его гордость, вернее гордыня. Глотая горечь вместе с сигаретным дымом, Билли чувствовал кровоточащую язву, разъедавшую его душу, но как ни странно былой ненависти к сестре уже не испытывал. Раньше он позволял жалеть себя только родной матери, теперь же единственный человек, которому бы он позволил увидеть собственные слезы был он сам. Анализируя все, что с ним произошло с момента приезда в Хокинс, Билли абсолютно четко уяснил для себя один важный момент – он никому здесь нахуй не сдался. Не нужен по-настоящему, как обыкновенный подросток, сосед, школьный приятель. Не нужен ни отцу с мачехой и сводной сестрой, ни Байерсам, ни Уиллерам, а уж тем более Стиву Харрингтону, к которому Харгроув испытывал странные чувства, выказывая их вовсе не в духе Ромео. Он должен уехать, вернуться к матери, или еще куда податься, здесь его ничего уже не держит. После всего, что он натворил и как себя вел, вряд ли кто-нибудь станет бежать за ним следом и орать во всю глотку: «вернись, идиота кусок, ты мне нужен!» Убедившись, что в кармане джинс есть несколько мятых купюр, зажигалка и пачка сигарет, Харгроув подошел к столу и чиркнул отцу небольшую записку: «с меня хватит, я вам не нянька, уехал к матери», после чего, снял с крючка прихожей ключи от автомобиля и, не оглядываясь, направился к выходу. Проезжая на привычной (бешеной) скорости мимо школы, он краем глаза замечает мягкие огни дискотеки, струящиеся сквозь большие окна спортзала, а еще странные алые всполохи над его крышей, похожие на языки пламени. Билли почему-то вдруг представил, что мать может не обрадоваться его внезапному визиту, а еще что он может вообще до нее не доехать, заплутав почти ночью в этой сельской глуши. Чтобы выбросить из головы всю эту блажь и чтобы путь от пункта «А» в пункт «Б» не был таким томным, Билли жадно затянулся сигаретой, включил свой любимый хард-рок, затем, порывшись в бардачке и отыскав там флягу со спиртным, сделал внушительный глоток. Машина набирает скорость и, наблюдая за тем, как стрелка на приборной доске движется вверх, Харгроув чувствует, как на него накатывает очередной приступ жалости, как непрошенные слезы сдавливают горло, не давая насладиться очередным глотком никотина и алкоголя. Как все это буквально заставляет крепче вцепиться в баранку, а педаль газа до упора вдавить в пол, зарычав раненным зверем. Выезжая на дорогу, граничащую с тыквенным полем, Билли вновь видит кровавые всполохи и в них нечто гигантское, черное, зловещее, тянущее к нему свои длинные щупальца. Харгроув чувствует, как машину подбрасывает на какой-то колдобине и она, взмыв в воздух, летит прямо в центр выжженного на земле огромного пятна, которое начинает засасывать его и автомобиль внутрь, словно в большую воронку. Билли слышит собственный душераздирающий вопль и понимает, что крепко жмурится, боясь хоть на миг приподнять веки. Открыв глаза, он заполошно глядит в лобовой проем и по сторонам, угадывая в окружающей обстановке все то же тыквенное поле. Потом ошарашено окидывает взглядом салон собственной машины, который выглядит старым, грязным и облупленным. – Что за херня?! – возмущенно цедит Харгроув, привычным жестом пытаясь вновь завести авто, но не находит ни ключей, ни ручника, ни как потом оказалось стекол. Выскочив наружу, Билли едва ли узнает свою Шевроле Камаро, кузов которой проржавел почти до дыр. Местность очень напоминает окрестности Хокинса, но тут что-то не то. Вокруг почти непроглядная темень, воздух вязкий и липкий с пролетающими хлопьями пуха/снега/пепла? – Господи, я что умер и попал в преисподнюю?! – восклицает Харгроув, пытаясь различить дорогу или какое-нибудь строение. Горизонт окрашивает чередой молний и кровавых всполохов, не сулящих ничего хорошего. Легкие пронизывает холод, и Билли отчетливо понимает, что не должен стоять на месте, нужно бежать и найти укрытие, иначе он может погибнуть. Единственная здравая мысль, что маячит сейчас на фоне нешуточной паники – это мысль о доме, здесь в Хокинсе, о собственной комнате, и словно по мановению волшебной палочки, очертания строения возникают перед лихорадочным взором Харгроува. Подталкиваемый нарастающим гулом, переходящим в треск, и целым шквалом молний, как тогда, когда ему померещилось членистоногое чудовище, Билли, что есть сил, устремляется к спасительной гавани. Не обращая внимания на то, что фасад дома покрыть черной слизью, а само строение выглядит обветшалым и нежилым, Харгроув вбегает в дом, ограничивающийся лишь его комнатой, которую практически нельзя узнать. Голые стены исписаны непонятными каракулями и странными рисунками, мебели почти нет, окно наглухо заколочено. Посреди помещения стоит грязный, местами рванный от пружин диван, от которого несет плесенью. Пребывая в шоке, Билли покидает это странное место, желая вернуться на то самое тыквенное поле, к рухляди, некогда бывшей его автомобилем, но сталкивается с необъяснимым чудищем, стоящим поодаль и простирающим к нему длинные конечности. Ощущая, как по позвоночнику стал пробегать леденящий холод, Харгроув возвращается в эту ужасную комнату, плотно притворив за собой дверь. Затем он обреченно падает на диван, вонзая пятерню в волосы и больно их дергая. Ему становится жутко и муторошно, словно он перебрал алкоголя, дрожь пробирает до костей, пытаясь инфицировать спиной и головной мозг. Здесь ведь даже защититься нечем, разве что старой, иссохшейся с лопнувшими струнами гитарой, гриф которой можно использовать как оружие. – Я сдох, и это мой персональный ад! – сквозь слезы и почти безумный оскал цедит Билли. – За все, что я творил без сожаления и по легкомыслию! Эй, кто-нибудь! Отзовитесь, я здесь! – орет в потолок Харгроув, ощущая себя вновь маленьким мальчиком наедине с его детскими страхами. Но лишь многократное искаженное эхо собственного вопля служит ему ответом. – Я не могу умереть, – разбито хрипит он, пробегая по собственному телу ладонями и прощупывая карманы. – Я ведь так много еще не сделал и не сказал, – находя пачку сигарет, зажигалку и флягу с остатками виски. – Не сказал тебе, Харрингтон, что влюбился, как последний педик. Фитиль зажигалки горит синим пламенем и, подкуривая сигарету, Билли практически не чувствует вкуса никотина, лишь морозный холод, что тисками сдавливает ребра, лишая желания сделать очередной вдох. То же самое происходит со спиртным, не дающим долгожданного тепла и легкости. Спустя время, он уже не может с точностью сказать, как долго находится здесь, сейчас утро или ночь. Пока у него есть сигареты и пойло он будет отчаянно бороться за жизнь, главное не заснуть. Странно, но почти впадая в опасное забвение, Харгроув не думает сейчас о матери или об отце. Он видит перед собой карие глаза и густую шевелюру одноклассника, который, наверное, его на дух не переваривает. И все же… – Найди меня, Харрингтон! – истошно вопит его душа, в то время как посиневшие губы Билли уже еле-еле шевелятся. – Пожалуйста, Стив! Я знаю, ты сможешь!