architect of love

Не надо, Дэнни. Не надо сейчас стоять так близко. Так нежно касаться моей скулы и смотреть с сожалением. Не надо целовать меня в щеку, говоря, что мы всего лишь друзья, что я тебе, как младшая сестренка, и у нас ничего не получится. Ты пахнешь полевыми цветами и солнцем. Твои глаза похожи на небо, которым хочется любоваться бесконечно долго. Как только ты появился на Кристофер-стрит, словно бриллиант среди мишуры, эта улица заиграла новыми красками, она стала светлее, чище, ярче, будто вдохнула в свои легкие порцию свежего воздуха, какой бывает только за городом среди буйной растительности. Я давно потерялся в мире, который меня не понимает. Я слишком долго варюсь в этом котле, утратив свой истинный облик, вкус, запах. Сколько себя не скобли, не три до крови, не пытайся выбиться в люди, кажется, что я насквозь пропитался чужим потом и похотью, и эту мерзость не отбить ни дешевыми духами, ни дорогим мылом. Но с тобой я чувствую себя чище, с тобой я забываю своих многочисленных клиентов, их несправедливые слова и побои. Ты для меня, как бальзам на многочисленные раны, что порой не дают забыть, кто я есть – уличная шлюха по имени Рамона. С тобой я чувствую себя нормальным человеком. Мне хочется мечтать, любить, заботиться о тебе, а не думать лишь о куске хлеба и крыше над головой. Рядом со мной ты можешь не стесняться того, кто ты есть. Ради тебя мне хочется быть лучше и чего-то достичь. Я не хочу до старости заниматься проституцией и когда-нибудь сдохнуть на панели. Как говорит эта рыжая сучка сиротка Энни: «Детка, в нашей профессии нет места любви. Тебе не надоело подбирать ошметки своего разбитого сердечка?» А мне хочется любить, Дэнни Уинтерс. Ибо, что мне тогда остается? Те моменты, когда мы лежали прижавшись к друг другу, были самыми счастливыми в моей жизни. Когда я мог утешать тебя, гладить по предплечью и оставлять россыпь невесомых поцелуев на твоем искалеченном теле. Когда я в слух фантазировал о нашем совместном будущем, представляя, что мы нормальная счастливая семья, которой у меня толком не было. Несмотря ни на что, для меня ты все тот же мальчик с фермы: чистый, невинный, красивый, желающий понять и, наверное, уже догадывающийся, кто он такой. А я все чаще проклинаю свою красоту, сделавшую меня таким порочным и манерным. Мне слишком рано пришлось повзрослеть, быть тем, кого клиент хочет видеть и основательно вываляться в грязи. У меня нет своего дома, улица мой дом. Есть лишь это и мои друзья, такие же ночные бабочки, как и я. Но с тобой у меня появился шанс обрести что-то еще. – Я не могу любить тебя, Рэй. Не сейчас. Мы слишком разные, – каждое слово Дэнни, произнесенное с такой щемящей теплотой, хлестко бьет по обнаженной душе, лишая кислорода и заставляя видеть перед собой лишь размытый силуэт Уинтерса от навернувшихся на глаза слез. «Я могу любить, Дэнни. Могу любить за нас обоих, и ждать, сколько будет нужно», – мысленно произносит Рэй, хватаясь за это призрачное «не сейчас», пытаясь как можно глубже впитать в себя Уинтерса в их коротком прощальном объятии. – Извини, мне пора. Еще увидимся, Рэй, – роняет тот, покидая своего друга и разгромленную Кристофер-стрит. Ни она, ни люди, населяющие ее, ни бар «Stonewall Inn» никогда уже не будут прежними. Этой ночью все изменилось. «Осторожно, Дэнни, – безмолвно напутствует Рэй, сглатывая горечь от расставания вместе с непролитыми слезами, – ты уносишь с собой мое израненное сердце. Не разбей его, милый мальчик».