architect of love

– Постой, что ты задумал?! – спрашивает златокудрый юноша, очутившись вместе с сыном Адоса у врат преисподней. – Так больше продолжаться не может! – лихорадочно молвит зрелый мужчина, прижимая полубога к своему обнаженному плечу в попытке защитить и успокоить. – Мы здесь в пожизненной тюрьме без права быть вместе! Нашим могущественным предкам нет до нас дела, считая наш союз неравным и порочным! Мы должны бежать и спрятаться в мире обыкновенных смертных! Там они нас не найдут! – Но, как мы туда попадем?! Ведь эти ворота никогда не открывали изнутри и плата за проход через них – человеческая душа! Будто бы услышав голос юноши, массивные створки стали медленно открываться извне, пропуская в преисподнюю служителя Аида, ведущего светящийся фантом, совсем недавно принадлежавший человеку. Не медля ни секунды, сын Адоса выхватывает из-за пазухи короткий меч, пронзая им вошедшего. – Боги, что же ты наделал?! – хрипло восклицает юноша, глядя, как тяжело раненный проводник оседает у их ног. – Чистая, совсем невинная душа, – с благоговением произносит сын Адоса, касаясь контуров фантома кончиками пальцев, затем резко разрывая его на две половины, протягивая одну из них своему любимому. – Ты же… – не в силах двинуться и молвить юноша, с ужасом глядя на какие безумства идет его возлюбленный, чтобы достичь своей цели. – Я готов порвать в клочья еще сотню душ, весь Олимп и Аид в придачу ради твоих прекрасных глаз, неповторимого аромата тела, сладких губ и жара между чреслами! – спешно осыпая лицо полубога горячими поцелуями. – Пойдем, мой мальчик! У нас совсем мало времени! – кидает сын Адоса, облачаясь в половину души и смело перешагивая запретный рубеж. – Нет, пожалуйста! Я не могу… Мы не знаем, что ждет нас там! Мы можем не вспомнить! – восклицает златокудрый юноша, прижимая к груди оставшуюся часть светящейся материи. – Это сильнее меня, любовь моя! Мы нужны друг другу! Больше чем ты можешь себе представить! Больше чем ты хотел бы это признать! – доносится чуть искаженный от резкого ветра голос мужчины, что простирает в сторону возлюбленного руку, взглядом умоляя тотчас же следовать за ним. – Не делай этого, сын Аполлона! – в предсмертной агонии хрипит служитель Аида, хватая полубога за руку. Ворота начинают медленно закрываться и юноша, разрываемый целым шквалом эмоций, наблюдает за тем, как его избранник исчезает в мутном воздушном вихре. Эти мгновения бездействия могут стать для них фатальными, если он хотя бы на йоту задержится здесь еще. Их, скорее всего, разбросает в пространстве и времени, и только провидению будет угодно, чтобы две половинки единого целого снова встретились. – Прочь! – восклицает полубог, стряхивая с себя почти безвольную руку служителя, затем набрасывая поверх тела часть светящейся души и делая решительный шаг вперед. *** Уиллу Грэму очень часто снится охота. Дикая, кровавая, в которой он догоняет раненное животное. Снится с тех пор, как в его жизни появился Ганнибал Лектер. Грэм словно хищный зверь преследует свою добычу, на бегу превращающуюся в человека. Затем он сам становится мишенью, ощущая на себе голодный пристальный взгляд и хриплое дыхание приближающейся смерти. – Ну же, Уилл, – раздается до боли знакомый и в то же время почти забытый голос из его сна, – почувствуй эту силу и удовольствие. Реальный мир – он такой. Или ты – или тебя. Грэму за всю его жизнь не обидевшему и мухи дико хочется поддаться этому искушению. Ощутить телом и душой эйфорию от затравленной и растерзанной им добычи. Это как достичь крышесносного оргазма, попробовать экзотический наркотик или порцию элитного спиртного, оставляющего во рту непередаваемое послевкусие. Только Уилл до чертиков боится того, что все это может ему понравиться до такой степени, что секс, в конце концов, превратится в непрекращающуюся вакханалию, частое употребление наркотика – в передоз, а спиртного – в длительный запой, вкупе с вышеперечисленным приводящий мужчину к трагическому финалу. Уилл всеми силами пытается себя обезопасить, чтобы сон оставался всего лишь сном. Силится отгородить себя от влияния извне, ограничив общение с людьми до минимальной необходимости. В его доме живут пятеро бездомных собак, которых Грэм считает своей семьей, а себя членом их стаи. Небольшая, но все же охрана от незваных гостей и толика надежды, что ночные демоны из сна станут опасаться его псов. Со стороны это выглядит глупо и наивно, ведь тех можно просто прикормить, купив их доверие. Добавив к уже существующим снастям еще пару, Уилл до внутреннего измора и холода, затекших конечностей и уставших глаз все больше времени проводит на рыбалке, давая своей скользкой добыче шанс не быть пойманной. Он искалывает в кровь пальцы, до головокружения пережимает сосуды головного мозга, когда часами сидит неподвижно сгорбившись над рабочим столом, мастеря новые крючки, поплавки и блёсна, каждый из которых – миниатюрное произведение искусств. А мысли тем временем устремляются к Ганнибалу Лектеру: к их первой встрече, к тому, как он склонился к его плечу и открытому участку шеи, делая глубокий вдох. Словно находя запах Уилла неповторимым, отыскав в этом букете нотки чего-то забытого, некогда любимого и нелепо утраченного. Как потом весьма своеобразно признался Грэму в чувствах, соорудив для него сердце из человеческой плоти. Уиллу доподлинно известно, кем Ганнибал является на самом деле. Но в отношении серийных убийц с ним у Грэма особая связь. Его одновременно отталкивает от этого мужчины и неимоверно влечет, даже после всего того, что Лектер с ним сотворил. Грэм часто ловит себя на мысли, что начинает думать и действовать, как он. Когда увлеченно выводит на бумаге витиеватые узоры и штрихи, а затем, спохватившись, возвращается к своим привычным каракулям. Или когда неторопливо застегивает на себе сорочку, зная, что в этот самый миг Ганнибал делает что-то подобное, глядя на свое отражение в зеркале и возможно видя в нем кого-то еще. Но все это мелочи. На самом деле Уилл панически боится того, что в один ужасный момент окажется на лесной тропе и, ощутив тот самый голод, познает, наконец, вкус человеческой крови и плоти. Он будет сопротивляться этому животному позыву, сколько сможет. Станет правдиво лгать, увиливать, мастерски притворяться точной копией Ганнибала, убеждая того в том, что впустил в себя его зловещую тьму. *** Устойчивый мир самого Лектера смещается со своей оси и летит в тартарары в тот миг, когда он пронзает тело Грэма коротким лезвием, делая хирургически точный надрез. Его сердце пропускает удар, а затем сбивается с ритма, когда он слышит рваный всхлип и зрит полный боли и неверия взгляд Уилла, цепляющегося за его плечи, чтобы не упасть. На миг перед мысленным взором Ганнибала всплывает лик златокудрого юноши, искаженный горькой мукой и жгучим разочарованием. Сколько раз в своих снах Лектер трепетно и страстно ласкал эти божественные черты, находя их отголоски в зрелом Уилле Грэме. Его милый мальчик: чистый, невинный, искренне возжелавший разделить с ним нелегкую участь, всем сердцем полюбив исчадие ада. Окончательное прозрение настигает обоих мужчин спустя несколько лет и именно в тот момент, когда Уилл и Ганнибал, теряя жизненные силы от многочисленных ран, полученных в смертельной схватке, балансируют у края обрыва, заключив друг друга в объятия. Слезы горечи и сожаления собираются у кромки глаз, затем медленно катятся по скулам, окрашиваясь в алый. Оба так остро ощущают то состояние, что царит сейчас у каждого внутри, благодаря незримым нитям, идущим из самого сердца в попытке вновь соединить половинки некогда разрозненной души, предавая ей первоначальную целостность, форму и светящиеся очертания. – Я пришел забрать то, что вам не принадлежит! Вы и так слишком долго задолжали этой душе! – раздается искаженный голос только что убитого ими Френсиса Долархайда, восставшего из мертвых и стоящего сейчас совсем близко. Потом его лик быстро меняется, и оба полубога с немым удивлением видят перед собой того самого служителя преисподней, словно события у адских врат происходили только вчера, а не тысячелетия назад. Через миг окружающий их тела свет меркнет, проводник душ исчезает вместе с тем, что так долго искал, оставляя мужчин наедине у кромки пропасти. Значит ли это, что адскому прислужнику нужна была только душа, а до них самих ему и дела нет? Что они и дальше вольны жить в мире обыкновенных смертных, но уже вместе, как было задумано еще там, в Аиде? И что самое главное – любит ли его избранник все так же глубоко, беззаветно, чтобы попробовать простить\измениться, все так же оставаясь рядом? Покрывая дорогое чело невесомыми поцелуями, ощущая на губах металлический привкус пролитой крови и горьких слез, сын Адоса бережно, словно в колыбели, держит израненное тело любимого, безмолвно умоляя о прощении. Глядя, как черна сейчас кровь в свете полной луны, и через что ему довелось пройти по вине возлюбленного, сын Аполлона пытается найти в себе силы, чтобы дать мужчине еще один шанс. Ведь он всегда был его светом, а тот – его тьмой. Они как инь и янь символизируют взаимодействие крайних противоположностей, являясь по сути одним целым.