Борджиа. Часть 1. "Секс. Власть. Убийство. Аминь."

Вот уже на протяжении целого месяца Родриго Борджиа пировал на вершине счастья, пил вино на Парнасе блаженства. Он словно погрузился в долгий сон, в котором ему вновь было двадцать лет, по жилам бежала молодая, горячая кровь, а единственным стремлением сердца и тела было стремление к наслаждениям. Присутствие стольких прекрасных женщин наполнило священные стены Апостольского дворца особым живительным духом. Лукреция - кровь от его крови и плоть от его плоти - из пухлощекого ребенка превратилась в настоящую красавицу. И не было предела радости Родриго видеть, что она жива, здорова и светится благополучием. Кошмары, тревожащие его после отъезда Лукреции в Пезаро, нынче забылись. Все опасения оказались напрасными. Дочь, которую он неизменно любил in superlativo grado* оправдала надежды и превысила все ожидания. И хотя порой на ее лице проскальзывала тень неясной грусти, чаще всего Лукреция была охвачена страстным весельем, без устали плясала и восхищала всех окружающих непринужденностью манер и блестящим воспитанием. Ах, как она танцевала! В особенности, когда становилась в пару с Чезаре. Во всем Риме нельзя было сыскать более искусных танцоров, более быстрых ног, более одухотворенных глаз. Глядя на тоненькую фигурку дочери рядом с высоким и статным сыном, Родриго испытывал необыкновенный восторг - его чудесные дети поистине услаждали взор. В то время как Лукреция согревала душу отца сияющей улыбкой, а Джулия блистала извечной тонкой аристократичностью, Санча вносила в благопристойную обстановку Ватикана легкомыслие и толику скандальности. Многочисленные фрейлины неаполитанской принцессы повсюду следовали за госпожой: на утреннюю мессу в собор Святого Петра, на прогулку по Аппиевой дороге в солнечный день, на балы и маскарады вечером. Крикливые, дерзкие, с разукрашенными лицами, разодетые в изысканные, цветастые платья, они напоминали стайку экзотических птиц, неспособных подолгу усидеть на одном месте. То тут, то там мелькали их пестрые юбки, слышался звонкий смех, вспыхивали белозубые улыбки на смуглых прекрасных лицах. Сама же Санча превосходила верных наперсниц и в нарядах, и в изящных манерах, и в способности привлекать к себе внимание мужчин. Став женой Джоффре Борджиа, она в полной мере ощутила те привилегии, что дало ей новое положение, и с особым рвением приняла на себя роль молодой герцогини. Несмотря на ту скандальную славу, что она нажила за свои шестнадцать лет, неаполитанка умело завоевывала сердца чопорных римлян и даже смогла добиться того, что к концу первой недели пребывания в Ватикане, Святой отец назвал ее своей второй дочерью. А что же Джоффре? Даже слепому был очевиден мезальянс, но Родриго предпочитал не печалиться об этом вопиющем факте и не стал усугублять положение традиционными проводами молодоженов к брачному ложу. После свадьбы и пиршества Папа отправился ко сну, как ни в чем не бывало. На следующий день верные доносчики среди слуг сообщили ему, что Санча изгнала всех камердинеров и фрейлин из покоев новобрачных, оставшись с его светлостью Джоффре наедине на всю ночь. Утром же невесту и жениха нашли спящих в обнимку, словно замерзших котят. Отцовское сердце испанца возликовало. Его младшему сыну всего четырнадцать, а он уже стал принцем Сквиллаче, неаполитанским грандом и заполучил женщину, о которой иные могли только мечтать. А самое важное: нынче с Неаполем найдено новое взаимопонимание, что позволит Борджиа укрепить и приумножить свою власть на юге. Однако не успел Родриго проводить Лукрецию обратно в Пезаро и вдоволь насладиться приобретенным союзом с Неаполем, как праздность последнего месяца разрушило донесение с северных полей: тридцатитысячная армия французов в сопровождении Джулиано делла Ровере движется к Милану. Где-то в глубине души Родриго знал - рано или поздно это случится. Да, Папа делал все возможное, чтобы избежать подобного развития ситуации, но, похоже, предприимчивый делла Ровере добился своей цели. И теперь семейству Борджиа предстояла очередная битва. Стратегия политической борьбы была досконально известна Родриго, но что прикажете делать с многотысячной армией диких франков? Спервоначала понтифик направил суровое бреве** к Карлу VIII, строго осудив намечающееся вторжение в италийские земли. Ответа на это послание ожидаемо не последовало. Тем временем Людовико Моро ясно заявил, что миланское герцогство не собирается оказывать ни малейшего сопротивления этой лавине стремительно несущейся с Альпийских гор. С окончанием празднований по случаю свадьбы Джоффре, дни полетели один за другим. Тревожные и тягостные, нынче они были наполнены переговорами с послами и долгими заседаниями консисторий, на которых кардиналы высказывали все больше негодования и опасений. Неумолимо начался раздор, коего так усердно избегал понтифик. Ведь всем было известно, что на пути в Неаполь - главную цель своего похода - французы пройдут через Вечный Город. И уже ни для кого не было секретом, что Джулиано делла Ровере мечтает низложить Александра при помощи Карла VIII. Стало ясно - скоро эти слуги церкви в красных шелках побегут прочь из Рима, точно крысы с тонущего корабля. Они бросят наместника Бога Живого на произвол судьбы и предадут понтифика без единого укора совести. И чем больше Родриго размышлял о предстоящей перспективе, тем больше чувствовал приближение настоящего Апокалипсиса. В эти беспокойные дни он, было, совсем забывал о простых радостях жизни. Но, возвращаясь по ночам в постель к своей прекрасной La Bella, Родриго вспоминал, что он, прежде всего, мужчина и уже потом глава церкви и государства. Этим вечером вновь пришли неутешительные новости с севера, и он надеялся утопить горечь в сладких объятиях любовницы. - Французские войска подошли к стенам Лукки, - сказал Родриго, окинув Джулию жадным взглядом. Она сбросила халат и, оставшись в одной тонкой сорочке, быстро проскочила по прохладным плитам пола к ложу. - Чтобы попасть в Рим, им нужно миновать Лукку? - спросила она, забираясь под одеяло так быстро, словно замерзла. - И Лукка не сможет сдержать их… - проговорил Родриго задумчиво, но тут же одернул себя и поймал изящную коленку Джулии. - Может ножка нашей возлюбленной Италии даст нам утешение? - Нет, Родриго, - Джулия схватила его руку и остановила на полпути. - Что? - изумился он. - Неаполь закрыт для нас? И холмы Рима? - он потерся щекой о гладкую, атласную кожу стройной голени, а ладонью скользил вверх, вдоль упругого белого бедра. - Не говоря уже о Флоренции... и Милане. Джулия повторно придержала его настырную руку и, стыдливо опустив глаза, промолвила: - Настали те самые дни месяца, Родриго. Он вздохнул: - Нам отказано в доступе. - Выходит, что так, - она отстранилась и скользнула под одеяло. - Большинство мужчин считают это нечистым. Родриго беспечно рассмеялся. Порывисто потянувшись к ней, он стянул одеяло и, горячо обхватив тонкий стан поверх белоснежной шелковой сорочки, прорычал: - Но Мы - не большинство мужчин, Джулия Фарнезе! Он резко развернул любовницу к себе спиной и, откинув медные локоны в сторону, алчно покрыл нежную шею быстрыми поцелуями, вдыхая до упора сладкий аромат ее кожи. Она сделала вид, что противится его ласке, изворачиваясь точно змея, то подставляя ему плечо для поцелуя, то ускользая всем телом. В перипетиях шутливой борьбы руки его задрали подол широкой сорочки, а взор зацепился за алое пятнышко меж складок белоснежной ткани. На мгновение он замер, растерянный. Джулия обернулась, робко проследив за взглядом Родриго. Должно быть, она подумала, что увиденное охладило его пыл. Она ошибалась. Такие мелочи никогда не становились помехой неудержимой испанской страсти Борджиа. Вид этой крови напомнил ему о том, что любовница его не ожившая Галатея, а всего лишь женщина. Земная женщина. И осознание это разогнало огонь его желания ветром храбрости. Храбрости перед лицом роковой слабости плоти. Родриго проговорил чуть слышно: - Будем надеяться, что эта кровь не станет дурным знаком. Он жадно набросился на прекрасную Джулию, накрепко захватив ее в свои объятия и не намереваясь отпускать до самого утра. К несчастью, через день худшие опасения Родриго Борджиа подтвердились. Еще не рассвело, когда гонцы принесли страшную новость: французы осадили Лукку. Не жалея ни женщин, ни детей, армия прошла через город, неся смерть и разрушение. Реки крови залили улицы и площади, крепость была разграблена, а множество великолепных зданий сожгли дотла. Варварскую победу отпраздновали во дворце на главной площади. С тяжелым сердцем понтифик воздал утренние молитвы, преклонив колени перед распятием в часовне собственных апартаментов. Он порывисто шептал слова литургии, а мысли его то и дело лихорадочно возвращались к тому плачевному положению, в котором оказалось папство. Когда в переходах покоев послышались знакомые размашистые шаги старшего из сыновей, Родриго быстро покончил с молитвой, перекрестился, снял с шеи столу*** и передал шелковую ленту юному камерарию, обслуживающему литургию. - Ты слышал? Что случилось в Лукке, сын мой? - Весь мир слышал, отец, - отозвался Чезаре у понтифика за спиной. И глухо добавил: - Король Ферранте умер. - Вот как! - изумился Родриго, грузно поднимаясь с колен. - Он покаялся перед смертью? - Он уже давно был мертв. Потерял способность мыслить, - в тоне Чезаре не было сарказма, однако, он подразумевался. - Но трон Неаполя, наконец, свободен, - продолжил сын уже совершенно серьезно. - Его потребует себе Альфонсо. - А также король Франции, - вслух подумал Родриго, и, развернувшись, бегло окинул Чезаре взыскующим взглядом, а затем указал следовать за собой в прилежащий кабинет. - Его армия движется к Флоренции, - сообщил сын, шагая рядом. Родриго нервно дернул плечом и, войдя в светлую комнату, стремительно шагнул к столу, оперся об него ладонями, чувствуя, как нещадно ноют колени после молитвы. Неужели возраст берет свое? Меньше всего сейчас хотелось думать о том, как скоро ему потребуются компрессы на ноющие суставы. - Мы должны собрать все свои силы! - очень громко и сухо проговорил Родриго. - Какие же именно? - с легкой насмешкой спросил Чезаре, и неуместная ирония его покоробил понтифика. К чему эти язвительные шутки, когда над ними нависла такая угроза? - Армии папских областей, - пробубнил Родриго. - Войска Сфорца, конницы великих лордов Романьи. Он быстро развернулся на каблуках и прошелся по комнате, стараясь подавить нарастающее смятение. - И ты думаешь, они смогут противостоять армии французов? - съязвил Чезаре с мрачным видом. - Это все, что у нас есть! - резко ответил понтифик. Сын непримиримо покачал головой и, громко вздохнув, спросил: - Кто поведет их в бой? Родриго ждал этого. Он знал, Чезаре все еще питает надежды на бранную славу, все еще не оставляет мыслей оставить церковь. Поджав губы, понтифик бросил: - Главнокомандующий Хуан Борджиа, герцог Гандийский! - он отвернулся, чтобы не видеть лица сына в тот момент. - Любовь ослепила тебя, отец! – горячо воскликнул Чезаре, и голос его, обычно глубокий и низкий, показался неожиданно сломленным. - Ты можешь предложить другого кандидата? - без прежнего напора уточнил Родриго, продолжая прохаживаться взад-вперед, не в силах оставаться на одном месте. Его терзали тысячи сомнений, а в душе не было и намека на привычный покой. Крепкие, молодые руки сына легли на плечи Родриго, заставляя задержаться на месте. - Отец! - с напором проговорил Чезаре. - Отец! Позволь мне возглавить армию! В потемневших зрачках светилась решимость, которой никогда не наблюдалось в глазах Хуана. Но одной решимости в сложившейся ситуации было явно недостаточно. - У тебя нет опыта в битвах, сын мой! - отмахнулся Родриго и в привычной для него манере принялся мерить комнату шагами. - А у Хуана есть? - задохнулся от возмущения Чезаре. - Да! - решительно отрезал понтифик. - Его растили полководцем. Всю свою жизнь он шел к этому моменту. - Он играл в военные игры, отец! Но не сталкивался с реальностью. - У него будут военные советники! - в сердцах огрызнулся понтифик. Осуждение Чезаре могло прожечь Родриго спину. В конце концов, пришлось повернуться и встретить сумрачный взгляд сыновних глаз. Он, конечно, был прав. И это, пожалуй, было досадней всего. А еще, глядя сейчас на своего полного непреклонности отпрыска, Родриго, казалось, впервые ощутил, что и впрямь стар. Чезаре уже двадцать, он больше не ребенок, совладать с ним все сложнее. Амбиции сына похвальны, но ему стоит научиться сохранять голову холодной. А для Хуана пришло время доказать, на что он способен. Родриго примирительно похлопал сына по плечу и уже спокойнее проговорил: - Если Флоренция окажет сопротивление французам, это выиграет нам время. Но взгляд, которым в тот момент одарил его Чезаре, мог превратить вино в уксус: - Ты, правда, думаешь, что она окажет? Родриго, до этого сохраняющий равновесие, теперь остро ощутил неукротимый огонь ярости, растекающийся по жилам. Он быстрым шагом пересек залу и, усевшись за стол, нервно постучал пальцами по столешнице. Наконец, собравшись с мыслями, он откинулся на спинку кресла и медленно, с расстановкой проговорил: - Мы предадим Флоренцию анафеме, если они примут французские войска! - Ты отлучишь от церкви целый город, отец? - нахмурился Чезаре. - Медичи, Пацци, Макиавелли! - перечислил Родриго. - Все правящие семьи! - наставительно заявил он, а подумав, зловеще прошипел: - И мы предадим огню этого Савонаролу! Мы более не станем терпеть, чтобы нам перечили! Сын покачал головой и невесело усмехнулся: - Тогда тебе придется отлучить половину христианского мира! Потому что против нас половина мира, отец! В бессильной злобе Родриго стиснул кулаки и в упор поглядел на сына. Тот смело встретил взор отца, однако в красивых глазах Чезаре застыла тревога. И тревога эта болью отозвалась в сердце понтифика: нет ничего хуже, чем видеть смятение в глазах сильного духом человека. Но, словно прочитав мысли отца, Чезаре быстро поклонился, соблюдая видимость приличий, и, больше не говоря ни слова, пошел прочь, полыхнув алым бархатом кардинальской сутаны. А Родриго остался сидеть там, один на вершине мира, буквально физически ощущая, как тяжелый трон под ним неумолимо раскачивается. *in superlativo grado - в превосходной степени. **Бреве (лат. breve — краткое) — официальное послание Папы Римского, содержащее декреты, распоряжения, дарование почетных прав и привилегий и т.п. ***Сто́ла — элемент литургического облачения католического (и лютеранского) клирика. Шелковая лента 5-10 см в ширину и около 2 метров в длину с нашитыми на концах и в середине крестами.