***
Место, в которое он меня привёл после этого, пестрило алым цветом. Повсюду висели фотографии в деревянных рамках, в основном это были снимки глаз и губ вблизи, но это не пугало, а завораживало. Кое-где одиноко стояли букеты роз, но я старалась особо не обращать на них внимания. — Зачем мы здесь? — Хочу тебе кое-что показать. Стефано резким движением убрал со стола кусок пыльной ткани и ушёл в глубину помещения, заставив меня свести брови к переносице из-за непонимания. Но это чувство быстро пошло на убыль, когда мой взгляд зацепился за одно фото. Глаз, окружённый бледной кожей, с голубой радужкой и маленькими искорками в ней. Леденящий кровь только при одной только малейшей встрече взглядом, заставляющий смотреть снова и снова, не отрываясь. Я аккуратно провела двумя пальцами по фотографии и дёрнулась в сторону, ощущая боль, будто мне вновь надавали пощёчин. — Анима, — заворожённо прошептала я, не сдержавшись. — Ты что-то сказала? Голос Стефано совсем близко заставил отпрыгнуть в сторону от неожиданности. Я ожидала увидеть там Аниму, этого не скрыть. Ждала больше объяснений. Ждала её мыслей по поводу воспоминаний и хотела всё-таки понять, что значит: «Доверяй один, восемнадцать, восемнадцать». Хотя я уже и разобралась с большей частью вопросов, но хочу получить ответы на все. — Просто эта фотография напомнила мне кое-кого, — волнуясь, объяснила я. Не хочу говорить ему об Аниме, она моя тайна. Может, конечно, Стеф уже знает о ней и знает больше моего, но если нет? Если её вообще не существует и она плод моего воображения? Хотя нет, это предположение можно опровергнуть, Себастьян ведь тоже её видел. Но всё равно, какое-то чувство подсказывает мне, что фантом не та, про кого стоит рассказывать. — Дэниела? — предположил он, обнимая меня за плечи и глядя вместе со мной на фото. «Не лги, не лги, не лги», — твердил кто-то в голове. Мне и самой не хотелось обманывать его, но с языка неуверенно сорвалось: — Да, его. — Не грусти. Знаешь, я думаю, родители никогда не винили тебя в его смерти, а просто пытались свыкнуться с мыслью, что Дэниела больше нет. — Я тоже пыталась свыкнуться с этой мыслью, но меня почему-то никто не поддержал, даже на похоронах ни один человек не подошёл, всё держались отстранённо, будто я заразная, — холодно припечатала я, удивляясь той жестокости и злобе, проскользнувшей в голосе. Это было правдой. Той правдой, которую мало бы кто принял, и я в первое время не смогла. Но в тот момент моё состояние можно списать на критическое, зомби подобное. В голове крутилось лишь одно имя «Дэниел» и то, что родители отдаляются от меня, совсем не замечалось. Я страдала, они страдали, мы просто не приняли это, не смирились, и каждый, разрозненно, лично переносил эту боль изо дня в день. — Что ты хотел мне показать? — спросила, пока совсем не расклеилась. Стефано молчал, а я упрямо ждала ответа, не переспрашивая. Нет, делала это не из гордости, а из-за вины. Стараясь доставлять всё меньше проблем, но получается наоборот. И если я могу сделать что-то, что его порадует или хотя бы не огорчит, я сделаю. Ему нужна тишина, он задумался, я дам ему тишины и даже дышать буду стараться тише. — Ты всегда думала, что они тебя предали? Этот вопрос заставил меня широко распахнуть глаза, и сейчас эта образованная мной тишина жутко напрягала. Я не помню, когда в моей голове впервые заскользила мысль о предательстве, а обида душила невидимой петлёй. Может, когда у меня случился первый нервный срыв, после выпуска из школы? Или когда они решили отвести меня к психологу? А может, в тот момент, когда антидепрессанты сменили на более слабые препараты, и я стала хоть как-то воспринимать реальность? Не знаю. Возможно, она была со мной всегда, а этот эпизод в моей жизни дал ей шанс выйти наружу. — И ты с ними так ни разу и не поговорила? — с твёрдой уверенностью произнёс он, а вопросительная интонация была лишь формальностью. Я резко развернулась, сбросив с себя его руки. Стефано смотрел заинтересованно, ждал реакции, из-за чего у меня перехватило дыхание. Это его любопытство било куда-то в самое сердце, я бы поняла, если в его глазах помимо этого читалось что-нибудь ещё. Тоска, например, или сожаление, но нет. Сплошное любопытство. — Я не понимаю. Ответ вышел тихим, жалостливым. Я с трудом втянула в себя глоток воздуха, ощущая давящую духоту. Всё счастье, нахлынувшее вроде всего полчаса назад, мигом улетучилось, оставив после себя ворох боли и проблем. Я могу многое принять, знаю это, но сейчас меня словно что-то тянет на дно, заставляя реагировать даже на самые обычные вещи, не требующие большого внимания, слишком бурно и в тёмных тонах. Почему любопытство? Что ему так не терпится узнать? — А тебе и ненужно. Ты должна чувствовать, чтобы всё-таки понять, какое у тебя отношение к родителям. Стефано смотрит ласково и без какой-либо хитрости или угрозы, и хотя мне уже немного легче, на душе всё равно неспокойно. Он протягивает мне ладони, и, помедлив, я вкладываю свои руки в них. Его пальцы быстро сжимаются, захватывая меня в своеобразный плен. Я посмотрела на него с испугом. Мне не хотелось затрагивать эту хрупкую струну своей души, но Стефано улыбнулся, еле заметно кивнув, говоря этим, что он рядом и готов помочь в любой момент, тогда все страхи уходят куда-то на второй план. — Пообещай, что никогда не бросишь меня и не сделаешь больно, — попросила я, глядя ему прямо в глаза, хотя желание потупить взгляд было сильнее желания защиты и доверия. — Я обещаю тебе, что останусь с тобой навсегда и не причиню боли, а буду защищать от неё, — немедля произнёс Стефано, и наигранности в его словах не было ни грамма. Я кивнула с небольшой задержкой, обдумывая, как всё в моей жизни кардинально меняется. Потом с трудом выдохнула и, сжав его ладони сильнее, встала на мыски, чтобы хотя бы как-то сравняться с его ростом. Быстро прикоснулась к его губам своими и опустилась вниз, всё ещё ощущая их тепло. Это для меня было лучшей поддержкой, и пока Стефано не пришёл в себя после этого, закрываю глаза, вытесняя изнутри себя все чувства. Когда мне показалось, что я достаточно равнодушна к происходящему, начала вспоминать образы родителей: в гневе, с улыбкой, задумчивых, увлечённых. Каждая их эмоция могла мне помочь понять, что на самом деле у меня на душе. После профилей пошли моменты из нашей совместной жизни, диалоги, и губы против воли начали растягиваться в улыбке. — Они не предатели и я их не ненавижу. Мама и папа — единственные, кто у меня есть. Они заботятся обо мне, иначе не стали бы выводить из комы и депрессии, не нянчились в тот момент, а заставили бы идти работать или учиться, но нет, родители ждали, когда я приду в себя. И я уверена, искренне радовались, когда у меня на лице впервые после горьких мучительных слез и оскалов появилась улыбка. «Кид, послушай, даже если это всё с согласия и по инициативе одного из её родителей, разве не стоит спросить у Рейчел, хочет ли она этого?» — А что до слов Себастьяна, — резко погрубевший голос заставил Стефано сжать мои руки, напоминая о том, что он здесь. — Я им не верю. Вероятно, это был отрывок из контекста и в нём надо разбираться, но в Юнион родители бы меня не отдали. — Молодец. Стефано поцеловал меня в уголок губ и отстранился, но открывать глаза мне не хотелось. Столько воспоминаний, столько эмоций и всего один вопрос, крутящийся в голове: «Что я не должна была вспомнить, папа?» Духота заслоняла трахеи, воздух просто не поступал в лёгкие, и я начала задыхаться, но так и не открыла глаза, потому что не смогла. Стефано что-то взволнованно спрашивал, а я была не в состоянии сказать ни слова в ответ, начала кашлять и с жутким сипением вгонять в себя глотки воздуха, который так и не ощущался в комнате. Я не понимала, что происходило дальше, просто темноту сменила другая темнота, подарившая безмятежность.***
С тех пор, как Рейчел очнулась от обморока в галерее, она ведёт себя странно. Может плакать, а потом утереть слёзы и засмеяться. Накричать на меня, чтобы я не подходил к ней, а потом ластиться самой. Она подвергается паническим атакам, кричит и постоянно твердит о мужчине в красной рубашке. И всё чаще у неё случаются припадки. Рей зависает и смотрит в одну точку, как манекен, кукла. Её сложно вывести из такого состояния, если она сама этого не захочет. Что самое странное, после этих стачек разума она совершенно ничего не помнит в районе получаса. От мыслей о состоянии Рейчел постоянно отрывал Себастьян, которому не терпелось свести счёты и забрать дочь. Кстати, Лили стала прекрасным заменителем няни для Рей. При любом изменении в её поведении она бежала ко мне за помощью, пусть и со страхом в дрожащем голосе, определённо, очень милая, умная девочка. Она до сих пор меня боится, но за Рейчел волнуется больше и понимает, что помочь ей могу только я. Закрепив проявленный снимок, вытер руки полотенцем. Ко всему прочему, Рей ещё постоянно бормочет о какой-то Аниме, говорит, что слышит её. Я, правда, тоже иногда будто слышу доносящееся из её комнаты пение, но, как только подхожу ближе, оно прекращается, а сама Рейчел спит. Она никогда не говорит мне о таинственной Аниме, из-за этого я всё больше начинаю проводить параллель между ней и посетившей меня «паучихой». Та ведь тоже зачем-то помогла Рей, да и нашла как-то её. Сколько бы я ни старался, но в Юнионе незнакомки больше не видел, хотя очень тщательно искал. Позади послышался шорох, и я напрягся. Шаги были тихие, неуверенные, но в то же время быстрые, резкие. Медленно скосив взгляд в сторону звука, удивился, широко распахнув глаза. Я глубоко вдохнул, как можно тише, и прикрыл глаза, уходя вслух и не выдавая своего напряжения. Всё громче и отчётливее слышался шум, а после, когда ждать уже было нельзя, я резко развернулся, перехватывая запястье Рейчел, заставив ту вскрикнуть. Лезвие ножа в её руке задрожало, как только я сильнее сжал кисть. Она пыталась воткнуть в меня нож. Не мешкая всадить в спину. Я смотрел в её глаза, пытаясь понять, почему. Серые глаза Рей, прекрасные, нежные, теперь приобрели светло-голубой, кукольный оттенок. Кожа до ужаса бледная, лицо осунувшееся, щёки впалые, а губы чуть розоватые. И это даже не от того, что у неё недостаточно крови, которое имеет человек в нормальном состоянии, а потому что она так почти ничего и не ест. Её рвёт, причём кровью, но Рей иногда всё равно вталкивает в себя пищу, а потом, борясь с рвотными позывами, лежит на кровати, плотно поджимая колени к груди. — Бросай, — железным тоном приказал я. Рейчел задрожала всем телом и расцепила пальцы. Нож звонко упал на плитку, разрывая тишину, которая оглушала хуже любого грохота. Я не понимал, почему её глаза голубые, не понимал, почему она хотела меня убить, не понимал, почему она сейчас рыдает, не понимал, почему злость в её глазах резко переменилась на страх и ужас. — Я… Я… — дрожащим голосом залепетала Рейчел, глотая слёзы, покатившиеся из глаз. — Это не я. Сведя брови к переносице, думал, что могла означать эта фраза. Детская попытка отговориться или честное принятие и боязнь того, что произошло? Она вырвала свою руку и схватилась за голову, опустив взгляд и повторив громче: — Не я! Это всё они! Это он их настраивает! Он хочет этого! Этот голос… Голоса, — после небольшой паузы поправилась Рей, — каждый день, каждую ночь галдят, галдят, галдят, а он ими командует. Я разрушаюсь, — прошептала она, резко подняв взгляд. Я широко распахнул глаза от удивления и невольно прикоснулся кончиками пальцев к её скуле, из-за чего Рейчел вздрогнула, но не отступила. Радужка была серая. Чуть темнее, чем обычно, но серая. Моргнув пару раз, снова вгляделся в её глаза, и да, ничего не изменилось — они серые. Я прикрыл глаза и потёр переносицу. Привиделось от усталости? — Рейчел, — утомлённо позвал я и, открыв глаза, посмотрел на неё. Она вновь зависла, припадок, смотрит сквозь меня стеклянными, не мигающими глазами, рот чуть приоткрыт, голова наклонена в сторону. Я громко хлопнул в ладоши перед её лицом, пощёлкал пальцами перед глазами, но это не подействовало. Рейчел не хочет уходить из этого состояния, а значит, я её из него не выведу. Теперь остаётся только ждать.***
— Рейчел, как ты? — всполошился я, заметив, как она моргнула. Рей слегка дёрнулась, но позы не поменяла, разве что начала разминать пальцы. Один раз она рассказала мне, каково это, выходить из подобного состояния. Смотреть на обстановку удивлённо, не помнить, где ты, кто ты, зачем здесь находишься. Голова раскалывается, а звуки настолько резкие, громкие, что хочется кричать. Тело отекает без движения и потом больно начинать двигаться заново. Во рту пересыхает и язык еле отлепляется от нёба, каждое слово даётся с трудом. Она осознаёт, что был припадок, но из-за чего и почему он произошёл, никто из нас двоих не имеет ни малейшего понятия. — Опять, да? — просипела Рейчел с горечью. — Что было на этот раз? Я молча наблюдал за её неловкими движениями, которые помогали ей размять мышцы, и думал, стоит ли говорить о произошедшем. Она думает, что умирает, теряется в своём сознании, и если сейчас я расскажу ей о попытке убийства, Рей не простит себя и больше не подойдёт ко мне ближе, чем на три метра. Она помнит смерть Дэниела, думает, что виновна, и эта информация действительно убьёт её. — Ты просто интересовалась, зачем я тогда повёл тебя в галерею. Тогда, перед твоим обмороком. Ты вспомнила об этом. — Я улыбнулся, сложив руки под грудью, когда Рей на это лишь испустила смешок. — Да? Ну что ж, я опять это благополучно забыла. Так зачем? — Думаю, я потомлю тебя ожиданием ещё немного, пока ты не отдохнёшь. Пойдём. Она медленно протянула руку, чтобы схватиться за мою ладонь, и, пусть пытаясь казаться сильной, почти полностью опиралась на меня. Рейчел постоянно борется и не желает показывать свои слабости, но, не блистая особой силой в таком состоянии, она всё равно мужественно терпит боль. Это глупо. Я понимаю, что Рейчел не хочется постоянно жаловаться, но никогда не стоит переусердствовать с самостоятельностью и упрямством.***
— Рейчел, у тебя болит голова? Я резко вынырнула из своих мыслей, уставившись на малышку в розовой пижаме. Её светло-голубые глаза смотрели прямо в мои, из-за чего по коже пробежала толпа мурашек. Мне никогда не нравилось, что мне смотрят прямо в глаза, казалось, что в душу залезают и там всё переделывают на свой лад. Сейчас такое у меня в голове. Теодор, как и говорил, больше не работает с Эн, командует один, но все голоса помогают ему в перестановке моих мыслей и воспоминаний. — Нет, — коротко ответила я, дёрнув головой. — Задумалась. — Поиграешь со мной? — Конечно, малышка! Зачем спрашиваешь? — звонко воскликнула я, тепло улыбнувшись. — Что тут у тебя? Лили улыбнулась и показала мне кубики с буквами, коробку цветных карандашей и пару листов бумаги. Предложение порисовать получило моё одобрение. Малышка долго и упорно рисовала какую-то девушку с короткими чёрными волосами в белой рубашке и куртке. Я же, сидя на полу и согнув ноги в коленях, смотрела на белоснежный лист бумаги и даже не могла придумать, что изобразить на нём. В голове резко наступила пустота. Вздохнув, отдалась чувствам и предоставила руке самой вести мазки по бумаге. Первым делом получилось нарисовать маленькую Лару, которую я так и не слышу у себя в голове, потом Эн и Теодора. Критически оглядев рисунок, бросила его на пол, и он заскользил сначала по воздуху, а потом по гладкому дереву. Взяла другой лист и, под удивлённый, но в то же время заинтересованный взгляд Лили, начала заново. Улыбнувшись, смотрела на Аниму и Стефано, которые глядели на меня с бумаги. — Рейчел, — позвала она меня, не отрываясь от своего рисунка, — а какой мой папа? Я хмыкнула, но начала рассказывать. Эта тема поднималась каждую нашу встречу, с того момента, как Стефано нас познакомил. Каково же было моё удивление и страх, когда Лили уверено сказала, что её папа умер! Тогда я чуть не впала в истерику, подумав, что и Себастьяна выдумала, но Стефано уверил меня, что Кастелланос реален. В этом-то я и начала убеждать Лили, а она постоянно спрашивала меня: «Каков он»? И пусть даже, если я повторялась с каждым разом, она всё равно слушала с интересом. — Он смелый, внешне угрюмый и суровый, но в душе очень добрый, — спокойно заговорила я и засмеялась, когда к концу нашего разговора моим следующим рисунком стал Себастьян. Это был не шедевр, но он был подарен Лили, которая с упоением начала впитывать каждую деталь. — А что за цифры наверху? — Цифры? — сведя брови к переносице, спросила я. — Да. Они и на прошлых твоих рисунках есть. Вот! Она поползла по полу к листкам, валявшимся вдали комнаты, и указала мне на цифры на краю листа. Один, восемнадцать, восемнадцать. Эти три магические цифры, смысл которых я так и не могу понять. — Рей, — дёрнула Лили меня за плечо, — не думай об этом. Поиграешь со мной в кубики? Её взволнованный голос заставил оттянуть взгляд от листов в моих руках. Я посмотрела на неё и, не улыбаясь, кивнула, бросив взгляд на аккуратно сложенные в коробочку кубики. Кубы с азбукой. Детская игрушка, в неё играл и Дэниел. — Смотри, буква «А», — ткнув маленьким пальчиком в яркую картинку на игрушке, улыбнулась она. — Джули рассказывала мне про неё смешной стишок, но я уже не помню его, — поникнув, продолжила Лили. — Помню только, что там было что-то про её главенство и первое место в алфавите. — А — Анима, — усмехнулась я, снова бросив взгляд на листы, пока девочка вновь удивлялась незнакомому слову. И тут картинка завертелась в голове, из-за чего я громко вскрикнула. Лили вздрогнула, но я, словно помешенная, не обращая на неё внимания, начала считать буквы и когда дошла до восемнадцатой, закрыла рот ладонями. «АСС». «Ты можешь доверять…» Я могу доверять Аниме, Себастьяну и Стефано? Подскочив, забегала по комнате. — Один, восемнадцать, восемнадцать! — восхищённо восклицала я. — Один, восемнадцать, восемнадцать! Но почему она мне не сказала это прямо? Из-за Себастьяна? Один, восемнадцать, восемнадцать! Боже! Я могу доверять Себастьяну! Я знала, что он не причинит мне вреда! От счастья запрыгала на месте с дурацкой улыбкой на лице, но потом резко поникла. Анима говорила, что не стоит верить всему, что говорят, и верить ей у меня нет никаких оснований. Но!.. Я запуталась, запуталась, запуталась… — Рейчел, девочка моя, что случилось? — Голос Стефано ни на секунду не помог прояснить разум, а только ещё больше помутил его. — В чём ты запуталась? Я говорила это вслух? Пусть так. В чём я запуталась? Этот вопрос слишком обширный для меня. Я запуталась во всём, что со мной и около меня происходит. Просыпаясь, я долго не могу понять, кто такая и что делаю. Я путаюсь даже в том, в чём в принципе не должна. В именах, комнатах, продуктах, столовых приборах. Один раз пыталась выпить апельсиновый сок вилкой или называла Лили — Зельдой. Долго не могла вспомнить имени Стефано, слишком долго, о чём ему говорить нельзя. Он испугается моего безумия. Ему не нужна безумная. Такие никому не нужны. — Я запуталась в буквах, — улыбнувшись, солгала. — Лили просила ей с алфавитом помочь, а я, как оказалось, немного его не доучила в детстве. Ложь. Ужасная липкая ложь, обволакивающая и тянущая ко дну, благодаря которой я только и могу не попасться Стефано на своём полном безумии. Да, он подозревает какие-то помехи в моём сознании, но еще не понимает, насколько всё серьезно. А я понимаю. Давно. Ещё с того момента, как Лиам сказал мне, что я говорила о суициде. — Ты лжёшь. Сердце пропустило удар, а уголки губ дрогнули. Стефано преобразился, мягкая улыбка и тёплый взгляд сменились на суровый вид и плотно сжатые губы. Я в неописуемом и ничем неподкреплённым страхе замотала головой в разные стороны. Никогда он не замечал, что я лгу. Ни в коем разе ни скажу правды, слишком многое стоит на кону, чтобы прямо сознаваться в этом. — Ты лжёшь, Рейчел, — зло прочеканил он каждое слово, хватая меня за руку. — Лили рассказала мне больше и более подробно. — Лили ребёнок! — негодующе воскликнула я, в попытках выдернуть руку. — Лили вменяемее тебя! — закричал Стефано, сжав моё запястье до хруста костей и заставив меня зажмуриться, всхлипнув от боли. — У Лили нет припадков, резкой смены настроения, провалов в памяти, она не говорит сама с собой и не потухает на глазах! У меня есть основание доверять ей больше. А тут ты ещё мне и лжёшь! Сколько раз ты так делала? Сколько раз улыбаясь, нагло лгала мне прямо в лицо? — Одиннадцать, — ядовито прошипела я, уверенно глядя в его глаза. Отрекайся от меня. Отгораживай себя от моего безумия. Ты не должен страдать, ты должен разлюбить меня и найти другую, а я пронесу эту боль. Смогу забыть тебя, отдамся голосам, хотя и не хочу этого. Стефано долго пытался отыскать что-то в моих глазах, будто роясь в глубине души, а потом с силой ударил по лицу. Рефлекторно схватившись за горящую огнём щёку, смотрела на него с удивлением. А он молчал, смерив меня взглядом полным разочарования, а потом также, не сказав ни слова, вышел из комнаты, оставив меня одну. Я медленно опустилась на пол, с трудом заглатывая воздух от боли, давившей не снаружи, внутри. Слёзы покатились градом, я не понимала, почему так завелась. Потому что больно слышать о своих отклонениях вслух? Или потому что так говорит любимый человек, который должен быть счастлив, но не может быть таким со мной? Размахнувшись, с силой ударила кулаками по полу, испустив протяжный крик. На что я вообще надеялась? На любовь? На счастье? Да, но не учла, что это эгоизм. Я буду разрушаться. С каждым днём моё состояние будет всё хуже и хуже, и проносить это должен будет Стефано. Страдать, глядя на мои метаморфозы. Не помню, сколько прошло времени, сколько я просидела на полу, колошматя кулаками по деревянному полу, но потом я успокоилась и, поднявшись, на заплетавшихся ногах дошла до своей комнаты, плюхнувшись на кровать. Стефано пришёл намного позже, тихо приоткрыв дверь и молча пройдя к кровати, возможно, даже не зная, о чём говорить. Я и сама не знала, что сказать после всего произошедшего. Моя любовь к Стефано переплеталась с холодной ненавистью голосов, которые накручивали меня по поводу этого удара. Он присел на край кровати и поднял руку около моей головы, не прикасаясь к ней, будто бы спрашивая, а можно ли теперь. Я смотрела в его глаза полные грусти и разочарования, а потом слегка ткнулась лбом в его ладонь. Боязливо поглаживая меня по волосам, Стефано вздохнул. — Давай договоримся, — начал он, пропуская пряди моих волос сквозь пальцы. — Я больше никогда не подниму на тебя руку, если ты в свою очередь больше никогда не обманешь меня. Я села на кровати и медленно обвила его шею руками, прижимаясь щекой к плечу и прикрыв глаза. Уютно. Чувствую защиту, исходящую от него. Не хотелось признавать, что вина эта больше моя, чем Стефано, ведь ему не расскажешь всей правды. Правды моего страха, который окутывает каждый раз, когда я остаюсь одна. Боюсь окончательно сойти с ума, боюсь оставаться одна, боюсь причинить ему боль. Я та ещё трусиха. — Договор в силе, пока кто-нибудь его не нарушит. Моё условие прокомментировано не было. Оно и к лучшему.