Play for me, now. Play for some kind of control. It makes us whole. Study the lines. Learn your part. Play for me. Play for some kind of control. M.Holloway
Разъеденные временем каменные ступени глушили звук шагов. Густой алый плющ покрывал гранитные стены, сырые от ночной росы. Лэй Юн касался пальцами влажных, шелковистых листьев. Под ними гнездилась тьма. Почти осязаемый мрак стелился по мягкой траве, затапливал кудрявые заросли самшита. Скрипели сверчки — еле слышно, словно за гранью реальности. Слабый, призрачный свет редких садовых фонарей тонул в недвижном воздухе ущелья, еле успевая коснуться листвы. Резиденция Ран Кле Хинн пахла мхом, дождём и вечностью. Здесь Юн слышал, как пели по ночам духи из окрестных могильников. Видел, как длиннорогий риггат сплетает ветви деревьев в косы, украшая их черепами и перьями птиц. В тесных лабиринтах библиотеки, под мутными гранями резных абажуров Юн бродил в своих вытертых домашних штанах, в мятой чёрной футболке с логотипом шампуня. Книги, веками спящие под пылью и паутиной, открывали ему свои тайны, живой и мрачный символизм его народа. Бесчисленные отвары, эликсиры, реагенты, образцы чьей-то крови в запаянных сосудах, с выцветшими от времени ярлыками, громоздились за стёклами неподъёмных скрипучих шкафов лаборатории. Корни замка прорастали в теле горы подземными ходами, и Юн не знал, куда и как далеко ведёт большая часть дверей. Расписной эбеновый саркофаг, тяжёлый, глухой и уютный ждал его в подземелье. Подумать только — настоящий эхилай! Для полной картины не хватало только дюжины слуг. Но их не было. Здесь вообще больше никого не было. Был только Дерек. Что ни говори, а руку помощи леди Ран протянула: грубо, не церемонясь сунула Юну тот самый чистый лист, с которого обычно мечтают начать неудачники. Он больше не увидел ночного неба Оннес Тада, рассечённого светом прожекторов, красноватого от сотен тысяч городских огней. Теперь из чёрной высокогорной бесконечности на него таращилась каждая из миллиардов звёзд. Юн остановился на последней базальтовой ступени. Дерек обернулся. Звёзды осветили его лицо своим потусторонним светом. Рвано, будто наспех вырезали силуэт из полотна ночи. В груди нервно дёрнулось какое-то колченогое чувство. Юн устал искать им названия. А ещё устал искать решения и подходы. Устал искать методы и дозировки. За последние полгода Лэй Юн кошмарно устал. В эти полгода было страшно. Было отчаяние, была ледяная дрожь. Были апатия, ярость и смятение. Чего не было? Не было интернета. Связи не было. Не было самого главного: понимания, что делать. Юн не спрашивал леди Ран о её мотивах. Она бы не ответила. Не пытался узнать, какой будет плата за помощь одной из самых влиятельных женщин мира. Он понимал, что вряд ли сможет хоть когда-то выплатить такой долг. Она выкладывалась на полную. Самолично. Это не укладывалось в голове. Тоже кусала губы, потирала виски, хмурилась, забывала есть. Пропадала, появлялась с какими-то препаратами, какими-то амулетами, какими-то дозаторами, какими-то датчиками, названия которых Юн успевал забывать. Иногда что-то работало. Иногда не работало ничего. Иногда Юн говорил себе, что никогда бы не решился, зная, как всё обернётся. Его личные «никогда» по капле собирались в список, который он зачитывал себе, прислонив воспалённую, горячую голову к холодному мрамору ванной. Наконец, «Акеменат» вошёл в фазу цикличной ремиссии. Личность Дерека, что была разбитой, расслоённой, искалеченной — возвращалась. Срасталась как месиво раздробленных костей: вряд ли по линиям, вряд ли правильно. Или вообще строилась заново, целитель не мог знать. Акема всё больше походил на обычного человека: проявлялись привычки, просыпался темперамент, выползали наружу интересы и даже мнения. Никто не мог сказать Юну, какие из них были частью Дерека изначально, а что родилось под сводами резиденции. Но он очень сомневался, что кто-либо знал Дерека таким… Каким именно — сложно было объяснить даже себе. Он был открыт, уязвим, беззащитен — и при этом абсолютно спокоен. Он подчинялся и принадлежал — так, словно умел это с рождения. Он был, однозначно, сломан и сломлен — но Юн не мог увидеть и тени страдания. Ему явно недоставало обычных душевных качеств: он чем-то напоминал Юну дефектного робота из старого сопливого сериала. Но его безусловная, будто вшитая в самое нутро привязанность к хозяину почему-то не казалась слепой — хоть Юн прекрасно понимал чудовищную патологию её природы. Дерек отчётливо помнил свою семью: родителей, брата, сестру и её маленького сына, помнил своих бывших девушек и школьных друзей. Он не просто не хотел вернуться к прежней жизни — он абсолютно не понимал, как этого можно хотеть. Лавина бесконечных контрастов и противоречий сбивала Юна с толку. Синтетические барьеры и установки в голове Дерека, о которые они оба ежечасно спотыкались, сочетались с его нечеловеческим бесстрашием, глубоким пониманием сути вещей и при этом полным отсутствием оценочных суждений. С Дереком было невероятно сложно и предельно легко, он за минуту мог вывести Юна из себя, но иногда успокаивал одной своей улыбкой. Он начал связно разговаривать шесть недель назад. Юн думал, что сможет порадоваться прогрессу, но недооценил себя. Сквозь жаркое марево обнаженных чувств и глубинных потребностей проступала личность, яркая, сильная. И Юн больше не мог относиться к Дереку, как к смышлёному, но всё же неразумному зверю, рядом с которым можно было не стыдиться собственных слабостей. А слабостей у Юна было достаточно. Теперь он с удвоенным упорством гнал прочь предательские мысли, обещая себе больше никогда не думать о беспросветном, чёрном желании, что вспыхнуло полгода назад, в спальне квартиры на улице Графа Кроудена. Список из «никогда» неуклонно рос, а Дерек будто знал о нём. Интуитивно, деликатно, но с ужасающим упорством он отрывал от него полосу за полосой и выбрасывал вон. Дереку Кири Коннери было двадцать пять лет. Лэй Юну — пятьдесят два, и он бы никогда не связался с ребёнком. В глубоком и глухом подвале замка ребёнок учился стрелять и драться. Выживать и защищать. Учился стремительно. Кровь хозяина в его венах превращалась в силу, скорость, агрессию. В очередной раз вжатый лицом в тренировочный мат, Юн совершенно не понимал, куда делся тот костлявый парнишка, что ввалился на его порог летней ночью. А вот хромота не делась никуда. Целитель мог стерпеть многое, но не это. Больше месяца Юн ломал голову, извёл с поллитра своей крови, нагрубил каждой гранитной горгулье, разбил фаянсовое в мелкий цветочек блюдо и в знак протеста бессилию сбросил шесть килограммов. Тогда Дерек впервые его отчитал. Половину жизни Лэй Юн провёл в консервативной семье, и он бы никогда, никому не позволил себя отчитывать. Тогда, стоя напротив Дерека с пылающим лицом, он ощущал, как последние крупицы его многолетнего блаженного одиночества срываются и падают вниз, к подножию хребта Нардир. Позже, когда его перестало трясти от гнева, он понял. Их с леди Ран стратегия, нет — отчаянная импровизация, начала работать. У акемы появлялась воля. Это была ещё одна победа. Юн избегал произносить второе имя Дерека. Оно напоминало ему об их общей уязвимости. Кровавая, жестокая неизбежность наливалась, ждала, сочилась незримым присутствием где-то за спиной, за гранью зрения — несмотря ни на какие победы. Срок приходил каждые три недели, иногда чуть позже. Лэй Юн глубоко ненавидел любого рода зависимости, и он бы никогда… Дерек вдруг становился тихим как тень. Первой сдавалась его кратковременная память. Затем восприятие. Координация. Сердце загнанно отбивало обратный отсчёт. Скорлупа реальности трескалась, и где-то там, на другой стороне, двойник спящего солнца всматривался в его огромные, голодные зрачки. Ломкие, просящие, по-настоящему страшные слова льдом стекали Юну по спине, возвращая их обоих обратно, к самому началу пути. И Юн вскрывал упаковку шприца, наркодилер и наркоман. И всё — самообладание, самоуважение и остальные «само-» летели в бездну, серо-зелёную, как глаза его акемы. Юн хотел ломать его, сжать его душу в кулаке и раскрошить в пыль. Юн хотел снова забывать себя, выгибаясь и воя под ним в экстазе. Дерек имел его так ненасытно, будто завтра ему умирать. Нет. Это побочный эффект. Это — нейрофизиология, твердил Юн себе по слогам. Всему виной — извращенцы Има. Каждый раз, стоя в ванной на дрожащих ногах, он пытался расчесать волосы — спутанные намертво. И так же старательно, терпеливо он убеждал себя, что это всё — временно и ничего не значит. Колченогое чувство неуклюже задело сердце узловатой коленкой. Дерек ждал, стоя в мокрой траве. Наконец, Юн шагнул на газон. Беспокойно облизал клыки, крепко сжал зубы и рванул на себя контроль. Дерек качнулся вперёд, раскинул руки, чтобы не упасть. Удержав равновесие, он снова выпрямился и прикрыл глаза, дыша ртом, глубоко и размеренно. Верно. Медленно, не отрывая взгляда, Юн зашёл Дереку за спину, не подходя слишком близко. Опустив руки, развернув ладони вперёд, Юн сгибал палец за пальцем, а затем разгибал, чувствуя, как сила вибрирует в позвонках, спускаясь от шеи вниз. Это было совсем не похоже на обычный контроль эхилай. Дерек повторял движения рук, опустив голову. Его густые тёмные волосы отросли и уже касались лопаток. Ночная сырость ещё сильнее завивала их концы. А затем что-то дрогнуло, натянулось, сопоставилось — тугие, напряжённые нити между марионеткой и вагой во властных и цепких пальцах кукловода. Нужно танцевать — так быстрее научитесь, говорила Ран Кле Хинн и кидала в Юна пульт от стереосистемы. Юн уклонялся от снаряда и садился в оборону: у Дерека травма сустава, ему будет больно. Нацепляя самое серьёзное из выражений своего лица, он надеялся, что этот тщедушный аргумент может сойти за весомый довод. «Больно будет всем, если ваша связь не станет стабильной». И сейчас Юн плавно ступал по кругу, осторожно перенося вес тела на правую ногу. Ускорялся. Замедлялся. Разворачивался. Их синхронные движения действительно напоминали танец, леди Ран была бы довольна. Кеды Юна промокли, но ему было тепло. Мерный скрежет сверчков стал ритмичным как мантра. Так было нужно. Именно так он вытащил Дерека из тюрьмы иллюзий, из болота фрустраций и эйфории. Часами сидя на кровати друг напротив друга, они касались кончиками пальцев, постепенно учась слиянию. Целитель не знал, как именно оно помогает. Возможно, тесный контакт с более здоровой психикой восстанавливал и укреплял нейронные цепи. Или нет. Впрочем, это было не так уж и важно. Юн не заметил, как небо над ущельем отделилось от ночной бесконечности и наступил рассвет. Тёмный дар засыпал, но контроль оставался прежним. Ещё одно отличие от способностей эхилай. Слабость накатывала; Юн опомнился, лишь упав на колено. Он прервал контакт и подполз к Дереку, чтобы проверить его состояние, но тот уже пришёл в себя. Как-то незаметно быстро он отвёл Юна в подвал, к эбеновому саркофагу. Узкая кровать из комнаты прислуги — единственная, которую они смогли сдвинуть с места — стояла рядом, накрытая толстым, тяжёлым слоем шерстяных одеял.***
— Вернулась Ран. Ждёт нас за столом, — Дерек заглядывал в приоткрытую крышку саркофага. Он зевнул, распустил волосы, до этого убранные в неаккуратный высокий хвост, и перевязал их заново, так же небрежно. Юн открыл второй глаз, медленно вдумался в услышанное, коротко ругнулся и торопливо выбрался наружу, высматривая на полу свою толстовку. — Давно? — спросил он, одеваясь. — Где-то час, — улыбнулся Дерек. — Мне показалось, она не в духе. Анализ эмоций третьего лица. Парень растёт, удовлетворённо подумал Юн. Ран Кле Хинн не появлялась долго, кажется, больше трёх недель. Перед уходом она сказала, что свяжется со старым знакомым. Что он может натолкнуть её на ценные мысли. Воодушевлённой она не выглядела. Именно сейчас ценные мысли были очень нужны. Угроза жизни Дерека отступила, но явно не навсегда. Можно было бы спокойно, без паники разбираться с «Акеменатом», но исследования зашли в глухой тупик. За полгода поисков Юн и Ран Кле Хинн не нашли никаких следов загадочной заразы. Даже с финансами члена Совета они не могли полностью обследовать Дерека, не вывозя его из резиденции. А делать это леди Ран категорически запретила. Какими бы очевидными ни были симптомы, ни один из них не мог гарантировать, что Дерек — действительно носитель злосчастной модификации. Кровь Юна также молчала: генетический анализ показал, что он — метис, коим он и считал себя всю жизнь. Самый обычный полукровка Лэй Юн сомневался, что можно победить в споре с генетикой и биохимией, но Ран Кле Хинн, кажется, считала иначе. Она продолжала ждать главное и нерушимое доказательство. По её словам, у Дерека должен был проявиться тёмный дар. Такой же, как у Юна. Оказалось, это была настоящая головная боль всего проекта «Акеменат». Древние годами пытались вытравить дар Ааты из подопытных, но безуспешно. Он неотвратимо передавался при инициации. И, что самое страшное, он действовал только на хозяина акемы. Конечно, это ставило под угрозу успех всех разработок. Леди Ран уточнила, что организм Има крайне чувствителен к своим собственным способностям, если их на него отразить. Целитель долго и нервно смеялся, вспоминая о своей ненавистной резистентности к лечению. Но древним в своё время было не до смеха. Шутка ли — раб, который может легко убить тебя твоим же собственным оружием? Юн подозревал, что дело в его ущербном даре. Что его просто-напросто невозможно «отзеркалить». «Вряд ли», — отвечала Ран Кле Хинн. Юн предполагал, что Дерек — не совсем акема, а своего рода переходная стадия, и дар может не проявиться вообще. Или наоборот — следующая, продвинутая фаза, в которой уже нет трансмиссии способностей. «Вряд ли», — возражала Ран Кле Хинн. Спорить с этой упёртой дамой было совершенно бесполезно. Леди Ран Кле Хинн отказывалась верить, что Дерек не способен исцелять, и, разумеется, не объясняла, почему. Запахи тушёных овощей, риса и ягодного чая наполняли небольшую столовую залу вполне убедительным подобием домашнего уюта. Дерек неплохо готовил. Не так изысканно, как прислуга, которую выселила леди Ран — Юн пробовал их заготовки — но древняя ни разу не жаловалась на простоту блюд. Юн видел: она могла есть пресное затяжное печенье из супермаркета с тем же достоинством, как если бы ей подали элитный сандэ. Сам Юн сейчас был рад любой тёплой пище, и рад вдвойне — если ему не пришлось её готовить. Теперь он нередко просил Дерека сварганить что-нибудь питательное, попутно изучая возрастающую скорость его реакций, наблюдая, насколько он связан с реальностью и своим же жизненным опытом. Ран Кле Хинн сидела за обеденным столом, закусив костяшку пальца. Идеальная, как грани неизменного турмалина в центре её лба, но уже не такая далёкая. Беспокойный, колкий взгляд то и дело замирал, падая в многоярусные лабиринты её мыслей, не скрываясь за непробиваемым слоем светских масок, означая степень доверия. Юн поклонился. — Простите, что заставил ждать. — Мастер целитель Лэй, мистер Коннери, прошу, присаживайтесь. — Я скоро, — Дерек абсолютно бесцеремонно отвернулся к плите, словно к нему обратилась не уважаемая леди возрастом в четыре тысячи лет, а соседка по лестничной клетке. Юну не было за него стыдно, напротив: Дерек наконец начал её замечать. Отношения между этими двумя складывались чрезвычайно странным образом. Ран Кле Хинн не просто принимала поведение Дерека как должное; Юн то и дело замечал в её действиях нечто похожее на уважение. Подчёркнутое уважение. — Есть какие-то зацепки, леди Ран? Вы связались с тем старым знакомым? — Юн позволил себе каплю надежды. — Искомая персона соизволила впасть в спячку. Сейчас его и боеголовкой не разбудишь. Нужно ждать. — Как долго могут спать эхилай? — спросил Дерек. — Он не эхилай. Има — долго. Особенно этот: однажды уснул на четыреста лет. — А есть вообще смысл ждать? В ближайшие месяцы, — уточнил Юн. — Я оставила ему особое послание. Должен же кто-то шевелить старые кости. Нужно ждать, — повторила она. Юн поднялся за соусом. Кухонная зона здесь не была отделена от столовой, как в обычных богатых домах, и он находил это решение чрезвычайно верным. Отыскав нужную бутылку в громоздкой тумбе с мозаичным фасадом, он вернулся к столу, но остался стоять. Что-то было не так. — Это все новости? — Нет. «Третья Империя», торговый центр. Ты был прав. — В чём прав? — встревожился Юн. Ран Кле Хинн недобро улыбнулась. — Тебя там не было. Перед глазами всплыл давний разговор в кабинете. Юн сел. — Опять взрыв? Сколько? — упавшим голосом спросил он. — Сто пятьдесят. — Что происходит? Юн? — вмешался Дерек, расставляя розетки с десертом. — Теракт в моём секторе… — Происходит то, мистер Коннери, — перебила леди Ран, — что в городе начинается истерия. Второй теракт за год вывел драму между людьми и эхилай на новый уровень. Ответственность взяли всё те же «Дети крови». Агрессивные полукровки окончательно встали Оннес Таду и всему западному побережью поперёк горла. Два часа назад мне доложили, что саркофаг одного частного фармацевта из пригорода стал его гробом. Соседи сожгли его во сне. Думаю, не нужно напоминать, что наш мастер целитель выглядит как полукровка. Мотайте на ус. Юн мрачно молчал. — Ты к тому, что возвращаться нельзя? — нахмурился Дерек. — Нет. Это всё фантик. Важно то, что потекли деньги. Ягодный чай изо всех сил пытался разбавить давящий густой воздух. Дерек задумчиво отвёл взгляд. Ран Кле Хинн продолжила. — И я вижу, куда, я примерно понимаю, зачем, но для кого — остаётся вопросом. — Вы говорите это, потому что мы с Дереком как-то связаны с этим? — с подозрением спросил Юн. — Разумеется, да. Но не так, как ты можешь подумать. Об этом позже. Позже. Боги, как же он не хотел услышать это слово. По венам потёк жар. Он начал скручивать угол скатерти. — Идёт война, мастер целитель, и я до сих пор не знаю, кто в ней победит. Никто не знает. Юн тяжело вздохнул. Вся эта неизвестность вгоняла его в бешенство. Дерек внимательно смотрел на него. — Победит добро. Добро всегда побеждает, — сдержанно улыбнулся Юн. — Не говори, что считаешь меня добром. — Нет. Кто победил, тот и добрый. Ран Кле Хинн хохотнула. Её глаза загорелись. — Чудесно! А теперь, господа, — она перебирала пальцами, как большая и опасная золотая паучиха, — как поживает наш зеркальный дар? Юн почесал нос. — Абсолютно никак. Дерек размешивал сахар в кружке, стуча ложкой по стенкам. Ран Кле Хинн сощурилась. — Вот же два дармоеда, — она придвинулась вплотную к столу, словно готовая наброситься, — меня не было целый месяц! Коннери, что за безответственность? Уж от вас я такого не ожидала, — впилась она в Дерека взглядом. Тот аккуратно вынул ложку из чая и отложил её. — У вас целитель, понимаете? Да у него реакция как у младенца, — она ткнула паучьим пальцем в сторону Юна. — Один выстрел — и всё. И что вы сделаете? Что?! Свернётесь калачиком рядом и подохнете от тоски? Юн уставился в свою тарелку. Редкие бурые иглы дикого риса среди снежно-белых зёрен отпечатывались на сетчатке, когда он моргал. Дерек грохнул кружкой об стол. — Так, может быть, мы дадим ему бронежилет?! — рявкнул он. По скатерти попозла тёмная лужа. Он опустил голову, тяжело дыша. Ран Кле Хинн знала, куда бить. — Я не знаю, Ран, я… Каждый день ищу у себя этот дар. Но ничего не чувствую. Не понимаю, каким вообще местом шевелить, чтобы он работал! Его руки дрожали. Ран Кле Хинн поднялась. — Идёмте со мной, — сказала она спокойно. Дерек заторможенно посмотрел вверх, на неё, затем на Юна. Тот пожал плечами. — Да, вы. Есть разговор. Он медленно встал на ноги, и Юн видел, как тяжело это ему далось. Потёр лоб, неуверенно, словно заново учась это делать. И пошёл следом за Ран Кле Хинн. — Мистер Бронежилет, — обернулась леди Ран у выхода, — тебя я попрошу заменить скатерть. Витражная дверь столовой закрылась за ними. — Как у младенца… Просто нет слов, — проворчал Юн, убирая посуду с нежного шёлка.