Когерентность

      Очередная невесомая неделя пролетела, едва задев крылом листы старинного механического календаря. Резиденция снова опустела на треть — без звонкого голоса хозяйки и её почти бесшумных, призрачных шагов. Дерек продолжал быть ненормально нормальным. Даже отголоски затяжного безумия, казалось, окончательно отзвенели и наконец утихли. Только иногда по глазам — точнее, их одержимому блеску, Юн понимал, насколько сильна зависимость акемы.       С одной стороны, теперь Юн мог быть наедине с собой, не боясь за стабильность пациента — и с радостью злоупотреблял этой возможностью, то запираясь в библиотеке, то прячась с книгой в зарослях верхнего сада. Нет, он не желал уединения как такового. Если быть честным — он спасался бегством.       Потому что с другой стороны — «нормальность» Дерека снимала тревогу — ту благодатную тревогу, что занимает все мысли, навязчиво звеня в висках, расчерчивая трещинами и без того искусанные губы. Вместе с тревогой таяла бдительность.       Это было плохо.       Очень плохо.       Рядом с ним становилось трудно дышать.       Рядом с ним окружающий мир расплывался и мерк, а взгляд — невольно следовал за каждым его движением, и движения эти были тем видом искусства, на которое можно смотреть вечно. Рядом с ним… О рёбра скреблась властная, алчущая бездна. Юн искал ей имя в тихой черноте под своими веками, и нашёл лишь одно.       Жажда.       Он не мог припомнить момент, когда именно выпустил из рук поводья контроля над своими чувствами. Ведь он неплохо держался все эти месяцы. Не каждый смог бы так — после всего, что они творили друг с другом в кровавом бреду, не в силах остановиться. Но Юн насильно, жёстко, бескомпромиссно заставлял себя забывать каждый голодный поцелуй, каждый сорванный вздох, каждое бесстыжее слово — чтобы остаться в своём уме.       Какова на вкус его.?       Не сломаться.       Не сразу, но он понял, что именно доломало его защиту. Кто бы мог подумать, что всё испортит проклятый двухместный саркофаг. Ах да, леди Ран могла. Теперь — из-за неё! — Юн не был уверен, что сможет когда-нибудь отказаться от этой новой близости. Зная, что сможет получить ещё дозу, что это не предел.       То, как быстро — моментально — он привык засыпать в тёплых объятиях, ничуть не облегчало его отчаянное положение. Собственное тело раз за разом предавало его, и вот — на очередном рубеже сдалось без боя. Загорались древние символы, Юна кидало в жар, затем в холод и снова обдавало кипятком. Он прижимался к Дереку, как к источнику воздуха — дышать становилось легче, и замирал, ожидая, пока нежный поток бессознательного унесёт его в небытие.       Он понимал: каждый сантиметр между ними — драгоценное расстояние до очередной точки невозврата держится только на его собственной воле. В часы, свободные от ежедневных, уже привычных тренировок по «сонастройке», они почти не разговаривали: акема не навязывался, интуитивно предоставляя хозяину пространство для самокопания.       Толку от этого было мало: Дерек всё равно был везде — в вечернем ветре, несущем запах пыльных садовых дорожек, в россыпи звёзд на еженощно бездонном небе, в шелесте ссохшихся страниц третьего тома «Клинической алхимии» — и последнее было уже чересчур.       Самую жуткую и нежеланную из мыслей Юн обходил как можно дальше, но теперь отрицать было сложно.       Влюбляться Лэй Юн не планировал.       Но, как известно, планы Лэй Юна в этом сезоне взяли моду идти псу под хвост. Так что ему оставалось только бежать. В прямом смысле.       Вдох на четыре шага, на столько же — выдох. Скорость выше. Увеличить угол. Истёртые подошвы уже давно не белых кед глухо стучали по наклонному полотну беговой дорожки. Он убегал уже час.       От бега становилось легче, отступала надоедливая, ноющая, измазанная страхом боль под рёбрами.       Страх. Да, он боялся. Наверное, он боялся всю сознательную жизнь, но судьба никогда не сталкивала… Нет, не лупила Юна со всей дури по лицу этой старой проблемой, истоки которой были невесть как глубоко закопаны и завалены хламом пятидесятилетней давности — где-то в раннем детстве. Где же ещё?       Юну казалось, он всегда выделялся из своего горделивого семейства, как ворон-альбинос среди чернокрылой стаи. Чистейшая кровь матери не передала ему безусловную тягу к статусу и богатству. Родной отец был тем ещё проходимцем, но истинным вампирским коварством не обладал. А потому уже двадцать лет лежал в фамильном склепе Лэй, оставив жене двух здоровых детей, пару текстильных фабрик да контрольный пакет акций судоходной компании.       Старшая дочь уверенно шагала по стопам госпожи Анадорис Лэй, а вот сын вырос упрямцем — и в итоге скрылся в дебрях шумного мегаполиса, не желая иметь никаких дел с облигациями, иерархической лестницей и высшим зубастым обществом.       Только сейчас, общаясь с Дереком, Юн осознал: ровно как белоснежный ворон, он отличался от собратьев лишь внешне. А глубоко внутри, в сердцевине сердца были вшиты, впаяны, вплавлены нерушимые, врождённые истины:       Любовь — удел слабых и смертных. Дорога в нищету и забвение.       За уязвимостью приходит погибель.       Так что Юн никогда не любил — ни женщину, ни мужчину, ни сородича, ни — тем более — человека. Он плыл по течению в океане симпатий, легко следуя за влечением или перспективами. В идеале — за тем и другим одновременно.       С богатыми партнёрами было выгодно, но едва ли удобно. Попытки контроля и извечные властные замашки элитных пассий вконец утомили свободолюбивую натуру Юна. Из последних длительных отношений он едва успел сбежать, не доведя до серьёзных разборок и взаимной ненависти — и решил, что впредь прекрасно проживёт без подобной нервотрёпки.       Юн думал, что уже и так влюблён, навечно — в ночь. В густые тени на бетоне и ржавчине. В тихие слова спасённых товарищей. Он и подумать не мог, что попадётся в ловушку.       Ловушку, из которой не выбраться без увечий.       Слабый свет ночника в маленькой спальне. Холод по обнажённой коже бёдер. Губы Дерека — мягкие, влажные, тёплые. Скользят, сжимают, шепчут, зовут. Просят.       Ноги резко ослабли. Юн едва успел жахнуть ладонью по красному треугольнику тормоза — и повис на поручнях тренажёра, дыша как загнанный зверь.       Страшно. Так страшно. Неправильно. Слишком сильно.       Воздух тренировочного зала густо пах резиной, словно грядущей смертью. Юн сел на полотно и обхватил себя за плечи, растирая их, стараясь дышать ровно. Вне сомнений, то была она, любовь: путы на ногах, клетка с титановыми прутьями, парализующий душу яд.       Не мимолётная влюблённость, не сезонная интрижка; Лэй Юн влип по уши. Зависимый. Привязанный. К кому?! К полуживому человеку, что превратился в фанатика из-за повреждения мозга.       Сестра хохотала бы над ним с неделю.       Соберись, сказал себе Юн. Не сдавайся. Поднимайся и двигай наверх. Пока не появился акема с его дурной привычкой возникать из ниоткуда и максимально некстати. Дерека не было уже часа три — и сейчас он то ли читал очередной зоологический атлас, то ли опять полез шастать по ажурной крыше и зубчатым шпилям.       Юн буквально высосал принесённый из кухни графин с водой, вытер губы рукавом насквозь мокрой футболки и вяло побрёл обратно в реальность.       Но не дошёл. На столе, где они обычно возились с оружием, стоял небольшой сундук. Юн был слишком погружён в себя, чтобы заметить его при входе. Он ещё больше замедлил шаг, аккуратно заходя к столу со стороны. На крышке — снова записка.       «Вылетаем на третий вечер. Это тебе».       Строгий, но искусно сработанный плоский сундук из чёрного дерева лучился тягучей, душной, зловещей аурой. Без неё леди Ран обойтись не могла. Сундучки, кейсы, футляры — на вид не менее жуткие и ценные, чем само их содержимое, встречались в её доме так же часто, как мятые бумажные пакеты — в квартире Юна.       Замысловатая геометрия замков и сложная, мрачная вязь на корпусе указывала на то, что внутри очередной магический эксклюзив. Юн осмотрел ящик со всех сторон: — несмотря на внешний пафос, он наверняка хранил нечто практичное и крайне необходимое в повседневной жизни. По мнению древней леди.       Предположив, что два хитроумных запорных механизма не убьют его при попытке открытия, Юн отщёлкнул их и приподнял крышку.       Первым показалось оружие. Пистолет. По виду — снова стоил дороже, чем сам Юн, вместе с квартирой и кедами. Он поднял крышку до конца, освещая вторую нишу, которую занимала небольшая шкатулка…       И отскочил, как ужаленный, резко захлопнув сундук.       — Твою мать! — громко выругался Юн, а потом ещё и ещё. — Да что за хрень?! Нельзя было предупредить?! — выкрикнул он в глухую тишину звукоизоляционных панелей и с силой пнул кованый табурет.       Проклятая ископаемая стерва. Нет, ему точно не показалось. Сглотнув, Юн снова медленно открыл сундук и взглянул на источник своего испуга. Волоски на руках и шее встали дыбом — с крышки шкатулки на него смотрел донельзя реалистичный стеклянный глаз с широким горизонтальным зрачком. Глаз риггата.       На языке здравомыслия это означало — «беги».       Риггаты.       Невероятно опасные и крайне редкие, эти существа обитали вдали от цивилизации: рядом с руинами, старыми кладбищами и прочими местами силы. Высокие — не меньше трёх метров. Тонкие, узловатые ноги с острыми копытцами несли их хрупкие, призрачные тела. С их голов, увенчанных двумя длинными, резными рогами, свисали особенные, чем только ни украшенные косы — настоящее произведение их неизученного, дикого, чужеродного разума.       Риггаты очень любили плести.       В ход шла не только густая грива, но также травы и ветви деревьев — сплеталось всё, что могло быть сплетено. Поговаривали, что риггат свивает судьбы — настолько символично, непонятно и впечатляюще оформляли они свои творения, порой внезапно возникающие посреди дремучей чащи.       Встреча же с «лесным парикмахером» в большинстве случаев становилась летальной. На Ихисе жило много опасных тварей, но ментальной мощи риггатов не было равных — они могли вскрыть рассудок любого: человека, полукровки, высокородного аристократа с сильнейшим защитным даром и наверное, даже самой Ран Кле Хинн. Вскрыть и выпотрошить.       И не так давно Юну повезло издалека увидеть бледный рогатый силуэт, тонкие руки в плакучей кроне горного хвойника. Очарованный неторопливой грацией, Юн выглядывал из-за гранитной ограды, дрожа от страха, стуча зубами, волей богов — или же позволением самого риггата — незамеченный и потому поныне живой.       Стоило ли удивляться, что смертоносное око стало визитной карточкой самой зловещей и непредсказуемой организации эхилай — Руун Мар.       На языке здравомыслия это имя также означало — «беги».       Юн тяжело вздохнул. Почему Дереку — шикарная импульсная винтовка, а ему — жуткий глаз в коробке?       Он смотрел на филигранные, тронутые патиной бортики, но не ощущал восторга — того, что испытал, смотря на оружие и саркофаг Има. Что-то жаркое, ядовитое и опасное будто обвилось вокруг его талии, когда он взял в руку шкатулку. Внутри, в герметичной ёмкости плавала прозрачная линза.       — А это что? — голос Дерека за спиной, прямо у левого плеча, заставил его вздрогнуть.       Юн должен был резко обернуться, ощериться, хлёсткой руганью отвечая на внезапное нарушение личных границ. Его обычная реакция. Теперь же что-то внутри стопорилось, отказывалось следовать привычным шаблонам: с Дереком Юн всегда был до омерзения мягок.       Он закрыл коробочку и тихо усмехнулся. Всё-таки акема и впрямь обладал чутьём, раз явился в ответ на страх.       — Какая-то штука от Руун Мар. Сказано — для меня.       — Что это значит? — холоднее, чем обычно, спросил Дерек. Он был встревожен.       Человек и не мог знать. Руун Мар — смерть на волоске от господства, капля яда на званом ужине, бледная тень у оскверненной могилы, тонкий силуэт на фоне объятых огнём дворцов. Наёмники. Хранители. Ликвидаторы. Покровители.       Говорят, они брались за дело не чаще двух раз в столетие, и тогда общество заходило на новый виток. Вероятно, это происходило чаще, но мало кто об этом знал.       Даже Юн со своей неуёмной тягой к таинствам знал немногое, и то пришлось выскребать из самых нежелательных мест. Услуги Руун Мар, говорили ему шёпотом в подвалах приграничных секторов, стоили непомерно. Даже тот, кто мог отдать миллиарды за их поддержку, мог получить жёсткий отказ — но неизвестно, что было бы хуже.       Если за тобой стоит «риггат», запомнил Юн, победа обеспечена, но вот последствия… Они уничтожали целые корпорации и присваивали себе данные. Они помогали свергать режимы, а затем искореняли весь род своих же заказчиков. Ходили слухи, что они действуют в угоду Совету, но Юн полагал, что это было не совсем так. И век за веком, к «риггатам» всё равно обращались сильные мира сего, страшной ценой выкупая самый жуткий и неожиданный козырь.       Ничуть не удивительно, что леди Ран прибегала к их услугам.       — Тайная организация. Жуткие ребята. Я потом тебе расскажу. Нужно найти Ран Кле Хинн.       — Она в лиловом зале, — ответил Дерек. — Да что случилось-то?       Юн отдал ему записку и потянул за собой, второй рукой прижимая к себе зловещий сундук.       Ран Кле Хинн улыбнулась как анаконда — если бы анаконды умели улыбаться.       Она стояла у высокого мраморного постамента, на котором покоилась огромная, литров на сто, вычурная ваза из тонкого, изысканного фарфора. Юн мимо этой хрупкой штуки даже ходить боялся.       Он коротко поклонился и положил сундук на одно из мрачно-лиловых кресел.       — Про пистолет я понял. Насчёт второго предмета прошу разъяснить.       Ран Кле Хинн продолжила задумчиво разглядывать полупрозрачные волны и завитки, кажется, зелёной керамики. Наверняка, для этого странного цвета имелось особое название, вроде «весенний свет сквозь листву на воде».       — Ты ведь не знаешь, так, мастер Лэй?       — О чём ещё, — вздохнул Юн, — я не знаю?       Она кивнула своей правоте.       — Мир, в который ты вернёшься, стал для тебя опасным. Коннери будет оберегать тебя, но это, — она указала на содержимое ящика, — будет твоей личной броней.       — Не понимаю. Я теперь в лиге убийц? — Юн отлепил сырую ткань футболки от живота.       — Я даю тебе регалии Руун Мар. Для тех, кто копошится внизу, это будет означать, что тебя нужно обходить стороной.       За месяцы общения с леди Ран Юн привык, что после каждого её ответа следовало ставить верный вопрос. Он неплохо научился это делать.       — А для тех, кто наверху? Что будет означать?       Она улыбнулась благосклонно и удовлетворённо. Довольная анаконда.       — Что за тобой стою я, разумеется.       Юн сделал короткий шаг назад, неосознанно. Почему-то посмотрел на обтянутые шёлком стены: роскошный зубастый орнамент, листопад из лоснящихся перьев. И засмеялся.       Он сжал переносицу, коротко потёр лоб и встряхнул спутанной, как всегда, чёлкой. Нет. Не-ет.       — Серьёзно? Вы управляете этой лигой… Орденом… Организацией?       Она развела руками.       — Я её создатель. Нас, — она явно имела в виду Има, — слишком мало, чтобы позволить себе быть безоружными.       Ничему не удивляйся, напомнил себе Юн. Ты же не думал, что хуже быть не может? Для «хуже» всегда есть место.       — Но я… А моя легенда? Как я вообще туда попал? Я же ничего не умею. Полукровка в Руун Мар — звучит как-то, как-то… Погодите… Стоп, — он поднял ладони. — Так это что выходит, целое гнездо «риггатов» не может распутать этот ваш глобально-политический заговор? Ликвидировать тот проклятый, как его, н-научный центр на берегах Схириса? Не верю. Да они, то есть, вы — самый страшный кошмар любого политика, любой секты, любого государства. Они целые династии вырезали, и никто ничего не мог сделать. Разве нет?       Она лишь покачала головой на его нервную тираду.       Дерек, что внимательно и молча слушал до этого, положил руку на его плечо.       — У неё связаны руки, Юн. Она не может действовать открыто, от своего имени, пока не узнает, кто её враг, — спокойно сказал он. — Как я понимаю.       Юн перевёл на него взгляд и медленно выдохнул. Слова Дерека прохладной водой втекали в его голову, и тело расслаблялось само собой.       — Ладно.       Новоиспечённый «риггат» хмуро замолчал, обдумывая ситуацию. Но тишина не успела залить комнату: слово взял Дерек.       — И мне это не нравится, — его голос резко потяжелел. — Это поставит его под удар.       — Больше всего, мистер Коннери, его под удар ставите именно вы, — ответила она, и с этим сложно было поспорить. — Сепарационный декрет и глубинную ксенофобию, которая впечатана в мозги каждого жителя Ихиса, никто не отменял. Какие бы бумаги я за вас ни подписала, и кому бы я ни заплатила. Я надеюсь, это понятно?       В лице Дерека ничего не изменилось, словно Ран Кле Хинн издала череду бесполезных, ничего не значащих звуков.       — Вы говорили, он будет на меня работать, — вспомнил Юн.       — Это так. Ты даже налоги платишь. Но этого мало. Не забывай, мы выпускаем наружу акему. Не человека. Не обращённого. Не эхилай. Он будет сиять как Ан’Катский маяк в ночи — для тех, кто быстро решит, на что пустить каждый из его органов.       — И что, этот вшивый глаз может защитить Юна? — Дерек злился, и это было ново на фоне его обычного спокойствия. — Лучше скажи, какую роль ты отведёшь мне, чтобы я всегда мог быть рядом?       — Мне бы очень хотелось, чтобы ваша роль была в том, чтобы умереть, — она бросила на него презрительный взгляд. — Для общества. И не высовывать нос, — она едва заметно поморщилась. — Но это, увы, невозможно.       — Так и есть, — Дерек слегка склонил голову набок и зло улыбнулся.       В зале вдруг стало жарко. Юн моргнул несколько раз, не понимая, в каком месте разговор пошёл не туда. Он настороженно переводил взгляд то на возвышенную Ран Кле Хинн, которая почему-то решила опуститься до открытого конфликта, то на Дерека, который ни во что её не ставил.       — Какую роль? — повторила Ран Кле Хинн, недобро сощурившись. Юн подумал: будь её взгляд сейчас направлен в его сторону, она могла бы его раздавить. — Личный телохранитель. Тень, что следует по пятам. Молчаливая, — каждое слово звучало как вердикт, окончательный и не подлежащий обжалованию, — абсолютно невзрачная роль. Но…       — Меня устраивает, — тем же давящим тоном перебил её Дерек.       — Но самое главное прикрытие будет не в этом, — с нажимом продолжила Ран Кле Хинн. — Перехожу к сути, если позволите.       Она отвернулась от Дерека и всё-таки посмотрела на Юна, и тот, кажется, выжил. А затем — резко подошла к нему почти вплотную. Краем глаза он заметил, как Дерек непроизвольно дёрнулся в его сторону. Юн кожей чувствовал, что терпение Дерека было на пределе. Ран Кле Хинн намеренно злила акему, а заодно и его самого. Её лицо было властным и надменным.       — Вопрос о том, как ты попал в Руун Мар — если таковой всплывёт, а также где пропадал и как посмел жить с человеком — все эти вопросы решаются элементарно, — она щёлкнула пальцами. — При этом мистер Коннери выгодно выйдет из зоны внимания. Всё очень просто: мы сместим акцент с вашего нарушения сепарации, — выразительно произнесла она, — и введём резонансную причину нашего с тобой, Юн, общения.       Она словно издевалась. Специально выбирала самые витиеватые фразы, наслаждаясь своим превосходством.       Юн и Дерек непонимающе переглянулись.       — Резонансную причину? — переспросил Юн.       — Будешь моим любовником.       Сердце Юна стукнуло, и, кажется, остановилось.       — Исключено, — ледяным тоном отрезал Дерек.       Юн покосился на него, и то, как злобно тот смотрел на Ран Кле Хинн, пахло большими проблемами. Зрачки акемы стали огромными, черты лица заострились, а во взгляде горела дикая, безумная ярость.       Даже время от страха сжалось в комок.       Его собственное негодование от слов леди Ран задохнулось, не успев оформиться, Юн облизывал пересохшие губы, но никак не мог решить, что делать: вступиться ли за свою честь, или удержать Дерека от того, чтобы тот вцепился ей в горло.       Дерек шагнул к ним и грубо втиснулся между Ран Кле Хинн и Юном, плечом оттесняя того назад. Меньше всего Юну хотелось, чтобы эти двое его делили — какой же абсурд! — но он просто не мог выбрать, кого нужно осадить первым. Кто из них сейчас опаснее.       Ран Кле Хинн оскалилась своей самой скотской улыбкой.       — На публике, разумеется. Если конечно, мистер Коннери не против.       Её голос стал жёстким, как стальной прут.       Все эти месяцы Юн был уверен, что какой-то там малолетний Дерек — уж точно не угроза для столь сильной во всех смыслах дамы. Но сейчас её тело говорило об обратном. Не каждый бы заметил эту особую, почти неуловимую разницу — но Юн не зря провёл годы среди уличных банд.       Проклятье, Ран Кле Хинн была готова к драке.       — Акема непредсказуем и, что бы ты, Юн, о себе ни думал — неуправляем, — обращаясь к нему, она не разрывала зрительный контакт с Дереком, сверлила его своими горящими очами, будто это было единственным, что удерживало его на месте. — Ваши отношения, а они написаны у вас на лицах — афишировать нельзя. Это привлечёт ненужное внимание. Губительное, — она ещё больше понизила голос, — внимание. Я же даю Юну билет туда, где позволено нарушать законы.       Её глаза полыхали азартом, клыки угрожающе оголились — она выглядела по-настоящему чудовищно; но, что было ещё страшнее, она явно и откровенно получала удовольствие от этого столкновения.        — Или вы не хотите, мистер Коннери, — слегка склонясь, прошипела она ему в лицо, — чтобы мастеру Лэю было позволено иметь собственного ручного человечка?       И в этот момент Юн поверил — что Дерек может. Если не убить, то изрядно покалечить, возможно, самую могущественную персону на всём континенте, хоть это и звучало совершенно бредово. И акема словно сам знал об этом, настолько уверенно и дерзко он держался, без тени страха перед её острым умом, её очевидной силой, её неизмеримой властью. Юн сомневался, что он вообще умеет кого-либо бояться.       — Мистер Коннери… — процедил Дерек, глядя снизу вверх, на двухметровую, пугающе свирепую леди Ран, маленький, но ничуть не менее опасный, — так и быть, не против.       Она моргнула. И выражение лица сменилось, не осталось и следа от давящей агрессии.       Её умение управлять эмоциями граничило с гениальностью.       — Чудесно. С оком риггата, — леди Ран плавно отстранилась и подошла к оставленному Юном сундуку, — мы не закончили. У вас два часа.       На что именно следует потратить эти часы, объяснять не пришлось. Дерек стоял всё в той же напряжённой позе, загораживая Юна собой, и взгляд его не выражал ничего хорошего. Всё ещё растерянный, Юн наконец вышел из оцепенения, аккуратно, без резких движений обогнул Дерека и обхватил ладонями его лицо.       — Всё хорошо. Пойдём отсюда, — прошептал он.       Ночной бриз шевелил длинную тёмную прядь, что выбилась из наскоро забранных волос. Акема сидел, скрестив ноги, поперёк широкой скамьи. Ползучие ветви белой каприфоли бросали невесомые, дрожащие тени на его расслабленное лицо.       Закрыв глаза, он снова в точности повторял узоры, что Лэй Юн вычерчивал пальцами в лунном воздухе. Юн старался запомнить каждую черту этого красивого лица с мистической меткой древнего бога, каждую секунду благодатной ночной тишины.       Изоляция окончилась.       Их ждал открытый мир и неспящий город-гигант, в котором, кажется, всё встало с ног на голову.       Он осторожно коснулся щеки Дерека, принимая его синхронное прикосновение в ответ, и расцепил их связь.       — Иди внутрь. Я догоню, — тихо сказал Юн и откинулся на скамью, подложив руки под голову.       Острые и кромешные, как горная ночь, чувства затопили Юна. В голове звенел и вился спиралью последний разговор. Для чего мать «риггатов» доводила акему? Чего добивалась? Что проверяла? Юн не мог разобраться в её многослойных мотивах. Вместо этого, он понял кое-что о себе самом.       Внезапная, неуправляемая ярость Дерека поставила ещё одну печать на приговоре.       Юн закатил глаза от жгучей волны возбуждения, медленно дыша ртом, еле держа себя в руках.       Его до дрожи пугало то, что Дерек всё поймет — и это было совершенно глупо, ведь тот узнавал подобные вещи задолго до самого Юна.       Он знал, что ведёт себя нелогично и малодушно. Он упорно не хотел признавать то, что эти сумасшедшие чувства не поддаются контролю — и злился на себя за то, что ему не хотелось это признавать.       Ты конченый идиот, Лэй Юн, думал он, лёжа на спине, прижимая к себе колени. Сколько ещё раз тебе нужно с ним трахнуться, чтобы признать, что это серьёзно?       В очередной раз в сердцах проклянув всего Дерека вместе с его невыносимыми губами, молясь небу, чтобы тот не удумал вернуться, Юн запустил руку под мягкую резинку своих выношенных до неприличия спортивных брюк.       Колючее, злое, болезненное удовольствие тряхнуло его затылком о гладкий настил скамьи. Небесные иглы стремительно падали вниз, а может, наоборот — затягивали его в свою топь.       Он двигал дрожащей, взмокшей ладонью рвано и быстро, тихо шипя сквозь намертво сжатые зубы, до слёз желая своего насквозь про́клятого акему прямо сейчас: рядом, сверху или же под собой.       Безумная жажда накрывала Юна, сжимала горло своей жестокой рукой. Но не та, что выскребала ржавым ножом пропащие души эхилай. Вампиров. Падших, потерянных детей Ааты.       Жажду Юна было не утолить алым потоком жизни из чужих вен.       А затем, судорожно вцепаясь в бедро свободной рукой, он распахнул кровавые глаза навстречу бесконечному, голодному космосу.       Космос всё же упал.       Тяжело дыша, Юн медленно разогнул колени, устало вытягиваясь на прохладных досках и, смиряясь с этой новой, вряд ли излечимой болезнью, беззвучно завершил свой недавний вопрос.       Какова на вкус его смерть?