Besos para golpes

      Так что же произошло в тот день на Соборной площади? Мы прекрасно знаем, что был еще один человек, не равнодушный к цыганке, который наверняка следил за ней в этот момент. Этот человек никак не мог упустить появления Гренгуара и его спутницы - его окно выходило как раз на площадь перед собором.       В это утро Клод почувствовал, что уже начал привыкать к своей новой жизни. Так, каждое утро он с досадой обнаруживал, что какая-то частичка образа юной цыганки ускользала от его сознания, будто еще пара песчинок из горсти золотого песка куда-то просыпались. Конечно, пара песчинок ничего не изменит, но однажды от целой горсти не останется ничего. Неизвестно, почему он решил, что больше никогда не увидит ее, но интуиция почему-то подсказывала, что отныне все будет иначе. И несмотря на все страдания, которые доставляли ему мысли об этой девушке, он боялся растерять эти драгоценные песчинки.       Итак, Клод медленно поднялся по крутой лестнице после заутреней и по привычке уселся за книгу. Затем какое-то время он пребывал в неком трансе, который представлял собой смесь прочитанного и иных образов, что теснились в его сознании. Это были обрывки недавниних разговоров с Жеаном и служителями собора, молитв и латинских изречений, а на фоне всего этого проступал образ плясуньи, как уже что-то привычное, постоянное. Звон воображаемого бубна отстукивал время, и Клод уже забыл, когда в последний раз он боролся с подобными мыслями. Раньше он заставлял себя часами стоять на коленях перед распятием, даже истязал плоть; однако последние события сломили его волю, а такой мелочи не было и смысла противиться: все страшное уже произошло - его любовь поругана, а сам он осмеян.       Спустя пару дней после той роковой ночи, когда капитан разбил ему нос и повредил колено, Клод обнаружил, что у него разорваны сухожилия. Стыд и ненависть к капитану вспыхнули с новой силой, еще больнее ударяя по самолюбию. Он представлял, как де Шатопер между любовными ласками рассказывает Эсмеральде, кого он встретил по пути к ней и как героически одолел, а девушка непременно понимает, что это был тот самый священник, насмехается над ним, плюется, произнося его имя, а затем прижимается голой грудью к своему герою в доспехах.       Архидиакон не питал иллюзий по поводу того что прыткая и своевольная цыганка будет долго сопротивляться, подталкивая дворянина-иноверца к замужеству. Порой он тешил себя надеждами и раздумывал: пришла ли цыганка к Флаурдель в ту ночь? Может, она передумала? Вспомнила о своем колдовском медальоне? Должна же быть какая-то высшая сила, некое проведение, которое бы отрезвило ее в ту ночь и не дала встретиться с де Шатопером? Нет, она наверняка была с ним, иначе почему с тех пор ни разу не появилась на площади?       В то же время, священник до дрожи боялся узнать, что же именно произошло тогда. Мысль о том, что его зингара проводила ночи с распутным капитаном приводила его в ужас, словно он был отцом, над чьим ребенком надругались. Таким образом, приятная нега, которая порой охватывала священника при мысли о плясунье, теперь сменилась на горечь и отвращение; и только теперь он с ужасом осознавал, насколько, должно быть, он отвратителен и ничтожен в глазах юной девушки, в отличие от статного капитана. Стеклянные сосуды в его келье невзначай напоминали ему, что он - худощавая, плешивая развалина.       Так, постепенно, с каждым днем воспоминания священника о той встрече в подворотне все таяли, а на их месте вырастали какие-то злые фантазии, полуфантастические предположения и сновидения, в которых капитан сначала избивает его, а затем цыганка приходит и плюет на него; или к нему приходит Жеан и рассказывает, как недавно знатно провел ночь с цыганской девкой, к которой он пришел вместе с де Шатопером. Эти фантазии так искажали реальность и сводили его с ума, что постепенно грани между кошмарами и явью стали стираться. Затем Клод уже было решил, что абсолютно все, что было связано с цыганкой - плод его фантазии. Возможно, так его больной мозг пытался хоть немного уменьшить число страданий хозяина и сохранить его в относительно трезвом состоянии: теперь архидьякон уже почти поверил, что цыганка -призрак, наваждение, галлюцинация, вызванная постоянным смирением плоти, искушение и наказание господне. Может, он повредил рассудок, когда падал?       Погрузившись в свои мысли, он не сразу понял, что слышит ритмичный стук бубна не в голове, а наяву. Пребывая словно сразу в нескольких параллельных вселенных, он мог долго читать, а затем лишь спустя несколько минут понимал, что слова на пергаменте не складываются в предложения. Наконец, он зажмурился, сдавил пальцами переносицу и устало выдохнул. Раньше он мог часами изучать рукописи, но сначала сладострастные мысли, затем наваждения и страхи, а теперь и просто банальная усталость и недосып мешали ему заниматься... Однако звон не прекратился, а ко всему добавились еще и веселые хлопки и возгласы.       Безумие! Клод подскочил с кресла и уткнулся в окно. Книга глухо упала на пол.       Сперва он решил, что окончательно потерял рассудок: на площади, как и месяц назад, плясала та самая девушка. Но в отличие от искаженных, мерцающих и расплывающихся образов в его голове, девушка на площади была вполне реальной, такой же, как и люди вокруг нее. Она была освещена солнцем, лучи которого не пронзали ее, будто призрака, и не испепеляли, словно порождение тьмы. Она не исчезала в языках адского пламени, не смеялась дьявольским смехом, не оголялась при всех и ни к кому не прижималась... Она просто танцевала, как и раньше, и в этом танце действительно не было ничего богопротивного, разве что движения ее стали чуть плавнее и смелее. Действительно, иной бы увидел бы в этой картине скорее богоявление мадонны.       Но тут же лоб священника покрылся испариной: он понял, что скрывается за этими новыми повадками девушки! Воистину, уж лучше бы это была пляска на шабаше ведьм, чем подобное безыскуственное проявление чувственности и женственности, ведь за ними могло скрываться только одно... Теперь уже невозможно было отрицать: Эсмеральда не соблюла себя, она действительно была в ту ночь с де Шатопером, и судя по ее радостному выражению лица, она до сих пор видится с ним! О! Это происходит постоянно, он сделал ее своей служанкой, прислугой, цирковой собачкой, куклой для мерзких утех! Кровь, будто желчь, вскипела в венах архидьякона. Ему пришлось до боли в руках сжимать кованые прутья окна: казалось, отпусти он их, так ноги сами понесут его вниз, на площадь. А что он сделает дальше? Оттащит распутницу за волосы и заставит покаяться? Обвинит в том, что та предала свою мать? Или как коршун утащит полевую мышь к себе в гнездо? Из статного человека, которого побаивались суеверные простолюдины, которого уважали знатные особы, у которого совета просил сам король(!) он давно уже превратился в жалкое посмешище, избитого старика,безвольного раба, чьи идиотские поступки продиктованы взмахом юбки цыганской девки. Так он и остался стоять у окна, будто пораженный взглядом медузы Горгоны, уже не в силах оторваться или закрыть глаза. То прекрасный танец вольной цыганки, то предсмертные рывки мотылька в паутине мерещились ему. Еще секунда, и капкан для мушки захлопнется...       Еще несколько минут простоял архидьякон в таком положении, завороженный и напуганный столь странным появлением Эсмеральды. А вот и он сам, красавец, появляется в сопровождении своей невесты, богатой и знатной - полная противоположность нищей танцовщице. Интересно, что между ними общего кроме любви к этому гнилому человеку? Глупость и наивность? Факт того, что неделю назад капитан назначил дату венчания с некой Флер-де-Лис де Гонделорье никак не мешал ему наслаждаться обществом еще одной девушки, да и к тому же венчать эту парочку предстояло самому отцу Клоду...       Капитан и его знатная спутница медленно приближались к месту скопления людей. Девушка держала его под руку и слегка подталкивала вперед, а Феб нехотя ступал вслед за ней. Так, медленно они оказались прямо перед тем местом, где танцевала цыганка. Плясунья заметила капитана, вспыхнула, словно подожженный тополиный пух, и тотчас это отразилось в ее движениях. Высокие взмахи цветастой юбки, еще более изящные изгибы, счастливая улыбка - все это было предназначено для капитана, и осознание этого заставило архидьякона снова стиснуть зубы и кулаки. Как будто и не было тех недель, когда он считал Эсмеральду навеки исчезнувшей, - острые ногти, как и прежде, до крови входили в его ладонь. Голодная до ласки уличная кошка ластилась к грязному сапогу, готовому пнуть ее в любой момент. Ах, если бы она только позволила этому несчастному человеку, вероотступнику и грешнику прикоснуться к ней, то он бы подарил ей самые изысканные ласки, на какие только способен, а не грубую возню с пьяным солдафоном, перед которым она так унижается!       Действительно, богатой спутницей Феба была та самая Флер-де-Лис. Сначала цыганка не заметила ее из-за более низкого роста, а затем... затем присутствие этой дамы почему-то заставило ее заволноваться. Она поняла, что капитан и дама подошли именно к ней и смотрят именно на нее. В голове цыганки зародились сомнения, и нетерпеливая по своей природе, она поспешила их развеять. Эсмеральда в последний раз ударила в бубен и подбежала туда, где стоял капитан. Она то смущенно опускала глаза, то поднимала голову вверх, светясь от радости, и в то же время нервно теребила в руках бубен. Опять эта строгая девушка... но зачем же она пришла сюда вместе с Фебом? Может, он скажет ей, чтобы она на нее не злилась? Цыганка слега поклонилась в знак приветствия:       - Добрый день, капитан, - промолвила она, стараясь сохранять непринужденно-веселую интонацию, будто этот вопрос был частью ее шуточного представления, хотя она заметно нервничала. Повисла пауза. Феб тоже был растерян, ногти Флер де Лис впились ему в предплечье, но никто этого не заметил: люди вокруг замерли, предвкушая интересное зрелище. Сердце Эсмеральды забилось чаще, а сама она будто онемела. В то же время, ей не понравилась холодность капитана, и она еще более настойчиво заговорила с ним:       - К-какой чудесный день, не правда ли? А это должно быть, ваша сестра? - поняв, что она ляпнула какую-то несуразную чушь, плясунья прикусила губу и слегка вжала голову.       - Что ты себе позволяешь, уличная девка?! -тихо, сквозь зубы процедила Флер-де-Лис. Она до последних сил старалась сохранять лицо. До этого Эсмеральде казалось, что это просто капризная высокомерная девица, которая лишь испытывает к нищенке неприязнь, но сейчас она увидела в ее глазах настоящую ненависть. Цыганка перевела взгляд с ее лица на лицо капитана, и оно почему-то показалось ей добрым и нежным. Тем временем в толпе послышались неодобрительные шорохи и присвистывания. Перед горожанами предстала очередная интересная сцена, о которой еще долго можно будет судачить. Это смутило Эсмеральду еще больше.       - Феб... Скажи ей...       Капитан лишь нахмурился в ответ:       - Эмм... Тебе не следовало бы...       - И что же тебе следует сказать мне, дорогой мой жених? И с каких это пор уличные потаскухи обращаются к тебе по имени? - У Фер-де-Лис дернулся левый глаз, а она в свою очередь резко потянула Феба за рукав.       - Тебе лучше убраться отсюда. - сухо произнес капитан, и для виду приобнажил шпагу.       Цыганка не могла поверить в происходящее. Вместо того, чтобы осознать опасность и со всех ног бежать прочь, она опешила. Она только и делала, что жила в мире грез, и так резко все оборвалось!       - Жених?... Ах, что же ты делаешь, о милый Феб? - позабыв обо всем вокруг, она почти потеряла связь с происходящим. Голова ее закружилась, а ноги начали подкашиваться. Сердце, которое только что бешено стучало, казалось, замерло совсем. Эсмеральда потянулась руками к капитану, будто хотела проверить, не привиделось ли ей все это. Однако это были вовсе не злые призраки и не дурной кошмар: капитан резко оттолкнул цыганку, отчего та отскочила назад и упала на локоть. Глаза ее стали круглыми от ужаса.       - Стража! - крикнул он, пытаясь придержать за локоть трясущуюся Флер. Однако Флер-де-Лис всхлипнула, не в силах больше терпеть этот позор, издала отчаянный вопль, похожий на рычание, развернулась и быстрым шагом направилась прочь. Капитан тотчас последовал за ней. Цыганку же в тот же миг окружила толпа улюлюкающих и смеющихся горожан. Они словно не помнили, что еще четверть часа назад прихлопывали в такт ее бубну и подкидывали ей монетки. Все, что происходило дальше, несчастная уже не воспринимала: ни злого смеха, ни брани, которая на нее сыпалась отовсюду, ни рук, которые хватали ее за волосы и рвали платье. Она вырывалась как могла, не помня себя от страха и от обиды. Где-то вдалеке раздавался знакомый голос Гренгуара, но она не успела на него обернуться. Так, девушка очнулась от ужаса только тогда, когда обнаружила себя на холодном полу, в темном боковом нефе Собора Парижской Богоматери, где гладкие высокие стены отзывались на ее неровные всхлипы.       Клод видел, как капитан толкнул цыганку и толпа окружила ее. Он сорвался и побежал вниз по крутой лестнице, цепляясь руками за стены, чтобы не сорваться. Как эти мерзкие люди смеют касаться этой девушки?! Уж лучше бы они оскверняли статую Богоматери в соборе! О, это он опять во всем виноват! Из-за него толпа истерзала Квазимодо, из-за него теперь они избивают это бедное дитя! Ну почему он так оплошал в ту ночь? Почему позволил этому случиться? Видит бог, надо было убить Капитана!       Архидиакон накинул свой капюшон и выбежал на улицу. Ситуация усугубилась: несколько конных стражников рассекали толпу, пытаясь пробраться к собору. В дальнем углу площади Клод заметил Жака Шармолю, о чем-то разгоряченно беседующим с другими стражниками; те, в свою очередь, указывали ему на Нотр-Дам. Священник развернулся и поспешил обратно в собор, пока судья его не заметил и не начал разговор. Значит, Эсмеральда все же успела скрыться там.