Besos para golpes

      "Ночью душа наша свободна от суеты мирской, и потому может свободно действовать на нее мир духовный, и она свободно может принимать его впечатления, так что мысли и расположения сердечные у человека бывают мыслями и расположениями Самого Господа или Ангелов святых, если человек праведен; или мыслями и расположениями диавола, если он грешник нераскаянный."       Как всегда верный своим привычкам, архидиакон жозасский проводил ночь за книгой. Он пытался угомонить свои тревожные мысли с помощью чтения, но иные строчки из книг лишь только усиливали его беспокойство.       "Надо помнить всякому, что у всякого человека, кроме животной его природы, есть еще духовная, - что у животной свои требования, у духовной - свои. Требования животной природы: пить, есть, спать, дышать, освещаться, одеваться, согреваться; духовной природы - размышлять, чувствовать, говорить, иметь общение с Богом - через молитву, Богослужение, Таинства, поучение в слове Божием, и с ближним - через взаимную беседу, помощь, взаимное обучение, назидание. Еще надо помнить, что животная природа временна, преходяща, тленна; духовная же - вечна, непреходяща, неразрушима; что плоть надо презирать, как преходящую, прилежати же о душе, вещи бессмертной, о ее спасении, ее просветлении, очищении от грехов, пристрастий, пороков, об украшении добродетелями - кротостью, смирением, незлобием, мужеством, терпением, покорностью и послушанием Богу и людям, чистотою и воздержанием. Умудри, Господи, всякого человека помнить это всегда!"       Клод помнил лучше любого другого, какими добродетелями следовало украшать свою душу истинному католику; он и раньше действительно стремился к этому, и вовсе не из-за страха кары Божьей, а по внутреннему стремлению своей честной, прямолинейной натуры. По крайней мере, таким он был раньше. А теперь он стал таким же лживым, как и все, кто его окружал. Запятнанный нечистотой, возгордившийся, он подверг страшной опасности невинную.       "Помни: разум есть слуга сердца, которое есть жизнь наша; если он ведет сердце к истине, к миру, радости, к жизни - он исполняет свое назначение, он истина; если к сомнению, беспокойству, томлению, унынию, мраку, - он уклоняется от своего назначения и непременно лжив."       Все четыре дня заточения архидиакон наблюдал за цыганкой. Это было сложно, так как она совсем не выходила из своей кельи. Наверняка, несчастная не могла смириться с предательством капитана своим позором на соборной площади: Клод хотел утешать ее, но знал, что она и близко его не подпустит. В то же время, он боялся, что нечаянная вспышка ревности спугнет ее еще больше. Тем более, в последнее время, убедившись в своих самых страшных опасениях, он совершенно перестал себя контролировать: приходилось аккуратно ступать по полу собственной кельи, чтобы случайно не наступить на какой-нибудь завалявшийся осколок сосуда, разбитого в припадке ярости. Уж лучше он будет пока что наблюдать издалека, пока плясунья не смирится с его присутствием. Фролло велел Квазимодо принести ей что-нибудь из одежды... разорванное платье могло напомнить цыганке о их неприятном разговоре, да и к тому же совершенно не подходходило для пребывания в церкви. Выполняя свои ежедневные обязанности, священник каждый вечер спешил укрыться в своей келье. Здесь он мог больше не прятать свои эмоции, которые разрывали его изнутри; в комнате царил погром, книги валялись, раскрытые посредине:       "Старайся всеми мерами житием своим утешать непрестанно Отца небесного, то есть своей кротостью, смирением, незлобием, послушанием, воздержанием, рассудительностью, миролюбием, терпением, милосердием, искренним с людьми достойным дружеством, доброжелательностью ко всякому, исправностью в делах, простотою сердца и нрава, чистотой всех мыслей сердечных. Умудри и утверди нас, Боже, жить по воле Твоей! ибо ты отец наш, а мы - чада Твои во Христе Иисусе Господе нашем. Ну и что тебе, человек, в тени грехов и страстей? Приятно они бодут тебя; - хороши ли, приятны ли последствия от них? О, как уязвляют люто! о, как горьки последствия от них!..."       Эсмеральда также с нетерпением ждала ночи. Еще днем она разобрала те вещи, что ей принес ее новый знакомый. В той корзине были яблоки, хлеб, вяленая рыба и вареное яйцо. Впервые за все время девушка ела с аппетитом. Также она нашла в корзине чистую ткань, которую тотчас использовала как полотенце. Обтираться водой в неотапливаемой комнате было прохладно, но это только взбодрило цыганку. Она нашла где-то маленький камушек и от скуки кидала его о стену, уже досконально изучив, как он будет отскакивать, если его кинуть тем или иным образом. В голове рылись мысли, хотелось столько всего рассказать, спросить совета. Девушка пыталась притормозить свою бурную фантазию, обнадеживающую ее картинами счастливого спасения из заточения. Она уже видела себя, под покровом ночи покидающую неприветливый собор и возвращающуюся во Двор Чудес, где бродяги весело приветствуют ее, а Джали радостно блеет и ласкается. Так прошел целый день.       Наконец стемнело, однако новый друг все еще не спешил появляться. Еда придала девушке сил, и она уже было начала чувствовать мир также остро, как и раньше. Сколько раз за свою жизнь она упрекала себя за излишнюю самонадеянность, и вот снова - воздушные замки, которые выстроились в ее воображении, уносили ее прочь от злой реальности, отчего было все сложнее спуститься на землю. Одухотворенное настроение быстро растворилась, и к цыганке снова вернулось разочарование и невеселые думы. Образ Феба вновь возник перед ней, такого красивого и желанного, с его милой улыбкой и густыми волосами... А что он только не вытворял с ней! Эсмеральда пыталась мысленно отстраниться от всего того, что между ними произошло. Она злилась на Феба, на его предательство, но несмотря на свою гордость, воспоминания о нем не желали растворяться просто так. Словно назло, чем больше она пыталась его ненавидеть, тем сильнее понимала, что все еще хочет его...       Девушка сидела в углу, обхватив ноги и вжимая голову в плечи, словно прячась от воспоминаний: вот Феб задирает ее юбку и наваливается сверху, а вот он обхватывает ее и переворачивается, и тогда краснеющая Эсмеральда смотрит уже сверху, как ее волосы скользят по его груди и щекам, пока капитан держит ее за талию и дергает на себя... Ее волосы щекочут ему лицо и он морщится и отворачивается. Эсмеральда пытается откинуть их назад, но через секунду они уже снова падают вниз. Тогда Феб хватает ее и опять переворачивается... И все заканчивается как раз в тот момент, когда цыганка только входит во вкус и начинает наиболее остро испытывать приятные ощущения, но он уже успел сделать последнее, самое сильное движение, и отстраниться от нее... Однако спустя уже несколько мгновений легкое разочарование исчезает, и тело девушки окутывает расслабленность и легкая прохлада. Как сладко было засыпать после всех этих ласк, пусть и в той грязной комнатушке, но обнимая теплую спину любимого! Тогда она действительно думала, что ей повезло, раз удалось наконец спустя столько месяцев безответности сойтись с ним... А теперь эти воспоминания словно обжигали ее кожу, будто все это произошло только что.       Кроме того, бедной цыганке казалось, что ее порочную тайну теперь знают все: Феб наверняка не только раскрыл всем ее секрет, но и сделал это в самых гнусных подробностях! К воспоминаниям о свиданиях в вонючей комнатке примешивались глаза невидимых наблюдателей, прячущихся по углам. Прикосновения, которые в прошлый раз были для нее вершиной блаженства, теперь казались грязными и гнусными повадками животного. При мысли о том, как Феб трогал ее грудь, девушка невольно стиснула себя в этом месте ногтями. Ее губы испустили что-то наподобие тихого рычания. Сколько других девушек он трогал точно так же? А теперь наверняка продемонстрирует верх своих стараний красивой невесте! А с ней он уж точно не пойдет ни в какую лачугу, да еще и под покровом ночи, чтобы утром быстро ускользнуть под глупым предлогом и позабыть до следующего раза! Такой как она он будет часами заглядывать в глаза, подавать руку и подбирать самые красивые слова. Он приедет к балкону ее дома среди белого дня, и с гордостью будет кричать о своей любви. Затем весь город соберется на площади, чтобы полюбоваться на их свадьбу, и в их честь будут звонить колокола... А о том, как он покувыркался с какой-то девкой из подворотни, он лишь шепнет на ушко своему приятелю, и то разве что для смеха!       Сердце девушки разрывалось от обиды. Она опозорила себя перед всем городом (как ей казалось), перед всем Двором Чудес, перед памятью о матери. Это правда, что она в глубине души знала, что Феб никогда не сможет жениться на ней, возможно, ему придется найти себе невесту по расчету по указке родителей. Но когда она поняла, что прекрасная белокурая дворянка вовсе не его сестра, все глупые оправдания исчезли сами собой. Феб не просто женился, по долгу же или по расчету, он делал это по любви! Любая меркла на фоне той знатной девушки, даже такая искренняя и преданная, как Эсмеральда. Что она без этой элегантной осанки, высокого лба и чистых изящных рук? Она взглянула на свои дрожащие ладони: короткие пальчики, пястья, покрытые надувшимися венками. Кожа на внешней стороне еще шершавилась от мороза, а под ногтями были тонкие ободки грязи. Про все остальное и не приходилось говорить: про ее нелепое шутовское платье, драную обувь, смешные бусы из зерен... А ведь он даже и не принимал всерьез ее рассказ о матери, не верил, что для нее это действительно большая жертва, а лишь пялился на нее как на диковинную птицу, рассказывающую небылицы! Не удивительно, что Феб позабыл о ней сразу в присутствии... невесты. Да, теперь она называла про себя эту девушку именно невестой. Невеста Феба... от этого словосочетания будто застревал комок в горле. Еще больнее было думать о том, что ей самой никогда уже не стать ничьей невестой - у нее нет за душой ни гроша, совершенно никакого приданного! Эсмеральда с силой сжимала свои пальцы. Ах, если б только она могла быть такой же как и они! Расти, и не знать забот, быть окруженной домом, семьей... Ощущение себя никем больно давило по самолюбию. Нет, Феб точно узнает, что он ошибся в своем выборе, но тогда уже будет поздно! Уже новоиспеченная жена будет ревновать его к ней! Никто и никогда больше не посмеет вытирать об нее ноги, использовать ее тело и плевать в душу!       Словно обезумевшая, девушка резко вскочила на ноги и с силой дернула за шнурок на шее. Зачем теперь носить на шее ладанку, раз шанс увидеть мать навеки утерян? Подгнившая за много лет веревка с трудом поддалась, и она швырнула ладанку к противоположный угол. Множество бусин рассыпалось по полу, а сама ладанка ударилась о камень и раскололась. Но истерия девушки только нарастала: ей хотелось уничтожить все, что находилось вокруг, но повсюду были только каменные стены, эхом отражающие ее всхлипы. В рыданиях она продолжала бить кулаком по полу и сжимать свой тюфяк, а старая солома в ответ впивалась ей в пальцы. Слезы иссушили ее горло, отчего все сильнее хотелось пить. Квазимодо тоже покинул ее... а он обещал прийти сегодня! Прошло уже полночи... Где же он, когда он так нужен? Где же хоть кто- то? Эсмеральда чувствовала, что ей срочно необходимо увидеть хоть кого-то, иначе наедине со своим страданием она точно сойдет с ума. Провести в заточении и одиночестве столько времени! Теперь она понимала, от чего те, кому удается освободиться из темницы, остаются душевнобольными на всю жизнь, а затворница в Роландовой башне постоянно бросается на людей. Похоже, теперь этот собор станет Роландовой башней для нее...       Она подняла с пола ладанку, чтобы бросить ее о стену еще сильнее, но она раскрылась в ее руках. Девушка увидела внутри что-то розовое из ткани... блестки, тоненькие ленточки. Оказалось, это был детский башмачок, сложенный вдвое. Повинуясь заветам старых цыганок, нянчивших ее, она никогда не пробовала открыть амулет. Некоторое время она разглядывала детский башмачок: очевидно, она когда-то носила его во младенчестве... Никто не помнил, как девушка попала в табор. Люди быстро менялись, переходил из одного табора в другой, исчезали, больные часто помирали. Бродяги, преступники, египтяне, беглые испанцы, обнищавшие крестьяне... В сознательном возрасте Эсмеральда уже не знала ни одного человека, кто мог бы поведать ей ее тайну. "Отец мой орел, Мать -- орлица. Плыву без ладьи. Плыву без челна. Отец мои орел, Мать -- орлица..."       На ум невольно пришли строчки из старинной песни, и цыганка стала сама себе, как ребенку, напевать это дрожащим голосом. Так она просидела еще какое-то время, дергаясь от всхлипов и слегка раскачиваясь вперед и назад. Жажда и тесные стены кельи все сильнее давили на нее, в конце концов девушка не выдержала и покинула келью. Она решилась найти горбуна, единственного, с кем она могла поговорить. Ведь он не мог без причины обмануть ее, может, он просто забыл или застеснялся?.. Эсмеральда распахнула дверь и двинулась по темному коридору, освещаемому только слабым светом луны. Время от времени она останавливалась: такая кромешная темнота могла напугать любого, а у нее совершенно не было ничего, что могло бы осветить ход. Ей приходилось замирать на месте, чтобы убедить себя, что все ее страхи нереальны, и что все самое страшное, что могло случиться с ней, уже произошло. "Не стоит бояться нечисти, когда стоило избегать людей" - говорила она себе. Держась за стену, она ступала на ощупь.       Постепенно она ушла достаточно далеко от своей кельи, и возвращаться обратно стало также страшно, как и идти вперед. Наконец, она добрела до прохода к лестнице. Дальше чуткие глаза распознали наверху слабое свечение. Еще более аккуратно, ощупывая камень за камнем, цыганка поднималась вверх. Старые крутые ступени винтовой лестницы в темноте были еще более опасны, чем вымышленные призраки. Эсмеральда действительно боялась оступиться и расшибить колени о камень.       Постепенно свечение усиливалось, и наконец она дошла до светильника, освещающего вход в какое-то помещение. Огонь светил достаточно слабо, почти догорал, а под дверью также виднелась полоса света. Все это было еще более загадочно, чем девушка только могла представить пару минут назад, одновременно и страшно, и дико интересно. Что-то ей подсказывало, что за дверью прячется то, чего ей не стоило бы знать. "Я только взгляну на мгновение и тотчас убегу обратно" - уговорила она саму себя. Стараясь не издать ни единого звука, она медленно опустилась на колени и прильнула к замочной скважине. Однако одной секундой дело не обошлось: уж слишком неразличимыми были силуэты за дверью. Уже полностью очарованная этой страшной загадкой, девушка не могла отстраниться: она будто знала, что дверь прячет за собой ответы на многие вопросы, которые так ее волновали. Постепенно она начала различать тени и силуэты, а все происходящее за дверью казалось ей каким-то чужим сном, который она наблюдает со стороны. В этот момент она вовсе позабыла, что в любую секунду ее могут застать врасплох.       Так что же такого она увидела? В комнате за дверью явно полыхал камин, языки пламени отливались на многочисленных стеклышках по всей комнате. Сначала было девушка решила, что это пристанище горбуна, но быстро передумала: в комнате на полу и по углам были разбросаны книги... Вряд ли косноязычный горбун, позабывший как звучит человеческая речь, а возможно, никогда ее и не слышавший,(пусть он и добр к ней,) настолько грамотен. Вместо него, будто равнозначная часть всей обстановки, посреди комнаты, на полу, опершись боком о кровать, сидел монах. Его лица не было видно со спины, однако совсем быстро на цыганку снизошло осознание того, кто же это был на самом деле. Вся фигура этого человека выражала крайнюю степень напряженности и вместе с тем оцепенения. Наконец он повернулся боком, положил затылок на кровать и с тяжелым вздохом направил взгляд к потолку. Он нервно провел несколько раз ладонью по бедру, будто вытирая взмокшую ладонь. Тот самый священник, который уговаривал ее остаться здесь, и о существовании которого она совершенно забыла на время, предстал перед ней в своем самом неприглядном виде. Девушке неосознанно захотелось узнать о его тайнах больше, рассекретить этого неприятного человека, чтобы он больше не был пугающей ее тайной, чтобы она знала, какие у него есть слабые места! Словно шпионка, она широко раскрыла глаза, чтобы увидеть все в мельчайших деталях. "Вот ты какой на самом деле, гадкий преследователь!" - вертелось у нее в голове.       Монах все продолжал пустым взглядом таращиться в потолок и тихо бубнить себе что-то под нос. Эсмеральда вспомнила о глухом горбуне, который читал ее слова по губам, и попыталась сделать то же самое. Однако было даже не понятно, бубнит священник что-то на французском или на каком-то церковном языке. Страх постепенно отступил, Эсмеральда чувствовала себя маленькой девочкой, совершающей шалость и бросающей камушки в чужое окно, однако это исследование все также продолжало будоражить: что же такое бубнит себе под нос этот старик? Лучший способ борьбы со страхом - это высмеивание, и цыганка и вовсе не заметила, что про себя называет этого человека грязным старикашкой (пусть он и вовсе не был стар, но уже достаточно нелепой была мысль о том, что он мог рассчитывать на взаимность юной девушки). Наконец, еще один вздох сорвался с его губ, и Эсмеральда сумела различить в нем собственное имя. Словно радуясь некой победе, она невольно ухмыльнулась. Волна самолюбия, уже было навсегда покинувшего ее, прильнула к уязвленному сердцу и прилепила ее к замочной скважине еще сильнее. Священник выглядел крайне измученным и уязвленным, и какого это приятно было знать, что причиной его страданий является она! Цыганке хотелось получить еще больше доказательств его привязанности к ней и всей тяжести его мучений. Еще никогда в жизни добродушная девушка не желала подобного зла никому, но сегодня, в ответ настолько перенесенных ею потрясений, в ней будто проснулась мигера, жаждущая мести и расправы. Избитая кошка, она желала вдоволь отыграться на мышонке, столь удачно попавшемуся ей в лапки.       Словно в ответ на ее просьбу священник стянул с себя душную сутану, и взору девушки предстал его худощавый торс, весь покрытый царапинами и потом. Еще одна сокровенная тайна, наверняка полная страданий и стыда обнажилась перед ней. Откуда взялись на теле монаха эти царапины? Ответ был очевиден: всему причиной была цыганка, - Эсмеральда уже совершенно отчетливо могла разобрать свое имя, срывавшееся с его губ вновь и вновь. Впервые в жизни она наблюдала подобную картину: полунагой мужчина стоял посреди кельи на коленях, ногтями впивался в свой живот; сначала он было сложил руки в молитве, а затем упал лицом вниз и несколько раз содрогнулся, однако рыданий она так и не услышала. Он полностью замер, и только тысячи огоньков продолжили плясать во множестве маленьких зеркал.       Довольная демонстрацией того, какой властью она обладает над этим человеком, девушка невольно хихикнула, но это было ее просчетом: в ту же секунду священник настороженно вздрогнул. Ему хватило мгновения, чтобы пересечь келью и распахнуть дверь.

Похотью убей, изничтожь меня. Залезь ко мне внутрь, прочитай мою печень. Да, не из ваших я, да, я изверг. (с)