Besos para golpes

      Глаза Эсмеральды резко открылись - из сна ее буквально вытолкнуло. Она не могда даже сказать, сколько времени она бодровствовала, а сколько спала. Какой-то кошмарный сон терзал ее всю ночь, но стоило ей открыть глаза, как она позабыла все, что ей снилось. Но только сейчас она убедилась, что увиденные ночью образы действительно были сном: все это время ей казалось, что она затаилась и с ужасом ждет, пока священник снова не возобновит свои посягательства. Конец прошлого дня просто растворился в ее памяти, и она не помнила, как уснула. А что это было? Темная дымка быстро рассеялась, оставив лишь неприятный привкус...       Ее взгляд скользнул по маленькой комнате, в которой ей довелось провести эту ночь. Здесь было не очень светло: камин был затушен и теперь источником света служило окошко над столом. И тут ей удалось разгледеть на верхней полке что-то странное... лошадиный череп! Эсмеральда чуть не подскочила, ее сердце будто вспомнило, в какой опасности она находится и стало бешено стучать.        Тем временем настал день: беспокойный сон не был способен вернуть силы, и таким образом девушка проспала довольно долго. Тотчас она бросилась к двери и с силой дернула ее... Бесполезно! Конечно же, она заперта. Раз заполучив свою добычу, паук больше не выпустит ее. Волнение и головная боль подступали все сильнее. Эсмеральда опусталась на кровать: она приложила руку к груди и закрыла глаза, будто так могла успокоить биение сердца. Ей пришлось вновь собираться духом. Она знала, что рано или поздно ее мучитель вернентся, и все повторится вновь: домогательства, мольбы, и не известно, что отвращало ее больше: его властный голос и похоливые руки, или же мольбы и прстальный взгляд, полный отчаяния. Видеть, как кто-то страдает и не быть в силах помочь - тоже мука.       Однако она точно знала, что прошлым вечером она так и не исполнила то, что хотела. Вместо того, чтобы продемонстрировать священнику свою власть над ним, она только растеряась и забилась в угол. Неужели он все-таки сделал то, что хотел? Словно молния, лишь одна мимолетная мысль пронзила ее и лишила дыхания. Нет... Как бы она не забывалась от испуга, она не могла допустить этого! Ну разве могла память так сильно ее обманывать?.. Ужасные предположения рылись в ее голове. А мог ли он напоить ее чем-то одурманивающим? Она же пила из этой ампулы... Судорожно Эсмеральда запустила руку себе под юбку и начала ощупывать себя. Тем временем, как ладонь дюйм за дюймом ощуповала нежную кожу, остатки воспоминаний и ночных кошмаров окончательно слились воедино, еще больше смутив память несчастной. Она помнила только, как не смогла сдержать при этом человеке слезы и плакала здесь, сожалея о своей несчастной судьбе и прося прощения у матери... А затем произошло что-то страшное... Она перестала сопротивляться, будто утратила рассудок или ее душа временно отлетела, не в силах выдержать всех страданий. Неужели это значит, что она уступила? Но почему ей не больно там, в низу? Почему нет никаких других следов? А если их нет, отчего тогда ей так непривычно, будто что-то все-таки изменилось? Девушка оглянулась по сторонам: не было никого, но поднимать юбку, чтобы оглядеть себя ей все равно было неприятно.       Да и к чему такая осторожность теперь? Разве не понятно, что если она хочет выбраться наружу... Нет, только не эта мысль!       В дальнем углу комнаты послышалось шуршание. Эсмеральда от неожиданности вздрогнула, но затем встала и обошла стол. Это был всего лишь серый кот, который что-то драл в углу. Вид беспечного животного успокоил цыганку, она с интересном понаблюдала за ним какое-то время, а затем, чуть успокоившись, стала также разглядывать келью священника. Непривычная обстановка занимала ее интерес. По крайней мере, немного успокаивала. Книги, покрутые паутиной, стеклянные сосуды, географические карты с морскими чудовищами на полях, какие-то странные приборы, снова книги... два чуть изогнутых железных прута с иглами, соединенные на конце... Девушка взяла первую приглянувшуюся книгу и раскрыла посередине. Сначала она изумилась ярким рисункам, украшавшим страницы книги, а затем, разглядев их внимательнее, даже стала улыбаться. Люди и звери на них были изображены наоборот: зайцы и ослы были одеты в человеческую одежду, ездили на конях, носили оружие и таскали людей на веревках, словно добычу, а вокруг них вились сказочные золотые деревья. Она раскрыла книгу с другой стороны и невольно хихикнула: на странице был нарисован заяц, который ехал на льве по ветке дерева и держал в руке щит и меч, а на встречу ему шел человек, но вместо ног у него был панцирь улитки!       Эсмеральда положила книгу на стол и села за него, решив рассмотреть все рисунки с самого начала. Она видела полукабана-полурыбу со смешными клыками; зайца, трубившего в трубу подобно скомороху; крысу, которая ехала словно всадник на спине у кошки; летающего змея с серыми крыльями и еще одной головой на хвосте; кота, играющего на лютне; каких-то неизвестных зверей с четыремя ногами, кабаньими бивнями и длинным, словно труба, носом. Так как Эсмеральда не могла прочитать, ей пришлось додумывать, что же это за такие смешные истории изложены в этой книге. Все это заняло у нее довольно много времени, и она почувствовала голод. Цыганке не хотелось рыться в комнате архидьякона, и она лишь обвела взглядом комнату. Впрочем, она так ничего и не нашла.       "Он наверное хочет, чтобы я ждала его!" - пронеслось в ее голове, - "Что ж, тебе хуже." - девушка отыскала на кровати серебряную ампулу с водой, сделала несколько глотков, чтобы на время заглушить голод, и вновь подошла ко столу.       Небрежно, со злостью она швырнула раскрытую книгу на пыльную стопку других и стала вновь выбирать, что бы еще ей поразглядывать. На этот раз ее выбор пал на красивый фолиант, украшеннй множеством драгоценных камней и золотой проволокой. По средине книги было изображение человека, сидящего на троне и окружаемого двумя ангелами - людьми с крыльями, и двумя львами, тоже крылатыми. Фигуры сидящего и вогруг него были также сделаны из металла и залиты глазурью, как и корешок книги.       "Это Бог!" - подумала девушка, и ее наивное предположение было верным. Пусть ее часто называли язычницей, однако это было верно лишь отчасти: Эсмеральда конечно же имела скудные представления о христианстве, но благодаря тому, что она выросла в таборе, где было полно людей со всех уголков Европы, девушка искренне не различала истинную христианскую веру и суеверные народные представления, оставшиеся в сознании людей еще с незапамятных времен, а также чужеземные приметы и поверья. Для нее действительно не было разницы между молитвой и полуязыческим нашептыванием, призванным привлечь удачу или избавить от бед. Она также знала, что далеко не все служители церкви могут вести праведный образ жизни, но все равно ей казалось, будто они наделены частичкой некой силы и действительно могут совершать таинства.       Как бы не была красива обложка книги, девушке хотелось поскорее узнать, что же за ней скрывается. В этой книге рисунков было меньше, чем в предыдущей, и приходилось перелистывать страницы, чтобы их найти. Однако картинки больше не были смешными: на них были теперь изображены ангелы, какие-то люди в разных одеждах, монахи и рыцари. Жаль, что Эсмеральда почти не умела читать, чтобы понять смысл этих сюжетов! В отличие от книги с чудными зайцами, в этой наверняка было написано что-то очень важное! Вот, на очередной странице она увидела рисунок прекрасной дамы и рыцаря, который держал ее на руках. Как же он был похож на Феба в его доспехах! Однако рядом с ним была не обычная девушка, а дама в роскошном старинном платье, почти что герцогиня. У нее были такие же светлые волосы, как и у его невесты... Чем дольше цыганка смотрела на этот рисунок, тем сильнее нарисованные люди казались ей похожими на капитана и его суженую...       Со вздохом Эсмеральда перелестнула еще нескольно страниц, однако увиденное заставило ее вздрогнуть еще сильнее: ей казалось, будто книга говорит с ней. На странице была изображена женщина с ребенком, объятая золотым светом. Перед ней стоял, сложив руки в мольбе, коленопреклоненный монах, подпоясанный грубой веревкой. Что же так испугало цыганку? За спиной монаха разверзался ад: то ли демоны, то ли черти высовывались из этой бездны и смотрели на него своими черными хищными глазами! У них была красная кожа, звериные ноги и хвосты, а их когтистые руки тянулись к монаху и пытались затащить к себе!       Эсмеральда поморщилась и захлопнула книгу. Она чувствовала, будто какой-то злой рок навис над ней, а страшные картины - всего лишь знамение. Только бы вновь не поддться этому всепоглащающему страху, ведь нужно собраться с силами и бороться за свою свободу! Она взяла на руки кота, который продолжал копошиться в углу, и начала нервно его поглаживать. И откуда у этого демона водятся животные? Тем временем кот лизнул руку девушки теплым шершавым языком.       - Господи! - воскликнула она и в ту же секунду прикрыла рот рукой, будто испугалась тех ужасных слов, что хотели вырваться у нее. Страшный рисунок и прикосновения маленького зверька были тем крючком, что вытянул на поверхность все, что заботливая память так старалась заглушить. Эсмеральда сжалась, зажмурилась; ей хотелось стать меньше, раствориться, стать маленькой пылинкой, которую невозможно будет отыскать.       Она все вспомнила: да, она лежала там, вывернув свое нутро перед священником, пока ее руки и ноги цепенели от холода. Ей хотелось кричать и драться, однако она не могла даже пискнуть - это было какой-то древний и животный страх, который невозможно было преодатеть силой мысли. Таким образом что-то глубокое, несознаваемое в глубине ее разума подготовило для своей хозяйки ловушку, которая одновременно могла бы послужить и спасением: тело бы стерпело, а разум утаил. Но стоит только случайно уколоть иголкой в оголенный нерв, как тотчас загорится фетиль - огонь побежит дальше и взорвет пороховой снаряд.       Впрочем, восстанавливая в памяти поминутно вчрашний вечер, Эсмеральда не могла не вздохнуть с облегчением: она вспомнила, что ее мучитель все-таки сжалился над ней. Посему то, что случилось, было не настолько ужасно, чтобы прятаться в сознании слишком долгое время, до тех пор, пока не станет частью несчастной и не оставит невидимой печати в ее душе. Чем раньше она вспомнила, тем проще ей стало думать о священнике: без этой тайны он не казался ей столь пугающим.       Сжалился? А подходящее ли это слово для его поступка? Слова архидьякона обрывками клубились в ее голове, но на одно его доброе слово она вспоминала два дурных. На одно его ласковое обещание она вспоминала две угрозы. Знает ли он, о чем говорит? Он что-то лепетал о любви, хотя казалось, что говорил о проклятье. Разве можно назвать такую одержимость любовью? И почему он выбрал именно ее? Может, он дейстительно спутался с бесами? Откуда тогда у него столько черепов животных?       - Почему именно я?! - всхлипнула девушка и закрыла ладонью слезящиеся глаза. Она из последних сил пыталась найти в себе веру в людей, но чем властнее и могущественнее казался ей человек, тем сильнее она его боялась. Властные люди эгоистичны, они добивается исполнения своих прихотей любой ценой, судбы других для них не значат ничего! (Так и Феб!) Только сирые всегда готовы помочь друг другу, они знают цену страданиям... Страдание! А сколько страдания было в лице этого священника! Он лжец, но можно ли быть лжецом настолько, чтобы заставлять врать собственные глаза? О, если он еще раз так умоляюще посмотрит! Это цепи, которые душат ее, непосильная ноша! Это бремя ответственности, о котором она не просила, которое она не заслужила! Это зловонное черное сердце, которое всучили ей, которое стучит так громко, что оглушает, но она не может выкинуть его: оно преследует, оно просит невозможного, оно умоляет о пощаде!       Нет, все-таки это не ложь, но уж лучше было бы так! Она своими глазами видела вчера, как за закрытой дверью он произносил ее имя. Одержимый! Но уж лучше бы он притворялся, врал, как врал ей Феб, и тогда ей ничего бы не стоило ненавидеть этого человека!       Однако все же нельзя сказать, что цыганка действительно его не ненавидела, просто это отнимало у нее гораздо больше душевных сил. Ненависть к чему-то однозначно плохому - это то, что питает, придает решительности, упивает при виде страданий того, кого ненавидишь. Да, Эсмеральда чувствовала, что не терпит священника, боится его и ненавидит, но ненависть эта не подкрепляла ее, а обесточивала: чем больше она проклинала его, тем больше жалости он у нее вызывал. Не сострадания, что возникает при виде милого существа, попавшего в беду, а высокомерной жалости, подобной жалости к душевнобольным или убогим, таким, как Квазимодо, граничащая с презрением или отвращением, заглушающая совесть, которая говорит о том, что высокомерие - это грех. И если уродство Квазимодо можно было понять, несмотря на то что вид болезни всегда невольно вызвает физическую неприязнь, но как можно было понять уродство души человека, который говорил, что любит, и при этом приносил только страдания объекту своей искареженной, порочой страсти?       - Разве мало других? Люби их, а не меня, меня же оставь в покое! Почему, почему именно я?!       Цыганка встала и подошла к окошку. На улице, похоже, было ветряно. Обычно полная народу соборная площадь была сегодня пуста. Раньше там была и ее жизнь, теперь же ей никогда не вернуться туда. Никому теперь не развлекать людей танцами. Стоя наверху, девушка представила, будто видит себя с высоты. Вот, она взмахивает руками и быстрыми движениями прыгает с одного конца ковра на другой. Когда она мога взять ковер, она всегда танцевала босиком - некоторые танцы гораздо лучше танцевать так... Еще один взмах - послышались удары бубна. В голове девушки мысленно проносились эти движения, она не двигалась, но ее руки и ноги, казалось, сами помнили все движения и были готовы пуститься в пляс. Она представляла, как она медленно изгибается, будто завораживает зрителей, а затем внезапно прыгает снова, и ее юбка развевается вслед за ней. А как было бы здорово увидеть себя со стороны, самой поглядеть на свой собственный танец!       Действительно... Вот почему именно она! Стоя на такой высоте и представляя себя внизу, цыганку пронзила эта очевидная мысль: эта келья, это убежище с единственным окошком, которое смотрело как раз на площадь, где танцевала она... Мрачный, холодый и величественный собор с его непримиримо строгими правилами против уличного разгула и веселья, нищей, но вольной жизни... и два их воплощения. Стоит им столкнуться - и им обоим наступит конец. Именно это и произошло, страшное предречение сбылось. Человек, всю жизнь просидевший во мраке, окруженный мраком и источающий его, решил посмотреть на свет и ослеп... И она не могла не быть здесь: только на соборной площади можно было собрать достаточно, особенно зимой... Вот так злой случай обрекает всех на несчастья, зставляя опасаться самой жизни.       Постепенно вид площади вернул девушке не только пиятные воспоминания, но и дурные. Она, все еще не выпуская кота из рук, вновь улелась на кровать - нужно было экономить силы. Эсмеральда уже устала бояться и прятаться: осознание того, что она лежит на ложе, где, скорее всего, ее преследователь проводил бессонные ночи и исходил похотью, вызвало ней разве что брезгливость. Так, обнимая ласковое животе, девушка ненадолго смежила веки.       Послышался щелчок в замочной скважине и скрип петель. В комнату вошел архидьякон. От долгого подъема по лестнице его ноздри широко раздувались. Эсмеральда встрепенулась, когда он резко направился в ее сторону, стоило ему только завидеть ее. Девушка была готова отразить любые посягательства священника. Однако он только выхватил животное из рук цыганки, швырнул его за дверь и захлопнул ее.       - Ты знаешь, что кошки ловят мышей и крыс, переносящих чуму?! Чума убивает за три дня, покрывая тело больного черными кровоточащими свищами! - кричал священник, пока цыганка недоумевая смотрела на него. Она заметила, что он еще сильнее, чем обычно, отводит взгляд.       Молча, с укором, она смотрела на него исподлобья, пока тот продолжал покрываться красными пятнами.       - Выпусти меня! - цыганка встала на ноги и властно указала пальцем на дверь. Она осмелела на столько, что смотрела своему мучителю прямо в лицо. Еще вчера она не могла пошевелиться от страха, сейчас же в ее глазх вновь вспыхнул нездоровый блеск.       Тот лишь немного отпрянул, но так и не отошел. Понизив голос, он сказал: - Через несколько дней решится твоя судьба. Ты хочешь выбраться отсюда?       Цыганка недоверчиво смотрела на него. Она чувствовала, что под ее укоряющим взглядом священник с трудом может подбирать слова.       - Тебе не стоит быть такой капризной. Возможно, я помогу тебе найти твою мать. Послушай же!Через несколько дней тебя допросят. Не волнуйся, нужно только сказать правду. Я свяжусь с епископом и смогу снять с тебя подозрения, если мое предположение о твоем истинном происхождении окажется правдой. В таком случае, постановление будет не действительно. Сегодня я встретил женщину, у которой был точно такой же розовый башмачок, как у тебя. Она будет ждать тебя. От тебя требуется только быть чуть более снисходительной...       - Грубее лжи я еще никогда не слышала! Зачем ты мне это все говоришь? Хочешь поиздеваться?       Пытаясь убедить цыганку, священник поднял вверх ладони и вкрадчивым голосом продолжал свои объяснения; он старался воззвать к ее доверию, хотя едва ли в ней осталась хоть толика.       - Когда придет королевский следователь, ты убедишься в моих словах. Говори правду, но не взболтни лишнего. Если... если вдруг вздумаешь сказать что-то про нас - знай, тебе не поверят. Моя репутация безупречна. Так ты только накликаешь беду, и придется ехать во дворец Правосудия, чтобы завершить дознание. Впрочем, мы это еще обсудим. Ты выберешься отсюда, но только если... если проявишь жалость к несчастному. - здесь он не выдержал и отвел глаза вниз.       Цыганка только больше отшатнулась от него.       - Почему ты так смотришь?! Не веришь? Хорошо: я не подойду даже близко к тебе до тех пор, пока с тебя не снимут подозрения. Послезавтра вечером ты уже выйдешь отсюда, а утром встретишь свою мать и уедешь из города. Разве твое презрение ко мне на столько сильно, что ты не захочешь принять от меня два столь ценных подарка?!       Девушка зло фыркнула и скорчила свою привычную гримаску.       - А почему только утром? - уронила она, однако ответа не потребовалось: она поняла.       Вновь в глазах прекрасной цыганки пылало отвращение. Воспользовавшись паузой, она было развернулась и проскользнула за дверь, но тотчас холодные пальцы обхватили ее запястье.       На лестнице было почти также темно, как и ночью. Священник прижимал девушку к холодной стене. Это длилось не долее, чем она успела опомниться - настолько поразил ее контраст между разгоряченным телом и каменной стеной. Он сам отпустил ее, но этот нездоровый огонь будто все еще тлел на ее плечах, словно жар лихорадки. Еще больше ее поразило то, насколько целомудреным при этом было объятие - как будто священник видел ее в последний раз. Опомнившись, цыганка сорвалась прочь и через пару мгновений уже была в галерее.       Около кельи ее ждал Квазимодо. Обеспокоенный, он не знал, куда подевалась цыганка. Покуда не нужно было звонить, он все ждал ее здесь, и, завидев ее, тотчас бросился навстречу. Уродливый зонарь также не смел подойти ближе - остановившись перед Эсмеральдой, он не позволял себе подойти ближе полутора метра, и только радостно всплеснул руками:        - Я ждал вас! Простите, что вчера пришел так поздно!       Девушку было не узнать: вместо того чтобы невольно вздрогнуть при виде горбуна или заговорить с ним, она пробежала мимо него и захлопнула дверь кельи, словно и не заметила его.       Квазимодо не успел понять, что же такое с Эсмеральдой, и ошарашенный продолжил стоять на своем месте. Вновь он погрузился в глубины своего полуживотного сознания; опасения и предположения рылись в его голове, однако не могли оформиться во что-то внятное. Он не мог слышать, что же происходит за дверью, ведь даже вместо стука закрывающейся двери он почувствовал лишь колебание воздуха.