Громоотводчики

Никогда ни о чём не жалейте вдогонку, Если то, что случилось, нельзя изменить. Как записку из прошлого, грусть свою скомкав, С этим прошлым порвите непрочную нить. Никогда не жалейте о том, что случилось. Иль о том, что случиться не может уже. Лишь бы озеро вашей души не мутилось Да надежды, как птицы, парили в душе. Андрей Дементьев, 1977г.

      Рей мог служить идеальным пособием по изучению дуалистичной природы человека.       Он то бродил по поместью страшным призраком, мечтая Алу всыпать по самое не балуйся, то торчал в кабинете, отчаянно его жалея. Вряд ли настроение лидера как-то зависело от места его дислокации, но с реюшкиными заскоками ничего нельзя было знать наверняка. Марк забегался, пытаясь подлить масла в огонь: только дойдя до кондиции, человек начинал выбалтывать всё, что было на уме. Именно таким методом Марк разведал, что же такого произошло, что их пресвятой лидер начал болезненно морщиться при упоминании имени Ала.       Оказалось, не менее пресвятой экстрасенс решил не к месту показать характер и забрался в память Рею, да ещё и, кошмар какой, без приглашения. Марк на публику хихикал и подкалывал Рея, спрашивая, не стал ли Ал свидетелем какой-нибудь сопливой несчастной любви или тому подобной гадости. Рей так же на публику вяло и не слишком ловко отшучивался. Публика вполне оправданно на них косилась. Энди вообще ничего не понимал и только с ошарашенной мордой принюхивался, пытаясь понять, почему эмоциональный фон друзей так разнился с их словами. Марк в ответ авторитетно заявлял, что в этом была сложность человеческой природы, и многогранность людских эмоций какому-то там оборотню не понять. Энди в ответ невозмутимо просил заменить слово «сложность» на более подходящее «дурость».       Словом, решительно ничего необычного не происходило.       На первый взгляд.       Рей потихоньку спадал с лица. Мало синий проклятый кристалл его сил жрал, так ещё и какие-то новые (или обострившиеся старые?) заморочки мешали их пресвятому лидеру дышать. Энди поначалу долго разрывался и не мог понять, что ему делать, а потом плюнул и ушёл к Рею, проводить душеспасительные беседы. То есть, разумеется, развешивать длинные «ухи», давая Реюшке пространство для просушки качественной наваристой лапши. Что бы там ни тревожило их огненного праведника, он по редкостной наивности души считал это своим личным делом и друзей в собственные проблемы посвящать не собирался.       Ну не дурак ли?       Марк, получив временную передышку и оставшись фактически без присмотра, свободно делал выводы, анализировал и осторожно подготавливал почву для дальнейших шагов. В поместье воцарилась гнетущая, напряжённая предгрозовая атмосфера; воздух, казалось, наэлектризовался и нависал тяжёлым влажным покрывалом. Все чего-то ждали и боялись, и почти девяносто процентов этих ожиданий было связано с Алом.       Подумать только, как иной раз делал погоду всего один маленький провидец.       Правда, не конкретно сейчас.       Медленно ускользали дни, отпущенные до совсем не романтичной свиданки с мутным Джокером. Ал валялся без сознания у целительниц уже полторы недели. И он по определению не мог влиять на состояние окружающих из своего глубочайшего астрала.       Грубо говоря, то не были обморок или кома в классическом понимании этого слова. В состояние овоща Ала целенаправленно погрузила Мелла, заморозив только его резерв, но не тело, и заявив, что внутренние повреждения были слишком велики и любая магическая активность могла экстрасенса убить. В результате и без того ограниченное время, которое можно было потратить на какую-никакую подготовку, утекало сквозь пальцы.       Марк, конечно, старался помочь. Приходил в крыло, оставался у Ала и монотонно, целенаправленно штопал ему изрезанные на бахрому силовые каналы. Слой за слоем и уровень за уровнем он закрывал все дыры, проверял энергетические блоки, выводил скопившиеся в полостях тела излишки резерва. Мелла иногда сидела рядом, сосредоточенно проворачивая то же самое с тканями, восстанавливая пострадавший мозг. По словам лекарш, раньше такие операции для минонской медицины были плёвым делом, их поручали местным студентам, пока целители занимались «чем-то посерьёзнее». Но теперь, в условиях самособранного медицинского крыла, восстановление получилось затяжным, сложным и откровенно опасным. Неудивительно, что Рей так обожал своих целительниц — вряд ли кто-то другой за Ала бы вообще взялся.       Они не разговаривали. Почти — на рабочем месте Мелла говорила только о работе, и отвлечь её могла разве что ещё более спешная неотложка. И от нечего делать Марк болтал с Алом.       То есть как болтал? Общение выходило несколько односторонним. Марк сращивал силовые каналы, постепенно восполнял опустошённый резерв экстрасенса и вполголоса рассказывал что-то о Миноне, о Рее, о порталах. Слушать собственный голос порой было полезно. За постоянным трёпом скрывались весьма прозаические мотивы: Марк старательно учился обращаться с интонациями и поворачивать любой разговор в выгодное русло. Окружающие же видели в этом особую черту характера, этакую страсть к болтовне и позволяли трепаться сколько душе угодно. И это было на руку Марку.       Никто и никогда не замечал, как старательно энергетический маг готовился к любому разговору.       Сейчас его волновало, что Ал успел увидеть в его памяти. Не сказать, что Марк опасался своего прошлого, но что-то странное, малопонятное заставляло как зеницу ока беречь секретик о наложенном на себя проклятье. Если экстрасенс забрался именно туда, следовало его…       А вот что именно «следовало», Марк ещё не придумал.       Он избегал хоть как-то касаться темы памяти и Клятвы в своих монологах, словно Ал мог услышать, проанализировать, принять к сведению и подготовиться. Впрочем, Марк не сомневался, что этот экстрасенс как раз-таки такое провернуть был в состоянии. По крайней мере, на речь он реагировал. Всякий раз, как Марк связывал свою энергосистему с его и начинал затяжные лекции о точках вывода силы, он чувствовал отголоски чужой тихой радости и интереса.       Должно быть, сложно столько времени лежать в сознании, но в полнейшем бездействии.       Дураками были те, кто говорил, что Марк не способен на сочувствие и сопереживание. Поставить себя на чужое место и мысленно ужаснуться сложностям жизни он как раз-таки мог. Другой вопрос, хотел ли он этого, и ещё больший — какой вывод делал из своего сопереживания.       Свою собственную сгоряча произнесённую Клятву Марк считал сказочным идиотизмом, дурацкой попыткой рубануть с плеча, необдуманным шагом, сделанным по науськиванию взбунтовавшихся эмоций, проявлением максимализма безмозглого подростка-раздолбая. Прошло не так уж много времени, но Марк приучился с презрением глядеть на тех, кто так же поддавался на маленькие жизненные провокации и действовал, не подумав. Разумеется, в его окружении не было придурков, что совершили такую же глупость. То есть, не такую же — Марк вполне справедливо полагал, что мозгов на то, чтобы проклясть самого себя, хватило только у него одного. Точки отсчёта «глупости» слегка сместились, и теперь энергетическому магу даже пара сгоряча брошенных кем-то оскорблений казалась чем-то непоправимо-неоправданным.       Марк презирал любого, кто позволял эмоциям брать верх и делал что-то, пусть даже сущие мелочи, не подумав.       Себя он презирал в первую очередь.       И больше глупостей не делал. Не последнюю роль в этом сыграл Реюшка — утончённому горе-аристократу, видите ли, резало слух, что взвинченный после перемещения на Минон Марк использовал мат как запятую. Зрение ему резало тот факт, что отчаянно ругающийся землянин ещё и в драки ввязывался на каждом шагу и пытался лапать целительниц. Точнее, последнее Рея, конечно, раздражало, но именно с этой дурной привычкой своего подопечного он ничего не делал, посчитал, что «девочки сами справятся». Девочки действительно справились и методы использовали совсем не реевские. В результате Марк уже на третий день продолжал слоняться без дела, материться и драться, но на лекарш боле не посягал.       Нельзя сказать, что воспитание Рея не возымело никакого эффекта. И без того болтливый Марк за год отучился сквернословить, а свои объёмные словесные излияния привык упаковывать в виде не банальных оскорблений, а куда более интересных иронии и сарказма. Он вообще в последнее время заметил, что стал выражаться почти как Рей («Тьфу, да он заразный!»), но в принципе ничего не имел против. Рей научил его складно вещать часами напролёт. Вместо бесполезного безделья засадил за изучение раитарского наречия, со сладкой улыбкой намекнув, что в поместье находится огромная библиотека, где со знанием языка можно найти много чего полезного по «интересующим Марка вопросам». Марк грозно зыркал на него и обещал подправить аристократическую рожу, но языком действительно занялся.       Совершенно бесполезное стремление стать лучше наполнило смыслом одинаковые дни, а потом ещё и, как оказалось, начало приносить практическую пользу. Марк, который до сих пор не отчаялся отыскать урода, которого поклялся убить, теперь был по крайней мере уверен, что при встрече больше не ударит в грязь лицом и сможет показать напоследок действительно красивую магию.       Магия красивая и мощная тоже была наукой Реюшки. Этот рыжий изверг заставлял Марка помогать целительницам, чтобы запомнить и научиться сплетать такие же тонкие арканы: лекарское дело считалось идеалом «ювелирной» магической работы; тренироваться с контактниками, чтобы вызубрить законы защитной магии; драться со стихийниками, мастерами атакующих чар; днями и ночами учить теорию, чтобы быть готовым отреагировать на любой, даже самый оригинальный, выпад. Теперь один на один против Марка выстоял бы редкий маг. И тот урод, которому так хотелось забрать себе силы энергетика, не выстоял бы тоже. Если, конечно, его до сих пор не прикончил кто-нибудь другой.       Если не прикончил… Марк старался об этом не думать. Он раз за разом говорил про себя: «Только попробуй умереть. Дай мне показать, чему я научился — и подыхай спокойно, милый!» Но полученного уровня постоянно казалось мало. И Марк торчал в библиотеке, продолжал вызывать на дуэли всех, кто вызывался, бегал от желающих его убить идиотов, оттачивая скорость, реакцию и незаметность — тренировался, учился, рвался вперёд. Становился лучше. Чтобы, наконец, выполнить то, в чём имел дурость поклясться. Эта затяжная дорога к собственной смерти была то ли саморазвитием, то ли саморазрушением, Марк не горел желанием разбираться.       Если это считалось одержимостью, то Марк совершенно точно был одержим.       Но эта одержимость ему нравилась.       Постоянный духовный и магический рост вдохновляли. Забавно: «тонкого и звонкого» Марка, который никогда не добирал до нормы возраста ни роста, ни веса, высокие люди раздражали с детства. Он всегда казался идеальной мишенью для гоповатых компаний и старшеклассников, которые считали, что будет очень забавно отобрать у мелкого мячик, деньги и телефон. Мало кто, правда, знал, что поймать чрезвычайно гибкого «мелкого» было практически невозможно. А те, кто его всё же ловил, знали, что лучше бы они этого не делали. В личном деле Марка постоянно мелькали отсылки к чрезмерной агрессии, «неумышленном» причинении физических повреждений и «несчастных случаях, произошедших во время необходимой самообороны». В какой-то момент представители более рослой общественности лезть к нему перестали, но крепкая, как двухсотлетний коньяк, ненависть к высоким, а тем более очень высоким людям прошла с Марком сквозь года. Энергетическому магу хватало ума неприязнь не выказывать публично, своё отношение он предпочитал демонстрировать разной степени выразительности шпильками и мелкими пакостями, которые «снизу» к тому же было куда удобнее проворачивать.       Непрерывное развитие и удивительные успехи на магическом поприще впервые дали Марку шанс и самому на кого-то глянуть свысока. Такой штукой он предпочитал не увлекаться, но сам факт приятно грел душу, заставляя рваться дальше, покоряя вершину за вершиной.       Очередной скрытый облаками пик мастерства как раз маячил на горизонте, будоража воображение. И теперь Марк, прогревая резерв на ежедневной помощи Алу, обдумывал его покорение и пытался заранее составить речь для Рея, чтобы дал добро на эксперименты. То есть, разумеется, разрешения он спрашивать не собирался, скорее намеревался поставить святошу перед фактом, чтобы не примчался, в случае чего, спасать.       А пока что…       Марк скептически оглядел спаянные энергетические каналы. Вообще-то, когда он, движимый наставлениями обычно дремлющего человеколюбия, пришёл к Алу, чтобы помочь с повреждениями резерва, и увидел, как экстрасенс разодрал себе все потоки, первым желанием было поскорее смотаться и даже не браться за настолько безнадёжный случай. Ал и в целом как будто целенаправленно драл собственные силовые каналы в клочки, но то, что царило у него в голове, описанию вовсе не поддавалось. Энергетический фарш с кровью. До сих пор Марк и не думал, что такое возможно.       Сейчас всё это дело выглядело чистенько и аккуратненько. На то, чтобы «склеить» (а если серьёзно, то выстроить заново) Алу энергетические каналы, ушла почти неделя. Теперь новые, не такие запутанные и куда более широкие, чтобы не было магтромбов, пути силы прижились и казались вполне работоспособными. Марк даже смел надеяться, что теперь экстрасенс перестанет терять сознание при любом мало-мальски серьёзном колдовском усилии и тем более сможет залезать в чужие головы, не рискуя откинуть коньки на месте. Впрочем, кто знает? До сих пор Марк не мог сказать наверняка, являлись ли обмороки Ала магической аномалией или стилем жизни. Заморочки у этого экстрасенса были ничуть не менее дурацкими, чем у Рея — вот уж эта парочка друг друга стоила.       Пальцы осторожно прошлись по точкам силы, один за другим снимая энергоблоки, не дающие резерву хлестать по не успевшим восстановиться каналам.       — Что скажешь?       Марк удивлённо сморгнул и невольно глянул на Меллу, словно не понимая, действительно ли она подала голос первой. Но целительница головы не повернула, продолжая осторожно проводить какие-то свои диагностики, отвлекаясь только на то, чтобы записать результаты.       Мелла была удивительной. Вообще-то излишнее человеколюбие обычно играло негатившейшую роль, заставляя делать глупости. Марк «добреньких» идиотов воспринимал как дико занятный вымирающий вид, этакий позор породы, который эволюция не успела извести разве что по недосмотру. Рей страдал из-за человеколюбия каждый божий день. Ал стабильно получал из-за него на орехи… А Мелла — нет. Мелла из-за него немыслимым образом становилась только сильнее. Марк не мог представить, чтобы эта магичка натворила глупостей, настолько она контролировала каждый вдох — свой и даже окружающих.       Это восхищало.       — Снимаю энергоблоки, — ровным голосом отозвался Марк, моментально справившись с голосом. Актёрской игре его тоже учил Рей, пусть и непроизвольно.       Мало кто знал, как виртуозно их святоша умел облапошивать даже самых умных и внимательных зрителей. Гудини лживого искусства — им Марк тоже восхищался. Иногда. Когда не презирал за заморочки.       Пухлый блокнот с растрёпанными листами тут же ощутимо хлопнул его по макушке. Марк чуть плетение не выронил.       — Думаешь, так работа будет продуктивнее? — осторожно уточнил он.       — Безмозглый, — фыркнула Мелла, глядя на него с подобием праведного гнева в голубых глазах.       Да кто ж спорил. Конечно, безмозглый, но сейчас Марк не без оснований считал, что придраться к нему было не за что.       — Если ты таким образом надеялась передать мне немного мозгов, то поспешу разочаровать — не получилось. Хотя за инициативу спасибо.       К его иронии целительница всегда была нечувствительна. Иной раз, даже если все вокруг оглушительно хохотали, Мелла глядела так, что Марк сразу чувствовал себя действительно и бесповоротно безмозглым.       — А мне сказать, что силу пускаешь? Сейчас сбил бы мне все плетения.       — Да сняла ты уже плетения, — лениво потягиваясь, протянул Марк и тут же спрятал улыбку. — И вообще ты его вечером разбудишь.       Что, не ожидала?       — Откуда знаешь?       Можно было, конечно, возмутиться, заявить, что он вообще-то энергетик со стажем, и уж наличие или отсутствие целительных плетений на человеке, с которым он был в данный момент магически связан, видел яснее ясного. Но настроение было хорошим, захотелось повыпендриваться.       — «Исцеление огнём» — ты эту песню постоянно выстукиваешь, когда заканчиваешь работу.       Мелла задумчиво глянула на свою руку, лежащую поверх блокнота.       — Серьёзно?       — Я этот мотив по семь раз в неделю слышу, думаешь, есть хоть малейшая возможность не запомнить?       — Хитрость я тебе тоже как-нибудь вылечу, — говорила Мелла склочным тоном, но Марк безошибочно уловил в голосе смешинки и беспечно пожал плечами.       — И убьёшь мою небывалую харизму?       — Ты действительно думаешь, что харизма у тебя в хитрости живёт?       Настроение всё улучшалось и улучшалось. Руки летали, легко распутывая силовые узелки в чёрной эманации.       — А где, по-твоему, у меня харизма?       — Не знаю, где она у тебя обретается, но просыпается точно на расстоянии. Выйдешь ты за дверь, может, и рассмотрю её, несчастную и маленькую.       — Тебя-то кто успел против меня настроить? — проворчал Марк, осторожно распутывая последний узелок. Тот, как назло, попался особенно крепким, и энергетический маг разрубил его резким взмахом руки. Мелла глянула растерянно. Решила, что он обиделся? Забавно. — Я закончил, если что. Резерв у него пока пустой, но часа через два можешь будить спящую красавицу, не обязательно поцелуем.       — Что? — растерялась целительница.       Иногда он забывал, о чём можно, а о чём нельзя говорить с коренными минонцами.       — Не важно, — здраво рассудив, что для культурного обмена и тем более для пересказа земного фольклора было не время и не место, Марк поднялся со стула, легко отцепил от себя энергетические привязки к фону Ала и направился к двери. — Удачи в рассмотрении харизмы.       — Делать мне больше нечего, на твою харизму пялиться! — возмутились за спиной.       Марк хохотнул и легко выскользнул из лекарского крыла.       За окном изливало на мир жар и свет огненное минонское лето. Зачарованные клумбы во дворе его иссушающему влиянию не поддавались, тянулись вверх, зелёные и сочные, заливая прогретый воздух сладким запахом по-летнему крупных и ярких цветов. А вот газону, на котором чар не оказалось, повезло меньше, и ранее аккуратно подстриженная трава пожухла, вытянулась в сухие рыжие иголки. С земли казалось, что поместье стояло на якоре в качающемся пшеничном море и готовилось вот-вот уплыть.       В нём уже не было так людно. Реюшка вместе с занозой-Ортонном наконец-то наладили хотя бы временную систему разведки, и теперь всех тех фениксов, что до сих пор скучали в коридорах, словно волной вымыло. Бо́льшую их часть «приливом» уволокло обратно в города, остальные просто выплеснулись на улицу, подставлять лица лучам местного солнца. Вокруг поместья были, конечно, не тропики, от леса веяло прохладой и тенью, словно ледяная зима и влажная весна спрятались там, в зарослях, наблюдали за людьми и выжидали подходящий момент для того, чтобы плюнуть в гуляющих холодком. Но терпения фениксам было не занимать, и через какое-то время поместье заполнилось загоревшими до черноты подпольщиками. Белыми остались разве что целительницы, которые с руганью в три дня раз стабильно снимали с кого-то последствия солнечных ударов и чрезмерного обгорания и из-за огромного количества работы на улицу не выходили.       И Рей, который в последнее время признаков социальной и даже биологической активности не подавал и практически безвылазно сидел в кабинете.       Иногда Марку казалось, что их лидер хотел до конца следовать святым канонам и умереть из-за собственного отказа от материальных благ. Иного объяснения, почему Реюшка с таким завидным упорством игнорировал еду и сон, он не видел.       Понять Рея вообще было сложно. То он посвящал всего себя своему маленькому подпольному «кружку по интересам», то внезапно абстрагировался от мира и, казалось, совсем не хотел дожить до момента «блистательной-победы-разумеется-мы-победим-как-иначе-на-нашей-стороне-правда». Иногда он умудрялся совмещать два этих состояния, так что казалось, будто Рей делал всё для победы, но сам её увидеть то ли не надеялся, то ли просто не хотел. Словом, тайны разума Рейнольда Дроссвела были глубже, чем Марианский жёлоб, и заглядывать в них настоятельно не рекомендовалось, чтобы не травмировать психику. Ал, вон, попытался туда забраться, теперь лежит овощем. Достаточно показательный пример.       Обращать внимание Рея на него, конечно, не стоило, а то снова задепрессует, свалит всю вину на себя (таким извратом Реюшка занимался с завидным постоянством) и совсем выпадет из реальности.       Зато можно было обратить его внимание на себя. И вот этим Марк занялся с куда большим удовольствием, широко распахнув дверь в лидерский кабинет и раскинув руки в дурашливо-восторженном жесте.       — Реюшка, радуйся — я пришёл!       — Пищу от восторга, — тяжело вздохнул Рей, отставляя очередную чашку бодрящего.       Очередную — потому что Марк всё утро провёл в медпункте, и Мелла за это время отправила лидеру около семи порций этой гадости. Не то чтобы он следил за целительницей. Так получалось само собой: каждый раз, смешивая Рею бодрящее, Мелла отключала вокруг себя заклятье Понимания и витиевато ругалась, надеясь, что никто не разберётся в полёте, так сказать, мысли. Марк в такие моменты тихо радовался, что разговорный раитарский был у него очень даже приличным, и брал на вооружение новые выражения. А Рей потом удивлялся, как Марк, который по идее должен владеть только канонами литературной нормированной речи, так навострился в раитарском матерном.       Марк бодренько пересёк комнату и сел на широкий подлокотник своего любимого кресла.       — Как-то ты неправильно радуешься, — доверительно сообщил он и тут же картинно взгрустнул. — Это меня обижает. Будешь и дальше так делать — не скажу тебе, что Ала сегодня вечером выписывают.       — Спасибо, — с явным облегчением улыбнулся Рей. Ну да, конечно, за своих подопечных этот человек переживал явно больше, чем за себя. Впрочем, сейчас Реюшка демонстрировал, что инстинкт самосохранения у него ещё не превратился в рудимент: явно поняв, что Марку очень хотелось поболтать (желание это было чрезвычайно опасно для нервов и слуха окружающих, а его побочные эффекты: подавление сопротивления и воли к жизни — вовсе сводили к нулю стремление общественности к поддержанию диалога), он тут же попытался намекнуть, что «я очень занят, и вообще, дверь вон там». — Отличные новости. Это всё, надеюсь?       Разбежался.       — Да погоди ты, — отмахнулся Марк, подавив безотчётное желание вытащить ножик и покрутить его в пальцах. От этой привычки следовало избавляться. Мелла на днях чуть не поседела, когда он вошёл в крыло, поздоровался и вытащил ножи. Сам энергетик чуть не поседел минутой позже, когда она ему его же ножами вломила. — Поговорить хотел.       — О чём?       — В смысле «о чём»?! У нас лидер хочет героически подохнуть, а ты утверждаешь, что нам не о чём говорить?       Судя по лицу, такого заявления Реюшка вообще никоим местом не ожидал.       — Что?.. — Надо же, действительно растерялся, чуть чашку на себя не перевернул. Оно и правильно, в принципе: наружное обеззараживающее из этой настойки лучше, чем бодрящее, и уж точно — полезнее.       Марк насмешливо ухмыльнулся и показательно пожал плечами.       — Твой буквализм умиляет. — Умилённым он не выглядел ни капли. — Как, говорю, драться собрался? Ясен же пень, что этот твой «Джокер» опять попытается вывести всё в дуэль. И мы ему не нужны, рваться будет к тебе. А у тебя тут инкрустация пошла — закачаешься. Рука вообще слушается?       Взглядом, который Рей кинул на своё запястье, можно было приговаривать к мучительной смерти. Рука, правда, не очень-то вдохновилась. Синий кристалл с презрительной насмешливостью поблескивал в центре ладони, деформируя кости и сухожилия, отчего пальцы вот уже несколько дней как не двигались. Болело, должно быть, жутко, но среди разнообразнейших магов поместья спецов по проклятьям не было, и остановить слияние живого тела и не живой, но жутко подлой каменюки мог разве что тот, кто всё это веселье и начал.       Здесь уже назревал другой, но не менее проблемный вопрос. Снять проклятье Джокер, разумеется, мог, но глупо было думать, что он бы это сделал перед дуэлью. Как бы он ни был силён, но Рей не выглядел на его фоне отстающим. С нетронутым резервом, полностью здоровый Дроссвел был вполне конкурентоспособен. Марк, мысленно анализируя их прошлую дуэль, большое значение отводил тому, что Джокер явно знал об оппоненте всё необходимое и даже больше, тогда как Рей действовал на пробу и вынужден был противника прощупывать. На Миноне век господства информации ещё не наступил, но это невидимое богатство всё равно иной раз становилось важнее, чем опыт и базовые показатели силы. Элемент неожиданности и достаточно подробное досье на противника — то, на что ставил сам Марк. Рей, впрочем, тоже. Как-то Марк сказал ему: «Врагов не нужно удивлять силой. Их надо просто удивлять!», и с тех пор эта фраза стала чем-то вроде невидимого девиза старого «Громоотвода». Потом она позабылась. Каким бы ни был Марк творческим человеком, но главным идейным вдохновителем их вылазок всё равно оставался Дин. После его испепеления погасло стремление Рея к «красивой и пафосной магии» — их белый святоша делал, что должно, но без особого запала. Энди же был… просто Энди, без хитростей и, как он любил говорить, «заумных человечески глупостей». Они продолжили работать потому что так надо, но удивлять перестали.       Кто бы мог подумать год назад, что задорный «девиз» мало того, что утратит актуальность, так ещё и обернётся против них самих?       Потому что Джокер действительно удивлял. Манерой поведения, нестандартными ловушками, действенными методами дистанционной борьбы. До встречи с ним остались сутки, а Рей выглядел так, словно уже дрался. Нет, внешне он был спокоен и даже пытался улыбаться, но Марк намётанным глазом подмечал, что его «нормально» в очередной раз было игрой на публику. Видно, ежедневное напоминание о неизбежном, впаянное в его собственную руку, порядочно вымотало нервы. Джокер рассчитал очень чётко, ему мало было вывести будущего противника из строя.       Он, как этакий большой кот с ехидными глазами, хотел разорвать клубок терпения Рея ко всем чертям, довести врага так, чтобы он не спал, и не ел от нервов, и в день дуэли оказался готов разве что к обмороку от переутомления. Синий кристалл в руке Рея притягивал внимание цветом и постоянной ноющей болью. Он не мог не раздражать.       Марк лучше всех знал, как выводили из себя подобные напоминания о неизбежном, даже если ты изо всех сил пытался доказать обратное.       Краем глаза он глянул на свою собственную правую руку, и на глаза привычно попался ровный ряд вырезанных на коже символов. Слова Клятвы тянулись непрерывной цепью от запястий выше, к самой шее, замыкая её в подобие ошейника. И до странности горячая и густая кровь хлестала из порезов, тяжёлыми каплями падала на пол, заставляла одежду липнуть к телу, отзывалась противным хлюпаньем под ногами, монотонным стуком отсчитывала секунды, словно издеваясь.       И, что самое прекрасное, кроме самого Марка никто этой мрачноватой иллюзии не видел. Вздумай энергетический маг рассказать друзьям о проклятье, они наверняка бы попытались пошутить, что он «очень везучий, выторговал вечную жизнь; почему ты вообще хочешь Клятву с себя снять?». И вот что отвечать на этот вполне закономерный вопрос, Марк так за целый год и не придумал.       Стук капель сводил с ума.       В основе всех проклятий лежала ментальная магия. Само по себе проклятье было чем-то вроде пожирателя сильных эмоций. Постоянно напоминая о себе, заставляя нервничать, угрожая одним своим присутствием, любое хорошее проклятье стремилось не столько убить, сколько сорвать своему носителю крышу и напитаться болью. В этом отношении Кровавая Клятва была удивительно сильной гадостью: обеспечивая проклятому фактически вечную жизнь, она отравляла эту вечность и прервать её не давала.       Ничто в мире не бесило Марка так сильно, как раздражающий, непрекращающийся стук этих чёртовых капель крови по деревянным половицам.       Рей задумчиво наблюдал за ним, словно больше интересуясь чужими проблемами, чем своими. Это наверняка было недалеко от истины: Марк не сомневался, что убьёт этого святошу именно чрезмерная человечность.       — Рука, конечно, не слушается, — покладисто согласился Рей и снова потянулся к своей чашке. Даже если его не убьёт человечность, то это досадное недоразумение тут же исправит бодрящее. — Тренирую левую. А что, есть ещё варианты?       Вариантов не было. Нет, разумеется, можно ударить себя пяткой в грудь, принять позу и пафосным-пафосным тоном заявить, что, мол, верные друзья готовы выйти на дуэль за своего лидера. Но только в теории, бретёры на Миноне были не в особой чести, а Рей своими руками разодрал на сотню маленьких магов того, кому хватило бы наглости ради него так рисковать. Должно быть, в этой аристократичной тыкве, которую окружающие ошибочно называли головой, уже варилась какая-нибудь геройская мыслишка наподобие такой: «Нужно будет перед дуэлью поставить условие, что даже в случае проигрыша моим людям дадут уйти невредимыми». И отговорить Рея не смог бы и полк гипнотизёров во главе с профессиональным психологом (или в данном случае больше подходил психиатр?) — к гипнозу и уж тем более к ораторскому внушению их лидер был совершенно нечувствителен.       Оставалось надеяться на чудо. Марк представил, как Джокер прислал бы им записку с извинениями, мол, «не могу сражаться, простыл», и тихо хохотнул. Кажется, это подбиралась истерика.       При всех своих неоспоримых закидонах человеком Рей был хорошим. И стоять завтра, наблюдая, как его убьют, не хотелось.       — Варианты есть, — проворчал в ответ Марк, попытавшись вложить в голос как можно больше претензии. — Ты можешь вот прямо сейчас бросить свои бумажки, пойти нормально поесть, попросить наших поставить на себя несколько охранных чар и уйти отсыпаться перед дуэлью.       — Наложенные заранее охранные чары дуэлью возбраняются.       Как по учебнику читал.       — Возбраняются, если замечаются, — хмыкнул Марк, чуть поморщившись. Почему он должен объяснять очевидные вещи? — Травмировать соперника перед дуэлью тоже не совсем по правилам, знаешь ли. Никому же не будет хуже, если ты это немного компенсируешь парочкой охранок? Так себе помощь, но, может, хоть пару раз не так сильно ударит…       Он осёкся, заметив взгляд Рея.       Непогожая сталь глаз вскипела и налилась презрительным холодом. И как-то само собой вспомнилось, что Марк говорил ни много, ни мало с самим Хранителем Элемента, имел наглость учить жизни одного из сильнейших магов поколения. Прямо смотрел на человека, который один в целом мире способен был напугать закалённого энергетического мага.       Выдержать взгляд Рея мог редкий человек. Марк не выдержал, поспешно отвернувшись и сделав вид, что его безумно заинтересовал плинтус. Как Ал спокойно смотрел в эти невозможные стальные глаза? Впрочем, и у самого Ала взгляд был тяжёлым. Что сталь, что смоляные омуты — во всём этом таилась опасность. Марк предпочитал не выходить с этими магами в зрительный контакт.       — Я не буду нарушать правила дуэли, — ровным тоном сообщил Рей и улыбнулся. Ни тоном, ни выражением лица он не угрожал и тем более не давил. И лишь серо-стальные глаза бессловесно обещали выкинуть Марка из окна, рискни он вновь поднять тему жульничества. — Если всё, чего ты хотел, это попробовать откусить кусок от моих моральных устоев, то теперь, когда ты сломал зубы, может, дашь мне покой? Я ещё не закончил сводку нападений за последний месяц.       Как, интересно, он умудрялся ехидничать даже в таком сумрачном настроении? Сумрачном настолько, что Марк даже не рискнул плюнуть ядом в ответ, хотя вообще-то мог бы. Но он только потупил глазки и решил отыграться в другом.       — Последний вопрос.       — Ну давай, добивай моё терпение, — милостиво разрешил Рей, пригубив бодрящее с таким видом, будто это был корвалол.       Актёришка.       — Я тут немного с плетениями поигрался, — быстро начал Марк, неожиданно даже для самого себя подрываясь с кресла. Рей смерил его подозрительным взглядом, но ничего не сказал, ровно как и не стал ограничивать творческие порывы подопечного. — Нашёл дико интересную вещь. У пространственной и энергетической магии есть общие базовые фигуры!       — Я пока не понял, к чему ты клонишь, но уже испугался.       — Приятно, когда твои придумки ценят, — наскоро съехидничал Марк, с усилием останавливаясь посреди комнаты. — В основе моих перемещений — создание складок пространства и проделывание в нём сквозных дырок. Очень громоздкий и неудобный способ, придуманный для того, чтобы перебрасывать объёмные человеческие тела на короткие дистанции. Зато потоки энергии переместить гораздо проще, да и затраты минимальные, я считал. Если объединить базовые фигуры моих специальностей, можно попробовать преобразовать тело в энергию и разобрать его на поток силовых частиц, и тогда затраты на перемещение будут меньше примерно в…       — Нет.       Кто бы сомневался. Договорить нужно было просто из гордости.       — …семнадцать раз, а у меня будет полный и мгновенный контроль всего поля боя, и перемещаться я смогу практически на любые расстояния.       — Нет. — Он удивительно говорил слово «нет».       Удивительно раздражающе: Марк, например, чувствовал себя воспитанником детского сада, который, невзирая на запреты старших и здравый смысл, опять надел горшок на голову и пытался забодать прочих мелких. Рей в этом образе выступал в виде строгого воспитателя, которому уже смертельно надоело возиться с мелкотой с горшками вместо головы, но он понимал, что подопечные его — ничего не соображающие детишки. И потому в тысячный раз терпеливо повторял запрет вместо того, чтобы поймать «деточку» и посильнее хлопнуть по украшающему голову горшку чем-нибудь очень тяжёлым.       — Почему, интересно, «нет»? — Иной раз из горшка очень не хотелось вытаскивать голову.       — Как ты себе это представляешь? — бесконечно усталым тоном поинтересовался Рей и даже бумажки отодвинул, явно готовясь к лекции. Ох, спасите наши души — тело уже обречено рассыпаться, начиная от барабанных перепонок! — Это невозможно даже теоретически. Чтобы полностью преобразовать тело в неживую форму, нужно как минимум себя на это время убить. Без ущерба живое можно трансформировать только в живое. И даже это — специальность магов тела, но никак не твоя.       Иной раз «зеркала души» Рея зажимали отражение, как мелкие торгаши на рынке. И глядели в мир пустым посеребрённым стеклом, считать с которого мысли и эмоции было невозможно даже для близких друзей.       Впрочем, иной раз Марк не понимал, действительно ли Рей считал громоотводчиков — да хоть кого-то в целом мире! — своими друзьями. Потому что в душу он не пускал никого, скрывал что-то так, словно от этого зависела его жизнь. Святоша-Дроссвел дистанцировался от них с самого начала и до сих пор, жил, заставляя других открываться, обнажая мысли и мотивы, но сам оставался закрыт, как врата монастыря пред подвергнутым анафеме грешником. Это вызывало отвратительное ощущение: казалось, что Рей сидел не рядом с ними, а сверху, как жестокое божество, и наблюдал за всеми, легко читая низменные человеческие души. И не было мысли, что удавалось скрыть от него, и не было тайны, что не видели эти невозможные глаза…       Марк никогда не обманывался на его счёт. Рей ничего не мог знать наверняка, о проклятье энергетический маг ему не рассказывал. Рей был из тех, кому рассказывать вовсе не обязательно, он сам шустро делал выводы и очень редко ошибался.       Белоснежный святоша, должно быть, действительно «в своём поместье знал всех и всё». И о лежащей на подчинённом Клятве тоже знал. Знал, но никогда о ней не заговаривал, никогда не пытался словом или делом намекнуть окружающим, берег чужой секрет так, как не сберёг бы его, наверное, и сам Марк.       С ним можно было говорить напрямую, и вряд ли этот разговор когда-нибудь вышел бы за пределы кабинета.       — Вот именно, — вкрадчиво подтвердил Марк и, ища привычную опору, положил ладонь на рукоять ножа. — Это невозможно для всех, я — частный случай. Что со мной, по сути, станется?       — Ну даже не знаю, — едким, как кислота, тоном отозвался Рей, чуть сузив глаза. Да-да, Реюшка, на стол выложили карты, прихлопнув их сверху пачкой голых фактов. С тобой играли честно — так принимай правила игры. — Не пойми неправильно, я просто хочу разобраться. Ты просишь меня разрешить тебе практиковать специальность, основанную на нестандартном многоразовом самоубийстве, и ещё спрашиваешь, что с тобой станется? А зачем, кстати, тебе эта глупость?       Медленно выдохнув сквозь сжатые зубы, Марк подошёл ближе и оперся руками о стол, благо, рост позволял для этого почти не наклоняться.       — Оставь все эти «зачем» мне. Всё равно не расскажу, какой смысл спрашивать? Или хочешь услышать что-нибудь вроде: «Я готов отдать свою жизнь, и не один, а сотни раз, чтобы помочь»?       Рей усмехнулся, глядя на него снизу-вверх и при этом странным образом оставаясь выше на две головы. Что это был за психологический приём, Марк не знал, но пошёл бы на многое, чтобы им овладеть.       — Ты у нас сегодня неожиданно откровенен. Вот и решил спросить. Мало ли, вдруг действительно ответишь.       — Да какая, по сути, разница, зачем это мне лично? — Марк чуть искривил губы в ухмылке и понизил голос. — Главное — что я тебе предлагаю. А я предлагаю уникальную способность. Практиковать её невозможно, значит, такого шага от нас ждать не будут. Да и вряд ли кто-то разберётся, в чём фишка, ведь такая магия, как ты сам сказал, для Носителя смертельная. Для меня — нет. Подумаешь, убьёт. Так ведь не до конца. У нас есть возможность выжать из моего проклятья весь потенциал, а ты что-то мямлишь об опасности. Разве это не смешно?       — Так себе потенциал.       — Да какая разница?! — взорвался Марк, ударив ладонями по столу. У Рея и тем более у Энди выходило внушительнее. Получившийся звук напоминал оглушительное треньканье лопнувшей струны. Что-то в этой комнате было не то с акустикой. А у Марка — с нервами. Но, увы, не только в этой комнате. — Потенциал есть потенциал и выгода есть выгода. Можно ходить и ныть, вот, прокляли меня. А можно начать это использовать для себя. Так что давай, поднимай задницу из кресла и пошли со мной в зал! Может, этой твоей цацкой в руке можно без усилий нос кому-то сломать, если правильно ударить? Если нет, в крайнем случае приучись ей колоть орехи. И плюнь ты уже на то, что это проклятье! Поверни его нужной стороной к себе, и пользы станет больше, чем вреда. Если, конечно, тебе не нравится сидеть тут и рефлексировать.       — Решил, что я ещё и учить тебя буду? — смешливо поднял брови Рей, кажется, искренне веселясь. Вот же противный! — Я не стану тратить время на безнадёжные занятия.       — Ага, пафосно бросил борец с системой, лидер подпольного движения фанатиков и моралистов, — негромко проворчал Марк.       — Чего сказал?..       — Тебе послышалось.       Кончатся ли когда-нибудь, интересно, их вечные споры ни о чём?       — Сколько мне раз сказать «нет», чтобы ты выучил, наконец, значение этого слова? Пойми уже, я пока что просто прошу, но ведь могу и приказать. И твоя клятва верности…       — Моя клятва верности действительна до тех пор, пока ты не начинаешь делать самоубийственные глупости, — огрызнулся в ответ Марк и тут же растерялся. — Ты чего это?       Судя по лицу, птичку-Дроссвела чем-то стукнули под столом. В глазах у него поселилась странная, малопонятная растерянность. Рей смерил Марка странным взглядом, словно впервые видел. Это бесило. Что за пантомиму он тут устроил?       — Что за... — наверное, ему показалось. Точнее, ему наверняка показалось, что у их непрошибаемого святоши дрогнул голос. — Что за странная... фраза?       Марк, конечно, знал, что заскоки их лидера были странны и многообразны, но чтобы прямо настолько!..       — Это из какой-то сказки. Может, вернёмся к теме?       — Сказки? — не обращая на него внимания, переспросил Дроссвел, подаваясь вперёд. От его пристального внимания Марк сразу почувствовал лёгкое раздражение.       — Или легенды. Что я, помню что ли? Что-то из этой оперы. В общем, сказочка с этой фразой точно была у отца любимой, постоянно в детстве рассказывал. Там что-то о спасителях последних наследников вымершей цивилизации. — Рей как-то странно выдохнул и снова смерил его недоверчивым взглядом. Марк так и ждал какой-нибудь дурацкой фразочки о том, что мол он неадекватный и сказки ему такие же рассказывали, но Дроссвел промолчал и с усилием отвёл глаза. — Да что такое?       — Ничего… Иногда ты очень меня удивляешь, — негромко заметил Рей и снова ушёл в свою отрешённую задумчивость, ту самую, что было так неловко нарушить, даже если воцарившееся молчание откровенно бесило. А потом он неожиданно отодвинул чашку с остывшим и свернувшимся почти до состояния киселя бодрящим и легко поднялся с места.       Марк восторженно приложил ладони к сердцу.       — Да неужели, ты ещё не приклеился к месту! Пойдёшь помогать?       — Не обольщайся. Я встал только потому, что мне действительно хочется попробовать тебе сломать нос кристаллом. Надоел.       — Зато без меня скучно, — фыркнул в ответ Марк и мысленно довольно потёр руки.       Никто не сказал этого вслух, но своё «добро» на эксперименты он получил. Разумеется, заниматься ими стоило потом, если такое «потом» предвидится. Не хватало действительно увлечься и оказаться выведенным из строя перед встречей, на которую их столь упорно приглашали.       А сейчас следовало помочь заметно перегоревшему Рею. Выбравшись из кабинета, он шёл на уступки и сам прекрасно знал это.       Марк, конечно, провидцем не был, но тоже кое-что знал. Например, то, что не пройдёт и часа небывалой по интенсивности тренировки, как их найдёт обеспокоенный отсутствием лидера Энди. И примерно на этом занятие и кончится. Порычав на Рея, «который себя гробит», и Марка, который «ему в этом помогает», оборотень обязательно уволочёт их в столовую, невзирая на вялые попытки Рея пнуть его заниматься своими делами. В столовой с Реем всегда было, есть и будет тяжело: торчащие там фениксы проявят чудеса невнимательности, и общее состояние лидера, и злобные взгляды его конвоиров пройдут по ним рикошетом, так что минут двадцать, не меньше, придётся убить на то, чтобы отогнать от Рея желающих пообщаться. По прикидкам, терпение Энди лопнет на двадцатом-двадцать третьем визитёре, и оборотень, для порядка обрычав всех, снова потащит Рея и Марка менять место дислокации. Оборотень вытянет их с обедом вместе в парк, прятаться от окон поместья за округлым боком фонтана, и Рей под прямыми лучами местного солнца станет куда больше похож на человека. Потом Энди попытается отправить его спать, наткнётся на привычные отговорки, минут пять послушает про то, как много вокруг работы, как срочно надо сделать проклятущую сводку рейдов Молний и вывести из них хоть какую-нибудь закономерность. Снова порычит и заявит, что, раз сон для Рея страшнее конца света, то настаивать он не станет, но и работать никому не даст. И снова, игнорируя на этот раз куда более уверенное сопротивление, потащит Рея и Марка с собой в лес. И к концу затяжной прогулки Рей, в котором куда больше от напрямую связанного с природой элементального духа, чем от человека, даже перестанет ругаться на «своих раздолбаев». В поместье он вернётся с улыбкой, чуть уставший и сильнее обычного потрёпанный, но заметно прибавивший в напитавшемся от тепла и солнца резерве.       То будет недолгая метаморфоза. Поздним вечером, когда обычные люди отправятся спать, проснётся Ал. И его присутствие снова заставит Рея вспомнить, каким неприятным образом были прерваны тренировки; что Ален, по сути, совершенно не готов к подобным вылазкам; что требовалось продумать построение и пару каких-никаких вариантов отхода. Вспышка активности снова угаснет, и Рей, бесцветным тоном отправив всех спать, окопается в кабинете.       А спать никто не будет. Ал попытается тихонько сбежать в зал и «разогреть» мышцы, ставшие совершенно негибкими после долгого лежания. Марк с Энди пойдут к нему сообщить, что, несмотря на конспирацию, Рей наверняка его засёк и им всем лучше разойтись по комнатам. В результате тренироваться останутся все трое, и к тому моменту, когда Рей действительно спустится дать им вразумляющего поджопника, они будут взмыленные, но довольные. Но даже после не слишком-то вдохновлённого нагоняя ни один из них не уйдёт. Стянув из кухни чая — или даже бодрящего, если Рей чуть-чуть ослабит наблюдение, — Марк, Ал и Энди окопаются где-нибудь в библиотеке или в одной из малых гостиных. Ночь будет смотреть в окна, тихо вздыхая прохладными, пахнущими хвоей ветрами. Их троица будет болтать о какой-то ерунде, потому что отдающее опасностью и неприятностями утро, не маячащее даже на горизонте, но тем не менее неотвратимо приближающееся, не даст сомкнуть глаз.       К рассвету гонять их устанет даже Рей. И, быть может, в какой-то момент, для приличия поворчав, что они не дают ему работать, останется со своим «Громоотводом» встречать выкатывающееся из-за горизонта светило. А завтра…       Впрочем, что будет завтра, не знал никто.       — Мы ненадолго, — негромко бросил Рей и без видимых усилий толкнул тяжёлую дверь тренировочного зала. Наивный такой, просто прелесть. — И только чтобы ты отвязался.       — Конечно-конечно, — хмыкнул в ответ Марк, змеёй проскальзывая в зал и с усилием скрывая усмешку.