Громоотводчики

Что бы ты сделал, если бы я сказал, что ненавижу тебя? Hollywood Undead, «Dead Bite»

      Таких усилий для телекинеза Ал не делал ни до, ни после. Сила рванулась из глубин личности, гонимая изумлением и самым настоящим ужасом, и от её количества перед глазами ненадолго потемнело. Да, ему говорили, что «резерв по-земному большой». Ален даже кивал, признавая очевидное. Но он никогда и представить не мог, что силы в нём столько. И вся она была абсолютно бесполезна.       Рей и бровью не повёл, и его замах не задержался ни на миг, как бы Ал ни пытался вырвать секиру у него из рук. Экстрасенс оторопело подумал, что сейчас станет свидетелем братоубийства, как вдруг Марк рванулся вперёд, чуть ли не повисая на руках у Рея. Их разница в росте, весе и телосложении сейчас особенно бросалась в глаза. Но, каким бы слабым энергетик ни выглядел по сравнению с Реем, он всё же сумел сначала затормозить, а затем и вовсе оборвать замах.       — Пытался забрать антимагическое оружие телекинезом, Ал? — насмешливо рявкнул Рей, силясь выпутаться самому и выпутать оружие. — Ты, видимо, совсем меня не слушал! Ничего, сначала я настучу ему, потому что сволочь, — дикий взгляд серых глаз нашёл ехидно осклабившегося Дина, затем метнулся к побелевшему Алу, — потом — тебе, потому что неуч, потом…       — Потом — мне, потому что ты меня не любишь, — фыркнул Марк и ловким ударом выбил у него из рук секиру. — И в конце — Энди, чтобы не отбивался от коллектива.       Ал испытал приступ человеколюбия и торопливо вскинул ладони:       — А давайте никто никому не будет стучать? Может, поговорим?       — Это можно совместить, — рыкнул лишённый оружия, но никак не своего неожиданного припадка безумия Рей. На попытку Марка оттеснить его подальше он лишь глянул презрительно и сам отодвинул его в сторону, как он отодвигал мелкую мебель и мишени в тренировочном зале, если они мешали свободно ходить. А затем в стальных глазах забрезжило что-то, удивительно похожее на отчаяние. — О чём сейчас можно разговаривать? Мы столько времени думали, кто именно нас предал, столько искали — а теперь, когда нашли, ты предлагаешь просто поговорить? Или ты не понимаешь, Ал? И проклятье, и разрушенная система связи, и разведчики — совсем беззащитные! — ведь это всё он сотворил!       Дин глядел на него иронично. Никто не думал, что он обнаглеет и заговорит, но именно это и произошло секунду спустя:       — Ты пространственников забыл.       На этот раз Рея удерживали вдвоём.       Ал скрутил ему одну руку и теперь пытался удержать вторую, что со сломанным запястьем выходило ахово. Марк просто старался не дать лидеру сдвинуться с места вместе с балластом из них двоих. Какую-то секунду оба не сомневались, что это у него получится, и любого из своих горе-конвоиров Рей ещё и использует вместо оригинальной дубинки, которой пустую голову братцу-то и снесёт.       — Отпустите меня сейчас же! — шипел Рей, ощутимо распаляясь. В буквальном смысле — кожа его, обычно просто горячая, теперь обжигала до боли.       И снова Алу чудился сухой и ломкий треск дров в камине, непрерывное гудение открытого огня и горький запах дыма. Впрочем, как оказалось, источником странного чувства, будто живой человек стал одушевлённым пламенем, был не один Рей. Дин, наблюдая за ним, неожиданно ужом вывернулся из рук Энди, сложил ладонь «домиком», большими пальцами к солнечному сплетению, и негромко, словно не веря своей удаче, обронил:       — Сгораю!       — Перебьёшься, — оскалился в ответ Рей и, в мгновение ока преодолев разделявшие их пару шагов, несколькими чёткими движениями парализовал Дину руки по локоть. Ошарашенный Энди глядел на свои ладони непонимающе, и казалось, что он спрашивал, как же пленник вырвался вот так запросто. Рей бросил на него быстрый взгляд, но лишь поджал губы и обратился к Алу. — Убираемся. Открывай портал.       Марк, который всё никак не мог привыкнуть к новшеству, протянул вперёд руку, явно желая выполнить приказ, но затем, поймав насмешливый взгляд экстрасенса, спешно замер, всем своим видом показывая, что он и пальцем не думал шевелить, а замеченное Алом движение — всего лишь попытка занять позицию получше.       В последнее время атмосфера в отряде была достаточно угнетающая. Рей вёл себя с друзьями с подчёркнутой прохладной вежливостью. Энди постоянно таскался за ним, стараясь хоть немного, да разговорить, но его неловкие попытки убедить лидера, что: «Мы не считали тебя предателем. То есть считали, но не тебя. То есть тебя, но не предателем. Просто человеком. То есть ты человек. Но я думал, что другой человек. Хороший. А мы посчитали тебя обычным человеком. Обычный человек может пойти на предательство. Но это не означало, что ты предатель. Просто это в вашей природе», но получалось у него из рук вон плохо. Рей, разумеется, слушал, но выражение лица у него при этом было таким, словно он всерьёз раздумывал, не стоило ли, наконец, обидеться. Даже на редких тренировках Рей оставался молчалив и мрачен, и смотреть на это было больно. Ал из сил выбивался, стараясь хотя бы оправдывать ожидания, но не дожидался ничего путного. Если Дроссвел и раскрывал рот, то лишь затем, чтобы отдать новое распоряжение или остановить выполнение предыдущего. Его порицание виделось в чуть нахмуренных бровях, одобрение — в едва заметном кивке. И весь «Феникс», чуя угнетённое состояние Рея, замолкал, словно по команде. Каждый, кто мог под любым предлогом уйти из поместья, уходил тут же. Коридоры опустели. Дети, которым уйти никто бы не дал, собирались в дальних комнатах и сидели так тихо, что даже Ал, который жил примерно в той же стороне, не слышал их. Прекратились спонтанные весёлые драки. Даже Марк, который крайне редко затыкался, даже когда это важно, теперь выглядел немного потерянным и старался не привлекать к себе внимания.       Ал чувствовал, что им всем остро требовалось поговорить, извиниться, прояснить неприятные вопросы и больше никогда не возвращаться к этой теме. Чувствовал… А вот духу подойти к Рею не находил. И эпизод с «предателем» повис между громоотводчиками, не давая нормально жить и работать, не позволяя вернуться к прежней жизни или выстроить что-то новое. Он был как нарыв: зудел, мешал и истекал гноем, да ещё и постоянно торчал на виду.       Стараясь занять дни, Ал экспериментировал с новой игрушкой: амулетом, который отдал ему Рей. Спустя пару дней к полевым испытаниям его стали присоединяться совершенно расстроенный Энди и непривычно тихий, задумчивый Марк. Втроём они без особо интересных или хоть сколько-нибудь занимательных эпизодов выяснили, что амулет был телепортирующий, один из тех, что массово штамповали когда-то азатонцы. Силы в невзрачной цацке оказалось жуть сколько: артефакт мог открыть портал в любую точку мира, изымая энергию из каких-то своих, невидимых даже для Марка резервов. И правда реагировал лишь на Носителей чёрной эманации.       Первое испытание боем сразу показало все достоинства новой игрушки. Амулет позволил «Громоотводу» переместиться в место назначения, минуя все Агентства Телепортации и возможных соглядатаев, да ещё и не тратя силы Марка — это была настоящая победа, ведь раньше у «Феникса» всегда имелись проблемы с перемещением личного состава, особенно на дальние дистанции. Теперь же можно было забыть о лишних огромных тратах на перемещения. Марк с полным резервом дрался, как чудовище, то и дело в бою пытался практиковать свои распады. До конца провернуть этот трюк у энергетика так и не получалось, но Марк очень старался, благо, резерва у него теперь на подобное можно было не жалеть. После задания Ал, Марк и Энди были в удивительно приподнятом расположении духа. Правда, общее хорошее настроение рассеялось, как дым, когда Рей коротко приказал возвращаться домой и сразу ушёл к себе, против обыкновения не желая даже обсудить нюансы миссии.       Раздор действовал на отряд отравляюще, и Ал малодушно порадовался, что теперь Рею будет не до того сейчас, когда его младший братик неожиданно свалился им всем на голову.       Ал вышел из Агентства и, сжав азатонский артефакт в пальцах, резким движением рассёк воздух. Из получившегося разреза хлынул вихрастый туман, реальность расходилась легко и податливо, формируясь в пространственный переход. Портал был круглым, как зрачок, и почти таким же чёрным. Единство цвета нарушали лишь серебристые волны, бегущие по изменчивой поверхности перехода.       Марк, как первичная линия охраны, нырнул в портал сразу же, как тот появился. Затем — Энди, который, видимо, параличу не особенно доверял, потому как руки Дина он снова блокировал.       Портал чуть вибрировал. Только этот звук и нарушал траурную тишину мёртвого Агентства в мёртвом же городе. Рей молчал, хотя ему явно хотелось что-то сказать. Кусал губы и глядел умоляюще, так, что не требовалось и читать его мыслей, чтобы подобрать единственно верный ответ на невысказанную просьбу.       — Выдохни, — мягко посоветовал Ал, и Рей сначала дёрнулся, а затем нервно улыбнулся и последовал собственному фирменному совету. — Всё будет хорошо. Я постараюсь понять, что с ним случилось и как это можно исправить.       — А ты думаешь… С ним действительно что-то случилось? — про «можно исправить» Рей не стал переспрашивать, словно опасаясь отпугнуть удачу. Но по его взгляду всё было понятно и без слов.       — Успокойся, — негромко проговорил Ал, прокручивая в пальцах кулон с фениксом. Блики бродили по золотистой цепочке и играли в багряных гранях кулона, отчего казалось, что в каменной птичке бился живой огонёк. — Я действительно думаю именно так. Его могли заставить, загипнотизировать, подвергнуть проклятью, ему могли угрожать, обещать за помощь жизнь для его друзей, он мог, в конце концов, потерять память — но не верю, что твой младший мог начудить таких чудес по своей воле. Конечно, я его не знаю. Но, во-первых, в его сознании и правда было что-то странное — плотная стена. Не знаю, что это, но сомневаюсь, что Дин мог понастроить такого сам. Шестое чувство согласно — с чего бы иначе ему столько времени указывать мне на твоего брата? Раньше я понятия не имел, почему силе так интересен мёртвый подпольщик. Но теперь он жив, и интерес объясним. И это был именно интерес, а не предчувствие исходящей из него опасности — тоже достаточно показательно.       Рей слушал его жадно, впитывая каждое слово так, будто в них содержались капельки необходимого ему лекарства. Чтобы набрать достаточную дозу, требовалось не только ловить и просмаковывать каждое слово, но и вгрызаться в контекст, вырывая целебные фразы ещё и оттуда. Этому человеку, смертельно уставшему и неожиданно пошатнувшемуся под ударом нового «сюрприза» от кармы, хотелось помочь. И Ал пытался, действительно пытался найти нужные слова и показать, что и сам он, и весь «Громоотвод» Рея поддержит, что бы ни произошло с ними со всеми.       — Да и не верю я, что кто-то в целом мире смог бы предать тебя.       Рей бледно улыбнулся, но на портал глянул со вполне объяснимой опаской. Тяжело вздохнув, Ал закончил чуть громче, игнорируя боль в рёбрах:       — Поговорить вам всё равно придётся. И не думай об этом, как о наказании. То, что с твоим братом произошло — болезнь. И мы будем её лечить. Мы вчетвером, больше никого не нужно. Я открыл портал прямо в твой кабинет — вот пусть там Дин и сидит. Когда — слышишь, не «если», а «когда»! — мы его вылечим, представим это для всех, как воскрешение Феникса из пепла. Нам от этого только польза. А ты — не забывай про болезнь. Больному нужно помогать. Ему может быть очень плохо, даже если сам он этого не осознаёт. А когда осознает, ему понадобится твоя помощь. Так что не растекайся тут лужицей, а соберись и будь готов, Дроссвел. К тому же ты не один. Я так точно дневать и ночевать у тебя буду, но ситуацию исправлю.       Он шагнул в портал первым, пряча выражение лица и с ним — совсем не такую оптимистичную, как предыдущие, мысль. Ал шёл, в несколько шагов по порталу покрывая сотни километров, и думал только об одном: «Исправлю. Любой ценой, даже если придётся парню всё сознание поломать и собрать заново». А в том, что этого делать не придётся, провидец совсем не был уверен. Будущее молчало, загадочно улыбаясь и подмигивая глазами-звёздами.       Вышел он из портала, почти впаянного в стену кабинета — хорошо, что не на пяток сантиметров дальше, иначе пришлось бы соскребать себя с дорогих обоев в наибуквальнейшем смысле.       Дин сидел в кресле с таким видом, будто он уже семь с половиной минут ждал свой кофе, хотя секретарша всегда раньше приносила его ровно за семь. Марк, замерший рядом и буквально полыхающий от силы, глядел так, будто он этот самый кофе невыразимо хотел пролить Дину на рубашку. Он был бдительным до паранойи сторожем, который зорко присматривал за тем, чтобы младший Дроссвел не сделал ни единого лишнего движения. А Энди просто замер рядом, лениво прижмурив глаза на свету, не было видно: этот-то кинется, в случае чего, ещё быстрее Марка, и проблему решит кардинальнее.       — А чего так долго? — едва заметив брата, осклабился Дин и тут же, не давая никому времени ответить, участливо предположил. — Опять делал рожу кирпичом? Ну, чтобы все восхищались твоим стоическим долготерпением, а, невозмутимый Белый Фе-е-еникс?       — Я это сейчас стукну, — негромко заметил Рей, ни к кому конкретно не обращаясь. И от этой странной, отчуждённой деперсонализации его меланхоличная угроза, казалось, только набиралась новых красок, становилась ярче и образнее. Алу, например, неожиданно представилось, как Рей, не меняя выражения лица, сделает всего шаг к брату, замахнётся, и голова того весело запрыгает по паркету.       Что ему, каждый раз этих двоих удерживать от реализации увлекательной идеи «Прикончи любимого братишку в одно движение»? Впрочем, нет, как раз Рей взял себя в руки и обратился уже к Марку:       — Ты же запечатал ему силу?       — Совсем за идиота держишь? — На лице у энергетика крупными буквами отпечаталось возмущение. — Сразу!       Краем глаза Ал подметил, как быстренько восстанавливался уголок пушистого алого ковра, и хмыкнул. Маркушино «сразу» относилось, наверное, к фразе: «Вот как Дин воспользовался недосмотром и начал заклятьями палить — так сразу и запечатал». Впрочем, внимание Рея на это Ал обращать не стал. Остальные тоже, что удивительно. Ладно, молчание Энди можно было принять за его обычное отстранённое нежелание провоцировать ссоры, но вот тотальная тишина со стороны Дина действительно удивляла. Надо же, даже сменив сторону, он сохранил в себе странное чувство громоотводческой солидарности.       Может, и правда с этим парнем было не всё потеряно? Ал не сомневался, что так думали все. Но нарушать повисшую неловкую тишину почему-то никто не решался. Даже Марк выглядел так, будто из головы у него странным образом повылетали все шуточки, способные хотя бы немного разрядить обстановку.       Глядя на эту ошарашенную, растерянную и какую-то слегка примятую троицу, Ал понял, что помощи ему не будет. Деморализатором Дин оказался мощным. То ли громоотводчики действительно были привязаны к этому нахалёнку, то ли они переживали за Рея и не могли связно соображать, то ли удивились слишком сильно, чтобы так быстро прийти в норму, но ни один из них сейчас не мог отбросить эмоции и рассуждать здраво. Дину оставалось только подобрать нужные слова и сыграть на нервах бывших товарищей, чтобы это состояние усугубить.       — Дин, — надо же, Рей всё-таки подал голос. Хотя, если подумать, лучше бы он ещё повременил. Прозвучало это обращение почти умоляюще. Дроссвел-младший, заслышав его, только ухмыльнулся шире и закинул ногу на ногу, явно развлекаясь. — Надо поговорить.       «О Боги, Фениксы и прочий мифический зоопарк!» — Ал едва удержался от страдальческого стона. Нет, к этому разговору Рей оказался не готов, как бы абсурдно это ни звучало. Он проваливал беседу, даже не начав её, поддавался взглядом и интонациями — кто, ну кто так делал? На периферии сознания замаячила мыслишка, что Рея стоило из кабинета выбросить. Пусть прогуляется, позагорает, выпьет чего-нибудь от нервов, нормально поест и запрётся где-нибудь в библиотеке: здесь он мог разве что послужить прикормом для пробивной язвительности Дина.       — А с чего ты взял, что я буду с тобой говорить? — почти мурлыкнул тот и с явным удовольствием оскалился, заметив, как исказилось лицо Рея.       — Веди себя прилично, — сказал Рей явно быстрее, чем успел подумать.       И его младший искренне расхохотался.       — О-о-о, приличия, — протянул он таким тоном, будто «приличия» — это безумно вкусный и дорогой деликатес, которого ему сейчас предложили полную тарелку. — Твоё любимое прикрытие. Приличия и всеобщее обожание — знаешь, я так радовался, когда ушёл. Такое блаженство — жить, не пялясь на тебя преданными щенячьими глазами, о великий. Ты не поверишь, но Молнии лицемерят гораздо меньше. Хотя — ах, прости! — о чём же это я, до твоего уровня даже Маркуша не дотягивается, куда там простым смертным.       — Ну… — неожиданно подал голос Энди, и Ал поморщился от жалобных интонаций. — Зато он с тобой разговаривает, Рей.       Дин запрокинул голову назад, открывая шею, и расхохотался, явно наслаждаясь ситуацией. Какой там пленник! Он был хозяином положения и прекрасно это осознавал. И теперь, убедившись, что весь «Громоотвод» стоял перед ним, молчаливый и беспомощный, младший Дроссвел стал наносить упреждающие удары, стремясь ранить, расколоть, убить наповал не делом, так словом. И Ал почти видел, как с каждым выпадом вспухали кровавые полосы в сознании Рея.       — Разговариваю? О да, если подумать, я разговариваю с ним, ведь больше некому сказать, какое он ничтожество. Создал себе фальшивую свиту из фальшивых обожателей и радуется, а как что-то пойдёт не так — стоит и слова вымолвить не может. А где же твоя непобедимость? И эта, как там её, пречистая белая сила, о которой ты столько говорил людям? Или непобедимый ты только на публику, а всё, что ты нёс на улицах огненных городов — враньё и бравада? — Рей только кулаки стиснул, но действительно ничего не сказал. Он стоял и слушал, казалось, упиваясь тем словесным ядом, что с увлечением впрыскивали в его огненную кровь. До сил пор Ал не верил, что гордый Рей позволил бы кому-то в целом мире настолько открыто поливать себя грязью. Но теперь он делал это, следовал канонам христианской морали: после каждого хлёсткого удара по правой щеке тут же подставлял левую, не отвечая и даже не защищаясь. Быть может, он считал, что у Дина в действительности было какое-то право так полыхать злобой и через слово сыпать оскорблениями. Или просто не мог заткнуть своего младшего, хотя стоило бы? Ал не знал, но понимал, что ситуацию надо спасать. И он уже было попытался подать голос, но Дин, только заметив это, заговорил экспрессивнее и быстрее. — Хотя, конечно, это они, всегда они. Враньё и бравада, бравада и враньё — и почему никто так и не может тебя раскусить? Вот и сейчас ты стоишь тут весь такой хороший и обеспокоенный, делаешь вид, что не понимаешь, как тебя могли предать. Но ведь в глубине души ты всё понимаешь? А, вижу, понимаешь. Ты догадываешься, как сильно тебя можно презирать, если знать хотя бы малую долю правды. Я знаю больше — чего удивляться, что я тебя не-на-ви-жу?       — Так, живо пошли все вон отсюда, — не выдержал Ал.       — Страх потерял?! — Ну надо же. Как повозмущаться, так голос у Марка сразу прорезался, а как осадить Дина, так стоял, потупив глазки.       — А то это раньше было непонятно, — тут же ехидно осклабился Дин, но Ал сразу увидел: он недоволен неожиданным вмешательством, это перебивало эффект только что брошенных обвинений, ровно как и иллюзию власти, что упорно создавал младший Дроссвел.       — Так мы ничего не добьёмся, — игнорируя их обоих, повысил голос экстрасенс. Теперь он, повернувшись к Дину спиной, прямо глядел на Рея. Без упрёка — то есть Ал пытался смотреть так, но за результат не ручался, слишком уж ему не понравилось, как вроде бы опытные громоотводчики запороли диалог. — Я хочу поговорить с ним сам. Мне нужно обезболивающее и сила. Вы — нет, ждите где угодно, но не здесь. И сделайте так, чтобы меня не отвлекали.       — Ты много на себя берёшь, — зашипел Дин, заметно настораживаясь. Должно быть, он уже понял, что такая рокировка ровно ничего хорошего ему не сулила.       — В самый раз, — демонстративно не глядя на него, отозвался Ал.       Впервые за всё время их знакомства Рей отвёл взгляд первым. Это было молчаливой капитуляцией, разрешением проводить любые эксперименты — и извинением за ошибки заодно.       Ал уважал его. Что бы там ни говорил Дин о подлости, якобы несомненной для хорошо знающих Рея людей, о презрении и ненависти — Ал видел другое. Рей позволял давать себе советы и критиковать принятые или почти принятые решения. Он прислушивался и уважал чужое мнение, верил в силу окружающих и делал всё, чтобы её развить, вывести на новый уровень, совершенно не опасаясь, что однажды эти самые окружающие вырвутся вперёд, оставив учителя далеко позади. Когда Ал впервые пришёл к нему с наполовину оформившимся проектом системы быстрого оповещения, основанном на математическом анализе силы, Рей, в отличие ото всех остальных, не выказал недоверия. Только с подкупающим энтузиазмом кинулся в исследования, экспериментируя, изучая, открывая новое, помогая подстроить знания Ала под реалии Минона. Когда это было необходимо, Рей, не задумываясь, позволял командовать собой и совершенно не стеснялся того, что и он чего-то не знал.       Этого человека нельзя было предать. Нет, Ал не терпел перебежничество в любом виде, но, по крайней мере, признавал, что человек в несовершенной природе своей был способен на такой низкий поступок. Но он не представлял, кем нужно было являться, чтобы повернуться спиной к Рею. Такое не укладывалось в рамки простого «низко» или «подло». Это было поступком, который не прощался.       — Обезболивающее… Давно его не трогал. И куда сунул? — едва слышно бормотал Рей, копошась в шкафу. До Ала доносилось приглушённое бряцанье пузырьков, а на деревянные дверцы временами ложились короткие разноцветные блики: то, должно быть, светились жидкие эссенции заклинаний. Затем Дроссвел, не высовываясь из шкафа, нервически хохотнул и зашуршался активнее. — У меня лучший набор первой помощи в двух мирах: пока в нём что-то найдёшь, три раза умрёшь от потери крови и семь — от болевого шока.       Сбоку послышался тяжёлый и как будто усталый вздох.       — А ты на нижней полке посмотри, за набором противоядий, — флегматично посоветовал на время забытый Дин. И глянул он при этом так ехидно, что сразу стало понятно: нет, игнорировать этого типа не выйдет, он так или иначе найдёт способ напомнить о себе.       Рей замер, а затем медленно-медленно, словно преодолевая невиданной силы сопротивление, наклонился к нижней полке и тут же перестал шуршать.       — Ну что? — насмешливо поинтересовался Дин и тут же сделал такие невинные глаза, что врезать ему захотелось вдвое сильнее.       — Держи. Если собрался колдовать, то лучше выпей сразу всё, — сказал Рей, глядя исключительно на Ала. В ладони у него был зажат флакончик с забавным подобием дозатора. — И пей сидя. Потом может голова кружиться. Остальные — на выход.       Марк с Энди переглянулись.       — Ты серьёзно хочешь оставить их одних? А если малой что-то выкинет? Ты смотри какие глаза хитрющие! — попытался было возмутиться Марк, но под пронзительным взглядом старшего Дроссвела неожиданно умолк.       — Мы уходим, — тяжеловесно повторил Рей, разворачиваясь в сторону двери.       Ал успел заметить, как Дин метнул в него недовольный взгляд.       — Может, я с вами?       — Сидеть, — рыкнул на него Энди и, на всякий случай показав зубы, с явной неохотой пошёл за Реем, и дверь захлопнулась.       Ал быстро огляделся по сторонам. Отчего-то он знал, что Рей принципиально снял наблюдение за кабинетом, и они с Дином остались действительно одни: даже глаза, что в огненном поместье видели всё, теперь обходили эту маленькую комнату стороной.       Тишина пустого помещения и неожиданная полная свобода действий немного смущали, но в то же время так работать проще. Всяко лучше, чем под тревожным взглядом Рея. Для самого Рея, кстати, такой вариант тоже был наилучшим: Ал никогда не наблюдал со стороны выходы в астрал и прогулки по чужому сознанию, но подозревал, что видок тот ещё. И он грозился стать в разы пакостнее, ведь экстрасенс собирался экспериментировать с любезно предоставленным ему подопытным.       Он опустился в кресло напротив, уложив руки на подлокотники, и отстранённо порадовался, что механика с проникновением в чужое сознание уже была знакома. Но всё же Ал перестраховывался, выпил оставленное Реем обезболивающее заранее и дал себе несколько минут, чтобы привыкнуть к обманчиво мягкому ощущению вращения: кажется, то была эссенция дезориентирующих чар, что попросту не давала боли добраться до сознания.       — Посидим-помолчим, мальчик для гаданий? — скептично поинтересовался Дин и демонстративно закинул ногу на ногу. Ал лишь усмехнулся про себя.       — Да, было бы неплохо, если бы ты действительно заткнулся.       И в тот момент, когда Дин уже приоткрыл в возмущении рот, явно намереваясь ответить, то есть оказался в наиболее уязвимом состоянии, Ал вскинул глаза, сразу встречаясь с чужим взглядом и цепляясь за него, словно утопающий — в спасательный круг.       В чужое сознание он рухнул, как с вышки, преодолел слабое сопротивление и погрузился, как в воды бассейна. Сравнение и в самом деле было удачным: усилие всего тела и резерва, падение и неожиданный переход в принципиально новую среду. Эта среда была не то чтобы враждебна, но рот Ал всё равно старался не раскрывать, чтобы не притонуть. На присутствие посторонних она не была рассчитана.       Оглаживая кожу, вокруг струились потоки мыслей. Весьма ограниченное количество, они пульсировали гневными огнями, но никак не вредили: настоящей силы в сознании, в которое проник захватчик, не могло быть по определению. Зато самому захватчику такая пульсация говорила о многом. Жертва злилась и отчаянно сопротивлялась.       Если бы Ал хотел, он мог бы прочитать этим мысли от корки до корки, даже не будучи экстрасенсом-проникателем: такой тесный установился ментальный контакт. Он мог, применяя уже непосредственно своё, подчинительное направление, намотать мысли Дина на кулак, перепутать и разорвать, вложить туда новые идеи, оформить ложную привязку к ложной же памяти. И младший Дроссвел очнулся бы другим человеком, таким, каким его наверняка хотел бы видеть Рей: совершенно послушным, искренне раскаивающимся, горячо рассказывающим о том, что Джокером он был не по своей воле, а… Впрочем, достойную легенду можно придумать позже.       Всё это Ал мог, пусть и не знал, как скажутся такие изменения на сознании. Но «мочь» и «делать» — разные вещи, уж это экстрасенс понимал прекрасно, как он понимал и то, что такой вариант был крайней, вынужденной мерой, прибегать к которой нежелательно. Не из-за Дина. Что случится с ним, Алу было не интересно в принципе. Он не терпел предательств в любом виде, как не терпел и человеческой подлости, и не видел ничего плохого в том, чтобы накинуть на объект потенциальной опасности короткий поводок. Дело было в Рее. Ал обещал помочь, а не покалечить его братца.       Потому он, не растрачивая силы на чужие мысли, вынырнул из их рваного потока и выбрался непосредственно в сознание, в чёрную (что удивительно, на взгляд Ала, благородный и полной мрачной, но притягательной загадки чёрный этому человеку категорически не подходил) комнату, которая должна была оказаться огромной, но на деле выглядела ограниченным и узким коридором, по которому приходилось протискиваться чуть ли не боком. По правую руку его ограничивало устье мысленного потока и сразу за ним — выход из чужого подсознания. По левую — та самая Стена.       Именно это произведение чьего-то извращённого творчества Ала и интересовало больше всего. Пока он не разобрался, было ли это зодчеством самого Дина или ещё кто-то подсобил, но чувствовал, что с этой штукой нужно разобраться. Чувствовал, так сказать, умом и телом: одновременно Стеной интересовалась интуиция, да и кожу покалывало от таких титанических объёмов силы. Ведь Стена именно ей и была, чистой силой, тысячей каких-то махровых плетений, которые уходили явно на несколько образных метров вглубь и перепутывались так часто, что нечего было и пытаться найти хотя бы щель и рассмотреть, что же пряталось внутри.       Осторожно, на пробу, Ал поднял руку и провёл по нескольким выступающим каналам силы небесно-голубого цвета. Оттенок был красивым и напоминал летнее чистое небо. И мощи в этом мирном цвете оказалось — будь здоров, Ален чуть не обжёгся. Потом, правда, догадался окружить свою ладонь силой, чтобы оберегала ментальное тело от посягательств, и снова попытался как-то взаимодействовать со Стеной.       Плетения в ней были одинаковыми, пусть их и было сложно разобрать из-за многообразия наслоений. Ал водил по сложным линиям ладонью, как слепец, отмечая изгибы и узлы. И удивлялся всё больше и больше.       Каждое такое плетение было трёхуровневым, как выражался Марк. Нижний, самый толстый уровень, был почти прямым, только на концах спутываясь в цепь из знаков бесконечности. «Петельки» последней из «перевёрнутых восьмёрок» распутывались и уходили вверх, равномерно сближаясь, пока не сходились непосредственно на втором уровне. Там они стягивались в сложный узел, отдалённо напоминающий петлю-удавку. Сходство перебивало множество ответвлений, что скручивались в спирали и чуть отходили от узла, чтобы стянуться в непрерывное, похожее на защитное, кольцо — именно прикосновение к нему и обожгло Алу руку. Третий уровень, перевёрнутым каскадом восходящий от «удавки» вверх, был переплетением тончайших линий, по которому Ал водил пальцами очень долго, пытаясь уже не создать ассоциацию, а хотя бы запомнить форму, чтобы потом расспросить Рея или Марка, что это такое.       Плетения пересекались самым безумным образом. Они закрывали друг друга, наползали на «соседа». Иногда тонкие нити одного плетения были закрыты толстенным первым уровнем другого, а расстояние от одного «узла», который Ал считал скрепляющей силой таких конструкций, варьировалось от пары сантиметров до нескольких метров. Плетения располагались хаотично, переворачивались и изгибались, но единство формы было нерушимо. А ещё — рассмотреть, насколько глубоко в чужой разум они уходили, было попросту невозможно. Только в паре мест Ал уловил крошечные, как муравьиные ходы, просветы, за которыми горел синий свет. Но такие отверстия в Стене были непозволительно малы и ничем помочь не могли. Они разве что доказывали очевидное: за стеной тоже оставалось свободное пространство. По сути, его не могло не быть. Ни один разум, если только он не был зверски искалечен или ущербен с рождения, не мог оставаться таким крошечным. Ал вспоминал бесконечные даже на взгляд тоннели памяти Марка. Только по ним можно гулять и гулять годами, а ведь где-то ещё должны были располагаться мысленный канал, «архив» со знаниями, скопления эмоций и мотивов, интересы, характер, мечты и загадочное бессознательное, то самое, что экстрасенс ещё никогда не видел, но был уверен (и эту уверенность подпитывали его весьма ограниченные, для общего развития полученные знания по психологии), что пространство, которое занимало этот элемент, в разы больше всего того, что располагалось в сознании.       Если хотя бы на мгновение поверить, что за стеной действительно ничего не находилось, то уровень развития Дина как разумного существа остановился где-то на той же отметке, что, скажем, у собаки: у неё были инстинкты, базовый набор изученных команд…       Ал отдёрнул руки от Стены и отошёл на шаг, глядя на неё с заметным недоумением. Если он, проникнув в чужое сознание, мог его покалечить, перенаправить ток мыслей, воздействовать на память и мотивы, то почему не мог никто другой? Причём, судя по количеству плетений, какая-то гадость такой трюк проделывала неоднократно. Алу, как подчинителю, после единой акции гипноза не было нужды возвращаться в чужой разум, и оттого он не знал, как выглядят его заклятья. Да не он ли всего десяток минут назад думал, что ему всё равно, что случится с ограниченным сознанием?       Договорился, видимо.       Надо было этим вопросом всё-таки озадачиться. Потому что как раз сдерживать чужой разум Ал научился прекрасно даже без проникновения, а ограничиваясь одним лишь зрительным контактом — экстрасенсы других направлений так не могли. А вот снимать наложенные им и уж тем более кем-то другим ограничения он попросту не умел. С Марка, например, он гипноз до конца так и не скинул: в какой-то момент просто испугался, что сделает хуже. Выдирать с корнем то, что неплохо прижилось, оказалось страшно.       Более того, огромной проблемой была сама Стена. С ней Ал уже взаимодействовал тогда, во время их с Дином первой дуэли. В тот момент провидец искренне надеялся наложить на «Джокера» гипноз и заставить его сдаться. Он вложил в ментальный приказ тонны силы и даже сам рухнул в чужой разум, чтобы провернуть всё половчее. Но гипноз рассыпался в клочья, лишь соприкоснувшись со Стеной. Кто бы ни был тот, кто её наваял, он явно очень не хотел делиться и сделал всё, чтобы чужой контроль, способный поспорить с его приказами, уничтожался на подходе.       Ровно как и чужое влияние на Стену.       В тот день Ал, пусть и был уверен в себе, всё же волновался ужасно. И Стену воспринял как защиту от ментального влияния. Он был хорошим учеником и слова Рея о том, что снаружи любую защиту можно переломить, помнил. И попытался такой трюк провернуть своими немалыми силами.       Он до сих пор помнил, как его удар, тяжеловесно рухнувший на Стену, не пробил её, а только чуть поцарапал плетения, немного срывая с них яркость цвета. Внешне это было похоже на постепенное осыпание штукатурки и значение имело такое же. Да, неэстетично, да, грубо говоря, ущерб нанесён. Но до разрушения самой стены ещё столько, что стой и удивляйся.       А ещё он помнил, как Стена начала кровоточить. Кровь текла сквозь микроскопические щёлки, выступала каплями и сползала на пол, образуя быстро растущую лужицу. Тогда Ал ровным счётом ничего не понял, кроме того, что второй такой же удар противника убьёт. В тот день он остановился, вынырнул из чужого разума и даже дал Дину время оправиться от невидимого удара. Хотя в прострации парень был минут пять. А ещё у него неожиданно носом пошла кровь, причём не каплями, а крупными сгустками.       Охваченный неожиданным дурным предчувствием, Ал снова подошёл к Стене и, уже не задумываясь о защите, схватился за одно из плетений, что на взгляд сидело не особенно крепко, обеими руками. Очень осторожно, пытаясь ни с коем случае не повредить силовым каналам, мягко потянул на себя, пытаясь распутать хотя бы один из узлов…       Шарахнуло его так, что буквально отшвырнуло почти до самого мысленного канала, который сейчас как раз вспенился и замерцал злостью и болью. Стена полыхала тоже, острым холодным светом, и снова кровоточила. Значит, любая, даже самая осторожная попытка её убрать, кого-то прикончит. То ли Ала, то ли Дина, то ли их обоих, что вероятнее.       Сразу видно было, что и с гипнозом, и тем более с его защитой от внешних вмешательств работал кто-то хитрый до неприличия. Ал представил, как он вынырнет и расскажет Рею, что младший его действительно порабощён, правда, без шансов на освобождение, и ему стало дурно. Прямо не вариант, а инструкция для чайников: «Как за минуту потерять двух Дроссвелов».       Сила клокотала в теле, злая из-за собственной беспомощности. Ал, злой не меньше и по той же причине, поднялся на ноги, тщательно окутался ментальной защитой и снова притронулся к Стене. Правда, теперь он и не думал о том, чтобы и дальше заниматься вандализмом. Убить Дина и себя вместе с ним не хотелось. И потому экстрасенс в какой-то отчаянной надежде просто протискивался по узкому чёрному коридору, проводя рукой по безбрежным переплетениям чужих заклятий, повторяя пальцами ровные гладкие линии силовых каналов и их редкие разрывы.       «Разрывы?» — оторопело переспросил сам себя Ал и развернулся до того стремительно, что стороннему наблюдателю могло показаться, будто его укусили. Он даже вернулся немного назад, чтобы снова проделать знакомый путь, и водил ладонями по стене уже вполне целенаправленно.       Разрывы начинались примерно на расстоянии пары метров от места, откуда Ал начал своё «полевое исследование». Невооружённым взглядом заметить их было сложно. Просто ладони нащупывали что-то вроде вмятинок и странных «огрызков» силы, рваных граней обычно гладких и неприступных плетений. Такие ошмётки бывших каналов силы были надёжно прикрыты новыми и нетронутыми, и потому не бросались в глаза. Но они были.       Если разрушить эти плетения снаружи было невозможно…       — Как же ты это сделал, Дин? — растерянно задал вопрос в пространство Ал.       И пространство поглотило его, впитало в пустоту и отозвалось тихой вибрацией: его слышали, а ответить не могли.       Сколько экстрасенс пробыл в чужом сознании — точнее, в том, что от него осталось, — он сказать не мог. Ал буквально излазил не один километр бесконечного коридора, ощупывая и рассматривая Стену.       То, что казалось нерушимым, на деле было в большинстве своём покоцано. И такой толстой стена стала не потому, что её создатель был до трясучки опасающимся Дина параноиком, а потому, что вся задняя, глубинная её часть разорвана в крошево. Но это крошево стояло, несмотря на все старания запертого характера. Его зафиксировали новые плетения. Они тоже рвались, но держались, и так увеличивалась Стена.       Дин был номинально мёртв чуть больше полугода. Алу стало дурно, когда он представил, насколько толстый заслон неизвестный ему экстрасенс успел наваять за эту прорву времени. Ясно было одно: Стена так или иначе стала слишком мощной, чтобы её можно было пробить и изнутри тоже. И чтобы миновать её, требовалось быть очень сильным. Или очень хитрым, что вероятнее, ведь любая попытка воздействовать на такую преграду силой приводила к разрушению запертого сознания. Снова перед мысленным взглядом Стена налилась кровью, что струилась из сотен микроскопических отверстий в переплетении каналов силы…       Ал сморгнул, и образ пропал, оставив после себя металлический привкус из-за прокушенной губы, ощущение смутной тревоги… И решение проблемы.       — Хорошо быть сильным, хорошо — хитрым. А и сильным, и хитрым — просто прекрасно! — хохотнул Ал и шагнул от Стены вперёд спиной, удаляясь не только от неё, но и от чужого сознания.       Глоток воздуха оказался подарком и мукой. Он плеснул в лицо живительной прохладой, а вот по горлу прошёлся тяжело, почти с усилием. Тело от долгого сидения затекло, и Ал стал, морщась, растирать запястья.       За окном долгий летний день с боями уступал место подбирающимся сумеркам. Чужого присутствия не чувствовалось — неужели их и правда никто не побеспокоил за столько-то времени?       Ал медленно встал, чувствуя, как со скрипом слушалось фактически спящее тело. Хотелось тут же рухнуть обратно в кресло и дать отдых ещё и сознанию. Но это было не ко времени, Рей наверняка и без того изнервничался, пытаясь понять, отчего сеанс «экстрасенсорного обследования» так затянулся. Следовало найти «Громоотвод», поделиться мыслями, получить добро на дальнейшую работу — не время спать.       В комнате было душно. Тепло набилось в неё и осело тяжёлыми хлопьями, окутало тело плёнкой пота и разморило. Ал, которому только пригреться и уснуть не хватало, с усилием добрался до окна и широко распахнул его, впуская предвечернюю прохладу. Можно было, конечно, и помагичить, но резерв против этой идеи запротестовал категорически. Марш-бросок в чужое сознание вымотал даже сильнее, чем дуэль, и теперь экстрасенсорика красноречиво требовала передышки.       Ветер колыхнул тяжёлые шторы, пробрался под капюшон и пробежался по позвоночнику. Ал с наслаждением вдохнул мягкий цветочный запах позднего летнего вечера и невольно улыбнулся, чувствуя, как пришли в порядок сбросившие сонное оцепенение мысли.       — Я уже думал, ты никогда не свалишь, — раздалось из-за спины. Говорил Дин хрипловато, таким тоном, что в нём чётко улавливалась неприязнь.       — Не радуйся, всё только начинается, — не удержался от ответной шпильки экстрасенс и сам себе удивился. Обычно на такие простоватые грубые провокации он не отвечал.       — А, понял. Твоя цель, видимо, запугать до трясучки, чтобы всё вам выболтал? — презрительно отозвался Дин и демонстративно скрестил руки на груди. Попытался: долгое поддержание ментальной связи ударило и по нему, поэтому руки заметно дрожали. — Какой подлый план. Я в ужасе.       — Рад, что ты оценил, — бросил через плечо Ал и прикрыл окно, отрезая лесную прохладцу.       — А чего не телекинезом? — никак не мог успокоиться Дин и тут же не слишком-то убедительно сыграл в сочувствие. — О, прости. Силёнок не осталось, бедный? Твой лимит — один сеанс мозгоправства в день?       — Мой лимит мозгоправства завтра будем проверять с твоим непосредственным участием. А сейчас лучше не болтай. А то свой лимит, я гляжу, ты тоже исчерпал, раз даже встать не можешь.       — А то ты не знаешь, из-за чего я встать не могу. Меньше мебель зачаровывайте, а то у меня так знакомый от пустившей в него корни табуретки умер. Не самая приятная смерть.       — Боишься кресла?       — Его Марк зачаровывал. От этого кресла можно ждать чего угодно.       Ал считал себя человеком довольно флегматичным и на эмоции скупым, что мог, раз собравшись и взявшись за какое-то дело, совершенно не реагировать на внешние раздражители. Потому, наверное, он так удивился, обнаружив, что бессмысленный, в общем-то, диалог его затянул. Спохватившись, экстрасенс моментально убрал из голоса все намёки на весёлость.       — Ладно, признаю, я бы на твоём месте тоже боялся. Но всё равно — сиди и не мешайся.       — А то у меня ещё какие-то варианты есть, — проворчал в ответ Дин, но, заметив подозрительный взгляд провидца, тут же откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.       Пересекая комнату, он успел с полсотни раз порадоваться, что кабинет Рей себе присмотрел по меркам поместья крошечный, иначе до двери Ал бы просто не дошёл. Исчерпал лимит, перенапряг тело и силу, выложился так, как выкладываться было попросту опасно — определение его состоянию можно дать какое угодно, но ни одно не позволяло полностью понять, как Ал чувствовал себя на самом деле. Экстрасенсу казалось, что его разобрали на кусочки, насухо вытерли масло с шарниров и засыпали туда песка, что колол, мешал и не давал двигаться.       В тот вечер Ал наконец-то понял, почему все сильные маги так много времени уделяли физическим тренировкам: хиляки подобных нагрузок попросту не выдерживали. В последний раз юноша чувствовал себя таким измотанным разве что когда он сдавал экзамен на получение первого дана айкидо. Но если после тяжелейшего экзамена совершенно измотанный Ал решил, что достигнутого ему с головой хватит, и больше на такие нагрузки он добровольно не подпишется, то сейчас оглянуться назад, пожать плечами и сказать: «Ну, я старался, этого хватит» нельзя. Он ведь обещал.       Хотя от манеры вечно брать на себя какие-то обязательства определённо следовало избавляться.       Ал открыл дверь, шагнул в коридор и чуть не упал от неожиданности, когда Рей, не глядя, сунул ему прямо в руки стакан, и его сразу же окутало резким приторным запахом неразбавленного бодрящего.       — Спасиб… Вы что, всё время тут торчали? — В борьбе между любопытством и вежливостью победило всё-таки первое.       Марк, развалившийся на широком подоконнике, подкинул и поймал ножик, и только затем повернул голову.       — А какими, ты думаешь, силами можно Реюшку отсюда увести? К тому же гипноз на него, к несчастью, не действует.       Сидящий на полу под окном Энди только фыркнул недовольно, но этот манёвр никого и близко не обманул. Все знали, что, представься такая возможность, оборотень первым бы Рея загипнотизировал, «чтобы не подох от своих заскоков», коими виделись прежде всего его манера не спать неделями и есть по режиму: «успею что-то стянуть из столовой — хорошо, не успею — что же, человек может обходиться без пищи месяц». Под его гипнозом их лидер наверняка бы изменил наработанным привычкам и стал проводить дни исключительно за едой и сном. Марк, развивая эту мысль, обычно мрачно шутил, что в таком случаем именно переедание Рея бы и убило.       Сам Рей лишь метнул на напарников недовольный взгляд, а затем повернулся корпусом к Алу.       — Пей, — в его голосе забота удивительным образом перемешалась с нетерпением и тревогой. — Просиди ты там ещё немного, и мы бы пошли тебя вытаскивать.       — Увлёкся, — отозвался Ал виновато, но как-то так, что и Рей, и Марк тут же понимающе кивнули, а Энди с вопросительным выражением оглядел всех троих. Реакция была настолько предсказуемой и до странности уютной, что усталость вымыло тёплой волной ещё до того, как Ал всё же пригубил бодрящее. Хотя нельзя отрицать и его живительный эффект.       Действовала настойка, на взгляд Ала, примерно так. Едва только невинная жертва, ищущая успокоения и нового заряда сил, пробовала эту дрянь, все проблемы моментально уходили на второй план, а мысли выталкивало из головы паническое: «Господи, ну и мерзость!» Чтобы закрепить эффект, порцию этой приторной пытки над вкусовыми рецептами требовалось выхлестать целиком. Перепуганный организм запоминал, что настойка попадала в него как наказание за истощение, и начинал работать на износ: всё ради того, чтобы больше такую гадость и близко не видеть.       Хотя бодрящее, конечно, помогало. Уже потом, когда вкусовые рецепторы то ли смирялись, то ли, что вероятнее, теряли сознание, настойка начинала действовать с пробивной мощью отбойного молотка, пробуждая невесть где скрытые резервы тела. Нет, сила всё так же лениво перетекала вместе с кровью, ощутимо покряхтывая от перенапряжения и словно бы намекая, что новых магических усилий она не потерпит минимум до завтрашнего дня. Но хотя бы тело перестало ломить, и полусонное сознание прояснилось, как будто на этот раз форточку открыли прямо в черепе, давая прохладному ветру расставить всё по местам.       Выпив чуть больше половины настойки, Ал задумчиво поболтал в руках стакан и, глядя в розоватую непрозрачную жидкость, негромко сказал:       — Я почти уверен, что это гипноз, Рей.       Он видел, как дёрнулся Дроссвел, что до сих пор с поразительным упорством пытался представиться жертвой энергетического вампира, у которой уже не было то ли сил, то ли желания проявлять эмоции.       — Почти?       — На девяносто шесть процентов.       Марк присвистнул и сел на подоконнике. Двигался он лениво и словно бы нехотя, и Ал, наконец, увидел, почему. Энергетик привязал к себе с полсотни маскирующих чар, чтобы случайно оказавшиеся в этом коридоре фениксы никого не увидели и не задались вопросом, чего это Рейнольд Дроссвел с командой вместе подпирали стенку у кабинета.       — Интересное число ты выбрал. Что тебя смущает?       — Я никогда не видел, как выглядят гипнотические плетения, тем более чужие. Плетения там были, но я точно не знаю, какие. Всё остальное указывает, что Дин подконтролен.       — Что за плетения? — мгновенно поинтересовался Марк, поймал укоризненный взгляд Ала и, моментально состроив такое выражение лица, будто он делал не только экстрасенсу, но и всему миру огромнейшее одолжение, стал, не сходя с места, передавать силу.       С иллюзиями у Ала ситуация была ещё хуже, чем с телекинезом, но всё же до полного провала не дотягивала хотя бы потому, что зрительные образы он всё же создавал. Другое дело, как эти образы выглядели. Экстрасенс редко «попадал» по цвету и размеру, и Рей, вздыхая, отмечал, что сидеть в зале придётся по посинения.       Сейчас Ал даже не пытался подбирать цветовую гамму и тратить тонны силы на изящество и точность форм. Он выводил иллюзию в виде хаотичного потока силы, из которого с определённой долей сходства постепенно вырисовывалось плетение: вытянулся широкий, похожий на опорную платформу, первый уровень, скрутился в узел и защитное кольцо второй…       — Не продолжай, — коротко обронил Рей и отвернулся, хотя до сих пор не отрывал от иллюзии глаз. В голосе его угадывалось хорошо скрываемое облегчение. — Это действительно очень сильное заклятье контроля.       — Ты говорил «плетения», — подал голос Марк, тоже задумчиво вглядываясь в недоплетённую иллюзию, только начавшую вытягиваться к третьему уровню. — Сколько их было?       Это был первый из двух вопросов, на который Алу отвечать не хотелось.       — Тысячи, — с неохотой отозвался он, грея руки о чашку.       — Каков шанс, что ты сможешь снять этот гипноз?       А вот это — второй.       Экстрасенс умоляюще глянул на Рея и без особой надежды попробовал неудобный вопрос обойти.       — Ну, лучше бы это переформулировать…       — Я сформулировал так, — перебил его Рей. Он не повышал голоса, только чуть остыли, закрылись стальной бронёй интонации. Тон лидера и аристократа — Ал так и знал, что всё к тому сведётся. — Так сколько?       Нравилось же ему пробовать нервы, и свои, и окружающих, на прочность! Ален на мгновение прикрыл глаза, быстро вдохнул и ответил так, чтобы пресечь новые вопросы:       — Ноль. — Рей заметно вздрогнул, и Ал поспешил добавить то, к чему он разговор и пытался привести. — Я не могу его снять.       Как бы их лидер в эту секунду ни нервничал, интонационное ударение он уловил и сразу за него ухватился.       — Ладно. Понял. Кто тогда, по-твоему, может?       То уже был совершенно другой разговор.       — Дин бы и сам с этим справился, — приободрённый тем, что его слушали, Ал всё же говорил очень быстро, гораздо быстрее, чем обычно, словно опасаясь, что его опять поймут не так. — Лет за пять или шесть, но всё же справился бы, у него очень перспективная ментальная сила. На проникновения извне у этого гипноза стоит защита, если пытаться его снять или обойти наобум, Дина, скорее всего, убьёт. Но сам он спокойно разрывает эти плетения изнутри. То есть не скажу, что спокойно, силы на это наверняка уходит очень много. Но это как-то очень глупо — ставить защиту для гипноза только снаружи, не думая о том, что Дин может сопротивляться изнутри. Поэтому, думаю, защита всё-таки обоюдная. Отсюда возникает вопрос: а как тогда он вообще разбивал плетения?       — Я, кажется, понял, к чему ты клонишь, — задумчиво протянул Рей.       — А я — нет, — отрезал Марк и, поддержанный молчаливым кивком Энди, уточнил. — Пока что из твоих слов выходит, что ты хочешь заставить Дина самого снимать с себя гипноз. Только как ты это делать собрался? Вряд ли он станет помогать. Он, прости, под гипнозом.       — Вопрос в том — всегда ли? — улыбнулся в ответ Ал и краем глаза глянул на Рея. Если тот ещё не понял его мысль, то явно был близок, и это придавало сил. Значит, до сих пор с заковыристой логики теории магии он ещё не сбился. — Невозможно поставить такой гипноз, который защищал бы от всего. Общие и абстрактные приказы вроде «Подчиняйся хозяину» и «Ненавидь врагов» обойти просто. Для каждого простого действия команду придумывать — затратно и муторно, к тому же учесть можно далеко не всё. Я склоняюсь к мысли, что наш неизвестный гипнотизёр — человек умный, и использовал все доступные методы контроля, от общих приказов типа: «Слушайся меня», до частных команд для каких-то отдельных действий. А ещё для гипноза такой силы, думаю, нужно поиграться с воспоминаниями: все хорошие заблокировать или повернуть в дурном свете, все плохие, наоборот, усилить, чтобы вызвать ненависть. В таком случае ментальная сила Дина тоже должна быть отключена: у него просто нет эмоциональной базы, которая могла бы её активировать. Но ведь как-то же он тогда плетения рвал? Значит, настоящие эмоции где-то сохранились. Думаю, в воспоминаниях, которые наш гипнотизёр посчитал либо слишком слабыми и неважными, либо в тех, которые он из-за чего-то посчитал негативными и усилил. Думаю, что второе вероятнее. Тогда получается интересная схема: Дин приучился сосредотачиваться на нужном воспоминании, которое вызывает сильные чувства, но не негативные, как решил его хозяин, а наоборот, что-то вроде привязанности, или восторга, может, вины — но не ненависти точно. А так как это воспоминание ещё и усилилось чужим гипнозом, его можно легко перевести в эмоцию, из неё — в ментальную силу, с помощью неё отыскивать в контролирующих плетениях слабые места и бить по ним. Я допускаю даже, что Дин мог научиться обходить гипноз и действовать самостоятельно, если этому не мешали прямые команды. Если это так, то в Стене есть лазейки, Дин их знает и может пользоваться ими, если ментально к этому готов. Наша проблема в том, что сейчас Дин уже не борется: он ощущает себя дома и в безопасности, и больше не цепляется за своё воспоминание-раздражитель. Но если такое воспоминание найти самим и надавить на него, чтобы Дин снова «проснулся» и начал помогать, то, думаю, он смог бы показать мне слабые места в заклятьях контроля. Потом нам останется только ударить по ним и изнутри, и снаружи. Не скажу, что это точно поможет. Но если не сработает, то я не знаю, что вообще можно сделать.       — Если не сработает, его, видимо, всё-таки убьёт, — насмешливо уточнил Марк.       Ал поморщился.       — Да, такая опасность есть.       — Девяносто шесть процентов?       — Девяносто девять.       — Важное уточнение, спасибо. Твоя точность меня убивает. Хотя хорошо, что только меня. А вот когда она начнёт убивать Дина…       — Предлагаешь оставить всё, как есть? — с неожиданным даже для него самого раздражением огрызнулся Ал, стараясь тотально контролировать тело, чтобы со злости не раздавить стакан с остатки остывающей настойки. — А младшего Дроссвела посадить на цель во дворе, чтобы прохожих облаивал? У него это сейчас хорошо получается, самым агрессивным зверем поместья будет. С таким сторожем можно будет всю остальную защиту снять — всё равно мимо него никто живым не пройдёт!       Перебил его, вопреки ожиданиям, не ответный ядовитый плевок от Марка, а смех Рея. Тот привалился лбом к стенке и хохотал, зажмурившись и сотрясаясь всем телом, безнадёжно пытаясь успокоиться. Ал даже растерялся от неожиданности.       — Всё нормально?       Дроссвел, опираясь о стенку, кивнул и попытался отсмеяться.       — Да. Прости… Идея очень понравилась.       — Чего? — ещё сильнее растерялся Ал, а потом заметил, что и остальные громоотводчики тоже улыбались.       — Высокие братские отношения, — добродушно проворчал Энди.       — Точно. Глядишь на вас и радуешься, что всегда был единственным ребёнком в семье, — в том же тоне поддержал его Марк и легко спрыгнул с подоконника. — Не смотри так, Ал. Нам просто надо было это услышать. Ты прав, конечно. Искать в куче дерьмовых вариантов такой, у которого хотя бы оттенок получше — это очень по-дроссвеловски, но нам не подходит.       Рей уже не смеялся, взгляд его был наполнен пристальным вниманием.       — Да, рискнуть надо. Ал? Командуй.       Ещё несколько месяцев назад Ален тут же попытался бы откреститься. Направляющий из него всегда был никаким. Он вообще предпочитал роли аналитика и корректировщика. Жизнь вокруг плыла по своему закономерному пути, и от Ала требовалось всего лишь в нужный момент чуть подправить направление её движения, чтобы не врезалась в видимые и невидимые глазу преграды.       Оглядываясь назад, Ал понимал, что он попросту боялся ответственности, которую так или иначе приносили с собой руководящие позиции. Может, потому он так и не смог найти себя на Земле: там он всегда плыл по течению, делал то, что ему говорили делать, и стремился угодить скорее окружающим, чем себе. И это виделось совершенно нормальным и даже комфортным, а ограничивающее полёт мысли «надо» никак не мешало дышать вольно — или Алу просто так казалось.       Но теперь его пробуждающаяся натура экстрасенса-подчинителя без труда поборола старые страхи, разорвала петлёй стянувшееся вокруг шеи «надо», наброшенное туда кем-то другим. Сейчас то, что «надо», Ал устанавливал сам.       — О Дине лучше и дальше никому из фениксов не говорить, — негромко начал Ален, почти не задумываясь. — Если всё получится, представим ситуацию так, как будто мы нашли его случайно, а он сам всё это время где-то прятался и не мог попасть в поместье. Если не получится, никому ничего говорить и не придётся. Ещё, чтобы не было вопросов, Рей, тебе лучше в кабинет всё же вернуться, а Дину подобрать другую комнату. Её нужно закрыть помехами и поставить что-то вроде сигнализации. Но силу ему не ограничивать: пусть колдует, если хочет. В пустой комнате ничего плохого он не сделает. Со мной тоже вряд ли что-то случится, я буду сразу забираться к нему в голову, а в таком состоянии ни один маг не сможет шкодить, даже будь он сто раз Дроссвелом. Если что-то всё-таки пойдёт не так, я вас вызову. — Кулон на шее показательно налился чёрным цветом, а затем снова сверкнул весёлым алым огоньком. — Но пока вызова нет, не мешайте мне. Даже если будет рейд, либо не идите вообще, либо идите без меня. Отвлекать меня только в том случае, если вы найдёте еще какого-нибудь загипнотизированного Дроссвела.       Рей краем глаза глянул на Марка.       — Слышал? Иди устанавливай защиту и сигналку.       Ал устало выдохнул и, посмотрев в спину удаляющемуся энергетику, пробормотал:       — Надеюсь, мне хватит терпения.       — Ты это о чём? — позволил себе вежливое удивление Рей.       — Да так… — неопределённо отозвался экстрасенс и повернулся к нему. — Я, конечно, понимаю, что это твой брат. Но он сейчас в страшной опасности. Наверное, экстренная сигнализация нужна даже больше ему, чем мне.       То ли Рей удивился настолько, что потерял дар речи, то ли решил сначала дать подопечному договорить, но он так и не проронил ни слова. И в этом было его главное отличие от младшего брата.       — Потому что, если Дин постоянно такой болтливый, я его, наверное, безо всякой менталистики убью, — задумчиво разглядывая осколки раздавленного в ладони стакана, проронил Ал.