Громоотводчики

Не оглядывайся, никогда не оглядывайся. Сколько раз люди говорили себе эти слова, после того как на их долю выпало что-то исключительно хорошее (или исключительно плохое)? Полагаю, много. И совету этому обычно не следовали. Люди созданы, чтобы оглядываться. Именно для этого у нас в шее шарнир. Стивен Кинг, «11/22/63»

      — Доброе утро, Дин.       К полетевшему в лицо электрическому шарику Ал был морально готов и потому в сторону ушёл легко, с шагом вперёд, чтобы заломить руку Дина за спину.       — Вижу, ты страшно рад меня видеть, — не сдержал сарказма экстрасенс и, почувствовав, как его попытались ударить второй рукой, заговорил быстрее. — Очень не советую сейчас рыпаться.       — Ты хотя бы догадываешься, как рискуешь, припираясь сюда? — зашипел в ответ Дин, но бить не спешил.       Выжидал? Готовился? Или же хотел сначала выслушать? Ал не знал, как и не знал в целом, чего ждать от этого человека. Дин был книгой, которую читать не хотелось, но требовалось, и Ал старательно вооружался терпением.       — Ничуть не рискую. — Говорил провидец намеренно чуть медленнее и тише, чем Дин, заставляя прислушиваться и подстраиваться под предлагаемый темп диалога. — Если ты хоть пальцем двинешь — загипнотизирую.       — Да ты и так и так загипнотизируешь, разве нет? — насмешливо протянул Дин, но дёргаться действительно перестал.       — Нет.       — О, перенапрягся вчера?       — Кто ещё перенапрягся. Это же не меня скрутили и проволокли в чужой штаб.       — Ладно, один: один, — согласился Дин, пытаясь незаметно выбраться из захвата. Ал чуть вывернул его запястье, и лишние движения моментально прекратились.       — Как видишь, я вполне могу с тобой справиться и без гипноза. И вообще пришёл поговорить, а не над твоим подсознанием издеваться.       — Хочешь сказать, что над моим терпением издеваться интереснее?       — Я тебе сделку предлагаю, — негромко проронил Ал и почувствовал, как Дин напрягся. — Здесь везде сигналки стоят, и за нами наблюдает «Громоотвод». Так что, даже если ты надеялся меня по-тихому убить, то можешь сразу об этом забыть: остановят. И времени хватит, я всё же достаточно долго могу ударов избегать, это ты уже видел. Думаю, если попытаешься меня убрать, Марк тут же заблокирует тебе силу, и больше ты не сможешь сделать вообще ничего. Поэтому агрессия для тебя — худший выбор. Я предлагаю другое. Ты не должен даже пытаться колдовать, и тогда я не буду накладывать гипноз.       Повисшая тишина была плотной и липкой, как обхватившие тело топи. Ал не спешил, молчал, давая подумать. И, досчитав до десяти, разжал ладони, отходя на шаг.       Дин выглядел загнанным в угол диким зверем. Он обернулся тут же, вскинув руки так, словно не мог решить, защищаться ему или нападать. В серебряных глазах и напряжённой позе скрывались опаска, недоверие и отчаянная собранность человека, которому уже нечего терять. Медленно и осторожно, пытаясь не спугнуть оппонента, Ал поднял руки, словно демонстрируя, что опасности не было, и опустился в кресло. Рефлексы и интуиция напряглись до предела и почти звенели, как задетые гитарные струны, когда Ал позволил себе отвести от Дроссвела взгляд и потянуться за картами.       — Бесстрашный, да? — презрительно выплюнул Дин.       Колода послушно и легко легла в руки. Картонки прошелестели, растекаясь по ладони и собираясь вновь. Мелькающие перед глазами картинки позволяли сосредоточиться.       — Садись, — негромко предложил Ал, кивком указав на кресло напротив. Он не поднимал глаз, словно бы демонстрируя свою безопасность.       Карты мелькали. Семь, туз, дама, десять, ещё туз.       Колебался Дин лишь несколько секунд, а затем так же осторожно сел. Он готов был подорваться с кресла при первом же намёке на возможную опасность. Ал опустил голову, скрываясь в тени от глубокого капюшона, и усмехнулся.       Десять, валет, шесть, король.       — Ты меня услышал. Гипнотизировать тебя мне сейчас резона нет. И не будет, если не попытаешься напасть.       — Всё равно ведь загипнотизируешь.       «Да», — мысленно отозвался Ал, глядя своему визави строго в глаза.       — Нет, — сказал он вслух, прекрасно зная, что услышит в ответ.       — Не верю.       — Твоё право. Но тебе выгоднее не рыпаться. Так у тебя хотя бы есть шанс не попасть под мой контроль. Но первый же признак агрессии с твоей стороны, и я накладываю гипноз. Не дёргаешься — остаёшься свободным. Согласен?       Ал видел, как впились чужие пальцы в подлокотники, и легко представил, как начала бы плавиться под ними обивка кресла, как почернела бы вязь золотистых узоров. Он готов был реагировать даже на такой всплеск полупроизвольной магии. Но не пришлось. Дин неожиданно разжал пальцы и показательно расслабился. То ли пытался усыпить внимание Ала, то ли давил на жалость, то ли осознал, что шансы его действительно невелики, и при таком раскладе и взаправду выгоднее сотрудничать. Так или иначе, Ал не собирался расслабляться ни на мгновение.       Дин казался простоватым и не в меру драчливым ребёнком, но Ал уже не доверял показному образу любопытного огненного птенца. Напротив, он прекрасно знал, кем Дроссвел-младший был на самом деле. Джокер-плут и Джокер-обманщик, он заменял собой любую карту в колоде. Мог склонить голову и спрятаться за шестёркой, чтобы в следующее же мгновение заручиться силой козырного короля и с кровью отбить якобы отданные позиции. Танцуя свой нелепый танец в ярких красно-чёрных одеждах, позванивая колокольчиками на шутовском колпаке, он отвлекал внимание, скрывая свою настоящую мощь.       — Считай, что мы договорились, — негромко проронил Дин и раздражающе-знакомым жестом сложил пальцы «домиком».       Восьмёрка, десятка, дама, семёрка, туз.       — Ну так чего ты там хотел, миротворец-экстрасенсишка?       Ал сжал колоду так, что почти услышал, как она завопила.       Король, валет, джокер, джокер, джокер, снова джокер. Везде джокер. И всё — Джокер. Будущее сплеталось с этим человеком в безумном танце, увлекая туда же всех остальных. И не вырвешься, не воспротивишься: барабаны войны и сумасшествия выводили задорные, рваные ритмы, заставляя срываться в пляс следом. И в тот момент, когда торжествующе-яркие цвета и одуряющий мотив не застилали разум, единственной мыслью становилось: «Дайте кто-нибудь сил если не выбраться, то хотя бы заставить будущее танцевать вокруг себя!» Потому что первобытно-восторженная пляска, тон которой задавал двуличный шут, пугала почти до дрожи.       Ал щелчком сбил растрёпанную колоду в ровную фигуру.       — Я хотел поговорить.       — А чего же не с Реюшкой? Или, стой, дай угадаю. Он опять занят, и ты с горя решил потрепать нервы тому, кто больше всех на него похож?       — Вы с Реем совсем не похожи.       — О-о-о? Ну молодец, разбил мне сердце. Отвернёшься — я поплачу, — протянул Дин таким тоном, что Ал снова испытал безотчётное желание ему врезать, да так, чтобы разбитыми губами больше не мог улыбаться. — Но ты прав, мы не похожи. Реюшка у нас весь такой хороший-белоснежный! Мне с ним не сравниться. Я так лицемерить не умею.       Разговор уходил в сторону от намеченного заранее пути, но Ал пока не мешал ему. Дин сам шёл на контакт, пусть и со своей целью. И пока что поводов его прерывать не было, чтобы не перебивать этот поток неожиданно проснувшегося воодушевления.       — А, по-моему, у тебя хорошо получается.       — Ой нет, — хохотнул в ответ Дин и растянул губы в усмешке. — У меня совсем не такой размах. Убедить целый мир в том, что ты чисто-белый, без пятен — это же другой уровень. Я до такого и тянуться не буду. Хотя… Прости, ты же вроде как его новенький протеже — неприятно, наверное, слушать?       — А тебе приятно говорить о брате в таком тоне? — флегматично перебил его Ал. Он не менялся в лице и не позволял дрогнуть голосу, но карты так и летали в пальцах, успокаивая и позволяя не сорваться. Обращая на них частичку своего внимания, Ал отрешался от раздражителей и давал себе немного времени, чтобы вновь обрести ледяное спокойствие.       Аосле всего, что громоотводчики сами Рею наговорили, слушать о нём что-то подобное казалось кисло.       — А в каком ещё тоне мне о нём говорить? — попытался сыграть в удивление Дин, но за его деланными эмоциями скрывалось нечто совершенно противоположное. Раздражение: казалось, что, говоря о брате, Дин только сильнее распалялся. Вот только его гнев, в отличие от гнева Рея, воздух вокруг не раскалял и угадывался только по тому, как менялся тембр голоса, как постепенно усиливались его резкие «птичьи» нотки. — Я говорю о нём правду. Он не поменялся ни на каплю — всё ещё собирает вокруг себя восторженные толпы, всё ещё молится на свою глупую идею, всё ещё врёт всем вокруг. Такое его поведение ещё можно было бы понять, будь он хотя бы прав — но ведь братишка всё ещё не открыл глаза. Реюшка всегда смотрел очень однобоко. И так же однобоко он заставляет смотреть вас. Вы все могли бы распахнуть дверь в новое, а вместе этого пялитесь в замочную скважину, даже не подозревая, что эта дверь открывается.       Что было скрыто за его словами? Обида? Первое извращённое гипнозом воспоминание? Ал безумно не хотел туда лезть, подсознательно чувствуя, что услышанное и увиденное ещё долго не даст ему прийти в себя.       Если Ален действительно стоял у замочной скважины, то он предпочёл бы, чтобы так всё и осталось. Некоторые двери открывать опасно: никто не знает, что приникнет в привычный маленький мирок с той стороны и найдёшь ли ты там хоть что-то полезное, или всего лишь сломаешь шею из-за чрезмерного любопытства. Да и не закрыли бы их, эти двери, просто так.       — Хочешь сказать, что сам ты видишь больше?       — Причём намного, — легко согласился Дин и снова сощурился, отчего серебряные глаза, казалось, засияли только ярче, напомнив наложенные на тетиву стрелы. Ал не чувствовал течений магических эманаций, сигналки молчали тоже. Может, то снова была непроизвольная, природная магия, что делала ворожеев узнаваемыми в толпе, что скрывалась в неестественно-ярких радужках и улыбке, от которой не было спасения. — В любом конфликте есть две стороны. Я видел обе.       И ведь прав же. Первая серебряная стрела сорвалась и поразила. Не смертельно, да и оборотнем Ал не был, но он всё равно почувствовал обидное жжение. И стрела засела в теле, а как выдернуть её, Ал не знал.       — Почему в «Громоотводе» одни земляне?       От неожиданности экстрасенс чуть карты не выронил.       — Что, прости?       — О, тебе сложно быстро переключаться с темы на тему? Странно, обычно Реюшка загребает себе более… расторопных, — продолжал скалиться Дин.       И снова плотоядные взгляд и улыбка выдали его, показав, что неожиданный скачок к новому предмету разговора был никак не послаблением, а очередной, не менее подлой, ловушкой. Ал уже видел её очертания, облечённые в дилемму, как в саван: если поддержать диалог, получишь новый, вполне возможно, сокрушительный удар. Если не поддержишь, оборвёшь чужие слова, загипнотизируешь или сбежишь, не факт, что с тобой заговорят ещё раз, тем более — откровенно.       Дин не дал ему времени выбирать, подался корпусом вперёд, словно приготовившись к броску, и продолжил свой односторонний пока что диалог, не давая рыпнуться или продумать контратаку.       — Я просто предлагаю тебе интересный вопрос для размышления. Думай над ним вместе со мной! Почему же в «Громоотводе» столько землян? Вы не знакомы с географией и законами Минона, вас нужно направлять, за вами нужно следить, как за детьми, вас нужно учить с нуля — что вы делаете возле Рея? Почему вы — его ближайшее окружение? У него под рукой есть золотой цвет старой знати с мощными наследными способностями, с образованием, но всё они раскиданы по другим отрядам и редко остаются в поместье. Ты заметил это, да? Не мог не заметить, признай: вся аристократия либо сидит по городам, либо — в крыле целителей, откуда просто так не выберешься, вечно там полно работы.       Теперь Дин сам понижал голос, говорил тихо и нараспев, заставляя прислушиваться, как к страшной сказке. И снова Ал чувствовал, что не мог перебить этого человека, он кожей ощущал подавляющую мощь древней крови, отчего сразу вспомнилось, что он пытался переговорить Дроссвела. Пусть младшего, пусть подконтрольного, но — Дроссвела, Хранителя половины элемента. Он бился в когтях Синего Феникса и не успевал выставить защиту от огня.       — Давай, Ал! Реюшка приближает к себе талантов и гениев. Значит, порассуждать мы с тобой вполне можем. Мне интересно, придёшь ты к тем же выводам, что и я?       Угарный газ забивался в рот и нос, сознание мутилось, и раздражающие отблески синего пламени заползали под капюшон, разгоняя родные для Ала тени.       Ему не давали времени на ответ, и это обрубало все спасательные тросы. Ал чувствовал себя загнанным в угол и никак не мог показать зубы. Потому что — из-за того ли, что Дин демонстрировал очередную «однобокую картину», или он действительно был прав? — в его словах была логика. Это пугало больше всего.       — Рей не выбирает, кого спасать от Молний, — попытался было свернуть тему Ал.       И ошибся. Они увидели это оба, и Дин хищной птицей накинулся на ошибку.       — О да, кого спасать, он не выбирает — уже нет такой необходимости. — Пальцы впились в подлокотники, как загнутые когти. Дин напоминал плотоядного феникса куда больше, чем Рей, в ком «птичьи» черты то ли подавлялись, то ли спали. — Но он мог бы не приближать вас к себе. В чём резон вкладывать в иномирцев столько ресурсов? Почему он не отдаёт вас тем, кто послабее, почему следит за обучением каждого? Почему собирает команду из чужих людей? И эти люди, погляди-ка, идут за ним, как привязанные, и сами искренне верят, что «бедный Минон» спасать больше некому. Как он заставляет людей драться за чужой им мир, ты никогда об этом не думал?       — Никто никого не заставляет, — Ал неожиданно для самого себя повысил голос, словно пытаясь перекричать ревущее зарево разбушевавшегося пожара. Осознание что-то неприятно укололо, и добавил Ал чуть тише. — А если и заставлял, то не он точно.       — Хочешь сказать, что портальнулся сюда с мыслью: «Зачётный мирок, спасу-ка я его»? — развеселился Дин, и от этого веселья, что хуже всего — искреннего, ему хотелось врезать       Ведь Ал в самом деле не собирался оставаться на Миноне. И, если подумать, то и глупое решение помочь чужим людям было связано никак не с Марком и его провокациями. Ален хорошо помнил, что готов был сорваться с поводка привычных убеждений уже очень давно, лишь бы только помочь друзьям, помочь Рею, которого неожиданно начал уважать.       — Давай закроем тему? — Раньше Ал смеялся над фразой «Это не бегство, это — тактическое отступление». Теперь было не смешно.       Он бежал из горящего дома собственной уверенности, ведь беснующийся Синий Феникс крушил там опорные стены. Дин глянул на него прямо, внимательно — очень знакомо. От этого взгляда по коже пробежал неприятный озноб.       — Как же вы все похожи, — наконец заметил Дин, отведя взгляд. А Ал не знал, что сказать, не понимал, искренним или показным было сожаление в его голосе, и терялся от этого ещё больше. — У вас огромный резерв и такой же огромный талант. Рей забирает себе в команду юные дарования — но вы безопасны для него. Знаешь, почему? Вы действительно ничего не знаете об этом мире. Вы не знаете, как было до Молний, не знаете, что будет после. Вы боретесь за систему, в которой ничего не смыслите, и судите то, чего никогда не видели. — Темп речи нарастал, увлекая за собой, и Ал забывал тасовать карты, увлечённый страшными, но новыми словами, над которыми действительно стоило думать. А Дин неожиданно снова глянул ему в глаза, и на какой-то миг экстрасенсу показалось, что он сам попал под гипноз. — Но главное — то, что вы абсолютно внушаемы.       Уверенность всё-таки рухнула: краеугольный камень её не выдержал жара и раскололся пополам. И обрушился потолок, рухнул отвесно, ломая позвоночник.       — Подумай. Вместе со мной, — продолжал Дин, с неожиданной, пугающей точностью скопировав мягкие, тёплые реевские интонации, — ведь вы понимаете происходящее ровно в той мере, в какой Рей даёт его вам понимать, обо всём узнаёте с его слов. Вы никогда не догадаетесь, в чем неправы, потому что изолированы от мира. У вас нет контактов ни с противоположной стороной, ни даже с мирными жителями, потому что Рей запретил. Вы не можете узнать обо всём из книг, потому что письменным раитарским никто не владеет. Почти никто — Марк читает довольно свободно. И — ах, какое совпадение! — что-то он к идеям Реюшки относится скептически, не замечал?       Серебряные стрелы пробивали уже не способное сопротивляться тело, пришпиливали к земле. А Дин всё стоял над ним, методично накладывая стрелы одну за другой на тетиву, и выпускал их размеренно и точно, перебивая пути к отступлению.       И в этом было что-то странное. К чему было тратить столько сил? Почему Дин продолжал топтаться на одном месте? То был единственный вопрос, за которым вроде бы не скрывалось подвоха, и Ал отчаянно концентрировался на нём, не обращая внимания на атаку из новых доводов. Потому что сдаваться он не любил.       — Огонь есть доминация, — говорил Дин так, словно от этого зависела его жизнь, с неугасающим запалом, и глаза его горели тоже, бликуя, как лунная дорожка на воде. — Доминация на поле боя и в быту. Рей сделал всё для того, чтобы влюбить в себя сотни людей, оказаться выше их, он окружил себя искусственно сделанными единомышленниками — и всё для того, чтобы сохранить власть. О, убери этот скепсис, я знаю, о чём говорю. Реюшка, весь такой хороший и добрый, пойдёт на что угодно, лишь бы только остаться властителем душ. Он уберёт любого, кто выдвинет претензии, любого, кто отберёт у него хоть крупицу влияния — и он уже так делал. Ты видел в «Фениксе» хотя бы одного минонца, кто не склоняет перед ним голову, кто хоть слово скажет поперёк? Марк — да, Марк всегда против него. Но Марк — землянин, он в этом мире — никто. Понадобится его закрыть, и этого можно добиться всего одним порталом на Землю. Да и не слушает Марка никто. Потому что землянин. Потому что Марк — как его можно воспринимать всерьёз? Рей не боится его. Марк — заноза, да, но не угроза. Он никогда не сможет перебить влияние Рея и заставить в нём сомневаться. Но если бы возникла хоть малейшая опасность того, что он наберёт обороты, заведёт последователей, и Рей убрал бы его так же легко, как и всех, кто был до. Рей уберёт и меня при первой же возможности — ты же помнишь, он попытался убить меня сразу, как как ты снял маску? Да чего там! Тебя он тоже уберёт, если посмеешь рыпнуться. Вы все у него вместо пленников, но не видите этого, потому что Рей «хороший» и «добрый» — удобный образ, да? И ты сколько хочешь можешь называть двуличным меня. Я отвечу, что это семейное. И Рей ничуть не лучше. Даже хуже — знаешь, почему? Да потому что я праведником не притворяюсь. Вот этого не перебить ничем. Прикрываться громким именем и белым цветом — это какая-то особенная подлость, которая, может, и кажется вам всем невинной на первый взгляд. Но если задуматься над тем, сколько магов он убил, чтобы оказаться первым, сколько убьёт, чтобы им же и оставаться — как можно не начать презирать его?       Ал широко улыбнулся, хотя внутри весь кипел от ярости, и сунул карты в карман.       — Я понял.       Странно, но Дин даже не удивился. Лишь покачал головой и посмотрел на Ала, как казалось, с сочувствием.       — Да не понял ты ничего. Ты защищаешь человека, которого не знаешь. Который начал врать тебе с первой же встречи, а потом ещё и втянул в опасную авантюру. И, главное, не отправил обратно, когда понял, что для этой самой авантюры ты не готов.       — На сегодня всё, — коротко бросил Ал, подрываясь с места. Он уже не слушал.       Глупо было думать, что Дин изначально целился по Алу. Он говорил, выпускал свои ядовитые серебряные стрелы, оставляя их окисляться в теле, приводил в пример факты, о которых экстрасенс ничего не знал, и с самого начала прицельно бил по Рею. Ведь он прекрасно знал: всё, сказанное в стенах поместья, может быть им услышано. И именно Рея вся эта грязь и могла зацепить.       Взлетев по лестнице, Ал чуть не сбил с ног Детту. Огневица пошатнулась, всплеснув пламенными волосами, открыла было рот, но экстрасенс поспешно схватил её за плечи и встряхнул:       — Где Рей?       Глаза у девушки стали огромными, и Ален с прохладцей подумал о том, что надо послать ей внушение, чтобы соображала побыстрее. Но — сто, тысячу раз прав был Рей, девчонка действительно толковая, — Детта играть в дурочку не стала, среагировала быстро:       — Был в кабинете. Теперь — не знаю, дверь закрыта. Ушёл, наверное.       «В Час Пламени ушёл с рабочего места? Не смешно».       — Спасибо, — коротко бросил экстрасенс, уверенно сворачивая на сторону Восстановления.       — Ты куда? Нет его там, говорю же, — растерянно крикнула ему вслед Детта, но Ал только отмахнулся, ускоряя шаг.       Дверь действительно оказалась заперта: ручка не подалась и поворачиваться не захотела. До сих пор Ал даже не знал, что двери в поместье вообще закрывались. То есть, конечно, знал, но то было пассивное знание, на практике неприменимое. Так Ал знал, например, что возможно заколоть человека сосулькой, и эта информация лежала балластом, занятным, но ненужным.       Про себя провидец выругался и оглушительно застучал по двери. В последний раз Ал ударил уже открытой ладонью, отчего звук получился совсем не таким «грозным», и громко заметил:       — Будь серьёзнее! Я же не Детта, на закрытую дверь не куплюсь.       Ответная тишина была не то чтобы неживой. Скорее — гордой. Алу то ли указывали на его место, то ли требовали какой-то субординации, то ли намекали, что беседовать с дверью — вообще так себе занятие даже для экстрасенса «не от мира сего».       — Ну как знаешь, — фыркнул Ал, отошёл на шаг и, сжав в кулаке свой амулет-треугольник, ударил по воздуху, сразу ныряя в образовавшуюся пространственную брешь. Со временем Ал обращался с ним всё ловчее и ловчее.       Первым же, что привлекло его внимание после короткого прыжка, был приторно-сладкий запах бодрящего.       Рей стоял у самой двери, прислонившись спиной к косяку, и правой рукой протягивал Алу дымящийся стакан. Взгляд при этом у него был спокойным и чуть ироничным, да и поза выглядела расслабленной, она словно показывала, что Дроссвел всего пару секунд назад хотел открыть Алу дверь и теперь готовился насмешничать над его силовым вторжением в кабинет.       Ал не поверил.       — Не делай, пожалуйста, вид, что ты открывать собирался.       Рей смешливо поднял брови.       — Скорее, мне было интересно, как быстро ты своим «деликатным стуком» выбьешь дверь.       — Очень смешно, — устало отозвался Ал и всё-таки принял буквально всунутый ему стакан. Настойка была даже не тёплой, а, скорее, горячей, и пахла просто одуряюще. Значит, заварили её только что. — Ждал?       — Было очевидно, что ты заявишься.       — Зацепило? — Ал, как ни старался, так и не смог полностью убрать из голоса сочувствие.       Вопрос, конечно, глупый. Дурак бы понял, что Рея действительно зацепило, и сильно. Он вообще, как Ал с нарастающим изумлением стал замечать, был очень… Не то чтобы обидчивый. Скорее — ранимый, как ранимы все люди с тончайшей душевной организацией и высокой совестливостью. Характера Дроссвелу хватало, чтобы это качество никак не демонстрировать. И это, опять же на взгляд Ала, было хуже. Проще жилось тем, кто всё, что тревожило, сразу выплёскивал, и не важно, в пустой комнате перед зеркалом или на людной улице. Те, кто мог, как Энди, на окружающих порычать и покусаться, или как те, что, подобно Марку, сразу отвечали ударом на удар — они переживали по мелочам куда меньше.       Те же, кто предпочитал молчать, храня всё в себе, были настоящим подарком для социума и самоубийцами по своей натуре. Тревоги и заботы, даже самые мелкие, наслаивались, постепенно начинали давить, разъедали изнутри, как ядовитая жёлчь, пока в один прекрасный момент не случался долгожданный нервный срыв. Рей был из таких. И к его нервному срыву Ал был морально не готов. Потому и пришёл.       — Отчасти, — задумчиво отозвался Рей, а потом неожиданно остановил взгляд на Але, словно он наконец-то обрёл зримую форму. — Я склонен полагать, что его спич — один из шагов заранее заложенного гипнозом паттерна, к которому Дину следует прибегать в случае захвата в плен…       — Не сработало.       Рей вздрогнул.       — Прости?..       — Говорю, «страшными словами» Марка с Энди пугай, — любезно пояснил Ал и с наслаждением сделал большой глоток из стакана. Рей следил за ним, не отрываясь, и на лице его застыло суровое выражение. Зато в глазах плескалось что-то, что с большой натяжкой могло претендовать даже на звание веселья. — А я тебя прекрасно понял. Я даже согласен, если тебе это интересно. Ясен пень, что Дину первым же делом внушили: попадёшь в плен, сделай всё, чтобы тебя убили, а не убьют, так будь брату деморализатором. Здесь вопросов нет, по крайней мере, к нему.       — А ко мне, значит, есть?       — Конечно, — задумчиво отозвался Ал, снова пригубил бодрящее и поболтал стакан, разгоняя мутный осадок. Странное дело — с каждым приёмом эта гадость казалась всё более терпимой на вкус. — И ты с самого начала боялся, что у меня будут вопросы. Поэтому и всучил бодрящее, хотя прекрасно знал, что я не колдовал и восстановление сил мне не нужно. Так вот, попытка занять мне рот, чтобы не болтал, тоже провалилась.       — И в этом главная сложность работы с интеллектуалами: всё-то они тебя видят насквозь, — то ли подметил, то ли пожаловался Рей и уже привычным движением растрепал пальцами волосы. — Ну что ты хочешь услышать? Да, всё плохо. Да, он меня ненавидит. Да, я знаю, что это гипноз, и эмоция либо фальшивая, либо раздутая из ничего. Но ведь ненавидит же. И, что обиднее, за дело. Всё, я это сказал. Ты доволен?       — Я доволен.       Пустой стакан со стуком опустился на стол, и Ал скрестил руки на груди. Он не защищался, просто неожиданно ощутил неожиданную потребность удержать себя в руках и не наговорить того, что могло ситуацию только испортить. Сейчас требовался не прицельный укол, а что-то вроде саркастичного щелчка по носу — чтобы разбудить.       — И рад, что ты это всё-таки озвучил. — Ага, он понял. Взгляд у Рея стал подозрительным, и экстрасенс даже позволил себе улыбку. — Но пришёл-то я не за этим.       — Провокатор, — проворчал лидер, возводя глаза к расписанному языками пламени потолку. И в этом жесте он наверняка прятал привычные смешинки во взгляде. Раз уж они появились, Ал мог считать свою маленькую миссию выполненной.       — Тренируюсь. Надо же Дина как-то раскалывать, а вы всё-таки похожи, сам понимаешь…       — Десять минут назад сам же сказал, что не похожи ни капли.       — А ты мог бы и не слушать. Я потому и пришёл. Мне нужна полная анонимность.       — Чего? — казалось, развеселился Рей искренне. Уже хорошо. — Ты, прости, хочешь, чтобы мы все дружно забыли, кто допрашивает Дина? Или чтобы так же дружно притворились, что не знаем, с кем ты беседуешь?       — Крайностей как раз не нужно, — улыбнулся в ответ Ал и привычно поправил капюшон. — Я просто прошу, чтобы ты снял наблюдение за комнатой Дина. Или чтобы Марк набросал туда помех. Меня не особо интересуют методы. Просто нужно, чтобы никто не знал, о чём мы с ним говорим. Сделаешь?       — Если не сделаю, ты, очевидно, гордо развернёшься и уйдёшь, и больше помогать не будешь? — хмыкнул Рей, но в его голосе снова слышалась обречённость.       — Не знаю, гордо или нет, но уйду точно.       — Ладно, считай, уже сделано, — отозвался Рей, тяжело вздохнув. — Теперь закончишь интервенцию в мой кабинет?       — Почти. Ещё один вопрос.       Он даже удивился, когда Рей схватился за голову.       — Погасни моё пламя! Марк начал давать приватные уроки, как играть на моих нервах?       — Хочешь сказать, у меня получается?       — Определённые задатки есть. Но если хочешь больше практики, знай — я против. Ладно. Что тебе ещё нужно? — тепло поинтересовался Рей, улыбаясь уже почти нормально.       — Наводка, — Ал усмехнулся, заметив удивление в глазах Дроссвела, и поспешил пояснить, — причём именно твоя. Я Дина совсем не знаю и понятия не имею, где нужное воспоминание искать. Наощупь, конечно, двигаться можно, но представь, сколько это займёт времени? Вот если бы ты помог, припомнил, что могло твоего младшего волновать, причём очень сильно, но так, чтобы…       — Нет.       Ну да, действительно. Чего это Рей один удивлялся? Пришла пора и Алу присоединиться к нему в молчаливом недоумении.       Сам Рей прошёл мимо него и сел за стол. Поза его была необычной: руки согнуты в локтях и опирались о столешницу. Они придерживали склонённую голову, и казалось, что, не будь этой опоры, Рей точно начал бы биться лбом о ближайшую горизонтальную поверхность. Пальцы путались в волосах так, словно готовились в них вцепиться и всего лишь ждали повода.       — Ты чего? Я так понимаю, идеи есть, но озвучивать не хочешь?       — Нет.       — Ты удивительно многословен, Марк умрёт от зависти. Что «нет»? Всё-таки хочешь поделиться соображениями?       Рей зажмурился, быстро вдохнул и медленно выдохнул — надо же, он и сам следовал собственному методу «экспресс-успокоения». А затем он, не поднимая головы, вскинул глаза на Ала и с невесёлым смешком отозвался:       — Было бы, чем делиться. На самом деле брат я ужасный, хуже не придумаешь. Хотя бы потому, что я понятия не имею, что может настолько волновать Дина.       Алу казалось, что над ним издевались.       Если это был трюк, чтобы свернуть разговор и не затрагивать болезненную тему, то он провалился даже не с треском, а с грохотом. Рей был старшим братом всему «Фениксу», он знал о проблемах всех вокруг, он читал души людей, как книги, и мог выбрать идеальную манеру общения и способы влияния на каждого, кто бы ни оказался рядом с ним. Он разбирался в сложных характерах и легко видел чужую мотивацию, он был тем, с кем говорили о проблемах, и тем, кто эти самые проблемы решал. И вот сейчас он сидел и говорил…       — Смешная шутка, — скучающим тоном протянул Ал и тут же постарался вложить в голос как можно больше праведного возмущения. — Слушай, просто так я бы не спросил! Это действительно нужная информация, и если не хочешь озвучивать, хотя бы посоветуй, где искать, а дальше я сам!       — Ты не понял, — судя по тону, Рей действительно растерялся. — Я и правда не…       — За семнадцать лет так и не додумался, что важно для твоего младшего? — иронично переспросил Ал, почти забавляясь этой комедией. — А всех остальных так запросто читал, чтобы набраться опыта и понять, наконец, Дина, но не успел? Или скажешь, что этот нахал на самом деле — такая сложная личность, что ключик к нему даже с твоим опытом не подобрать? Или, стой, такой вариант: ты всем помогаешь из-за догадки, что Дина как-то обидел, может, и не один раз, но не знаешь, чем, и, помогая другим, перед ним постоянно извиняешься? Рей, что за бре… — Боже, этот взгляд. — Ты же не серьёзно.       Рей смотрел взглядом тонущего щенка и разве что не скулил. Что, впрочем, было хуже: он только слушал в абсолютном замогильном молчании, и каждое слово было грузом, что цеплялось за ноги и топило, топило, топило…       «Ты уже видишь дно, Рей?»       Ал зажмурился и потёр пальцами веки, давая себе передышку в несколько секунд. Он не хотел этого говорить. И обижать тоже не хотел. Да чего уж там — знай Ал, как ситуация обстояла на самом деле, он бы вообще к Рею не пошёл. Заглянул к Марку, быстро внушил бы набросать на комнату Дина нужных чар, и при Рее говорил бы исключительно: «Да-да-да, беседы идут хорошо, кажется, я нащупал что-то нужное, ещё немного времени, и всё будет прекрасно».       «Ты же тонешь!»       А Ален, видимо, стоял на берегу и методично бросал в него камни, чтобы увидеть, как покраснеет вода над пробитой головой и прервётся неровная цепочка поднимающихся со дна пузырьков.       — Я серьёзно, — меланхолично отозвался Рей после затянувшегося молчания. Ал понял, что ещё не скоро сможет смотреть ему в глаза. — Дин всегда всё переносил легко. Мы, конечно, могли много лет ссориться по одному поводу, но на самом деле этот самый повод для самого Дина был не то чтобы важен. Я действительно так и не понял, что он говорил, чтобы меня позлить, а что — потому что его что-то тревожило или обижало. Веришь? Сейчас я впервые узнал, как он относится к… — возникшая пауза Алу не понравилась, а Рей судорожно искал слова, — к тому, что я сделал. И опять же, вопрос — это правда его мысли, или он высказался, потому что знал: меня зацепит? Я понятия не имею. И помочь тебе ничем не могу, хотя хотел бы, правда.       Задать ещё один неудобный вопрос за сегодня Ал просто не мог себе позволить. Хотя Рей, конечно, ответил бы, в таком-то подавленном расположении духа. У утопающего вообще можно спрашивать что угодно. Но Ал больше не хотел никого топить.       — Извини, — негромко сказал экстрасенс и поднялся с места. — Сам поищу. Ты только попроси Марка заглушку устроить. Так мне будет проще.       Из кабинета он вылетел так быстро, словно белое пламя подпалило ему мантию и от сидения рядом с Реем разгоралось только ярче.

***

      — Да ладно! Ты собрался каждый день приходить? — Это было первым, что Ал услышав, шагнув за порог комнаты Дина.       За окном местное светило постепенно катилось к высшей точке, но в комнате было темно. Шторы оказались плотно задёрнуты, а Дин — с горя, наверное? — развлекался тем, что гонял под потолком синие электрические искры, что складывались в длинные кривые фигуры, в которых отдалённо угадывались смутно похожие на людей и предметы очертания. Если и был в Дине художник, то умер он ещё в колыбели.       — Разумеется, нет, — небрежно бросил Ал, проходя в комнату и садясь в уже знакомое кресло. — Вот закончу дело и буду страшно рад тебя не видеть.       — И зачем на этот раз припёрся, гнида? — Ай да Дин, приятнейший человек, сплошное дружелюбие! Весь так и располагал к разговору.       — Поговорить.       — Ты достал, — проникновенно сообщил Дин.       Что же, это было, по крайней мере, искренне.       Ладони сначала притянуло друг другу в молитвенном жесте, а затем рывком развело в стороны. И тяжёлые шторы насыщенно-малинового оттенка, дрогнув, разъехались, впуская тепло и щупальца-лучики света.       — А это ты на кой сделал? — спросил Дин таким тоном, в котором даже неграмотный мог прочесть страдальческое: «Я уже понял, что ты сумасшедший, но никак не могу допереть, почему демонстрируешь это именно рядом со мной? Неужели во всём поместье нет другой жертвы?»       — Я впустил немного света, — ровным тоном отозвался Ал и перекинул колоду с руки на руку. — А вот зачем ты закрываешься от него? Ты же огненное… — тут он с сомнением смерил плечистую фигуру парня взглядом и не слишком уверенно закончил, — существо.       — И? — прозвучало это почти вызовом.       — И ничего, — вынужден был согласиться Ален. Растрёпанный ворох карт сбился в ровную колоду. — Ты же, на самом деле, не от света прячешься. Создал вокруг себя замкнутое пространство, закрыл тканью окна — думаешь так убедить себя, что ты в клетке, Дин? Так себе попытка. Ты же знаешь, что находишься дома.       — Это мне говорит человек, который сбежал из дома куда подальше и сейчас развлекается в элитном отряде смертников?       Ал чуть карты не выронил в первую секунду. А на вторую уже задумался, не запустить ли в эту сволочь колодой.       — Ты обо мне ничего не знаешь. Да и вообще, мы говорим не…       Он ожидал насмешки. Но этот невыносимо раздражающий маг только показательно отвернулся и добавил с какой-то странной, тягучей тоской:       — Да все вы одинаковые, я же сказал. Те, кто идут на Минон с миром и по своей воле — они тихие, вот как ты. Те, кто успеет накосячить, подраться, кого-то из близких подставить — те обычно либо воют всё время, либо нервы телепают, как Маркуша. Вы и изначально похожи, а уж когда по мозгам Реюшка пару раз пройдётся, совсем одинаковыми становитесь. Видишь? Мне не обязательно что-то о тебе узнавать, чтобы понять, что ты из себя представляешь.       — Большой опыт, как видно, — прохладно отозвался Ал, старательно выдыхая. — У меня такого нет.       — Не удивил.       «Всё впереди, нахалёнок».       — И тебя читать так просто не получается, — не слушая его, в том же размеренно-отстранённом тоне продолжил экстрасенс. Пальцы монотонно, словно поддерживая темп речи, перебирали карты. — Расскажешь что-нибудь о себе сам?       — Нет? — невинно предположил Дин и перевернулся на живот, чтобы наблюдать за манёврами Ала. Впрочем, возможно, он снова прятался от света. — Ты пришёл сюда обсудить мою биографию? Перебьёшься, о господах не расскажу, а остальное ты можешь узнать у Рея. Или ты ему надоел, и он отправил тебя клевать мозги мне? Так ты и мне не сильно нужен. Куда надо стукнуть, чтобы ты свалил?       — Не старайся, всё равно не уйду.       — А стукнуть-то можно? — Надо же, как идеей вдохновился. У них с Марком определённо было что-то общее.       — Ну попробуй. Увлекательный будет квест. Увлекательнее только из моего гипноза выбираться.       — Нельзя так нельзя, — с неожиданной покладистостью согласился Дин. — Ладно, что сделать, чтобы ты самоустранился?       Сдержать злорадства Ал всё-таки не смог.       — Поговорить. — Парнишу даже перекосило слегка. Наверняка получившийся замкнутый круг ему не понравился. — Не хочешь о себе — давай о Рее. Только хочу предупредить…       — Чтобы я, такой-сякой, ни словечком не смел обижать твоего двуличного кумира? — глумливо предположил Дин.       — Да обижай ты кого хочешь, — разрешил Ал и со злорадным удовольствием отметил, что к нему прислушались. — А предупредить я вот о чём хотел. Марк вчера комнату твою полностью экранировал и чарами помех закрыл, так что всё, сказанное здесь, останется между нами. Если ты хотел снова ломать комедию, то не трудись: Рей тебя не услышит.       — На кой он мне нужен? — возводя глаза к потолку, поинтересовался Дин. Потолок предсказуемо от ответа воздержался, зато в голосе самого Дроссвела прорезалась очевидная досада. — Ладно, давай маяться дурью. Я уже на всё пойти готов, лишь бы ты отсюда убрался.       Приятно осознавать, что они хоть в чём-то были единодушны. Алу тоже совершенно не нравилось здесь находиться.       Хотя, пожалуй, как раз к «здесь» было не придраться. Комната как комната, похожая на всё остальные в этом поместье. Проблема была не в «здесь», а «с кем». Удивительный парадокс: обычно тесное общение позволяло ближе узнать собеседника и если не проникнуться к нему симпатией, то хотя бы привыкнуть и смириться с его обществом. С Дином было наоборот: чем больше Ал с ним говорил, тем чаще был вынужден напоминать самому себе, что он вообще-то за добро, гуманизм и ненасилие.       Ал кивнул на кресло напротив.       — Серьёзно? Тебе настолько принципиально, где я буду сидеть? — скучающим тоном уточнил Дин, но всё же демонстративно неторопливо поднялся и прошагал к навязанному ему месту. — От этого что-то зависит? Слушай, а, может, мне ещё сесть как-то по-особому? К тебе в анфас, в профиль? Руки на подлокотники или чинно сложить на коленках? Или…       — Если сядешь, по-особому закрыв рот, этого хватит.       — Это как? — тут же заинтересовался Дин.       — А очень просто. Будешь молчать всё время до тех пор, пока я к тебе не обращусь. Принято?       — Перебьёшься.       — Но попробовать стоило. — Карты легко порхали в пальцах, не открывая замыслов будущего, а просто раз за разом показывая пляшущих джокеров. Впрочем, может, это и был намёк на то, что приготовили для них судьба и карма? Ведь образ Дина, сумрачного и собранного, похожего на глашатая перемен, уже приходил к Алу раньше. — Я гляжу, о брате ты поговорить не против. Чего ты на него так взъелся? Мне говорили, что раньше вы…       —Так и думал, что ты уже наслушался трогательных историй о чудо-братиках, которые и выросли вместе, и силу единую носят, и всегда заодно — ты серьёзно во всё это верил?       — Хочешь сказать, это тоже — гнусный замысел Рея? Пустить слухи о счастливой семье, чтобы… что?       Ал даже не пытался скрыть иронию в голосе. И это наконец-то возымело эффект. Дин смутился.       — Ну, допустим, это даже правда, — наконец с явным неудовольствием отозвался он, и Ал почувствовал, как напряглись контролирующие арканы на парне.       Ага, видно, гипноз перемешал в его голове только эмоции, но не факты, так, что Дин оказался вполне в состоянии признать, что Рей — не абсолютное зло. Вот только контроль на нём в эти мгновения не ослаблялся, как, по всей логике, должно быть, а только набирался силы. Должно быть, эти упомянутые «господа» Дина боялись до трясучки, раз настолько всё продумали. И ещё — временами, когда это было нужно, Дин сам вспоминал о «господах» и своей от них зависимости, но воспринимал это ровно, как данность: так человек воспринимает, что у него не три руки, а только две, прекрасно осознавая, что вырастить дополнительную, даже для удобства, не выйдет. Во все же остальные моменты Дин, казалось, и не знал о том, что подконтролен; слова «снять с тебя гипноз» отлетали от него, как заклятья — от щит-чар, не оставляя даже царапинок.       «Интересно, а весь этот продуманный и крутой гипноз вообще снимается?» — Ал поморщился, отгоняя неприятную мысль, и снова активно включился в разговор:       — Я просто пытаюсь понять. То ты говоришь, что ненавидишь его, то почти сразу отмечаешь, что «истории о дружных чудо-братиках» вполне правдивые. Ты сам ещё не запутался? Только не говори, пожалуйста, что в вашем общем детстве был трагический эпизод, Рей спихнул тебя с качелек, и ты проникся к нему убийственной ненавистью.       — Не было у нас качелек, — с заметной растерянностью отозвался Дин. Иногда эти минонцы просто поражали своим неуместным буквализмом.       — И ты на это обиделся?       — Не неси чушь.       Отчего же? Ал и сам не заметил, как перенял у Марка большинство его нехитрых приёмов для развязывания чужих языков. Вот уж кто чушь любил даже больше, чем свои ножики, и знал все её полезные свойства. Чем больше ты порол чепуху, тем сильнее сначала терялся, а затем злился собеседник. На этом этапе дозу произносимой чуши нужно было точно рассчитать. Попадёшь в точку, и выведенный из себя оппонент начнёт тебя поправлять, выбалтывая всё, что нужно. Правда, был риск перестараться, тогда собеседник обычно пытался тебя треснуть, но Ал такого развития событий не боялся.       — Ты думаешь, если Реюшка меня вырастил, так я должен на него молиться?       — Он тебя что? — слабым голосом переспросил Ал, отчаянно мечтая ослышаться.       Действительно, прекрасные братские отношения. Рей Дина вырастил, но ничего о нём не знал. А сам Дин дожил до семнадцати лет и р-р-резко понял, что старшего ненавидел. Может, этим двоим действительно безопаснее находиться на приличном расстоянии друг от друга?       — Вырастил, — небрежно отозвался Дин, явно скрывая за показной лёгкостью раздражение. — Ты не знал? А у вас разве доверяют воспитание посторонним? Выпускают детей из дома?       В который раз пришлось напомнить себе, что Минон от Земли отличался очень сильно, вот только, чтобы понять это, нужно было внимательно присматриваться, вникать в то, что на первый взгляд казалось ничего не значащими странностями. В поместье таких осталось мало: Рей искренне старался обустроить всё так, чтобы попавшие под его крыло иномирцы не шарахались от каждого огненного духа и учились, не отвлекаясь на различия быта. Рей и сам смахивал на землянина: частые межмирные вылазки позволили ему набраться опыта, вглядеться в суть планеты-близнеца и, пусть и со скрипом, вписаться в её особенности. Даже имя у этого потомственного инопланетного «поцелованного силой» было земное, староанглийское, так что с первого раза и не поймёшь, к какому миру принадлежал этот маг. С ним не было нужды адаптироваться к новым условиям: он помогал коренным землянам и сийаровцам везде чувствовать себя дома.       Если глянуть на ситуацию с этой точки зрения, то Рей действительно в какой-то мере загораживал своим подопечным обзор, не давал разобраться в минонских реалиях. Ал поспешил выбросить эту неприятную мысль из головы.       — В какой-то мере, — уклончиво отозвался Ал. Про детские сады и тем более школы он Дину решил не рассказывать — мало ли, удар хватит? — Слушай, Дин, я не буду вытягивать из тебя по слову. Рассказывай, что посчитаешь нужным. Можешь мне на Рея пожаловаться, чтобы я проникся. Можешь рассказать, что он такого натворил, что ты его убить пытался с такой завидной регулярностью. Но — говори. Ты же не хочешь, чтобы я исследовал твою память сам?       Строго говоря, как раз «исследовать память» он и не мог, его полностью блокировала проклятущая Стена. Но Дину об этом знать не обязательно. Вряд ли «господа» посвящали его в особенности наложенного гипноза, и Ал собирался последовать хорошему примеру. Пусть лучше паренёк бы и дальше думал, что его сознание целиком и полностью в руках Алена и побаивался.       — Да что тебе за дело до моей памяти?       Отмазку придумать не получалось, так что Ал в сердцах бросил:       — Экстрасенсорные заморочки.       Меньше всего Ален ждал, что Дин кивнёт и заметит скучающим тоном:       — Вечно у вас всё не как у нормальных людей.       — А ты, я гляжу, экстрасенсов не очень любишь. Давно?       На мгновение показалось, что Дин задумался, и Ал даже дыхание задержал. Нет, разумеется, он не верил, что младший Дроссвел неожиданно переломит гипноз и сам расскажет всё о загадочном экстрасенсе, что так нагло сковал его волю Стеной. И на такой исход не надеялся, понимая, насколько это глупо. Ну, почти не надеялся. Просто… Слишком уж не хотелось продолжать общение с этим… этим… Подходящие для описания этой ошибки природы слова имелись разве что в русском матерном, но Ал всё же не настолько злился, чтобы ворошить и этот пассивный лексический запас.       — М-м-м… А, знаешь, пожалуй с детства.       — На тебя уронили хрустальный шарик? — замогильным тоном поинтересовался Ален, пытаясь скрыть разочарование.       — Такого не помню. Просто человек был неприятный — жуть. Реюшка за ним хвостом вился. — Кто бы мог подумать, что в уменьшительно-ласкательное имя старшего Дроссвела можно вложить столько неподдельного презрения? Не знай Ал языка, непременно бы подумал, что перед ним только что грязно выматерились в одно слово.       А вот история об экстрасенсе в доме Дроссвелов оказалась знакомой.       — Знаю, — задумчиво отозвался Ален и растерянно глянул на свои пальцы. Без карт ему неожиданно некуда оказалось пристроить руки. — Кажется, он Рею гадал. Знаешь что-нибудь об этом?       — Дай угадаю, в пророчестве было что-то вроде: «Ты станешь величайшим лицемером и идейным идиотом всех времён и народов»? — безразлично осклабился Дин, и Ал наконец-то понял, что значит «работать без души». Сейчас, когда рядом не оказалось Рея, нервы которого можно полировать, этот проклятущий Джокер… Загрустил? Затосковал? Или просто расслабился? Так или иначе, отшучивался он вяло и словно бы из чувства долга. Интерес к разговору требовалось воскрешать из пепла.       — Такое чувство, будто ты об этом предсказании впервые слышишь.       — А я и слышу впервые. Не сомневаюсь, если начать Реюшку расспрашивать, он сделает стра-а-ашно удивлённые глаза и начнёт оправдываться. Мол, тогда я был слишком маленьким, чтобы знать такие детали, а потом уже смысла нет: было и прошло. Он рассказывает своим людям очень мало, ты же знаешь это? Я никогда не был исключением. Хотя, знаешь, я не сомневаюсь, что старик Реюшке нагадал какую-нибудь «великую судьбу» и прочую лабудень. Он же от старшего был без ума — аж бесило всегда.       — Старик? Экстрасенс ваш?       — Не совсем наш, — задумчиво отозвался Дин и расслабился в кресле. Как сдулся: казалось, ещё немного, и его тело стало бы повторять изгибы мебели. — В смысле, не слуга, если ты об этом, скорее, друг семьи. Руководил двумя заводами дома. Удалённо: жил-то он в поместье. Очень быстро передавал новости сюда и распоряжения — туда. А по факту — помогал Рею «делать из меня человека».       Ал устало потёр переносицу. Только сейчас он начал понимать, как попал. Ведь воспоминаний в голове у Дина хранилось много тысяч. А в них — имена и лица, образы и эмоции — всё то, где Ал был лишним. И то, в чём ему требовалось научиться ориентироваться. И сколько времени уйдёт, чтобы среди этой громады осыпавшихся пеплом дней найти нужный, тот, за который мысленно хватался Дин, не знал никто. Недели? Месяцы? И ведь это только в лучшем случае… У них не было этого времени.       Решив, что об управляющем заводами, двоюродной племяннице, шестиюродной бабушке сводной сестры и любимой собачке можно поговорить потом, Ал снова свернул разговор на Рея.       — Я не буду спрашивать, как ты такое выросло, раз тебя Рей воспитывал. — Дин хохотнул и глянул с явным вызовом. — И даже не буду спрашивать, что тебе в этом воспитании так не понравилось, что ты в спешном порядке захотел брата убить. Спрошу другое: почему Рей? Ведь были же у вас родители…       — Традиция у знати такая, — скучающим тоном пояснил Дин и поудобнее устроился в кресле. — Старший наследник воспитывает младшего, если таковой имеется. Вообще-то второй ребёнок в семье — скорее помеха. У нас не в чести братоубийства и грызня за наследство. Такое порицается. Семьи редко заводят больше одного ребёнка, а если уж завели, заботится о лишнем рте старший наследник. Это, мол, разминка, пробный вариант воспитания. На младших старшие практикуются перед собственным отцовством. Им ведь нужно будет продолжать род. И делать это достойно, вырастить хороших, верных семье детей… И так далее. В этом младшие просто незаменимы. Все бытовые мелочи, воспитание, обучение — это было на Реюшке. Поэтому…       «Поэтому сделаем вывод, что воспитатель из Рея никакой. Нельзя же во всём быть идеальным?» — мысленно хохотнул Ал, но вслух ничего говорить не стал. Он позволял Дину болтать так, как тому хотелось, и старался подметить: не поменяется ли где-то выражение лица, не слетит ли пренебрежительно-безразличная маска? Стихийники не слишком хорошо владели своей мимикой и мыслей скрывать, как правило, не умели — не мог же Дин и в этом оказаться исключением?       — …вместе с ним мы проводили почти всё время, — как ни в чём ни бывало продолжил Дин и задумчиво пробарабанил что-то по подлокотнику кресла. — То есть до тех пор, пока ему не исполнилось шестнадцать, и он не получил право своевольно уходить из дома. Тогда-то у Реюшки, разумеется, сразу появились всякие интересные дела. А вот до этого ему тоже было скучно. В этом нас было двое — вот и скучали вместе.       — Ты уже тогда на него злился? — спросил Ал наудачу, ни на что особенно не рассчитывая.       В самом деле, искать истоки этой раздутой гипнозом вражды в детстве было глупо: Рея в быту Ал уже видел и мог поклясться, что второго такого же отзывчивого и неконфликтного человека нужно ещё поискать. Единственный, с кем старший Дроссвел оказался в контрах, был всё тот же извечный Марк, со всеми остальными Рей с поразительной ловкостью находил общий язык.       Вопреки ожиданиям, Дин молчал, словно прикусив язык. Когда же Дин заговорил, в его голосе наконец-то прорезалась сильная эмоция, причём, вопреки обыкновению, не злоба — горечь.       — Тогда я был малолетним восторженным идиотом, который ничего вокруг не замечал. Хотя уже тогда надо было всё о Реюшке понять, поводов он давал предостаточно.       Нет, вряд ли эпицентр «сопротивления» Дина лежал именно тут. Скорее уж Молнии постарались, чтобы Дин-деморализатор припомнил побольше компрометирующих и неприятных историй из детства о Рее и рассказывал их всем желающим, заставляя сомневаться. Но оставить такой большой период жизни Дина непроверенным было бы попросту халатно. Тем более что идентифицировать эмоцию Дина как стопроцентно негативную не получалось — может, и правда там скрывалось что-то важное? Ал осторожно глянул Дину в глаза, моментально протягивая между ними незаметный ментальный мостик.       — У вас был конфликт?       — У нас — нет. Реюшке никогда не казалось интересным конфликтовать со слабейшим и делать подлости тому, кто не в состоянии оценить их размах.       Скрывался в его интонации какой-то надлом, уже не кровоточащий, сточенный временем, но всё равно до конца так и не сросшийся. Это был высокий порожек в доме памяти Дроссвела: никто уже не мог оступиться о него и разодрать колени. Но, переступая этот почти безопасный, мягко закруглённый, чтобы не раздирать кожу, порог, Дину всё ещё приходилось опускать взгляд, припоминая: возвышение тут, потеряй бдительность — и снова, как в детстве, запнёшься и полетишь кувырком. Алу не понравилась эта интонация и мерная, приглушённая годами тоска, которую он с грехом пополам улавливал краешком телепатического восприятия.       — Рей — адреналинщик, — в том же тоне сморозил несусветную глупость Дин. Ал моргнул, но вопрос задать не успел. — Сейчас он делает вид, что это не так, что он хочет спокойствия и дерётся за него. Правда выглядит по-другому: Рей забрал у всех спокойствие, чтобы драться. Ему с детства нравилось скандалить и ввязываться в истории. Ему нравилось пакостить так, чтобы взрослые и сильнейшие ничего не могли с ним сделать и долго разгребали его дела. С отцом он постоянно цапался по этой же причине. В среднем классе очень любят сказки о том, как богатый аристократ отрекается от средств и влияния семьи, чтобы жить своей жизнью, быть с любимой или добиться всего самостоятельно — Рей делает вид, что он герой такой сказки. Раньше я не понимал, зачем. Сейчас вижу. Это прекрасный, любимый людьми образ — и Рею совсем не жмёт. Он распустил много слухов о том, какие порядки в нашем доме; что семьи Дроссвелов давно нет, есть только сборище носителей одной фамилии, и эти Носители так увлечены каждый своим огнём и светом, что не обращают внимания на остальных. А на самом деле…       Ментальная нить натянулась и задрожала, так и норовя вырваться из рук. Это была не полноценная пси-связь, а едва заметный, наскоро сплетённый силовой аркан, который к тому же приходилось скрывать. Он передавал обрывки мыслей, скупые отголоски эмоций и слабел, разрываясь по краям, когда Дин «пускал» по нему эмоции посильнее.       Сейчас обидой жахнуло так, что Ал чуть не дёрнулся.       — А на самом деле у нас была хорошая семья. Необычная, да. Но хорошая. — Дин неожиданно откинулся на спинку кресла и улыбнулся. Тонкие губы натянулись, складываясь в оскал, и экстрасенс всё же отдёрнул пальцы. Повезло, что Дроссвел не заметил движения. А вот Ален задумался: пальцы жгло нематериальным огнём, а эмоцию Дина ощутимо перекрыло мощным уверенным потоком чужой воли. То было явно испорченное заклинание: когда-то хорошее, но переиначенное неизвестным гипнотизёром так, чтобы будить в Дине ненависть к брату. — Но Реюшке слишком скучно живётся, когда всё хорошо и тихо. Реюшке хотелось накала страстей, хотелось драмы — он стал искать себе врагов. Мать не подходила. Она была из тех, кто «не боец»: не любила ссоры и любила Рея. Не знаю, когда братишка начал её презирать. Тихие люди, которыми к тому же не получалось управлять, выводили его из себя. Я не подходил по возрасту. Отец был личностью сильной — Рей решил, что он идеальная фигура, чтобы с ним побороться за первенство. В чём, зачем? Я не знаю. И не знал. И Рей не знал тоже. Ему просто хотелось всё разрушить. И он старался очень долго, пока не убрал всех, кто почему-то ему не нравился.       Ал всё же не удержался.       — Мне казалось, ты не можешь врать. Как бы ты Рея ни ненавидел, но…       — Я вру? — Серебряные глаза глянули с вызовом.       А ведь парня крайне просто было взять на слабо. Не сейчас, конечно. Алу отчего-то казалось, что в этот самый момент Дина накрыло гипнозом по самую макушку, заставив отдаться волне чужой воли и говорить то, что выгодно его «хозяевам». Слушать очередную антиреевскую речь не хотелось, но выбора особо не было. Ал снова взялся за карты и обречённо предложил:       — Если не врёшь, заставь меня поверить тоже.       — Я не слишком хорош в запудривании мозгов благодарным слушателям, — язвительно предупредил Дин и знакомым жестом сложил пальцы «домиком». Без слёз на его жалкие попытки копировать старшего брата смотреть не получалось. — Но попробую. Вчера мы с тобой уже пытались вместе думать. Попробуем ещё раз, м?       Ал не стал язвить в ответ, посчитав это ниже своего достоинства. Дин же не стал дожидаться реакции оппонента, сразу начал с вопроса:       — Вот скажи. Сколько лет самым старшим фениксам? Ну, хотя бы примерно?       Ал невольно задумался.       — Лет трид… — Дин поморщился так, словно его пнули, и Ал поспешно поправился, — двадцать восемь? Плюс-минус.       — Я сказал — фениксов. Тех, кто остаётся в вашем кружке самоубийц-энтузиастов. А не всех остальных, кому покажут базовые приёмы самообороны и пнут под зад, мордой в портал.       — Тогда под двадцать шесть. Тоже плюс-минус год.       Дин нахмурился, словно что-то высчитывая — Ал так и ждал, когда аристократ начнёт загибать пальцы. Но до этого не дошло. Дин решительно кивнул своим мыслям и задал новый вопрос:       — Допустим. А среди старой знати — кто старший?       — Рей, — отозвался экстрасенс моментально — и даже задуматься не успел, как Дин подался вперёд и горячечно зашептал:       — Вот так совпадение, да? Все до единого иномирцы — исполнители. Было бы глупо назначать руководителями тех, кто ничего не знает о Миноне и колдует полгода-год от силы. Они это осознают и к власти не рвутся — зачем браться за то, чего всё равно не умеешь, к чему не приучен, чего не удержишь? Единственные, кто мог бы реально побороться с Реем за власть — выходцы старой знати. Вот уж кто мог бы задавить его если не возрастом, так влиянием, а если ни тем, и не другим, так богатством и родовитостью. Но — вот незадача! — почему-то никого, более богатого или влиятельного, чем Дроссвелы, просто не выжило. Все погибли, каждый, вплоть до младенцев. А ведь таких семей было много — не думаешь же ты, что Дроссвелы были самым сильным домом? Да, мы входили в первый Круг, но по влиянию располагались где-то в середине. Почему-то не выжило и просто аристократов, что были старше Рея. В результате, когда встал вопрос, кому управлять сборищем молодых и неопытных идиотов, из которых потом вырос «Феникс», кандидатур, кроме Рея, просто не нашлось. Он был самым старшим. Мастером-теоретиком. Известным бретёром с титаническим опытом в колдодуэлях. Самым влиятельным среди остальных выходцев мелких семей. По влиянию с ним мог соперничать только Ортонн, но — снова незадача! Они с Реем были слишком хорошими друзьями, да и Ортонн на два года младше — он решил уступить товарищу дорогу. Именно Рей спас остатки старой знати, и именно в его тайном поместье она нашла укрытие — если подумать, так выходило, что даже в то сложное время у Рея просто не было соперников.       Шёпот забрался туда, куда не сумел бы пробиться крик: червячком ввинтился в сердце и разум, чтобы грызть в них тоннели сомнений. Ведь и правда, всё выходило слишком…       — Слишком складно, не находишь? Ведь не думаешь же ты, что это совпадение? — осклабился Дин и, неожиданно словно сдувшись, отвёл глаза в сторону, чтобы заговорить ещё тише. — Я был там. И видел, как расходилось с реальностью общественное мнение. Когда всё началось, Рею был двадцать один год. Он слыл изгоем, клоуном и бретёром. Все его знания о магическом бое основывались на дуэлях. Его блестящие знания тактики были слизаны из раритетных учебников. У него не имелось ни реального опыта, ни сильных друзей, только раздутое самомнение и классные мозги. Но ведь не только он был умным из старой знати! У нас живы были ветераны всяких локальных войнушек, практикующие тактики, информационщики — маги разума, между прочим! Опытные, взрослые люди, цвет аристократии — почему никто из них никто не выжил? Только сборище подростков едва ли на два десятка человек, все, как на подбор, совершенно неопасные для Рея? Неужели ты думаешь, что всех этих сильных людей, магов-воинов, можно перебить за одну ночь ударом извне? Просто смешно. Чтобы так удачно устранить всех, не встретив сопротивления, нужно бить изнутри.       Нет, нет, нет.       Ал терпеть не мог читать про междоусобные войны на Руси. Ему не нравился романтизированный эпизод с Борисом и Глебом. Противным казалось заучивать все те подлости извечных переворотов, что помогали одному брату скидывать с престола другого. Описания пыток, постоянных попыток ослепить, изувечить, а то и вовсе убить всех тех родственников, кто мог потягаться с очередным жадным до власти правителем, вызывали смутную тошноту. Вечно перед глазами вставали нафантазированные лица людей, жизни которых изломали алчность и жажда глупой, непостоянной, переходящей власти. И это только ухудшало ситуацию. Если воспринимать всё прочитанное, как сухой пересказ древних историй о тех, кто умер давным-давно, о тех, у кого уже не имелось личности, только имя и порядковый номер, можно было спать спокойно. Но едва только стоило вспомнить, что за каждым сухим, умершим вместе с владельцем именем скрывалась личность, которой тоже хотелось жить, радоваться рассвету, любить и гордиться детьми, как сама наука история становилась кровавой песнью чужих боли и горя.       Теперь приходилось слушать о такой же отвратительной и грязной междоусобной войне на Миноне. И представить живых людей вместо статистики убитых казалось проще простого. А ведь, если экстрасенс правильно помнил, родители Рея и Дина погибли в то же время.       Ала мутило. Он искал, к чему придраться, ту самую двусмысленность, за которой скрывалась простая и понятная правда. В этой правде Рей, как оно и должно быть, не являлся чудовищем из тех, кто мог прикончить любого в погоне за властью. Ему не подходил образ интригана и подлеца. Чёрт бы побрал этого Дина с его манерой подавать наверняка лживые факты так, что в них невольно верилось!       — Почему молчишь, мальчик для гаданий?       — Пытаюсь понять, где именно ты всё притянул за уши.       Дроссвел усмехнулся.       — Надоело врать. Сколько, ты думаешь, раз мне приходилось врать всем, что Рей пытался спасти семью и друзей? Что он не выбирал тех, кому подарить жизнь, а просто выдёргивал из-под удара тех, кто оказался ближе всех? — Темп речи нарастал. Пальцы Дина до дрожи впивались в подлокотник, и под ними медленно плавилась обивка кресла. — А ведь на самом деле я слышал, как он отдавал тот приказ. Молний братишка никогда особенно не уважал, вот и отправлял своих людей проследить, чтобы ни один из выходцев старой знати не ушёл с Приёма, — с нажимом продолжил Дин, и в его глазах горели фанатичные огни. Бледно-голубые, как показалось Алу, но то, скорее, была игра освещения. — И чтобы избавиться от тех, кто на Приём не пошли вообще. Десятки несчастных случаев, которые свалили на Молний — всё равно догадываться, что это Рей устроил бойню, было некому.       — Враньё.       — Ага, — на удивление легко согласился Дин и пожал плечами. — Вокруг тебя одно враньё. Рей — герой? Враньё. Он сделал всё, чтобы спасти старую знать? Враньё. Он сделал всё, чтобы она не выжила. Знаешь, его можно понять. Зачем человеку, любому достаточно амбициозному человеку, позволять себе обрасти конкурентами? Зачем грызться за власть? Рей знал: если будет кто-то, хотя бы один маг, что сможет с ним посоперничать, возникнет раскол. А вот раскола он не мог допустить. Он слишком долго выбирал себе помощников, чтобы позволить кому-то отбирать их, хотя бы одного человека. Каждый из спасённых был достаточно послушен и к самому Рею относился лояльно, а их силы могли на первое время заменить маленький отряд, которого у Рея пока не было. Тот же Ортонн был невероятно мощным в те дни: напитался ужасом и непониманием, что воцарились в обществе, и один стоил десятка. Лиррей вместе с собой привела десятки подруг-целительниц с высших курсов — и это в дни, когда Молнии принудительно забирали себе всех, кто мог хотя бы больной зуб зашептать! Тейллу Хантонна с детства достиг успехов в защитной магии — в то сложное время он не дал умереть ни одному из нас без разрешения Рея. И такими были все — уникальными, незаменимыми… Послушными. Ведь им больше некуда идти. Семей не осталось, дома разрушены или под наблюдением, в городах опасно… Послушай меня. Ты этого не знаешь, но Молнии объявили о своих целях много лет назад. Меня ещё на свете не было, а по Минону уже ходили слухи о психах, которые обещали устранить старую знать, сократить количество населения, чтобы сделать дефицит магии не таким острым, и, воспользовавшись передышкой, решить проблемы с силой. Их не воспринимали всерьёз, над ними смеялись, но не было ни одного человека, кто бы не слышал этих речей. И они сделали всё точно так, как и обещали, ни на шаг не отступили от озвученной программы. Молнии изначально позиционировали себя как агрессивную силу во благо — Рей же до последнего играл в дурака и слабака, за спиной у всех стоил планы, вербовал людей, чтобы потом так же тихо ударить сзади по своим. Ему хотелось убрать всех, кто может помешать, натравить на Молний народ, а после победы тихо и бескровно сменить режим. И в этом режиме снова он встанет во главе — а кому ещё? Даже его потенциальные конкуренты из старой знати, те же Ортонн, Тейллу, Аллира — привыкли подчиняться Рею. Он предал и предаёт теперь всех нас, народ, старую знать, семью — спроси ещё раз, почему я ненавижу его. И родилась эта ненависть не внезапно, как ты хочешь думать. Мне никогда не нравилось то, что Рей делал — спроси у него, если захочешь. Просто мне он тоже запудрил мозги, говоря, что мы дерёмся с абсолютным злом, фанатиками и любителями геноцидов. А теперь я посмотрел на всё глазами Молний и выбрал сторону умнее. Это преступление, мальчик для гаданий? Видеть больше, чем тебе показывают? Думать своим умом?       — Сложно, наверное, думать своим умом, когда как раз-таки твой ум и контролируют целиком и полностью, — не удержался Ал, чувствуя, как подступило раздражение.       Внутри него, с хрустом разбивая друг о друга копья аргументов, рубились здравый смысл и нежелание принимать на веру слова этого типа, ошибочно называвшегося человеком. И пусть по очкам выигрывало второе, сам Ал понимал: из этой сегодняшней встречи, которая вообще-то планировалась как мирная посиделка, Дин вновь вышел победителем, отомстив и за вторую проигранную дуэль тоже.       А когда Рей поздно вечером с деланной небрежностью поинтересовался, как продвигается «исцеление» Дина от гипноза, экстрасенс чуть было не спросил: «А это правда, что ты помог Молниям перебить старую знать и своих родителей в том числе?», в последний момент успев отвести глаза и с такой же деланной небрежностью отозваться: «Нормально».

***

      — Я буду сверять по тебе часы.       — Сочту за комплимент, — усмехнулся Ал, по себя отмечая, что уже на пятый день их общения Дроссвел наконец-то перестал метать в него с порога молнии и всё, что в принципе можно бросить. Экстрасенс предпочитал считать это каким-никаким прогрессом. — Поговорим?       — Отвали.       Наивные попытки Дина его прогнать уже можно было считать обязательным ритуалом, без которого общение не могло начаться.       — Всё ещё надеешься, что это сработает?       — Я оптимист.       — И правильно, должно же быть в человеке хоть одно положительное качество. А то всё остальное в тебе как на подбор: подлец, предатель, лжец и… Тёмные ещё не ходят к тебе с дарами?       — Увы, ходят, но дары не доносят: отдают всё Рею. — Дин без напоминания поднялся с кровати и с лицом великомученика сел на осточертевшее кресло напротив Ала. — Кстати о нём. Как себя чувствует наш святоша?       — Не радуйся, с ним всё великолепно, — поспешил расстроить его экстрасенс и неожиданно задумался. — Почему ты называешь его святошей? У вас же нет религий… Откуда ты вообще знаешь значение этого слова?       — Марк объяснил.       — Марк? — с подозрением переспросил Ал и попытался представить энергетика, вдумчиво разъясняющего поражённым минонцам каноны христианской святости, и тут же помогал головой: настолько дурацкой вышла картинка. — А что именно он тебе сказал?       — Ну, он сказал, что святоша — это идейный идиот-фанатик, который отказывается от всех прелестей жизни и зажигает над головой такую огненную тарелочку, чтобы все издалека видели, какой он крутой мученик.       Ал лишь устало смежил веки. Молодец, Марк. Великолепный вклад в развитие минонской религиозной мысли. И, главное, какая точность! Во времена святой инквизиции за такую, по мнению Ала, могли бы и сжечь.       — Сегодня снова будешь лезть не в своё дело?       — В точку!       С самого утра настроение у Ала было неплохим, и потому за карты он пока не брался, сразу раскинул ментальные сети. Устанавливать связь с Дином получалось уже практически без усилий, что неудивительно. Если каждый день влезать кому-то в голову, то полностью погружаясь в чужое сознание, то балансируя на периферии, чтобы наблюдать за чужими эмоциями, волей или неволей протопчешь в чужой разум путь. Сейчас Ал двигался по проторенной колее, уверенно обходя все барьеры и преграды. Дин уже даже не замечал, что каждую новую беседу экстрасенс начинал с «плановой» проверки его сознания и настроения.       Сейчас там царило чуть горчащее на языке раздражение. Оно зудело и отвлекало, так что Ал практически сразу ослабил наблюдение и уточнил:       — Что тебе не нравится?       В ответном взгляде было столь мало приязни, что стало почти обидно. Иллюзий экстрасенс не питал, понимая, что Дин его то ли презирал, то ли ненавидел, то ли всё вместе — желания разобраться как-то не возникало. Ал и сам отвечал ему взаимностью. Но даже при этом он предпочёл бы, чтобы их обоюдный негатив не выражался так явно. Это сбивало с мысли.       Дин откинулся на спинку кресла и принялся с царственным видом загибать пальцы:       — Ну, мне не нравится тут находиться… — Ал тоже считал, что младший Дроссвел в интерьере поместья лишний, но он же молчал. С трудом. — Потом мне не нравишься ты… — Некоторые люди, пытаясь сойти за правдорубов, в глазах окружающих выглядели хамами. Вот Дин был из таких. — А совсем из себя выводит — этот кулон на твоей шее.       Рука непроизвольно метнулась к груди. Пальцы коснулись всегда тёплого кулона-феникса… Ал почувствовал, что краснеет.       Носить знак принадлежности к «Громоотводу» казалось привилегией, которую Ал ещё не успел заслужить. Не говоря уже о том, что непосредственно в отряд его не принимали: придуманный Реем испытательный срок ещё не истёк. Ал, который на редких теперь тренировках с прежними задором и лёгкостью получал что от Марка, что от Энди, что от Рея, уже давно забросил в дальний ящик мечты о времени, когда он сможет нагнать напарников. Вместо этого он стал думать более прагматично. В отряд хотелось безумно. Сделать всё честно за столь ограниченное время оказалось невозможно. Зато оставался реальный шанс оказать Рею услугу, от которой тот не сможет отмахнуться, и вытребовать у него в качестве благодарности звание полноценного громоотводчика. В роли услуги вполне мог побыть снятый с Дина гипноз…       Издевательски усмехнувшись, Дин закинул ногу на ногу, и в Ала прилетело направленной едкой мыслью:       «Ты же меня слышишь, да? Не делай вид, что держишь слово и не трогаешь моё сознание. Поверь, я давно научился определять, когда ко мне в голову влезают посторонние!»       Этот вариант развития событий определённо стоило предвидеть. Ал тяжело вздохнул и решил не играть в «игры разума», ответил вслух:       — Такая очаровательно пустая голова — грех не влезть.       Если Дин и не понял значения слова «грех», то виду не подал. По крайней мере, Ал очень надеялся, что Дин действительно не понял. Если Марк успел «объяснить» ему и это слово, то дело плохо.       «Именно поэтому я и не терплю таких, как ты… Какое право вы вообще имеете влезать в чужую голову? И ладно бы когда вас туда приглашают. Но ведь я не то что сознание, я планету с тобой делить не готов! Так какого Пламени? Хотя нет, знаешь, слушай меня. Думай вместе с мной. Ты же хочешь узнать, как выглядишь с точки зрения того, кто за место в этом отряде грызся со всеми вокруг?»       — Давай обойдёмся без перехода на личности? — без особой надежды предложил Ал и моментально перетёк из защиты в нападение. — И, чтоб ты знал, мне место тоже не просто так дали.       «Точнее, ещё не дали, а всего лишь позволили временно его занимать», — тут же ехидно напомнил внутренний голос, и экстрасенс с трудом удержался от того, чтобы не поморщиться. В голове волчком крутилась мысль о том, что этот самый внутренний голос на стороне Дина.       — Кстати, а зачем вообще грызться тому, кого Рей мог по первой же просьбе хоть в громоотводчики, хоть в боги, хоть в балерины записать?       — По первой же просьбе? Знал бы ты, сколько раз меня запирали, чтобы я сидел в поместье и не лез вместе со старшими «туда, где опасно»! — зашипел Дин, да так, словно его оскорбили в лучших чувствах. В этой его реплике Ал неожиданно увидел хороший вариант, как можно повернуть диалог, чтобы снова вернуться к теме памяти. Но Дин, как водится, снова решил всё по-своему и не дал вставить ни слова. — А тебя в «Громоотвод» приняли за сколько? За три месяца? За четыре? Это просто смешно. Ты смешон. Да ты и сам это осознаёшь, я же вижу. Вот скажи мне: если понимаешь, что являешься слабым звеном, что всего лишь неудачно пытаешься заменить меня — почему тогда всё ещё носишь этот кулон? Тем более напоказ? Тем более — при мне? Это же глупо: оставлять в одной комнате запрятанный в дальний угол оригинал и неказистую копию на золотом постаменте!       — А тебе не кажется, что глупо сначала предать отряд, а потом скалить зубы на всех, кто в нём остался? — тут же встал в позу Ал и торопливо сжал колоду в кармане, пытаясь максимально быстро успокоиться.       — Ну, мне, по крайней мере, хватило сил, и чтобы в этот отряд пробиться, и чтобы его оставить. Ты без помощи не справляешься ни с тем, ни с тем. Какая у тебя роль в этой команде? Что ты в неё принёс? Необходимость постоянно тебя прикрывать? Ты неуч и слабак, и однажды это выйдет боком. И не факт, что тебе. Когда-нибудь кто-то из парней погибнет, вытаскивая тебя, ведь ты сам на это не способен. И что, это стоит твоей гордости, мальчик для гаданий? Ты не думаешь, что это тоже в какой-то степени предательство? Диверсия против своего же отряда?       Ал поймал себя на том, что искал в комнате вещи, достаточно тяжёлые, чтобы их можно было сбросить на эту чугунную голову и услышать громкий гул.       «Серьёзно? Думаешь, упавшая на голову ерунда — аргумент в споре? В этом чувствуется рука Марка, он тоже любит такую примитивщину. Великолепный способ ведения войны. Напомни мне ещё раз, что ты делаешь в «Громоотводе», Ал? Ну, кроме того, что работаешь массовкой, конечно?» — снова хмыкнул мысленный голос Дина, обдав волнами прохладного презрения.       — А я на общественных началах. — Экстрасенс и сам удивился спокойствию своего тона. Сложно говорить индифферентно в момент, когда хочется подойти к собеседнику и дать ему в глаз. — Предателей перевоспитываю.       — Я тебя умоляю. Когда ты в последний раз видел, чтобы с предателями так возились?       Ал замолчал. Дин же, заметив выражение его лица, явно воодушевился и предложил:       — Держи тогда вторую мысль вдогонку. Как думаешь, с тобой бы возились так же, сотвори ты что-то подобное? Или всё-таки наши решат, что для массовки в этом слишком много чести?       — Так, хватит, — всё-таки не выдержал Ал, сжал карты в пальцах и ледяным тоном предложил. — Раз уж ты сегодня такой разговорчивый, расскажи мне о времени, когда ты пытался стать громоотводчиком.       — Замечательные были времена, — осклабился стихийник и сделал вид, что задумался. — Помнится, тогда в отряды такого уровня ещё брали за талант, а не за навыки ярмарочного фокусника…       Ал снова покраснел и поспешно убрал карты. Дин насмешливо улыбнулся.

***

      — Передай мне жидкую эссенцию противовоспалительных, — не отрываясь от сортировки редеющих склянок с лекарствами, попросила Мелла. — Ал?       Экстрасенс вздрогнул и поспешно сунул девушке стакан с водой. Мелла вздохнула.       — Ну, почти угадал. — Целительница придвинула стул и села напротив Ала, засыпающего над коробками. — Что с тобой такое? Плохой день?       «Да, — хотелось ответить ему. — Отвратительный. Целая отвратительная неделя».       Сегодня она стала ещё хуже. Дин мало того, что почти не вступал в диалог, так ещё и разгромил всю комнату. Переколошматил всё, что видел: Ал нашёл его абсолютно невменяемым и пытающимся в сотый, наверное, раз разбить чашку, которая раз за разом восстанавливалась у него в окровавленной порезанной руке. Дин так и не сказал, почему сорвался и начал громить комнату. Он вообще нечасто говорил с Алом откровенно: правду из него приходилось выдирать клещами. Охотно младший Дроссвел говорил лишь о Рее. Точнее, охотно поливал его грязью, но не больше. Иногда разнообразия ради поливал грязью остальных фениксов или самого Ала, но тогда диалог быстро выдыхался: видно, для Дина такое было неспортивно.       Ал мог бы озвучить всё это и пронаблюдать, как впадёт в панику целительница. Но вместо этого он сказал лишь:       — Просто взялся за слишком сложное для меня дело.       — Мне казалось, ты обожаешь сложности.       — Мне тоже так казалось.       — Ты же помнишь, что всегда можешь всё бросить, немного переучиться и пойти ко мне в помощники? Будешь лечить психосоматику, усыплять пациентов, чтобы я снотворное не тратила, и угадывать, чем они больны, чтобы уменьшить время осмотра. А Рей и без тебя перебьётся.       Ал и не думал, что это предложение когда-нибудь покажется ему заманчивым.       — Я подумаю.       — Ага, — заворчала целительница, поднимаясь. — Как обычно. Подумаешь и останешься там же, где и был. Что хоть за проблема у тебя? Я могу помочь?       — Ты хорошо знала Дина?       Девушка остановилась. На бледном лице с изящными тонкими чертами на мгновение промелькнула горечь, тут же сменившаяся гневом, а затем тоской.       — Неплохо. Он какое-то время вёл «курс молодого бойца» для стихийников. Учил самообороне. У нас тогда было мало людей, даже целители не могли себе позволить сидеть в поместье. Все ходили на рейды. Конечно, наблюдали в основном. Но иногда попадались или сами ввязывались в небольшие стычки, в которых могли победить. Там каждый должен был уметь обороняться. Дин был лучшим стихийником — вот и учил. Забавный был. Младше нас всех, но очень старался и научить, и подружиться. У него без этого ни одно дело не проходит. Он же частично чёрный маг, эманация сказывалась. Вот ему и нужно было сначала понять, с кем он имеет дело. Составить мнение о человеке, притереться к нему. Научиться доверять. Уже тогда он начинал чувствовать себя гораздо свободнее. Подбирал индивидуальные программы, ко всем подходы находил… Мы тогда общаться начали. Он мне очень помог с адаптацией.       Мелла говорила, но Ал уже не слушал. Сознание уцепилось за нужные слова клещами. Нужно было втереться в доверие. Ну, насколько это возможно при гипнозе. Меньше угрожать. Меньше отвечать на подначки. Ограничить негатив. Быть может, тогда…       Это не было решением проблемы. Ал даже не знал, поможет ли такой ход вообще. Но это было новым вариантом. Чем-то, чего экстрасенс ещё не пробовал. Свежей идеей, которые сам он уже устал генерировать.       — А потом он умер, и всё пошло наперекосяк, — едва слышно сказала Мелла, и Ал прислушался. — Рей до этого бодрящее не пил почти. Только если в планах было устроить длительный рейд. Или если не получалось в ограниченное время принять решение: бодрящее ведь умственную деятельность прямо подстёгивает. А когда Дин пеплом осыпался, он как контроль потерял. Сам видел, сколько Рей пьёт сейчас. Думаю, начинал он, чтобы спать без кошмаров. А теперь просто перестал себя жалеть. Не знаю, остановится он уже сам, или нет. Думаю, я скоро просто его поймаю и посажу на две недели кровь прочищать и всё повреждённое этой дрянью восстанавливать. Хотя не думаю, что это поможет. Немного времени пройдёт, и он начнёт снова. И даже не потому, что хочет. Он просто поверил, что если не будет так работать, то у нас сразу всё рухнет. И если спать будет чаще раза в две недели, всё рухнет. И если…       — Всё будет хорошо, — перебил её Ал, потому что голос девушки стал характерно ускоряться и дрожать.       Не время было сидеть и жалеть себя, думая, что ничего не выходит. В конце концов, Ал и не надеялся на скорое избавление младшего Дроссвела от гипноза. Главное — просто справиться с этим. А потом, может, Дин снова станет для Рея ограничителем и спасательным тросом?       Ну, а пока экстрасенс лишь постарался переключить внимание Меллы на что-то другое, пока она тоже не впала в депрессию, да поглубже. Он быстро окинул взглядом кладовку с ровными рядами шкафов, узкую кровать в углу: там спала одна из дежурных целительниц. Ещё двое — в других помещениях. Никто никогда не оставлял крыло полностью пустым. Каждую ночь, кроме суток загрузов, когда не спал вообще никто, в крыле ночевали трое лекарш, а ещё две были на ногах, просто на всякий случай. Сегодня дежурила Мелла, это Ал знал. Как знал он и то, спать она предпочитала именно тут, поближе к своим сокровищам: постоянно истончающемуся запасу лекарств.       Этим вечером скудное убранство комнаты разнообразила ваза с пышным букетом алых цветов. Ал их, кстати, знал: растение было лекарственным, а уж их-то Мелла заставила выучить в первые же дни его пребывания в крыле. Тоже на всякий случай. Насколько он помнил, лепестки этих цветов заваривались вместе с чаем и принимались от головной боли. Ещё там для чего-то применялся толчёный корень, но важно не это.       — Марк подарил? — улыбнулся Ал, и девушка тут же заалела, прямо как эти цветы, и зашептала почти жалобно:       — Не знаю и знать не хочу, что ему в голову пришло! Но не выкидывать же их теперь? Подожду, пока засохнут, и зачарую. Буду использовать по прямому назначению.       Прямым назначением этих цветов в данном случае было заставить Меллу хотя бы перестать морщиться при виде Марка, но Ал не стал заострять на этом внимание.       — Сама же сказала ему тащить цветы, если они целебные. А Марк привязчивый. Ему что скажи, запомнит и обернёт против тебя. Ты хоть не ударила его букетом, или всё не настолько плохо?       — Значит так, это отнеси Лиррей, пусть будет у неё, — повысила голос Мелла, насильно впихивая ему маленькую и к тому же неполную коробочку с противоядиями.       Ал усмехнулся и поднялся с места, послушно затыкаясь. Что же, раз даже у Марка что-то да получалось в безнадёжной затее привлечения внимания этой целительницы, то и Алу не стоило отчаиваться. Всё-таки на фоне стремлений энергетика заполучить себе «любовь всей жизни», его желание снять с Дина гипноз казалось вполне осуществимым.

***

      Когда Марк поймал его за запястье и потянул к угловому столику, Ал едва удержался от тяжёлого вздоха. В последнее время из-за общения с одним неуравновешенным недо-джокером нервы и так были ни к чёрту, так ещё и «Громоотвод» очень старался расшатать их ещё больше постоянными вопросами.       Марк же, словно не замечая гримасы напарника, сел за столик рядом с Реем (тот поморщился), придвинул к себе здоровенную тарелку с мясом и с претензией поинтересовался:       — И?       — Приятного аппетита? — без особой надежды предположил Ал, неохотно усаживаясь напротив.       Рей молчал, пытаясь заглянуть ему в глаза. Экстрасенс же, только заметив его взгляд, делал вид, что потерял вилку, тарелку, колоду и смысл жизни, и постоянно отворачивался якобы в попытке всё это отыскать.       — Ага, именно это я и хотел услышать, — хмыкнул Марк, прицеливаясь и вытаскивая из тарелки самый большой кусок мяса.       Даже Энди раскрыл рот, чтобы коротко поинтересоваться:       — Успехи есть?       Вот чтобы избежать этих вопросов, Ал и начал ходить в столовую не как обычно, в строго определённое время, а в весьма универсальное «когда никого из громоотводчиков поблизости нет». Как показала практика, проще было два дня поголодать, чем ещё раз глянуть в глаза Рею и признаться, что он так же далёк от окончания работы, как и полторы недели назад.       — Да-а-а, — с нервным смешком отозвался Ал и поспешно пригубил чай. Рей прищурился. — Думаю, я уже близко. Надеюсь в ближайшее время закончить, да. Конечно.       Сказал и мысленно обозвал себя идиотом. Судя по лицам троих соотрядников, они Ала окрестили так же, но мыслями предпочли не делиться. Рею и Энди мешал такт, Марку — присутствие двоих вышеперечисленных и их такта.       — Всё совсем плохо? — негромко спросил Энди.       Рей ничего не сказал, только плечи его чуть опустились.       — Я работаю над этим! — рявкнул Ал и подорвался из-за столика так, что чуть не перевернул его. Марк от неожиданности подавился. И Ален, пользуясь тем, что громоотводчики наконец-то отвлеклись от него, чтобы глянуть на энергетика, развернулся и широким шагом вышел из столовой, едва удерживаясь от того, чтобы не сорваться на бег.       — Ал! Поешь хоть! — беспомощно пытался дозваться его Рей. Алу казалось, что он слышал его голос за два коридора.       Знакомая дверь распахнулась. Дин с явным удивлением оторвался от книги.       — Если ты забыл тут свои нервы, то смею предположить, что они, ровно как и мои, просто не выдержали твоего общества и решили сбежать. Не думаю, что ты отыщешь их… — Ал молча захлопнул за собой дверь, пересёк комнату и опустился в привычное кресло, — …следы. Так, секунду. Ты ведь на сегодня уже с моим терпением закончил, чего вернулся-то? Что там случилось?       Сухое трескучее отчаяние и ощущение собственного бессилия накатывали волнами, с оттяжкой били по основанию надежд Ала на лучшее, и каждый удар отламывал от них крупные куски. Ал взял свои карты и стал тасовать их так быстро, как никогда раньше.       — Живо. Садись. На. Своё. Место, — раздельно процедил сквозь зубы экстрасенс и напрягся, ожидая новой порции ледяного сарказма.       Дин оценивающе глянул на него, молча закрыл книгу и сел напротив экстрасенса.

***

      Ал уже не знал, за что хвататься. Он устал встречать в столовой громоотводчиков и, кусая губы, врать, что процесс «разгипнотизирования» шёл хорошо, устал понимать, что не может больше выдерживать взгляда Рея ни секунды. Просто устал, ведь эти беседы растрачивали сил больше, чем самая энергозатратная волшба.       А Дин выглядел так же, как и всегда, и ни за что в его облике зацепиться было невозможно. Он сидел, расслабленный, чуть запрокинув голову назад и жмурил серебряные глаза с таким видом, словно уже осознавал, что победил и в этом раунде. Да чего там! Этот нахал даже руки растирал, словно у него побаливали костяшки пальцев после затяжного, но продуктивного, если можно так выразиться, мордобоя. Алу оставалось только хмуро катать на языке мысль, что победа Дроссвелу далась непросто, вон, даже кровь пошла. Бинтовая повязка на правой руке Дина медленно алела.       «Какая ещё кровь?»       Провидец чуть с кресла не подорвался. Сдержал порыв с трудом, ограничился лишь тем, что чуть подался корпусом вперёд и возмутился:       — Ты когда умудрился, придурок? Когда комнату в миллионный раз громил? Что за манера — сначала расколошматить всё вокруг, а потом лапки тряпочками перематывать? — Взгляд у Дина был ироничным, но стихийник пока молчал. Какое редкостное счастье! Если не обращать внимания на выражение его лица, весьма характерное, с которым смотрят только на редкостных кретинов, то можно было сказать, что Дин даже почти не раздражал. — Позвать Меллу? Хотя ей, конечно, знать о тебе не нужно… Или Марка с Энди? Они вдвоём на целителя потянут. — Ирония расцветала. — Ну, не на целого, так на половину целителя — точно! Так позвать?       — Не утруждайся, — с усмешкой отозвался Дин и снова устроил ладони по подлокотниках. Правая рука его чуть подрагивала. — Тут не нужен целитель. И половина целителя — тоже.       — Подохнуть по-тихому решил, раз присмотра нет? — подозрительно переспросил Ал, издали рассматривая запястье Дина.       На смертельное ранение, конечно, не тянуло. Крови было не особенно много, она проступала сквозь бинты медленно и пошла, как казалось Алу, скорее из-за того, что Дин не мог усидеть на месте и по-детски «тёр вавку». Про заражение вряд ли можно говорить — ранка, какой бы она ни была, явно обрабатывалась самим Дином.       Не смертельная, точно. Но что-то с ней было не так.       — Переживу как-нибудь, — с преувеличенной серьёзностью хмыкнул Дроссвел и снова потёр кисть.       Ал заметил, как он морщился, и почувствовал совершено неуместный, на его взгляд, прилив человеколюбия. Дин, конечно, человеком мог зваться разве что с большой натяжкой. Но ведь даже у таких вот… образчиков рода людского должно быть право на медицинскую помощь. Да и боль они чувствовали, как и все остальные. Какой бы Дин ни был сволочью, Ал всё же не мог смотреть на чужую боль и ничего с этим не делать.       — Давай я тебе обезболивающего принесу? — с тяжёлым вздохом предложил Ал и решительно сунул карты в карман. — Хотя я в принципе и обработать нормально тоже могу. Целительницы показывали, как, и…       Дроссвел закатил глаза.       — Да плюнь ты!       — Так заживёт быстрее.       — Если плюнуть? Не заживёт она, успокойся, — скучающим тоном протянул Дин и тут же прикусил губу.       Выражение лица у него стало очень странным. Дроссвел явно злился, то ли на любопытство Ала, то ли на свою болтливость, то ли ещё на что-то, и с тоскливой покорностью ожидал вопроса.       Ал знал только один вид ран, которые не заживали в принципе.       — Это что, от призванного оружия? — негромко поинтересовался экстрасенс. Во рту пересохло. Ал ещё не знал, что именно отыскал, а шестое чувство уже подавало сигналы телу, намекая, что он наконец-то начал двигаться в правильном направлении.       Все силы следовало бросить именно туда. Ал прекрасно знал, что мог ошибаться, что снова появилась опасность поставить не на то и навредить. Но Рей сказал Алу рисковать. И реакция Дина подсказывала, что на этот раз Ал рисковал в правильную сторону.       Реакция… Или, скорее, её отсутствие.       Обычно Дин любую тему подхватывал сразу, быстрее, чем Ал успевал её развить. И тогда завязывалась борьба за инициативу в разговоре, за призрачную победу в маленьком раунде большой дуэли. Сейчас Дроссвел молчал, недовольно поджимая губы, и глядел предупреждающе, невербально советуя не лезть не в своё дело.       — Допустим, — неохотно отозвался Дин и бросил косой взгляд на свою руку.       — В жизни таких не видел, — у Ала даже получилось разыграть очень правдоподобное неуместное восхищение. Он говорил с придыханием, чуть ли не посекундно считая паузы, и молился о том, чтобы Дин принял его «праздный интерес» за чистую монету. Новая пауза была чуть дольше предыдущих, словно Ал неожиданно засомневался. А затем он поднял голову, встретились с Дином взглядом и попросил. — Покажешь мне?       Если бы Дин неожиданно заупрямился и попытался его послать, оставалось лишь применить гипноз, и экстрасенс готовился на это пойти. Но, смерив своего, несомненно, успевшего осточертеть визави мрачным взглядом, Дин оторвал правую руку от подлокотника. И бинты вспыхнули обжигающе-горячим синим пламенем.       Огонь проскользил, не касаясь кожи, алчущим языком слизнул повязку, захрустел довольно и сочно, чтобы несколько секунд спустя просто исчезнуть вместе с пеплом. На тыльной стороне запястья Дина остались только несколько серых разводов, которые юноша тут же небрежно стряхнул левой рукой.       Ал наловчился в актёрской игре достаточно, чтобы заметить: небрежность эта была показной, пусть и очень хорошо сыгранной. Лицо у Дина оставалось каменным, и выражение, что на нём застыло, больше всего напоминало чуть приглушённое природной вежливостью презрение. Посадка головы и жесты Дроссвела сами собой намекали, какое огромное одолжение делал всему миру Дин, потакая прихотям «дурноватого землянина-экстрасенсишки». Вот только повреждённая правая рука Дина один раз дрогнула при движении. Вряд ли такая мелочь, как едва ощутимое касание, причиняла дискомфорт. Причиной нервического непроизвольного жеста была не боль — страх боли.       «Психосоматика? Интересно».       Дин протянул экстрасенсу руку лёгким пренебрежительным жестом, словно в загорелых пальцах была милостыня. А Ал, рассмотрев, наконец, что скрывалось под повязкой, почувствовал лёгкий приступ тошноты.       Рана выглядела совершенно свежей. А ещё — смотрелась она жутковато. Всего в ней достоинств оказалось аж одно: края, насколько Алу удавалось рассмотреть, были иссечёнными, идеальная заточка призрачного оружия обеспечивала хотя бы это. Разрез начинался между указательным и средним пальцем, а затем быстро уходил в сторону, перерезая пястные кости, две — полностью, третью, кажется, нет — на взгляд такие вещи Ал бы не определил. Сама рана была широкой, такой, что Ал сразу задумался о том, каким же лезвием Дина так странно задело. Вокруг неё наливался цветом синяк, и кровь текла почти беспрерывно. Правда, не так обильно, как могла бы: экстрасенс чувствовал вокруг раны мощное магическое напряжение, которое, должно быть, и притормаживало кровотечение.       Целительная магия была изящной, воздушной. Она напоминала летучую паутинку, переплетения ажурных вуалей, тончайшие узоры кружев — таких «зигзагов» вполне хватало, чтобы остановить артериальное кровотечение на время, нужное целителям, чтобы срастить ткани. На руке Дина подобных чар находилось с полсотни, столько, что они казались скорее жирной полосой, смазавшей повреждённые участки. Если бы кровотечение вообще можно было остановить, этих заклятий хватило бы с головой.       — Болит? — негромко спросил Ал и тут же сам понял, что вопрос глупый.       — Только когда открывается.       — И часто открывается?       — Ну, — казалось, Дин действительно задумался и пожал плечами, — она может открыться из-за погоды. В жару — очень часто. Или от давления. Или если колдовать этой рукой: антимагия уничтожает колдопотоки в теле, если резерв к ране подогнать, начинается реакция. У меня колдопотоки как бы разрублены. Если их напрягать, это будет почти то же самое, что рану расковырять. Ещё при переходах через порталы может открыться, но ненадолго. Ну, и при физических нагрузках на руку, конечно. Хотя сложно нагрузить то, что почти не работает, но… Что, правда так интересно?       На очевидный скепсис Ал не обратил внимания. Раны он старался не касаться, осторожно поворачивал чужое запястье перед глазами, отмечая новые детали, например, как-то, что с тыльной стороны ладони рана была длиннее и спускалась ниже сантиметра на два, превращаясь под конец в глубокую царапину.       Интересно.       Дин наблюдал за ним со скучающим выражением лица, как взрослый, которому в ультимативной форме постановили сидеть с нелюбимым ребёнком. Видимо, он всё-таки расслабился, поверил в версию праздного интереса и теперь готов был «красоваться» покалеченной рукой сколько угодно, лишь бы не возвращаться к опасным темам.       — И… сколько ей?.. — Ал и сам не ожидал, что запнётся. Ему очень хотелось сказать «часов», слишком свежей выглядела рана. Но он догадывался, — да что там, почти знал! — что возраст её исчислялся скорее годами.       — Пять. Кажется. Да не смотри ты так на кровь, она у Рея жжётся, моя — нет. Да и перестанет скоро идти.       — Лет? — тупо переспросил экстрасенс, чувствуя себя сказочным дураком. Вот уж действительно, дитятко, дорвавшееся до игрушки.       Давно пора было бы Дина отпустить, но Ал, удивляясь самому себе, всё рассматривал рану, поворачивая руку под разными углами и пытаясь понять, как её нанесли. Вопрос оказался неожиданно увлекательным хотя бы потому, что придуманная Алом и его силой версия никак не вязалась с логикой. Дин был магом-воином с самого детства, Рей говорил, что аристократов учили обращаться с оружием в знак того, что они почитают традиции и готовы в случае чего их защищать. В восемь лет выходцы из знатных семей уже выбирали себе что-то вроде профилирующего оружия, с которым ходили годами, привыкая к весу и размеру, чтобы потом проще было создать такое же, но призванное. Именно из-за этой ассоциативной практики и наработанной памяти тела некоторые детишки-аристократы владели Призывом. Да чего уж там — чаще всего они были единственными, кто эти чары вообще осваивал. Во всём «Фениксе», где, если округлить, всего числилось около восьми сотен магов, чарами такого уровня владел один только Рей.       Дин Призывом пользовался тоже, это Ал помнил совершенно точно. Его оружием был двуручный меч — как тогда он дал себя ударить? Да ещё и так нелепо: рана выглядела так, будто Дин, позабыв о барьерах, защите и уклонении, просто по-детски закрывался рукой от летящего на него лезвия. То была инстинктивная попытка защитить лицо и голову от чего-то страшного и смертельно опасного, сосредоточенная в защитном жесте отчаянная надежда отвести от себя угрозу. Или не отвести, а просто не видеть её похоронного приближения. Похоронного — потому что Ал не представлял, как обученный и привычный к подобному воин, пусть и ребёнок, пойдёт на такой глупый шаг, если не будет смертельно напуган.       Версия со щелчком сложилась. Ал едва не отдёрнул руки. Но побледнел, наверное, порядочно, потому что до сих пор наблюдавший за ним исподлобья Дин почти участливо поинтересовался:       — Что, неуч, и правда таких ран никогда не видел?       — Да где мне их видеть? Не так уж и много человек владеют Призывом, — медленно проговорил Ал и свободной левой рукой поманил к себе аптечку. Всё колюще-режущее из неё, разумеется, забрали, а вот бинты экстрасенс нашёл, и теперь они летали, монотонно затягиваясь вокруг раны. Первые слои кровью промочило быстро, затем красное пятно проступало всё неувереннее. Ал закрепил повязку, лишь когда кровь перестала угадываться за её стерильной белизной. А затем, быстро выдохнув, он снова вскинул глаза на Дина и спросил быстро, чтобы не дать себе времени задуматься. — Немного — целых двое в моём окружении… Это Рей тебя ударил?       На мгновение взгляд у Дина стал затравленным. То был взгляд человека, что заврался и уже не знал, что сказать, лишь бы не выдать себя.       — Какое тебе дело?       Только почувствовав, что Дроссвел собрался встать и уйти, Ал моментально сжал пальцы, надавливая на края скрытой под повязкой раны. И реакция Дина показала, что способ давления был выбран вернейший: юноша побледнел так, будто готовился потерять сознание, и стал судорожно глотать воздух, но не рванулся, явно опасаясь, что будет хуже. Напротив, он по мере сил попытался расслабить руку и ни в коем случае ей не двигать.       Ален медленно разжал пальцы.       — Давай не будем увиливать. Так это Рей?       — Я не хочу об этом говорить.       От восторга хотелось кричать.       Он нашёл!       Действительно нашёл, и на этот раз сомнений не было никаких. Воспоминание отыскалось среди сотен и тысяч, единственное, о котором Дин «не хотел говорить» и о котором сам Ал готовился говорить столько, сколько потребуется, чтобы переломить гипноз. А потом уж пусть Динка «не говорит» о нём с кем хочет. Неизвестно, как он пять лет играл в тотальное безразличие, причём так хорошо, что даже Рей его не раскусил. Ал не хотел выяснять эти факты. О жизни этого Дроссвела он знал уже вполне достаточно, даже больше, чем нужно.       Теперь в этом человеке его волновало только нужное воспоминание.       — Так значит Рей, — протянул Ал, позволив себе усмешку. Он отпустил чужое запястье, прекрасно зная: если ему снова потребуется воздействовать на Дина болевыми ощущениями, ему достаточно будет просто затянуть телекинезом бинты. — Ты, наверное, страшно зол на него за это.       Он знал, что это не так. Знал, но говорил, зорко наблюдая за Дином и подмечая, как наливались гневом серебряные глаза.       — Ненавижу выскочек, которые говорят о том, чего не понимают.       — И чего же это я не понимаю? Всё ведь очевидно.       Сила колыхнулась в теле, поддерживая, успокаивая, позволяя сохранить рассудок трезвым и холодным.       — Подумай над этим вместе со мной, Дин, — с издёвкой протянул Ал и мысленно захохотал, когда Дроссвел поморщился. — Тебе было двенадцать, Рею — двадцать. Он был больше и сильнее. Наверное, было очень страшно. Ты боялся тогда и боишься сейчас, потому что помнишь — ты ничего не мог сделать. Ты с детства был при оружии и умел с ним обращаться, но тогда испугался так, что бросил меч и закрывался руками, ты был уверен, что брат тебя убьёт, и ничего не пытался с этим сделать. А эта рана так и не даёт выбросить этот твой персональный кошмар из головы. Потому что она не закроется никогда, она кровоточит и…       — Ал, я предупреждаю, — медленно выдохнул Дин, сжимая пальцы на подлокотниках.       И его голос изменился. Дин впервые не нападал и не уходил в оборону. Он снова боялся, и этот страх, безотчётный и нелепый, заставлял тело напрягаться, а пальцы — всё сильнее стискивать подлокотники.       Центр тяжести сместился. Теперь Дин уже не был хозяином положения. Он не хотел встревать в этот мучительный для него диалог, но и смолчать, позволяя Алу высказаться, не мог. Слова экстрасенса, изначально лживые, мягко воспринимались гипнозом и сознанием Джокера, но встревали в разрушительный по силе резонанс с настоящим, скрытым за неприступной Стеной сознанием Дина.       Будили его. Расталкивали. Заставляли гневно полыхать серебряными глазами и выступать на защиту то ли себя самого, то ли старшего брата.       — Не смей судить о том, чего не знаешь, — говорил Дин тихо, но голос его вибрировал от ярости, и гудел, как бушующее зарево. И ложь корчилась в нём, и ослабляли путы гипноза, и вырывался на свободу настоящий гнев невинно обиженного, задетого за живое человека, который, даже находясь в клетке, не собирался молча сидеть и слушать.       — …она напоминает тебе, что ты слабее, — жёстко припечатал Ал и деловито хрустнул колодой, чуть сгибая и снова разгибая её. Карты сыпались из рук на пол красными рубашками вверх и казались каплями крови взрезанной правды-матки. — О, я понял. Ты поэтому так рвался на дуэль с Реем? Хотел доказать самому себе, что ты сильный? А Рей — надо же, какое совпадение! — снова вырвался, снова оставил рану, снова оказался впереди.       — Заткнись.       — Тебя вываляли в пыли в детстве и не дали об этом забыть. Ха, уверен, он вполне мог тебя убить. Но не убил, потому что сам так решил, а не потому что ты хоть что-то смог сделать. Это тебя оскорбляет? Оскорбляет, но ты снова не можешь вырваться. На тебя всё ещё летит призрачное лезвие, а ты всё так же закрываешься руками, как напуганный ребёнок, и злишься на Рея просто за то, что он сильнее.       — Да кто сказал, что я злюсь? Рей…       — Да, Рей! — тут же перехватил инициативу экстрасенс, выделяя имя Белого Феникса интонацией так, что оно казалось пощёчиной. — Он изувечил твою руку — а ты, кажется, правшой был? У-у-у, для мага переучиваться — то ещё удовольствие. Интересно, он посмеялся, наблюдая за твоими попытками вернуться в прежнюю колею?       — Не делай из него урода, — а вот это Дроссвел почти прошипел, подаваясь корпусом вперёд, и гнев разгорался, подсвечивая серебряную радужку. — Его во многом можно обвинить, но не в этом.       Больше, сильнее, ярче — это раздражение должно было перетечь в слепую ярость, Дин должен был отбиваться, рваться в путах, напитаться силы, чтобы разбить, наконец, надоедливый гипноз.       — Защищаешь того, кто с радостью тебя покалечил и даже об этом не вспоминает? — издевательски протянул Ал, вытягивая вперёд руку, и карты сами прыгнули ему в ладонь с пола, прилипли к пальцам, послушные, как подконтрольная кукла. Всё вокруг должно было так или иначе стать подконтрольным ему. То, что этому мешало, требовалось своими руками поломать, разорвать на куски, запуская пальцы в живые ткани и чувствуя биение уходящей вредоносной жизни.       Сейчас он уничтожал Стену. Пока не рвал, но уже мысленно запустил пальцы в гибкие переплетения силовых арканов, чувствовал, как текла чужая сила, и упивался предвкушением того, как разорвутся в его руках тщательно сплетённые кем-то другим заклятья контроля.       — Я сам виноват был, — отрывисто бросил Дин.       — Чем? Что не ушёл вовремя с его дороги? — глумливо переспросил Ал. Карты скользнули вокруг запястья и снова легли в ладонь. Джокера превращались в шестёрки, приглушая свою показную изменчивую мощь. — Помню, ты говорил, что Рей уберёт всех неугодных. Так он, оказывается, начинал с тебя!       — Нет же! — на этот раз Дин почти кричал.       Обои вокруг них медленно тлели, и комната напитывалась сухим трескучим жаром. То была непроизвольная магия, но Ал не обращал на неё внимания. Агрессии в Дине не было, он всего лишь защищался от клеветы. Если он и дрался, то только с гипнозом, что не давал выпрямиться в полный рост, гордо расправить плечи и стражем встать на защиту своей собственной правды.       Уже почти.       Ал с упоением вдохнул сладкое безумие чистых неразбавленных эмоций и панических мыслей, ухмыльнулся. Он смотрел в пол, но видел всё, происходящее вокруг. Не поднимал глаз, чтобы не дать Дину рассмотреть во взгляде торжество и неприкрытую силу.       — Ты никогда не забудешь, что он пытался убить тебя. Он сам не дал об этом забыть.       — Рей не был виноват, — упрямо, как мальчишка, шипел Дин. Его сила хлестала воздух огненными сине-чёрными плетьми, прогревала его, показывая истинную сущность огненного существа. — Я сам подставился, сам напросился…       — И сам же ненавидишь его. — Ал припечатал это тяжеловесно. И дрогнула, взревела в руках чужая сила, и вздрогнул вслед за ней сам Дин, словно его подло ударили. Или не его, а Рея, что было в сотни раз хуже. — Я помню. Ты говорил.       — Да кто сказал, что я его ненави…       Ал вскинул глаза коротко, без предупреждения, словно вводя клинок под ребро. Рванулся вслед за силой в чужой сознание.       Оно полыхало, не успев уловить подвоха. И самая настоящая, неразбавленная ментальная сила бушевала в нём, и сиял двуцветными огнями разум, не понявший, что произошло.       Стена горела. Из-за неё, пробираясь сквозь миниатюрные трещины, выбирался угольно-чёрный дым, языки тёмно-синего пламени лизали плетения, пожирали силу, распыляли пеплом краеугольные камни. Гипноз стонал и выл, как раненый зверь, он и сам готов был рыть подземные ходы, спасаясь от огня, словно был живым существом. И, если сознание Дина и кровоточило от такого внутреннего вандализма, то кровь сжигалась на лету, а ранка прижигалась сразу.       То не было саморазрушением: Дин рвался вперёд на синих крыльях своей силы, и такую птицу никакая клетка не могла удержать. И он не ломал об неё крылья. Он всего лишь получал свою законную свободу.       В гудящее от жара и гнева соло стихийной силы ворвалась мрачная похоронная песня экстрасенсорики. Чёрная мощь схлестнулась с синей, закружилась в слитном танце, словно согласовывая движения. Ал замер в устойчивой позе и медленно опустил сцепленные в замок ладони.       Линии рук и плеч — треугольник.       Цвета сегодняшней большой игры — синий и чёрный.       А знамя, под которым разворачивался финальный акт затянувшейся комедии — возрождающаяся из пепла бесконечность.       — Засиделся ты за стенками, Дроссвел, — хмыкнул Ал, и поток синего огня взметнулся вокруг него, растрепав полы мантии.       Чужое сознание отозвалось злорадной вибрацией. Она прокатилась по телу, отдавалась в нервах, пробежалась пальцами по позвоночнику и сплелась с разумом в слитном порыве — Ал неожиданно понял, что Дину не нужно было объяснять, что происходило и что требовалось от него — этот странный, похожий одновременно на ребёнка и на загадочного глашатая будущего маг понял всё так чётко и быстро, будто они с Алом думали на одной волне.       Ударили они тоже вместе. По длинному, но узкому, ограниченному Стеной, коридору прокатилась волна слитной мощи. То были резервы минонского аристократа, Хранителя Пламени, поцелованного силой, и землянина, экстрасенса-подчинителя, что вытекли, выгорели до капли, вложенные в этот единый удар. Удар, не удары — их слитный ментальный толчок вышел двуединым, и, к крайнему удивлению Ала, не пришлось прикладывать ни малейшего усилия, чтобы стянуть объединённую мощь и наладить связь: чувство было таким, что две силы, стихийная и экстрасенсорная, обрадовались встрече и смешались без разрешения и ведома хозяев.       Сила оказалась непогрешима. Двуединый удар по гипнозу вышел настолько мощным, что Ал захлебнулся отдачей.       Стена всхлипнула прерывисто, отчаянно, на миг утонув в набежавшей волне силы двух магов. И стоном переломанных костей прозвучал тоненький хруст разрываемых контролирующих плетений. Ал быстро зажмурился, понимая, что, если он ошибся, не додавил, не рассчитал, их обоих могло мгновенно уничтожить, и напрягся, ожидая смертоносной атаки магического резонанса…       Но Ала всего лишь вышвырнуло в реальность.       Тело обессиленно откинулось на спинку кресла. Карты, не удерживаемые боле телекинезом, просыпались на пол. И у Ала больше не было сил собирать их даже вручную — он выложился до капли, выжал резерв так, что тот даже покалывало от сосущего ощущения пустоты… Выгорел, как почивший в пожаре жилой дом. И остался пустой оболочкой, способной только рвано дышать и наблюдать за тем, как медленно начал шевелиться так же осевший в кресле Дин.       Сначала коротко, неуверенно сжались пальцы Дроссвела на чуть прогоревших подлокотниках. Перемазались в ещё тёплой сероватой золе и разжались, словно испугавшись. Около минуты ничего не происходило, только со скрипом затягивала царапины и ожоги, покрывалась свежим лаком мебель в огромной прогоревшей комнате.       А затем Дин открыл глаза.       И неожиданно склочным тоном заявил:       — Ну хоть теперь-то ты свалишь? Надоел — сил нет!       Растерянно глядя в ехидные серебряные глаза, Ал неожиданно подумал о том, что, кажется, проблемы, связанные с этим магом, только начинали сыпаться на головы их бедного «Громоотвода».