По делам земли египетской

*** Треклятый чайник никак не закипал, и Ларри решил, что утром непременно встретится с Ребеккой и выскажет ей всё, что думает по этому поводу. И сам купит в комнату охраны новый чайник с достаточной мощностью, даже если придётся пойти на конфликт. Сил никаких нет ждать по полчаса, пока эта дрянь раскочегарится! Но Ребекка упорно не хотела новый, потому что этот, видите ли, «так забавно свистит, когда закипает». — Он же все равно автоматически отключается, — пожимал плечами Ларри. Однако Ребекка стояла на своём: мол, ей нужно слышать, что чайник закипел, и всё тут. Вот упрямая. А ещё экскурсовод. Но, как говорится, нет худа без добра: пока чай готовится, есть время подумать. Обо всём. Например, вспомнить ту пожилую даму из бюро по трудоустройству, которой Ларри рассказывал про свою бывшую жену и про то, что она не даст видеться с сыном, если Ларри не найдёт в ближайшие дни хотя бы какую-нибудь работу с постоянным окладом, а сыну уже десять, и ему нужен отец, и всё такое! Дама послушала, покивала, а потом вручила Ларри направление... на должность ночного сторожа в Музей естественной истории. И добавила: — На этой работе почему-то никто больше суток не задерживается. Но вы попробуйте, может, вам повезёт? Да уж, — усмехнулся Ларри про себя, — повезло так повезло. Ну, как минимум, работа... не скучная. Мягко говоря. Учитывая то, что все экспонаты в музее по ночам оживают. А вчера вообще! Со скрижалью этой! Ларри по наивности думал: ну, артефакт. Ну, золотой. Ну, редкий и дорогущий. А оказалось — именно эта пластиночка и оживляет весь музей. А принадлежит она — тадамм! — фараону Акменра. Тому самому, на которого — точнее, на его саркофаг! — Ларри приходил смотреть в тринадцать лет. С классом и учителем истории. Но самое странное — сейчас все вокруг говорили, что саркофаг нельзя открывать, там древнее зло. Ларри пожимал плечами и думал: чёрт знает, может, это табличка во всем виновата, раз уж она такая могущественная? Потому что про самого фараона Ларри еще в детстве перечитал кучу всего. И понял, что ни черта он был не злой, скорее даже наоборот. Но в первые дни было недосуг подумать об этом: столько хлопот, к тому же в голове пронеслось — может, это совсем и не тот фараон, тут ведь так бывает — то одного привозят, то другого, а табличку у саркофага просто забыли заменить? А вчера ночью старые охранники взяли и свистнули волшебную скрижаль. И тогда Ларри открыл саркофаг. Чего угодно он ожидал, но не такого!.. Как минимум, не того, что оживший фараон вылезет и, едва смотав с лица бинты, заговорит на английском. Оказывается, он лет пятнадцать пробыл в Кембриджском университете. На кафедре, экспонатом. И там выучил язык. Да как потом выяснилось — не один!.. Тут в дверь осторожно постучали, и послышалось: — Хранитель Бруклина? К тебе можно? Ларри неожиданно для самого себя расплылся в улыбке: — Конечно, Ак, заходи! Он ещё и безумно вежливый оказался, этот Акменра. И даже не обиделся вчера, когда Ларри никак не мог правильно произнести его имя. Предложил: пусть будет Ак. — Я собрался чай пить, — сказал Ларри. — Может быть, ты тоже... ой, прости, пожалуйста. Акменра усмехнулся: — Ты хотел меня согреть и накормить, а потом говоришь — прости? Ларри растерянно моргал: ожившие мумии пьют чай? — Почему-то все забывают, что ночью я обычный человек, — говорил Акменра, усаживаясь на диван. — Что я могу проголодаться, например. Или замёрзнуть. Тут Ларри сообразил: — А вчера, по снегу, с этим... с животом своим голым? И почти босиком! — Как говорил один профессор на нашей кафедре — эректильная фаза шока вызывает адреналиновый всплеск, — сообщил Акменра, явно копируя профессорские интонации. — Зато потом я как чихал, ты бы слышал. Спасибо скрижали, она днём... возвращает всё назад. — Погоди, какая фаза шока? — Эректильная, — повторил фараон как ни в чем не бывало. — Ты не знаешь? У шока две фазы: правда, говорят, у травматического, но есть гипотеза, что у эмоционального тоже. Так вот, первая фаза — эректильная, от латинского «эректум» — поднимать. Ну, как эрекция, да? Ларри почувствовал, что лицо начинает гореть. Акменра невозмутимо продолжал: — В этой фазе человек возбуждён, не чувствует боли, холода и прочих подобных вещей. А следом наступает торпидная фаза, или период заторможенности, вот она у меня вчера к рассвету и наступила... и я затормозил. Жаль. Ларри хотел поинтересоваться — чего жаль. Но вместо этого произнёс: — Я завтра принесу тебе что-нибудь тёплое. Ты же не обязательно должен в этих своих регалиях ходить? — Наверное, нет. Но ты... тебе разве не говорили, что я древнее зло? Ларри смутился. — Говорили, да. Но знаешь, мне тридцать шесть, и за это время мне много чего говорили! Мама вон в детстве рассказывала, какой древнеегипетский царь был злой и лупил всех палкой. — Палкой? — удивился Акменра. — Но это не про тебя, — быстро поправился Ларри. — Это вообще. Учитель истории мне потом говорил, что это все неправда, и что вот конкретно ты... был очень крутой, да. Мне тогда было тринадцать, и ты стал моим кумиром. — Кем? — Героем, которому ребёнок хочет подражать в жизни. У кого-то это Человек-Паук, у кого-то капитан Америка, а у меня вот... фараон Акменра, — Ларри усмехнулся. — Знаешь, я тогда понял с твоей помощью две вещи: во-первых, крутым правителем можно стать и в восемнадцать, так что взрослые, которые говорят «ты в этом возрасте еще жизни не знаешь»... скажем так, ошибаются. А во-вторых — что даже у самого крутого героя бывают эти... эпик фейлы. Промашки, ошибки и так далее. — Я понял, — кивнул Акменра. — Ты, наверное, читал, как меня убили? — На этот счёт нет точных данных, — ушёл от ответа Ларри. — Много разных версий, и... — Меня убил мой старший брат, — сказал Акменра спокойно. — Пока я спал. Ножом. До сих пор след остался, смотри. Он откинул полу плаща и приподнял свой шикарный воротник: — Видишь? Ларри не видел. Он, словно загипнотизированный, уставился на маленький торчащий сосок, хорошо заметный на смуглой коже. — Ближе подойди, не бойся: можешь даже потро... И тут раздался пронзительный свист. — Чайник закипел, — Ларри бросился к нему, как к спасательному кругу. Однако!.. Срочно нужно возвращаться к предыдущей теме. — Знаешь, Ак, в детстве я вообще думал, что фараон — это такой крючконосый старик с палкой. Тебя-то самого я в лицо не видел ни разу. — Да? — Акменра странно улыбнулся. — И как впечатления? Ларри помолчал... а потом сглотнул и выдал: — У тебя глаза... офигенные. Выплыло же откуда-то из глубин памяти это дурацкое слово?.. Ларри тут же испугался, что фараон обидится. Но тот опять улыбнулся: — Да ладно. Там же было темно. — Зато сейчас не темно, — господи, куда его несёт? Нужно взять себя в руки, срочно. — Вот, держи, — Ларри подвинул фараону смешную полосатую кружку. — Осторожно, горячо. — Тёпленько, — Акменра обхватил кружку ладонями. — У меня в зале прохладно... я замёрз, если честно. Дьявол. На языке так и вертелось «тебя согреть?» Да что ж такое-то. Есть же куча других тем для разговора. Кстати! — Слушай, а правда, что слова «Египет» раньше не было? И страна ваша называлась совершенно по-другому? Та-Кемет, кажется. Чёрная земля. — Правда, — Акменра улыбнулся вообще неприлично. — Кемет — чёрная земля, это там, где дельта Нила. А дешрет — красная, то есть пустыня. Потом словом «дешрет» начали называть золотую корону — вот эту, — он дотронулся рукой до сооружения на своей голове. — Она тебе не мешает? — спросил Ларри. — Может, снимешь пока? — С удовольствием, — Акменра стащил корону и пристроил на тумбу с архивами. Будь проклято гостеприимство! Теперь было невозможно не пялиться на его спутанные тёмные волосы. — А еще мы говорили коротко — Та-уи, или Две земли. Отсюда изначальное наименование египетских правителей: неб-та-уи, или владыка обеих земель. Тебе интересно? — Очень, — Ларри был честен, как никогда. — Повтори еще раз? — Неб-та-уи, — Акменра произносил это так, что слово было похоже на заклинание. Тягучее, таинственное, притягивающее. Так. Кажется, чай остыл. — Красиво звучит, — Ларри наконец обрёл дар речи. — А знаешь, что на древнееврейском ваша земля называлась — Мицраим? В переводе — узкий проход. — Логично: ведь по сути весь Египет — будем так говорить, Осирис с ним! — это узкая полоса вдоль долины Нила. А кругом пустыни, пустыни... — Ааа, понятно тогда, почему. А то мой... давний знакомый очень над этим смеялся. — В смысле? — Ну... он все шутил про одно место... это... на котором ты сидишь. Ларри проклял себя за то, что вообще это припомнил: сейчас придётся объяснять, излагать подробности и так далее. Еще не хватало! Но вопреки ожиданиям Ак рассмеялся: — А ведь действительно! Узкий проход! Какое образное мышление было у твоего знакомого! Тут Ларри словно кто за язык дёрнул: — А правда, что древние египтяне... это... ну... занимались сексом в это самое место? В ответ Акменра расхохотался в голос: — Извини, но ты так смешно говоришь... словно на чужом языке. Даже я так не говорю. Ларри подумал, что по сути-то так и есть: для него до сих пор все разговоры о сексе — словно на чужом языке. — Древние египтяне любили жизнь, — говорил тем временем Акменра. — Даже смерть для нас была продолжением жизни, переходом в новое, как сейчас говорят, качество. А удовольствие — одна из основных радостей жизни: вообще зачем жить вечно, если делать только то, что тебе велят? — Есть суп, когда хочется конфет, — кивнул Ларри. — Что? — Потом расскажу, — Ларри отмахнулся, потому что Ак остановился на самом интересном. — И что? — Поэтому древние египтяне в том числе занимались сексом, и желательно с теми людьми, которых... любили. Ну, или которым симпатизировали. А способов и мест на теле для этого вполне достаточно, правда? Хотя если говорить о правителях, им меньше повезло. — Династический брак, да, — Ларри вздохнул. — Я читал: ты должен был жениться и завести наследника в двадцать один год. И... — И мой братец заранее меня убил, — Ак сказал это снова совершенно обычным тоном. — Чтобы перед ним в очереди на престол не оказалось лишнего народу. — По делам земли египетской не поступайте, — вырвалось у Ларри неожиданно. — Как ты сказал? По каким делам? — Ну... нам запрещалось жить, как вы жили. Когда Моисей вывел наш народ в новую землю. И теперь я понимаю, что... Акменра заглянул Ларри в лицо: — О, Исида. Исход, конечно. Мне в Кембридже рассказывали. Причём забавно: они меня называли — казнь египетская, я спросил — почему именно казнь, а они мне и... Ты еврей, да? — Наполовину, — уточнил Ларри. — Да? А на какую, на верхнюю или на нижнюю? — Э-э-э, Ак, — Ларри окончательно растерялся. Он вообще не понимал, о чем речь. — Ладно, потом — махнул рукой Акменра — А на вторую половину ты кто? — Ирландец. Это такая страна, где все пьют пиво, а мужики вообще ходят в юбках и без нижнего белья. Хотя стоп, это в Шотла... — А ты знаешь, — оборвал Акменра, — что в земле Та-Кемет — или в Древнем Египте, как тебе будет угодно — тоже пили пиво, а мужики ходили в юбках и без нижнего белья? Вот, как я сейчас. — Ты? Без... э-э-э? — Там есть нижнее схенти, но оно всё равно по сути как юбка. Показать? Он уже встал и наклонился, чтобы подхватить полы своей одежды, когда Ларри выдохнул: — Да... э-э-э... нет, стой! — Стою, — отозвался Акменра. — Ну так что? Голова у Ларри шла кругом. По делам земли египетской, в которой вы жили, не поступайте! Но как быть ему, к которому эта земля вчера ночью явилась лично, и сказала, выдохнув: «Вы не представляете, как там душно»? О-о-о, господи. — Кстати, — фараон откровенно веселился, так и продолжая расхаживать по комнате, — ещё в Древнем Египте не умели целоваться, и вместо этого тёрлись носами. — Правда? — удивился Ларри. Ак хмыкнул и подошёл ближе: — Нет, конечно. Я когда впервые про это услышал — так поразился: откуда?. А потом понял: дело в наших художественных канонах, которые запрещали на изображениях перекрывать лица людей. А когда люди целуются, у них лица же перекрываются? Поэтому художники рисовали таких людей в максимально возможной близости, когда они касаются носами. Вот и возникло убеждение, что мы не умели целоваться. А на самом деле очень даже умели. Хочешь эксперимент?.. Ларри потом, когда вспоминал, думал: если бы Ак сказал «Хочешь, я тебя поцелую», или даже «Хочешь попробовать» — отказался бы, ясное дело. Но слово «эксперимент» опять словно что-то отпустило в мозгу. Эксперимент — это хорошо, это можно, это похвально, в конце концов! И Ларри ответил, не особо раздумывая: — Хочу.