Round and Round

Прошло всего пару дней, и Гарри, с самого начала решив просто ждать и ничего не предпринимать, терпеливо отмалчивался и даже не брал в руки телефон, когда думал о Луи, а это происходило с завидным постоянством. В общем-то, Стайлс не чувствовал каких-то крышесносных эмоций, и единственное, что действительно преследовало его все это время, - это чувство необъяснимой вины и страха. Ему жутко хотелось понять, что именно ощущал Луи в тот момент, когда рушил все представления кудрявого о нем, но это не представлялось возможным, и Гарри действительно смог отвлечься, позабыть некоторые детали инцидента и даже вздохнуть глубоко и искренне улыбнуться. Возможно, ему стоило вообще перестать ждать чего-то, возможно, стоило извиниться, возможно, ему вообще было бы полезно найти себе новое увлечение, но актер не выходил из головы, вопросы копились, и казалось, что еще секунда – голова разлетится от напряжения, которое накопилось там за эти часы. Гарри никогда не думал, что два дня могут длиться так долго, пока не испытал течение времени на себе. Конечно, было обидно и жалко, что его неожиданное знакомство с актером вылилось во что-то.. такое, но больше парню было до дрожи интересно узнать подробности жизни Луи, причину его грусти и одиночества, цель его поступков. Ему просто нужно было знать все это, понимать этого человека, потому что Гарри мечтал о том, чтобы помочь ему. Он чувствовал, словно в этом есть его предназначение, словно он должен сделать это, несмотря ни на что. Но Луи все так же молчал, а Гарри все так же ждал, и, возможно, это произошло слишком быстро, но за эти два дня Стайлс просто решил, что ему абсолютно неважно, напишет ему актер или нет. Конечно, это было неправдой, а откровенной и наглой ложью, но Гарри мог умело скрыть ее даже от самого себя, что давало хоть небольшой шанс на то, что, в конце концов, ему и правда станет наплевать. Но вибрирующий телефон оторвал парня от мыслей, и он, лениво потянувшись за трубкой, глянул на дисплей. 7:51 p.m. from THE LOUIS «Возможно, ты был в чем-то прав. Встретимся?» Гарри широко улыбнулся и выдохнул. Возможно, для того, чтобы разобраться во всем этом, ему просто нужно было увидеть эти слова. Возможно, ему не стоило так думать, но Луи все еще казался ему самым замечательным и невероятным человеком из ныне живущих. И поэтому кудрявый лишь напечатал короткое «Ok» в ответ и откинулся обратно на кровать, стараясь подавить в себе радость и необъяснимый восторг в ожидании времени и места, которые должен был прислать ему Томлинсон. *** В общем-то, Гарри не стоило удивляться, что Луи, вернувшийся на съемки, предложит встретиться в том же кафе, где они сидели в первый раз, и Стайлс просто устало вздохнул, запоздало понимая, что, скорее всего, разговор предстоит тяжелый. Он не делал из этого всего какой-то трагедии, он не накручивал себя и не воображал ничего сверхъестественного, но томилось в груди такое непонятное спутанное чувство страха и обеспокоенности, тревоги, волнения - всего самого неприятного и пугающего, но в то же время рядом с не самыми желаемыми эмоциями теплилась надежда, призрачная и действительно глупая, но она была, и парень цеплялся за нее всеми силами. Однако, подойдя к стеклянной двери и увидев актера, сидящего за столиком и отстраненно разглядывающего высокую кружку, Гарри просто остановился и попытался вдохнуть, лишь бы не упасть в обморок, а все отрицательное, что когда-либо было в парне, просто отошло на второй план, выставляя то самое обожание, ту самую зарождающуюся влюбленность на первый. Кудрявый просто видел эти руки, крепко обхватывающие белую керамику, эти глаза, нервно бегающие по поверхности стола, эти волосы, торчащие во все стороны в обаятельном беспорядке, эти губы, слегка искусанные и такие манящие, и крышу сносило от того, насколько этот человек отличался от Луи, которого Гарри видел в особняке несколько дней назад. Он был другим – сосредоточенным, внимательным, волнующимся, невероятно красивым и каким-то расслабленным, о чем говорили опущенные, но не так, будто он был печален, плечи, наклоненная голова и до ужаса медленное дыхание, что, возможно, если бы Стайлс не наблюдал за актером так пристально и раньше, он подумал бы, что тот совсем забыл, как дышать. Сейчас в нем не было той грусти или повальной усталости, и уж тем более не было враждебности – в нем был только вот этот неуловимый дух расслабления, который заставлял Гарри расслабляться также, его колени – подгибаться, а вздох – вырываться из груди с полустоном-полухрипом, и парню казалось, что невозможно восхищаться человеком сильнее. Казалось ровно до тех пор, пока Луи не поднял глаза, словно заметив, что на него смотрят, и не сразил Гарри до конца, и кудрявый просто перестал дышать на какое-то время, не обращая внимания на людей, проходящих мимо и ворчащих что-то о том, что он им мешает. Стайлс сглотнул и отвел взгляд, насладившись небольшой дозой этого великолепия, и не позволил себе слишком уж засматриваться, отчаянно напоминая себе, что все еще, вроде как, обижен на Луи. Гарри хотел, чтобы Томлинсон так думал, и актер думал именно так, поэтому парню не хотелось просто забывать о том, что произошло – ему хотелось докопаться до правды, до самых глубин души Луи, куда никому больше нет доступа. Взъерошив волосы, Стайлс вошел, наконец, в помещение и тихо прошел к столику, садясь за него и здороваясь с актером глазами. Во взгляде Луи было что-то отчаянное и такое.. причиняющее боль, практически физически ранившее Гарри, и он не мог понять, почему не заметил этого раньше – возможно, он стоял слишком далеко, но, возможно, эти детали появились после того, как парень подошел ближе. С Луи кудрявый уже не знал, что думать и чего ожидать, и эта неопределенность была одной из тех вещей, которая делала общение с актером похожим на наркотик – ничего хорошего, но оторваться невозможно, затягивает сразу и надолго, и Гарри был втянут в этот круговорот по имени Луи Томлинсон, который снова и снова бросал его от одного края к другому. - Ты пришел, - в голосе актера была горечь и много, огромное количество интереса, и Гарри пугала, но даже слегка забавляла такая реакция, потому что, видимо, Луи был одним из тех людей, с которыми нужно было крупно поссориться, чтобы стать для них хоть немного любопытным. Стайлс никогда не понимал таких людей, и он не понимал Луи, но вот он сидел здесь, наплевавший на свою гордость и принципы, и смотрел в серо-голубые глаза актера, который завладел его сердцем. - Пришел, - подтвердил парень и постарался надеть на лицо маску, лишь бы не показать ни одной из рвавшихся наружу эмоций – страха, обожания или грусти. Ничто из этого не привело бы ни к чему хорошему, и Гарри думал, что безразличие – лучшее, что он мог сейчас изобразить, не мучая себя. Луи молчал и не подавал никаких признаков мыслей в его голове, словно он был пуст и чист, и ничто не беспокоило его сильнее, чем чашка кофе на столе перед ним, и кудрявому это вовсе не нравилось, но в то же время он не собирался начинать разговор первым. Порой Гарри благодарил свою судьбу за то, что он был геем – ему казалось, что с девушками строить отношения намного сложнее, и их постоянные просьбы и капризы выматывают, что не остается сил ни для чего большего, но с Луи Томлинсоном было намного сложнее, чем с любой девушкой на свете, и это при том, что Гарри был лично знаком с актером меньше двух недель и видел его вживую в третий раз в жизни. - В общем-то, я хотел извиниться за свое поведение, - спокойно проговорил Томлинсон, не поднимая сосредоточенного взгляда от чашки, и Гарри в какой раз отметил, что перед ним сидит великий актер: складывалось острое ощущение, что Луи вовсе не волнует то, о чем он говорит, и в этом нет ни капли чего-то важного или серьезного, словно он говорил о повседневных вещах, о которых с тем же успехом можно было не говорить. Но это было важно, в первую очередь, для него, и Стайлс не мог понять, почему он так решил, но он просто верил в то, что в сердце этого человека сейчас бушует гораздо больше эмоций, чем заметно на его лице. Гарри хотел ответить что-нибудь, ему было важно сказать хоть слово, но он не мог придумать ничего достойного, и поэтому просто неотрывно смотрел на актера и молчал, словно в этом молчании он мог передать хоть каплю чувств, съедавших его изнутри в это мгновение, сидящему напротив Луи, лишь бы заставить его открыть ему душу. Но Томлинсон, казалось, лишь сильнее закрывался от него и не собирался говорить что-то еще, тоже погружаясь в вязкую тишину, которая, собственно, вовсе не была тишиной – вокруг разговаривали немногочисленные посетители кафе, был слышен звон чашек и шум оборудования с кухни, но которая, в то же время, была идеальна именно для них – каждый был погружен в свои мысли и следил за эмоциями другого, и в этом бездействии было свое очарование, своя неуловимая тягучесть момента, своя тишина, обволакивающая со всех сторон. - Я понимаю, - просто ответил Гарри и попытался заглянуть в глаза собеседнику, но тот так и не отрывался от разглядывания керамики, еще сильнее задумавшись, если это было вообще возможно, и казалось, что он обдумывает что-то непременно серьезное, способное изменить его жизнь, что-то уж точно более важное, чем разговор с фанатом, и это, если не обижало Гарри, то, пожалуй, расстраивало и разочаровывало его. Пустота в сердце, появившаяся там с момента, как Стайлс увидел стеклянные глаза актера, разрасталась с каждой секундой, и, как парень ни старался, никак не хотела исчезать, все глубже забираясь в уголки души парня, и сейчас, в этот самый момент, Гарри просто нужно было посмотреть Луи в глаза и увидеть там ту самую теплоту, заботу, тот огонек, но ничего не было, даже самих глаз, и душа неумолимо болела. - Если ты оказался в чем-то прав, то это вовсе не значит, что теперь я открою тебе душу, не будь наивен, - Томлинсон говорил с той же стойкостью в голосе, и, подняв глаза, он лишь сверкнул сталью и уставился на Гарри, ожидая от него чего-то, но Стайлс видел за этим обороняющимся мужчиной маленького напуганного мальчика, и перед глазами стоял вовсе не тот образ, что был в действительности, а тот потерянный, отчаявшийся, запутавшийся, тот, что предстал перед ним за секунду до того, как Луи отвернулся от него в последний раз в особняке, и кудрявый просто не мог не приподнять уголок губ, поражаясь, насколько сильным, должно быть, был этот человек, раз так умело скрывал все самое сокровенное глубоко в себе. За твердой обороной было израненное сердце, и, даже без помощи Томлинсона, Гарри отлично знал это, заглянув однажды в омуты его глаз, где плескался очевидный ужас. Вероятно, именно то мгновение несколько дней назад, когда Стайлс произнес свою последнюю фразу, ставшую такой острой для Луи, актер был, как никогда, открыт для Стайлса, и все его усердно подавляемые тревоги были видны, как на ладони, позволяя кудрявому на момент окунуться в Томлинсона с головой. И что-то подсказывало Гарри, что сейчас Луи больше боялся не того, что скрыто в нем самом, а того, что мог увидеть и усвоить Стайлс, какие выводы мог сделать и, самое главное, какие меры мог предпринять. Гарри подумал, что на сегодня хватит душевных потрясений, и Луи выглядел слишком устало для очередного внепланового сеанса психотерапии, поэтому парень просто кивнул: - Хорошо, - и улыбнулся чуть шире, пытаясь создать эту иллюзию спокойствия и уюта вокруг них, позволяя Луи влиться в теплую атмосферу, забыть обо всех напастях и просто откинуться на стул, глотнув остывшего напитка из чашки. Вероятно, это было не совсем то, чего Гарри ожидал от этой встречи, но ему было вполне достаточно увидеть ответную кроткую улыбку Томлинсона, чтобы просто откинуть все мысли и глубоко выдохнуть, осознавая, что эти несколько дней были невероятно тяжелыми, и ему точно не помешает немного устойчивости в ближайшее время, а Луи был здесь – прямо напротив – и он был готов дать парню эту устойчивость, слегка хмурясь и время от времени задумываясь о чем-то своем – Гарри отчетливо это замечал, - но потом снова возвращаясь в некое подобие пузыря, в котором они с кудрявым находились, улыбались чему-то своему и просто смотрели друг на друга, общаясь глазами. Если задуматься, этот самый пузырь окружал Луи Томлинсона всю его жизнь, и Стайлс так неожиданно ворвался в комфортную зону, что сам не заметил, как оказался в отдельной оболочке, отделенный от внешнего мира, но такой близкий к актеру. И сейчас, когда они постепенно заводили отвлеченный разговор, Гарри думал, что его будни, пусть и размытые какой-то непонятной дымкой от внезапного появления такого шторма чувств, сейчас были откровенно разочаровывающими, если в них не было улыбающихся глаз, тонких губ и изящных рук, обхватывающих горячую чашку, и парень был неожиданно уверен в том, что, что бы ни происходило, он просто будет снова и снова возвращаться в этот пузырь, ведомый сердцем или разумом, но он обязательно будет раз за разом оказываться под сильнейшим влиянием человека, разрушающего его представления обо всем вокруг. Луи мог молчать, отводить взгляд и игнорировать, Луи мог кричать и угрожать, но Гарри был влюблен, и это чувство текло горячей кровью по всему телу, не давая ничему грязному или мрачному заполнить мысли о Томлинсоне. Луи пытался защитить свое сердце и душу от Гарри, в то время как Гарри отдавал свое сердце и душу Луи без остатка, оставаясь обескровленным и бездыханным, но таким счастливым, восторженным, вознесенным. Снова и снова.