Round and Round

Вероятно, Гарри Стайлс был немного наивным и добродушным, он легко верил людям и старался видеть в них все самое хорошее. Скорее всего, это добавляло трудностей в его жизнь, и парню стоило бы пересмотреть свое отношение к окружающим, но Гарри продолжал улыбаться всем и каждому, открывая свое сердце и душу и порой обжигаясь, но упорно продвигаясь дальше. Помимо наивности в нем была еще одна немаловажная черта – он достаточно легко справлялся с препятствиями и потерями, и его сердце, покрытое множеством рубцов за такую короткую жизнь, болело не настолько сильно, чтобы захотеть остановить его ход. Но также было одно свойство характера, которого кудрявому абсолютно точно не хватало – он был ужасно нетерпелив. Являясь человеком жизнерадостным и легким на подъем, он быстро привязывался к людям и ждал от них такого же доверительного отношения, какое проявлял к ним сам, что не всегда действительно срабатывало в его пользу, но он все равно делал это. Может быть, поэтому он так быстро и глубоко окунулся во влюбленность к Луи. Возможно, это чувство прошло бы так же быстро, если бы они прекратили общение, но Гарри был слишком настырным, чтобы так легко отказаться от своей мечты. Наверное, именно поэтому он с такой стойкостью терпел странные выпады Луи и закрывал глаза на его подозрительное поведение, часто и неожиданно появляющуюся грусть и периодическое полное отстранение от мира. Это все было действительно ненормальным, но Стайлс просто списывал все на то, что Луи был человеком искусства, и его профессия в какой-то мере оказывала на него влияние. В конце концов, Гарри просто был рад, что с каждым днем становился все ближе к Томлинсону и, возможно, к раскрытию его тайны. Дом Луи был обставлен скромно, но ярко, как успел узнать кудрявый, а еще у актера был дворецкий и горничная, которые, в свою очередь, были чем-то вроде семьи актера и создавали живую атмосферу в доме. Все в жизни Луи было странным и неясным, и каждый раз, когда Гарри находился с ним рядом, парню казалось, что все вокруг мутное и размытое – вероятно, это было из-за сбивающей с ног влюбленности, но Гарри предпочитал думать, что причиной тому является что-то другое. А вообще, большую часть времени, когда он не был занят разговорами с Луи, разглядыванием Луи или мыслями о Луи, он просто старался не думать ни о чем. Гарри нравилось знать расположение комнат в доме Луи, его любимый цвет, его привычки. Ему просто было хорошо, когда он думал об их с актером отношениях. Это было сложно назвать дружбой, потому что они, совершенно определенно, не были похожи на друзей, но это не было чем-то большим, конечно. Они были товарищами, двумя заблудшими душами, которые шли одной дорогой и делили многие моменты жизни на двоих. Они существовали отдельно друг от друга, словно разделенные непробиваемой стеной, но они были связаны невидимой нитью интереса, они находились в постоянном движении – то приближаясь друг к другу, то снова отталкиваясь, - и на какое-то время жизнь Гарри превратилась в постоянный круговорот всевозможных событий, от которых двоилось в глазах. Единственное, что было точным и определенным в голове Стайлса – эта яркая, огромная, до невозможности выделяющаяся на фоне всех остальных мыслей влюбленность, которую парень отчаянно, но безуспешно пытался спрятать подальше. Луи Томлинсон был выгравирован на сердце Гарри Стайлса, отпечатан со всех сторон, - он был самим сердцем Гарри, которое с каждым разом все сильнее ударяло по ребрам, оставляя парня задыхаться от беспощадного чувства. *** Без проблем пройдя через ворота и привычно поздоровавшись с садовником, Гарри с улыбкой пересек широкий двор и отворил входную дверь, скидывая кеды и проходя вглубь дома. Вероятно, он бывал дома у актера чаще, чем он появлялся в школе, но это мало волновало парня, потому что каждый раз, когда он, как и сейчас, искал Луи в этом громадном доме, в груди томилось приятное чувство восторга и небольшого волнения, и к моменту, когда он все-таки находил эти серо-голубые глаза, в ладонях что-то несильно покалывало, а улыбка не сходила с лица. Обойдя просторный первый этаж, залитый ярким солнечным светом, парень поднялся на второй, заглядывая на террасу и, наконец, подходя к комнате Луи. Гарри не собирался стучать или просить разрешения войти – он знал, что Томлинсона раздражала подобная официальность, - парень лишь поправил лохматые кудри и приоткрыл дверь, предвкушая возможность снова утонуть в смеси пронизывающего взгляда Луи и его мелодичного голоса. Но за столом никто не сидел, и, как через секунду заметил Гарри, кровать тоже пустовала. Кудрявый нахмурился и вышел обратно в коридор, закрывая за собой дверь и удивляясь тому, что актер все еще был не найден. Стайлс постарался догадаться, где мог находиться Томлинсон, и прислушался к обстановке в доме. Было подозрительно тихо, и замечательная Лора, милая домработница актера, не бегала вокруг Гарри, как обычно, предлагая ему чай или обед. Не было и Дерека, что всегда встречал Стайлса у двери и, казалось, следил за ним, постоянно появляясь так неожиданно, что порой кудрявый пугался. Не было запаха кофе и выпечки, который всегда стоял в доме Томлинсона. Не было ни одного звука, кроме тихого размеренного тиканья часов, которые ненавидел Луи, но очень любила Лора. Гарри недовольно выдохнул и хотел было пойти к выходу, удивляясь, что ни садовник, ни телохранитель на входе не предупредили его об отсутствии актера, когда в давящей тишине коридора раздался еле слышный всхлип. Стайлс навострил слух и прошел на звук, предполагая, что тот раздался именно из кабинета, который был в доме лишь для хранения книг и которым Луи никогда не пользовался. Гарри приоткрыл дверь и заглянул в полутемное помещение, окна которого были закрыты плотными шторами. Небольшая полоска света проникла в комнату из коридора, и до слуха кудрявого донесся тихий резкий вдох, заставивший парня пройти глубже в кабинет и осмотреться. Гарри застыл на одном месте, когда заметил на полу в самом углу Луи, прислонившегося к книжному шкафу и обхватившего руками колени. В его взгляде была злость – такая же, что была в первый день пребывания Гарри на территории этого участка, - но Стайлс также видел страх, отвращение и что-то, похожее на обиду и разочарование. Актер сверлил парня взглядом, а его тело периодически содрогалось от легкой дрожи, от чего самому Гарри вдруг стало страшно, ему хотелось убрать с лица Луи это выражение отчаяния, ему хотелось убежать, лишь бы не видеть подрагивающих плеч, но он стоял, прикованный к полу и этому человеку, от одного вида которого сердце проламывало грудную клетку. - Что случилось? – хрипло выдохнул Гарри, не в силах оторвать взгляда от Луи, приглядываясь и пытаясь понять, не сотворил ли он чего непоправимого. Томлинсон не отвечал. Смотрел на Стайлса, проникая в его душу, и практически не дышал. Кудрявому казалось, что актер был на грани срыва – было ощущение, что секунда, и он впадет в истерику, заплачет и закричит, и Гарри был так напуган, что это действительно случится, и он не двигался и старался сжаться до размера атома, лишь бы не усугубить состояние Томлинсона. Гарри никогда прежде не видел его таким сломленным, отрешенным, отчаянным. Вероятно, это был один из тех приступов одиночества, в которые периодически впадал Луи, но это ни разу не доходило до подобного масштаба. - Луи, не молчи, - взмолился Гарри, пытаясь удержать собственные слезы, собиравшиеся в уголках глаз. Он не хотел и не должен был быть слабым сейчас, перед актером, он не мог сломаться, он не мог бросить Луи, он не мог. - Уйди, Гарри, - процедил Томлинсон, и голос был настолько хриплым и растерянным, что по телу Гарри пробежала дрожь, заставляющая парня рвано вдохнуть и сделать пару шагов к актеру, сокращая расстояние между ними. – Уйди, я говорю тебе, уйди, Гарри, - повторял Луи, и казалось, что он уже не обращается к парню конкретно – он словно выпадал из реальности, он терялся, он закрывался в себе, и его голос звучал все отдаленнее. Стайлс присел на пол рядом с Томлинсоном и дотронулся теплой ладонью до его холодного плеча. - Шшш, Лу, тихо, - пожалуй, было глупо пытаться успокоить его: глаза закрывались, и узкие дорожки слез снова появились на бледных щеках, но Гарри не был уверен, что сможет предложить актеру что-то большее. Он мог отдать Луи лишь себя. - Где Лора и Дерек, Луи? Почему их нет с тобой? – парень старался звучать мягко и спокойно, пытаясь отвлечь актера и перевести его внимание на что-то нейтральное. Гарри придвинулся к Томлинсону и обнял его за плечи, прижимая к себе и чувствуя, как дрожь отдается ему в плечо, вызывая холод и невыносимую тошноту от того, что человек, в которого он влюблен, чувствует себя ужасно, и Гарри ничего не может сделать. - Они ушли, - заговорил Луи, и с каждым словом его голос повышался, от чего кудрявый невольно зажмурился. Боль распространялась от его сердца по всему телу, и одинокая слеза скатилась по щеке. Луи был в отчаянии, и парень мог точно сказать, он слышал, как с каждым произнесенным словом сердце актера разбивалось на все больше острых осколков. – Я выгнал их. Выгнал их всех! Все всегда уходят, Гарри, и они бы, в конце концов, ушли! Никто не остается, Гарри. Луи плакал так громко, захлебываясь слезами, и его голос срывался от каждого последующего всхлипа, и он неосознанно вжимался в грудь Стайлса, все ближе и ближе прижимая к себе колени и сжимая руки в кулаках. Он метался в руках Гарри и продолжал рыдать, но парень даже не собирался успокаивать его – актер выплескивал в своем крике всю ту злость и ненависть, все отчаяние и весь страх, и кудрявому действительно казалось, что с каждым выдохом Томлинсон становился легче, и его слезы уже не были такими холодными, и дрожь постепенно покидала уставшее тело. Луи плакал и тогда, когда перестал метаться и просто прижался к телу парня, и тогда, когда просто слегка вздрагивал от всхлипов, и когда перестал кричать, - слезы все равно лились бесконечным потоком, и он не пытался их остановить. Луи сжимал длинными пальцами футболку Гарри и все, что слышал Стайлс – это сбивчивое бормотание актера, пытавшегося рвано вдохнуть и вжаться в теплого парня еще сильнее. - Уйди, Гарри, уйди. Все уходят, Гарри. Уйди, - Томлинсон повышал сиплый голос, и ничего, кроме хрипа, не вырывалось из его губ, но он продолжал прогонять парня, задыхаясь от непрекращающихся слез. Но Гарри не собирался даже сдвигаться с места. Потому что в этом «уйди» он слышал такое отчаянное «останься», что он лишь сминал плечи актера в ладонях и прижимал того к себе, носом зарываясь в мягкие волосы, вдыхая запах, целуя в макушку. Луи был сломан, растоптан, и Стайлс не знал, из-за чего. Ему так хотелось вытянуть Томлинсона из этого омута, но все, что он мог делать, - это сжимать его в объятиях и пытаться забрать частичку боли себе. - Я не уйду, Луи. Я здесь, я не уйду, - из-за слез и волнения он шептал так тихо, что Луи, вероятно, даже не слышал, но Гарри просто нужно было это сказать. Разве Томлинсон не понимал, как Стайлс предан ему? Разве мог Гарри когда-либо отвернуться от него? Все было так неправильно: Луи не должен был плакать, он не должен был быть таким сломленным и потерянным. Он был веселым, улыбчивым, талантливым, сумасшедшим, азартным, любознательным, заботливым, восторженным. Все знали его таким, и он должен был быть таким – по крайней мере, он заслуживал этого, но вот он, все тот же Луи Томлинсон, не мог остановить поток слез, не мог восстановить дыхание, не мог успокоить сердце. Это было неправильно, и от этого Гарри становилось еще больнее. Луи был таким невероятным, таким уникальным и таким красивым, что слезы на его щеках доставляли физическую боль Гарри. И поэтому, когда всхлипы прекратились, Стайлс подумал, что актер уснул у него на груди, и облегченно выдохнул. Он не думал, что выдержал бы еще хоть на мгновение больше истерики, потому что его жутко тошнило от чувств, переполнявших его, и внутренности скручивало, и голова кружилась, а слезы, казалось, вовсе кончились. Гарри почувствовал шевеление на себе и опустил взгляд на актера, чьи глаза были закрыты, а ресницы, как и щеки, все еще были мокрыми. - Я одинок, - просипел Луи в грудь Стайлсу, но тот все равно услышал и напряг все свои силы, чтобы прислушаться к речи актера. – Я не такой, каким все видят меня, и все разочаровываются, когда узнают это. Я одинок, и все всегда уходят, Гарри. Казалось, в его словах был призыв, мольба, он звучал так растерянно и обиженно на весь мир, но кудрявый никак не мог понять, что именно кроется в голосе Луи, поэтому просто слушал и старался не дышать. В доме все еще стояла гулкая тишина, и в комнате все еще не было света, а шкаф все так же давил на позвоночник, но парню чудилось, что в словах Томлинсона есть свет, и на этот раз кудрявый не был уверен, что это только лишь из-за влюбленности. Луи словно очищал свои голову и душу от той тяжести, что преследовала его последние несколько лет. Все вокруг хотели от него чего-то, чего он не мог им дать, и ему всю жизнь приходилось подстраиваться под окружающих, в то время как Гарри просто был с ним, такой теплый и удобный, и Луи просто говорил то, что было на уме, не заботясь ни о чем на свете. - Я одинок, и я боюсь, что это никогда не изменится. Я одинок, это душит меня, и мое сердце разбито, я разбит. Ты был прав, Гарри. Все это время ты был прав, а я боялся признать это, - он шептал так тихо, и это было таким сокровенным, будто ни одна душа во вселенной больше не должна была слышать этого, это было только для них и только сейчас, и Стайлсу казалось, что он умрет от недостатка воздуха, потому что он боялся вдохнуть и нарушить атмосферу, витавшую в комнате. - Когда ты уйдешь, Гарри, просто знай, что я трус, и ты был прав, и все уходят. Стайлс покачал головой и вдохнул, наконец, порцию воздуха, чувствуя сладковатый аромат Луи и усмехаясь уголком губ. Если Томлинсон думал, что Гарри действительно уйдет, то он абсолютно заблуждался, и кудрявый не собирался сейчас спорить с ним – актер был изможден и вымотан, и ему требовался отдых. Стайлс медленно поднялся на ноги, разминая затекшие места и ни на секунду не отрывая ладонь от плеча Луи, наклонился к актеру и подхватил его на руки, относя в спальню и укладывая на широкой кровати. Томлинсон укутался в одеяло и поворочался немного на подушке, принимая удобное положение. Гарри лишь придвинул кресло чуть ближе к кровати и, упав в него, такой же уставший и все еще напуганный, напоследок шепнул: - Я здесь, Луи. Я не уйду. Ты понял? Луи лишь отстраненно кивнул и провалился в сон, а Гарри даже не знал, слышал ли тот его, но ему просто было хорошо, что это закончилось. Луи Томлинсону, вероятно, не стоило быть таким откровенным, но это был Гарри Стайлс, с его огромными зелеными глазами, забавными кудрями и мелодичным голосом, и Луи становился слишком уязвимым рядом с ним, чтобы продолжать скрывать свои проблемы. Луи Томлинсон даже подозревал, что Гарри, вероятно, был тем человеком, кто мог бы помочь ему. Но он не был уверен в этом настолько, насколько был уверен, что Гарри не уйдет.