Round and Round

Гарри любил жаловаться Луи – хотя бы потому, что он просто любил говорить с ним, смотреть ему в глаза, слушать его голос и наслаждаться его присутствием, - но еще и потому, что Луи был прекрасным слушателем и советником. Одним из тех, кто мог ничего не говорить вовсе и даже никак не реагировать на очередную фразу собеседника, а решение приходило само собой. Хотя, вероятно, роль в этом играло и то, что Гарри был полностью и бесповоротно влюблен в Томлинсона, и все, что он делал или не делал, казалось идеальным. Возможно, Стайлсу не стоило быть настолько наивным и увлеченным, прогибаясь под властью Луи, о которой тот даже не подозревал, и возвышая его до недостижимого уровня, но Гарри был подростком, а актер – его первой настоящей любовью. Пожалуй, да, это было достаточно проблемно. Порой Гарри, как и всем, были свойственны вечера, в которые он просто сидел в кровати, закутавшись в несколько одеял, и волновался о том, что будет завтра: вдруг Луи его бросит? Или с Луи что-то случится? Вдруг Луи, наконец, поймет, насколько они разные, и уйдет? Стайлс был напуган до смерти, но он изо всех сил старался не плакать – хотя бы потому, что Луи попросил. Он самому себе напоминал свой самый худший кошмар – депрессивное безвольное существо, неспособное жить без определенного человека, как без воздуха, - но он не мог поделать с этим абсолютно ничего, и все, что ему оставалось – это жить с осознанием, что, вероятно, ему суждено быть этим ничтожеством. Ему нравилось умирать без Луи и под его взглядом, ему нравилось таять от его прикосновений, ему нравилось быть зависимым, чувствовать прилив сил, когда Луи был рядом, и их недостаток – когда он не был. Луи был воплощением всего, что Гарри когда-либо мог желать, и с каждым днем, проведенным рядом с ним, Стайлс медленно сходил с ума, терял рассудок, и это было таким затягивающим, что хотелось еще и еще, и это порой действительно пугало. Луи был мечтой, но он не был его судьбой, спутником его жизни, его родственной душой, и Гарри знал это даже лучше, чем привычки Томлинсона, и еще большим кошмаром было осознание, что рано или поздно Луи все осознает и уйдет – и кудрявый не представлял, что делать в таком случае. «Жизнь на этом не заканчивается», - твердят все вокруг в подобных случаях, думая, что они знают, но никто не может по-настоящему знать этого, и порой жизнь действительно заканчивается, когда уходит тот, что был воздухом, душой, смыслом. Жизнь действительно заканчивается, когда теряешь причину, по которой раньше склеивал по кусочкам разбитое сердце. Гарри знал это, как никто другой, и он жил каждым моментом, подаренным ему, чтобы быть с актером. Луи не понимал, что был наркотиком, болезнью, вирусом, и Гарри был заражен всем своим существом, не имея возможности вылечиться. И поэтому, когда Луи был рядом, Стайлс улыбался, смеялся и был счастлив, излучал свет и всю ту безграничную любовь, что была в нем, но, как только дверь за актером закрывалась, Гарри сползал на пол по стене и, уткнувшись носом в колени, пытался убедить себя, что Луи не уйдет слишком скоро. Луи был рядом, и это было единственным, что действительно было важно. Гарри очень хотел в это верить. *** Луи целовал его пальцы, сидя перед ним по-турецки на ворсистом ковре, и его футболка открывала соблазнительные ключицы, а волосы были невероятно красиво зачесаны назад, и Гарри чувствовал, что сейчас – один из самых интимных моментов, которые когда-либо произойдут с ним, и ему было так до невозможности хорошо, что даже больно. Томлинсон выглядел вполне счастливым тоже, пока был увлечен тем, что зацеловывал каждый участок нежной кожи на костяшках рук Стайлса, и его нежные губы обжигали, но хотелось большего, и Гарри медленно сгорал в этом желании. Парень смотрел на то, как аккуратен и внимателен был он, и впитывал в себя, желая запомнить этот момент на всю свою оставшуюся жизнь, желая иметь возможность постоянно воспроизводить его в памяти и чувствовать поцелуи на тонкой коже. Это было так невозможно, но так желанно – как всё в жизни Гарри, - и его сердце болело от осознания, что он не сможет насладиться этим через двадцать лет, десять, пять, а скорее всего, даже через год. - Не бросай меня, - он прошептал так тихо, что Луи, наверное, даже не разобрал слов, а услышал лишь шелест. Ему нужно было справиться с этим, держать себя в руках, но, видимо, Луи был не просто болезнью сам по себе, он также заражал чувством одиночества, страхом остаться разбитым. Гарри впитывал тепло и симпатию Томлинсона, но вместе с тем он также забирал часть его негатива, его боли, его безграничной безысходности, его страха, и Луи становился чуточку счастливее. Это было лучшей наградой. - Что? – Луи оторвался от своего занятия, все еще держа холодную ладонь в теплых руках и поглаживая большим пальцем место, где только что целовал. Он звучал испуганно и немного недоверчиво, и его глаза были широко раскрыты, словно Гарри сказал самую большую на свете глупость, и чувство собственной никчемности снова накрыло кудрявого, хоть он и упорно пытался не думать о том, как его образ медленно опускается в глазах актера. Черт побери, откуда столько пессимистичных мыслей крылось в его голове? Гарри лишь опустил голову и убрал руку из теплой хватки, поджимая под себя колени и утыкаясь в них лицом. Такое привычное положение, когда чувствуешь себя защищенным от всего на свете, и проблемы исчезают. Если бы. - Почему ты говоришь так, Гарри? – голос Луи звучал нежно и до безумия влюбленно, и кудрявый в который раз корил себя в том, что имеет наглость сомневаться в Луи, но он не мог ничего поделать с кошками, что скребли на душе, и он чувствовал себя ужасно из-за всех своих мыслей, но они упорно не хотели покидать его голову. - Я не знаю, Лу, - он прохрипел чуть громче, все так же не поднимая взгляда и стараясь не заплакать, потому что в данный момент это было бы величайшим позором из всех. Гарри не хотел, чтобы Томлинсон видел его таким, но, в конце концов, парень не мог сдерживать свои волнения, и они сами покидали его голову, вырываясь наружу. – Просто меня не покидает мысль о том, что ты уйдешь - прямо сейчас, а может, чуть позже - и это не дает мне дышать. Луи молчал, внимательно вглядываясь в парня, а сердце Гарри стучало так быстро и сильно, что норовило пробить грудную клетку. Он чувствовал себя глупо, открываясь Томлинсону так, и ему казалось, что это только ухудшит ситуацию, но, боже, разве Гарри хоть когда-то думал, прежде чем сделать? - Прости, - ответил Луи через какое-то время, и его голос звучал чисто и мелодично, словно он только что осознал что-то очень важное и настолько очевидное, что вдруг стало легко и спокойно. – Прости, - он повторил и придвинулся чуть ближе к Гарри, осторожно приподнимая его лицо за подбородок и смотря в зеленые глаза с такой всепоглощающей глубокой грустью, что Стайлс задохнулся, окунаясь в этот омут и чувствуя себя чертовым предателем из-за того, что заставил актера ощущать подобное. - Я тот, кто должен извиняться, - более уверенно противостоял ему Гарри, и теперь он пытался исправить то, что невольно начал. Вероятно, ему стоило оставить свои глупые и беспочвенные переживания при себе, и, в конечном счете, они бы или оправдались, или попросту прошли, и третьего не дано, и сейчас Стайлс сам не понимал, чего он ждал, когда принуждал Луи думать, что в нем кроется проблема. - Нет, - выдохнул Томлинсон в той манере, которая была присуща исключительно ему, и это всегда сводило Гарри с ума. Но сейчас ему не хотелось слышать этого усталого выдоха, этой печали в нотках его голоса, и все, чего ему действительно хотелось – это поцеловать парня и заставить его забыть о том, что они даже начинали этот разговор. – Я прошу прощения за то, что недостаточно ясно объяснил тебе, насколько сильно я нуждаюсь в тебе. Тело Гарри пробило током, когда Луи произнес это – таким бархатным низким голосом, растягивая слова и смотря прямо ему в глаза, - а после провел острым язычком по нижней губе, умудряясь сохранять до невозможности невинное лицо. Стайлс не мог понять его сейчас, и все перемешалось в голове, и, возможно, это было последствием постоянного желания парня владеть этим телом, но ему действительно показалось, что подтекст фразы Луи был вовсе не детским, и он не относился ко всем тем чувствам, что были в голове актера секунду назад. - Гарри? – он позвал тихо, и кудрявый вынырнул из размышлений, с интересом глядя на Луи и все еще стараясь разобраться в себе. – Гарри, послушай меня внимательно. Я хочу, чтобы ты запомнил одну очень важную вещь. Единственный повод, по которому я отпущу тебя – если ты захочешь уйти сам. Но тебе не стоит даже пробовать думать о том, чтобы уйти, ясно? – он улыбнулся, и морщинки вокруг глаз свели Стайлса с ума окончательно, и, хоть парень все еще не был уверен в том, что его переживания мигом растворятся в той любви, что он чувствует, если Луи хотел, чтобы Гарри знал это, то он будет, и он преодолеет все свои внутренние преграды. Просто потому, что Луи хотел. *** Гарри не умел держать себя в руках – он был молодым и достаточно вспыльчивым, и он никогда не мог усидеть на месте. Ему хотелось действовать, двигаться, но ни в коем случае не спокойно сидеть. А если у Гарри была цель, то его активность удваивалась, приводя в замешательство всех вокруг. Когда же Луи целовал его так страстно, так глубоко, сжимая руками бедра и запуская пальцы в непослушные волосы, единственным, чего Гарри действительно хотелось, было постоянное непрекращающееся движение, создававшее трение между двумя телами и так невыносимо приятно стимулирующее немалое возбуждение. И он двигался, постанывая Луи в губы и цепляясь за него, словно нет другого выхода. И Томлинсон целовал все глубже, забираясь ладонями под футболку, царапая спину парня и пуская мурашки по его телу. Это было невыносимо тягуче, и, несмотря на сбившееся дыхание и торопливые движения, Гарри казалось, что все происходит слишком медленно, ему хотелось больше, быстрее, сильнее, и он прижимался к актеру всем телом, сокращая и до того мизерное расстояние. В комнате становилось жарко, в джинсах – слишком тесно, и Стайлс потянулся длинными пальцами к рубашке Луи, расстегивая одну пуговицу за другой и желая, но не решаясь сорвать ее с плеч, разрывая по швам. Справившись с последней застежкой, он стянул с актера предмет одежды и кинул его в стену, не особо заботясь о ее сохранении – перед ним было самое невероятное, неземное, невыносимо прекрасное тело на свете, и Гарри понадобилось около десяти секунд, чтобы нормально вздохнуть и достаточно наглядеться на это совершенство, прежде чем вернуться к лицу Томлинсона и снова припасть к его мягким губам. Это было пыткой, хотя, если подумать, все в отношении Луи было таковым – когда он был далеко, было невыносимо терпеть расстояние и тоску, но, когда он был близко, он оглушал, сводил с ума и превращал остатки сознания в пыль, и Гарри умирал в этом, тонул, задыхался. Ему хотелось трогать, сжимать, целовать, засасывать и вылизывать везде, в каждой из его клеточек, и, когда Луи стянул с него футболку в ответ, Стайлс прижался грудью к горячему телу и переместился губами на шею, оставляя засос за засосом и абсолютно не волнуясь о том, что кто-то может их увидеть. Луи был его, и у кудрявого была возможность делать это, прикасаться и оставлять свои пометки, и это было бы преступлением, если бы он не воспользовался ею. Они с Томлинсоном впервые зашли так далеко – раньше были только поцелуи, объятия и прочие проявление нежности, - и сейчас, понимая, к чему ведет это неожиданно страстное и всепоглощающее действо, Гарри был напуган, но в большей мере восторжен и нетерпелив. Он хотел этого так долго, до дрожи в руках и боли в пальцах, что сейчас все казалось ненастоящим, выдуманным, приснившимся. Но в то же время таким реальным. И он просто брал, сколько мог, надеясь, что не проснется через пару секунд в своей кровати весь в поту и с жестким стояком, как это было раньше. Ему просто хотелось принадлежать Луи в полной мере, ему хотелось доставить ему удовольствие, ему хотелось Луи, и это было невыносимо. И то, как Луи постанывал под его прикосновениями и поцелуями, было для парня лучшим звуком на свете, и, вероятно, он бы кончил достаточно скоро, даже не притронувшись к себе, если бы актер продолжил стонать так же сладко. Но тот остановился и, сделав глубокий вдох, пробормотал: - Гарри… - кудрявый поднял голову и заглянул в светлые глаза, испугавшись, что сейчас Луи просто прервет все это, придумает какую-нибудь глупую отмазку и уйдет, оставив Гарри разбитым и потерянным. – Гарри, ты уверен, что хочешь этого? Стайлс нахмурился и непонимающе наклонил голову, не до конца вникая в смысл слов актера. Разве по нему не видно, насколько сильно он хочет этого? - Ты такой красивый, черт, - выдохнул Луи, откидывая голову на кровать и закрывая глаза. – Ты уверен, что хочешь этого именно сейчас? – он звучал еще более неуверенно, когда продолжил: - Именно со мной? Гарри улыбнулся и покачал головой, удивляясь, как настолько идеальный Луи до сих пор лежит здесь, рядом с ним, с Гарри. Это было действительно смешно и нелепо – этот вопрос должен был спрашивать Гарри, - по крайней мере, он так думал, - потому что, черт побери, перед ним был Луи Томлинсон, самый желанный и невероятный человек на всем белом свете, и он сомневался в том, что Гарри, какой-то Гарри, мог хотеть его. - Ты можешь произносить это слово, Лу, - он усмехнулся и наклонился, чтобы оставить легкий поцелуй на губах актера, прежде чем продолжить: - Ты единственный человек на всем белом свете, с кем я хочу заняться сексом. Возможно, я еще немного не готов дойти до конца… Но я хочу этого так давно, что ты даже не надейся улизнуть от меня сейчас. - Это звучит так грязно: секс, - прошептал Томлинсон, снова подставляясь под возобновившиеся поцелуи в шею. – Ты слишком невинный и светлый, чтобы говорить это слово по отношению к себе. Гарри поднял голову и бросил насмешливый взгляд на Луи, улыбаясь так широко, как только мог. Приблизившись к его уху, парень запустил ладонь под джинсы актера и стал поглаживать и сжимать задницу Луи, шепотом отвечая: - Я хочу почувствовать твой член у меня в глотке. Луи застонал неожиданно громко и гортанно, переворачивая Гарри на спину и проникая в его рот языком, вылизывая, и сжал бедра парня так сильно, что тот застонал в ответ, выгибаясь в поисках контакта с горячим телом. Прикосновения Луи были такими же невозможными, как и он сам – опьяняющими, сладкими, тягучими, обжигающими и незабываемыми, действующими, как наркотик. Всегда хотелось больше, еще и еще, и Стайлс стонал все громче и громче, когда Томлинсон целовал его шею, ключицы, прикусывал соски и щекотал язычком живот. Возбуждение нарастало, и Гарри решил взять все в свои руки – это было сложно, учитывая, как он умирал от наслаждения под прикосновениями актера, но ему до безумия и искорок в глазах хотелось пойти чуть дальше. Поэтому, перевернув Луи обратно на спину, он не стал долго церемониться, а просто расстегнул джинсы и парой резких движений стянул их с худых ног, спускаясь вниз и осматривая эрекцию Томлинсона. Вероятно, это было странно – не иметь сил оторваться от созерцания того, как напряжен его член, и как сильно он хочет Гарри, - но Стайлса это не волновало, потому что он все еще был в страхе, смешанном с предвкушением. Он зацепил пальцем резинку боксеров Луи и потянул вниз, обдавая горячим дыханием и целуя каждый открывавшийся миллиметр. Актер изнывал, стонал и дергал бедрами, но Гарри в какой-то мере нравилось мучить его – ему хотелось думать, что это была своего рода месть за все те разы, когда сам кудрявый сидел в туалете и до головокружения дрочил, думая о Томлинсоне. Стянув последний предмет одежды и откинув его на пол, Гарри обхватил широкой ладонью эрекцию актера, удивляясь, как человек может быть настолько красивым абсолютно во всем. Стайлс пару раз провел большим пальцем по головке, а затем и всей рукой по стволу, распространяя смазку и просто наслаждаясь этим процессом и звуками, которые издавал Луи. Парень не чувствовал отвращения или паники сейчас, когда был так близко к чьему-то члену в первый раз в своей жизни – он думал, что это будет гораздо более странно и неприятно, - но он вполне осознавал свои действия и примерно понимал, что делать дальше. Пусть он и не имел большого опыта, – а точнее, не имел никакого, – он смотрел порно и доставлял удовольствие себе самому достаточное количество раз, чтобы не облажаться перед самым важным человеком перед ним сейчас. Он наклонился и взял в рот головку, слыша, как задыхается и не может произнести и звука Луи, и это было достаточной наградой, так что он опустился ниже, заглатывая чуть больше половины и стараясь понять, должно ли это действительно приносить ему удовольствие, или он просто сексуальный маньяк со слишком сильным возбуждением в штанах и слишком большой любовью в сердце. Он стал посасывать член Томлинсона, поднимаясь настолько, что почти выпускал его изо рта, а потом опускаясь с каждым разом все глубже. Луи сминал пальцами покрывало и стонал, тяжело дыша и постоянно повторяя имя Гарри, и если это был не рай, то Томлинсон не был точно уверен, что можно было назвать раем. Это было крышесносно, ошеломляюще, - чувствовать горячий рот вокруг своего члена и видеть, как губы любимого человека обхватывают его эрекцию и опускаются все ниже, - и Луи не мог терпеть дольше, поэтому он протянул руку вниз, запутывая пальцы в кудрявых волосах, и прошептал: - Гарри… Гарри, черт, я сейчас… Хватит, Гарри, черт, хватит… Но Стайлс и не собирался останавливаться, а лишь надавил на член актера чуть сильнее, слегка проводя по нему острыми зубками, и взял настолько глубоко, насколько смог, когда почувствовал пульсацию, а вскоре и струю солоноватой жидкости, которую он постарался проглотить. Гарри постарался отдышаться и немного прийти в себя от настолько невероятно сбивающего с толку опыта, а потом приподнялся на локтях и подполз обратно к Луи. Из уголков его губ стекала сперма, оставляя белые дорожки на подбородке и животе, и Томлинсон лишь зарычал, увидев это и чувствуя, что легко может возбудиться снова от одного только вида такого невероятно развратного, но в то же время до сих пор невинного Гарри. Он резко расстегнул ширинку на джинсах кудрявого и сжал его эрекцию через боксеры, целуя парня глубоко и чувствуя вкус собственной спермы, и Стайлс застонал так громко и протяжно, что Луи отстранился, наблюдая за ним, и кудрявый увидел на губах Луи следы его же спермы, и в сумме с горячей ладонью, сжимающей его член, все это было невыносимо, и он кончил прямо в трусы, закидывая голову назад и задыхаясь, теряя остатки здравого смысла и без сил оставаясь лежать на мягкой кровати. Луи выдохнул, тоже ложась рядом, и, несмотря на то, что оба они были вымотанные, вспотевшие и испачканные спермой, они были счастливы, до сих пор не в силах отойти от яркого оргазма. - Ты невероятный, черт побери, - пробормотал Томлинсон, бегая взглядом по уставшему влажному лицу парня. – Ты просто заставляешь меня терять голову, Гарри. Он придвинулся чуть ближе и убрал со лба Стайлса мешающие кудри. Они пойдут в ванную позже, а пока можно просто полежать, переплетая пальцы и заполняя комнату тяжелым дыханием.