Награда за страх

      Последующие дни, перерастающие в недели, протекали в благодатной идиллии. Под чутким и ответственным уходом Мангл я поправлялся. Она словно няня, чьей воспитанником я был, опекала меня, обездоленного ребёнка растлевающей Земли, искореняя мои привитые беспрецедентными законами выживания повадки дикаря. В свою очередь я с великодушной пристойностью и учтивостью, на которые только был способен, вносил свою лепту в беспечном домашнем поприще, соблюдая по её настоятельствам и волеизъявлениям своей пробудившейся после многолетней спячки совести правила приличия, заложенные фундаментом её почитаемого теперь мною храма миролюбивой гармонии. Перечить я не смел, ведь она капитан дрейфующей по волнам шхуны, на которую меня, будто потрепанного штормом морячка, милосердно подобрала. Моё здравие, как и наши взаимоотношения, налаживались, но не благодаря целебному воздействию лекарств и медицинских процедур, а благодаря ауре самой медсестрички-лисички. Если всё-таки знаки её холения лишь махинации, а сострадательные акты милосердия сплошное надувательство, то я однозначно на них купился.       Я обживался в её обустроенном под бункер и обеспеченном надлежащим снабжением газа, электроэнергии, питьевой воды, богатыми запасами продовольствия, а также бронированными герметичными дверьми жилище, сравнимого с неприступной подземной крепостью, так что покушения той банды и в помине не было, она же приноравливалась к моему нраву. Без заносчивых прихотей, чистоплотная, незаменимая в быту, привлекательная внешностью, даже не смотря на мою человеческую предрасположенность и влечения, извлекающая из мелочей позитивные черты, обольстительная умница Мангл казалась бы для женатиков со стажем и заядлых холостяков безупречным идеалом, девушкой мечты. Словно помешанный я старался угождать лисице якобы по условиям нашего условного уговора, тем самым реабилитируясь перед ней. Я выздоравливал, при этом заболевая некой одержимостью.       Перерывы между трудоёмким досугом мы, порою засиживаясь допоздна, провожали увлекательными диалогами на задорные, изумляющие или печальные темы, и иногда исходившие в трогательные душеизливания попеременно с расспросами о моей биографии, которую я выкладывал словно под гипнозом её внушительного очарования и без претензий к её мании любознательности. Хотя по-началу лисица вероятно в отместку на мою бывшую скверную бестактность просто стебалась надо мной, разными предлогами отмазываясь от трещания, также от жестов, подобающих неумелому из-за затянувшегося дефицита практики и нестандартности всей обстановки флирту. Имени моего она так и не узнала, но аналогией ему стали неординарные ласковые прозвища.       На календарике двадцать второе мая две тысячи тридцать четвёртого года. Вообще, раньше, когда дни стали сплетаться из череды невзгод в однотипный беспробудный цикл, а из-за нарушенного климата погода спятила, деформируя цепь времён года, я и не заморачивался насчёт даты. Я, просиживая пятую точку в немного пошарпанном креслице, бесцельно лупился на тот самый стенд и уже не единожды читая на клочках бумаги нагнетающие удручение заголовки новостных статей о бедствии, повлекшим вымирание доминантного процента от всего живого. «Эпидемия, поражающая планету!», «Человечество на грани!», «Что ждёт человечество после конца света?», «Инфекция бьёт рекорды по счетчику смертей, а вакцины нет!» «Болезнь травит экологию» — лишь детали мозаики, вместе складывающиеся в разгадку секрета о новейшей чуме двадцать первого века. Слухи и гипотезы, касаемые этой заразы были разные, что это учёные догрызлись гранита науки, что это вершающий суд за пороки человека вестник матушки-природы или даже орудие инопланетной расы. Так я и залипал в думах до тех пор пока мои глаза сзади тихонько не накрыла озорница Мангл.       — Хм, ты серьёзно? — негодуя от нелепости удуманной ею игры, спросил я, но ответа не получил, — ты действительно думаешь, что я могу не угадать? Не так сильно я тогда стукнулся головой, — лиса всё также молча выжидала от меня азартной отдачи, — эх… ладно, — решился я, — предположу что это одна балованная шалунья лиса, которая любит заниматься ерундой…       — Да? Так значит? — возмутилась она, — а сидеть и битый час таращиться как в трансе на этот стенд, это не ерунда? — обойдя меня и заслонив стенд, спросила лиса.       — Я… просто отдыхаю… — выкручивался я.       — Врунишка, — поставив руки в боки, сказала Мангл, — думаешь, я не догадаюсь в чём дело? Уже ни раз я тебя видела таким угрюмым на этом кресле, видела этот взгляд, — проницательно причитала она, — я давно не общалась с людьми, но я ещё не растеряла умения разбираться в вашей психологии.       — Неужели, — издевался я.       — Представь себе, — парировала всезнайка, — следовало было избавится от него, — проговорила она и стала срывать записи.       — Эй, постой. Ты чего?       — Я устраняю причину твоей ретроспективной рефлексии, — блеснула своей эрудицией лиса.       — Это обязательно?       — Конечно! Для твоего же блага, пусть прошлое не терзает тебя.       Хоть Мангл казалось как ещё несмышленное и беззаботное дитя, она однако замечательно понимала, что стало с миром, и очень страшилась остаться в нём одной. Вот почему, чувствуя себя словно покинутой, при каждом моём погружении в ту былую искалеченную колеёй невзгод реальность она рвется меня вернуть.       — Хэх, да у нас и будущее лишь оставляет желать лучшего, — съязвил я.       — Так, а ну, перестань, — развернувшись ко мне, приказала лисица, — где тот весельчак? Ну, покажите мне его, где он? — говорила она, пока её руки заползали на моё туловище словно змеи.       — Хах… нет-нет… — тут уж я подвергся массированным тисканьям, — Мангл, хватит, прошу, — умолял я.       — Даже и не надейся на пощаду.       — Всё-всё… хорошо… хаха… вот он я, вот он… — во имя своего спасения от «пыток» поддался я.       — Точно? Не обманываешь? — прекратив, допрашивала она.       — Так точно, он самый…       — Ммм… — вдруг призадумалась Мангл, — я знаю, что тебя ещё раззадорит, пойдём — заявила она и поманила за собой.       Дагадки о том, какую сейчас шалость сфантазирует лисица, заполонили мою голову словно рой пчёл улей. Интерес выдернул с кресла меня будто вдолбленный по самую шляпку гвоздь и потянул за ней. Я зашёл в комнату Мангл, которая, покапавшись в картонной коробке, вынула магнитофон с коллекцией кассет. Затейщица, поставив музыкальный антиквариат на пол, пошарилась по кассетам и вставила выбранную. Пару нажатий, прокрутка регулирующего громкость колёсика, и из колонок зазвучали динамичные аккорды рок-песни этаких… восьмидесятых.       — Ну же, давай, — пританцовывая в такт, сказала она.       — Ээм… нет, спасибо, я не танцую, — отверчивался я.       — Если тебя это расслабит, то и я давненько не занималась этим, — в припляску подходя ко мне, подстёгивала Мангл.       — Я в принципе не танцую и никогда… эй… — недовершил я, как лисица потянула меня за грудки к центру комнаты.       — Давай, или боишься опозорится? — ехидничала лиса.       — Да мне всё равно, считай как знаешь, — держался я.       — Ну пожалуйста, пожалуйста-пожалуйста, — скорчив жалобную мордашку, молебно протараторила лисичка, околдовывая меня своими обезоруживающими чарами, в ответ на которые возразить не мог.       Робея как школьник на выпускном, я пробовал копировать её специфичные движения. Я подчинялся ритму заводной музыки, комбинирующейся с зажигательными куплетами талантливого певца. Неотразимая лисица без смущений демонстрировала весь свой арсенал, которым её будто вооружил отменный хореограф. Мои дрыгания не могли ничего противопоставить её искусным извиваниям, что ненароком дразнили мою похабную натуру. Мои заживающие ушибы лишь чутка докучали в этой отпадной тусовке. Мангл вновь меня спасла… спасла своей креативностью от пут омрачающих настроение едких как шипучая кислота мыслей. Всё стало столь несущественным, словно исчезло навечно, и сражённый вирусом мир, и спятившие чудовищные машины, и наше железобетонное логово. Были только я, она и музыка.       — Ну же, крепыш, — подначивала она, — это всё?       — Теперь ты ещё решила устроить из этого соревнование?       — А почему бы и нет? Так ведь веселей.       — Но ведь бесчестно, — подчеркнул я, — много ли интереса состязаться с новичком?       — Я то думала, что ты не из тех, кто так запросто сдаётся, — снова по той же тактике использовала она мою гордыню.       — Ты… ты не зря так думала… не дам я тебе повода усомниться во мне, — твёрдо оповестил я.       — Ха, уж постарайся.       В такой активности и длилась наша горячая вечеринка. Когда мы уже выдохлись, да, роботы тоже имеют свойство уставать, а воображаемый чуть ли не разверзшийся под нашими пятами танцпол был «взорван» на славу, мы в восторженном утомлении уселись за кухонный столом.       — Уух… это было… нечто… — сказала Мангл.       — Не то слово…       — Думаю… это надо ввести как… ух… традицию… — предложила она.       — Неплохая мысль… но… лучшей мыслью будет… горло чем-нибудь промочить… — собравшись за понадобившимся, отметил я.       — Не надо, — остановила меня лиса, — я сама.       — Но…       — И не спорь, крепыш.       — Ну… ладно.       Мангл, подорвавшись, пошла к шкафчикам. Затем, достав кружку и набрав в раковине воды, вернулась ко мне.       — Вот, — подала она кружку.       — Спасибо…       — Может… приготовить чего?       — Хм… да, пожалуй, стоит подкрепится…       — Хорошо, но посуда…       — За мной, я понял, — перебил я лисицу, договорив за неё очевидное.       Посёрбывая живительную жидкость, я невзначай косился на лисицу, что уже звенела посудой и выкладывала с холодильника ингредиенты для будущего ужина. Тут уж, когда пикантные формы лисички так примагничивали к себе, вновь гормоны и зашалили. Рекорд моего воздержания давно побит, и чем дольше я глазел на неё как на музейный экспонат, который трогать запрещено, тем больше развратные бесы попрекали в том, что у меня кишка тонка. Но в праве ли я? Не испорчу ли я те узы, что так усердно возводил? Не потушу ли тот согревающий очаг? Ведь ослепительная роза то колючая.       «Нет! Не могу больше!» — мысленно взбунтовал уже я и стал приближаться к Мангл. Беспардонно прильнув к лисичке, что та рефлекторно дрогнула, обвил её талию руками. Колыхающаяся под моим дыханием шёрстка лисы щекотала нос, который в борзую прогуливался по её шейке. Лисицы пахла иным, но не менее потрясающим, чем у обыкновенной девушки, ароматом. Чувствовалось, как лисичку пронизали мурашки. «Ты… ты чего?» — она в смятении, но ничего не предпринимала, чтобы от меня отпрянуть. «Пожалуйста… прекрати…» — со сладостными, но трепетными вздохами говорила лисичка. Её голосок колебался между нотками волнения и страстного наслаждения. «Не надо…» — хотела она достучаться до меня, но я был оглушён неутомлёнными возбуждающими желаниями. Руки уже бесконтрольно поднырнули под маечку и ощупывали черты её прекрасного тела. Ладони обтирали тоненький белоснежный лисий покров, подбираясь к сочной груди. «Нет… нет-нет, не надо, уйди!» — опомнившись, вскричала Мангл, выпутываясь из моих объятий.       — Прочь от меня! Уйди! — требовала она высоким тоном, отталкивая меня.       — Чёрт… прости… прости, я не знаю, что нашло на меня… я… — принялся безнадежно оправдываться я.       — Нет… ты… — хотела что-то сказать в укор, но не стала, — просто… оставь меня… — заключила она и ушла к себе.       А я лишь по-дурацки виновато массировал шею, глядя ей вслед. Проанализировав произошедшее, я расценивал себя как слабовольного кретина, пока в моём захламлённом «чердаке» сновал вопрос: «Я балдею, откуда вообще у робота столько чести?»