Однострочники с феста X-Men: First Class

Эрик и Мистик подходят к бывшим подчиненным Шоу. Эрик держит за руку Рейвен, но что-то заставляет его медлить, прежде чем сжать ладонь Азазеля. Демон терпеливо ждет. Эрик смотрит на маленькую группу у воды. Он смотрит на единственного важного для него человека, но не может его увидеть, потому что его закрывают спины мальчишек, которых еще вчера они с Чарльзом учили пользоваться своими силами. И чувствовать его Эрик тоже не может — мешает шлем. И повинуясь какому-то наитию, подспудному желанию, Эрик снимает его. И тонет в бесконечном бушующем океане мыслей и эмоций. Болевой шок сбил Чарльзу все щиты. И Эрику кажется, что сейчас телепат читает все живое отсюда и до канадской границы. Это восхищает и ужасает одновременно. И Эрик вместе с Чарльзом слышит, чувствует, как шепчет про себя молитву Банши, как Алекс матерится так, что даже у Эрика уши сворачиваются в трубочку, как Зверь высчитывает возможные последствия ранения и отчаянно надеется ошибиться, и сумасшедшую радость оставшихся в живых моряков (это вызывает волну злости, и хочется смести корабли с рейда, смять их в один ком), и бесконечное «нетнетнетнетнет» Мойры, и растерянность Ангел, и безмолвный плач Рейвен, и упрямую решимость Риптайда и такое же упрямое спокойствие Азазеля. А поверх всего этого кроваво-красными потеками от эмоции и мысли самого Чарльза — ужас от нечувствительности ног, еще не дошедшая до сознания боль, вина, потеря и крик, мольба, почти молитва в одно слово: «Эрик!» И Леншерр, как акула на запах крови, стремится на этот призыв. «Я здесь!» Мысленный шторм сразу успокаивается. Но пятна на его поверхности по-прежнему кроваво-красные. «Эрик!» Щемящее чувство радости — докричался, услышал! «Прости меня! Останься!» Эрик молчит в ответ, он растерян, как и все на этом пляже. Он не знает, что ответить. И тогда Чарльз, собрав остатки сил и призвав к порядку свой дар, делает поистине чудовищную вещь. Он просто переписывает личность Эрика Леншерра, оставляя память, но меняя отношение к ней. А потом, всего лишь секунду спустя, восстанавливает все в первозданном виде. Жестокая и страшная демонстрация возможностей. «Я могу тебя удержать.» Чарльз мысленно повторяет слова, вечность назад сказанные в слух. Он сам ужасается тому, что сотворил. «Могу. И хочу. Но не буду.» И это последняя мысль, которую слышит Эрик. Его выкидывает из чужого сознания, окутывающегося плотным непроницаемым коконом боли. Жестокая и страшная демонстрация намерений. Эрик обнаруживает, что стоит на коленях и судорожно хватает ртом воздух, прижимая руку к горлу. В том месте в голове, где раньше незримо присутствовал Чарльз, остается пустота, как если бы он снова надел шлем. Только на этот раз пустота причиняет боль. Эрик поднимается, поддерживаемый Рейвен и Азазелем. За несколько минут (или это были секунды?) ничего не изменилось вокруг. И по-прежнему надо делать выбор. В нескольких шагах лежит раненный Чарльз, вокруг него сгрудились трое мальчишек, не верящих, что все может закончиться именно так, и за ними неплохо было бы присматривать. А рядом с Эриком стоят люди, которые поверили в него и которым просто некуда больше идти, кроме как за ним. А на рейде по-прежнему стоят корабли, олицетворяющие мир, который с радостью убьет их, если ему предоставить возможность. Эрик касается пальцами саднящего виска и внезапно осознает, что это будет, пожалуй, первый самостоятельный выбор в его жизни. До концлагеря делать выбор не требовалось, в концлагере Шоу на долгие годы сделал выбор за него. Теперь Шоу нет, а единственный человек, которому Эрик позволил бы навязать себе любое решение, самоустранился, завернувшись в боль, как в плед. Эрик высвобождается из поддерживающих его рук. Выроненный шлем послушно влетает в ладонь. Эрик улыбается перепуганной Рейвен и оглядывается, ловя взгляд стоящего рядом демона. Он принял решение. И это оказалось удивительно легко. Словно подкинуть монетку: орел — уйти, решка — остаться, ребро — утроить войну прямо сейчас. Но у человека, усилием воли поднимающий подлодки, выбор немного больше, ведь он может заставить монету зависнуть в воздухе. А было ли это правильно, они будут разбираться потом.