Игра в слова

В комнате темно и прохладно. Легкий ветерок из приоткрытого окна, покачивает незадернутые занавески. На кровати, обняв подушку, спит человек. Простыня сползла на бедра, открыв взгляду уличных фонарей крепкую спину. Изломанный неровный свет исчертил кожу причудливыми узорами, превращая тело в причудливое полотно, нарисованное сумасшедшим художником. Тень на миг закрывает свет фонарей. Черная фигура бесшумно подходит к кровати. Человек на постели вздыхает и зарывается лицом в подушку. Тень осторожно присаживается на край. Матрас прогибается под весом тяжелого тела. Затянутая в черную перчатку ладонь тянется к плечу спящего. Но прежде чем пришельцу удается дотронуться до спины мужчины, его запястье стискивают сильные пальцы, а под подбородок упирается ствол пистолета. На незваного гостя смотрят ясные серо-зеленые глаза. Джеймс Гордон несмотря на почтенный возраст не утратил ни силы, ни быстроты движений, ни скорости реакции. Другое дело, что ночной гость всегда был и будет сильнее и быстрее комиссара, но сейчас он замирает, не пытаясь сопротивляться, позволяя разглядеть себя в полумраке. — Бэтмен? Что-то случилось? Дуло, наконец, отодвигается от подбородка. Гордон ставит пистолет на предохранитель и тянется за очками, готовый к тому, что о нормальном отдыхе придется забыть на несколько ближайших дней, потому что в городе случилась беда. Есть только две причины, по которым темный рыцарь Готэма может появиться ночью в спальне комиссара полиции. И одна из них означает поднятых по тревоге полицейских, вой сирен, выстрелы, а возможно и взрывы, на улицах, трупы и кровь. Вторая же… Джеймс Гордон запрещает себе думать о второй. Бэтмен качает головой. — Сегодня тихая ночь. Город удивительно спокоен. Ни бандитских разборок, ни погонь, ни убийств. Только несколько мелких краж, да какие-то чудики пытались угнать машину мэра. — Пытались? — Комиссар откидывается на подушку, расслабляясь. Он привык доверять человеку в маске. И раз тот спокоен, то дергаться нет причин. — Погрузили на эвакуатор и хотели увести. Но не придумали ничего лучше, как делать это на глазах у наряда патрульных. Ваши ребята отправили их в каталажку, машину сгрузили на прежнее место, а мэра даже будить не стали. Решили оставить до утра. — Клоуны, — фыркает Гордон, комментируя действия незадачливых воришек, и тут же морщится. С этим словом у него неприятные ассоциации. У Бэтмена тоже. Поэтому оба некоторое время молчат, тщательно изгоняя заглянувших в спальню призраков прошлого. Это прошлое всегда при них, шрамами, болью потерь, душащими моментами одиночества, но терпеть чуть более яркие его проявления, ни комиссар полиции, ни человек в маске летучей мыши не намерены. Когда из теней в углах исчезают злые и печальные лица давно мертвых людей, Бэтмен наклоняется вперед и опирается ладонью о спинку кровати рядом с головой комиссара. Гордон вглядывается в темные глаза ночного мстителя, а потом кладет руку ему на загривок и тянет к себе, касаясь губами губ. Пальцы соскальзывают с жесткой брони. Незаметная щетина раздражает кожу. Запах можжевельника и кардамона дразнит обоняние. В поцелуе мало нежности, но много голода и тоски. Когда он заканчивается, человек в маске, тяжело дыша, упирается лбом в плечо полулежащего мужчины. Пальцы комиссара все так же лежат на его шее. Гордон не спрашивает ни о чем. Он сам слишком хорошо знает, какой неподъемной ношей иногда становится долг, как гарротой сдавливает горло одиночество, как тянет к земле невозможность довериться хоть кому-то. Поэтому он просто ждет, когда у обоих выравнится дыхание и тихо напоминает: — Свет. Бэтмен, молча, встает и задергивает шторы, отсекая любопытные взгляды фонарей, а потом возвращается к постели, попутно снимая перчатки. Маску с него снимает уже комиссар. Кажущаяся монолитной и неразрушимой броня расходится под пальцами с тихим шелестом. Расстегивая невидимые застежки, Джим Гордон думает о том, что он один из немногих, кто знает, как снять с Бэтмена его костюм, и скорее всего второй, кто может сделать это на ощупь. Еще он надеется, что ему никогда не придется делать это не в темноте спальни, а при ярком свете больницы или морга. Как свидетельствуют шрамы под черными доспехами, это возможное окончание их отношений. Точно так же комиссар надеется, что Бэтмен исчезнет со сцены раньше, чем его самого пристрелит какой-нибудь парень с другой стороны закона. Шрамов под броней много. Гордон помнит их все, знает происхождение большинства, и каждый раз, когда появляется новый, он стискивает зубы и тщательно исследует отметину, навсегда внося ее в свою память. В этот раз новых свидетельств уязвимости Бэтмена нет. И это успокаивает, позволяет не беспокоиться о том, что нужно будет зашивать рваные раны, не думать о разошедшихся швах, не осторожничать. Джим Гордон не сторонник жесткого секса, но он ценит моменты, когда не надо рассчитывать силу. Человеку под маской летучей мыши тоже нужна не жестокость и не боль. Хотя было время, когда он так думал. На самом деле ему всегда нужна была власть над собой, возможность подчиниться, отдать контроль, не думать. Гордон опрокидывает своего гостя на постель и ложится рядом. Проводит ладонями по сильным рукам от плеч до кончиков пальцев. Стискивает широкие запястья, заставляет завести руки за голову. Он неторопливо и внимательно исследует доверчиво подставленное тело. Комиссар не видит лица распластанного под ним мужчины, — слишком темно в комнате, — но ему это и не нужно. Достаточно вздохов и стонов сквозь сжатые зубы, достаточно дрожи от прикосновений и тянущихся за поцелуем губ. На первый взгляд, это странно — заниматься любовью с тем, чьего лица не видел, и чьего имени не знаешь. Но, во-первых, как говорится в старой шутке, постель — это еще не повод для знакомства. А во-вторых, Джим Гордон знает своего любовника едва ли не лучше, чем он сам. Знает, каким расслабленным и доверчивым он может быть, и каким жестоким и непокорным, как вырвать из его горла стоны удовольствия или боли. Знает его реакции, его желание, его страхи. Знает то, что зачастую люди не знают о самых близки людях, не то, что о редких, почти случайных, любовниках. — Джим, пожалуйста, — сам не зная о чем, просит Бэтмен. Но Гордон только улыбается в ответ. Это его спальня и его правила. Поэтому проходит много времени, прежде чем он переворачивает покоренного, потерявшегося в ощущениях героя на живот и входит в податливое тело. И сам стонет от обжигающего наслаждения. Это похоже одновременно на свободное падение и на бег сквозь огонь. Невесомость и обжигающий легкие угарный газ, ледяной ветер и жалящие языки пламени. Слишком ярко, слишком остро, слишком опасно, чтобы продолжаться долго. Гордон кончает, прижимаясь щекой к чужому плечу. И его удовольствие бросает на край мужчину под ним. Некоторое время они лежат, приходя в себя, собирая по кусочкам свои разумы и души, расщепленные слишком яркими ощущениями. Потом Гордон освобождает любовника от свое тяжести, вытягивается рядом и обнимает, притягивая ближе. Бэтмен кладет голову ему на плечо. Мокрые от пота волосы щекочут шею. Джим Гордон прикрывает глаза. Он мог бы так лежать вечно, слушая чужое сбитое дыхание в темноте, ощущая жар чужой кожи и поглаживая длинную неровную полосу шрама на чужом плече. Когда-то эта полоса была рваной раной, оставшейся от острого металлического осколка, пропоровшего костюм. С этой раны когда-то, много лет, а, может быть, и много веков, назад начались их странные отношения. Гордон вряд ли когда-нибудь забудет ту ночь. Тогда Бэтмен сидел на его кухне и кусал губы, пока игла прокалывала кожу, соединяя края раны. И именно это, а не последующий секс на адреналине, осталось самым ярким воспоминанием. Комиссар так и не спросил, почему обычно отвергающий предложения о помощи герой, тогда пришел к нему. Да и вряд ли когда-нибудь спросит. Как вряд ли спросит, кого забывает темный рыцарь Готэма в его объятиях, и почему именно в его. Усталость берет свое. Гордон задремывает и резко вскидывается только тогда, когда его любовник шевелится, осторожно высвобождаясь из кольца рук. Гордон отпускает его и привычно отворачивается, когда свет из ванной очерчивает широкоплечую фигуру. Когда Бэтмен возвращается, Гордон, все так же на ощупь, помогает ему надеть броню и, как всегда не сдержавшись, проводит кончиками пальцев по открытой части щеки. — Будь осторожен. — До свидания, комиссар. Бэтмен исчезает в ночной темноте, оставляя в комнате запах секса, можжевельника и кардамона. А Гордон ложится на измятую постель и практически сразу засыпает. Он спит без снов и утром полон сил и энергии. Его подчиненные шутят на тему хорошей ночи и в шутку, когда им кажется, что начальника нет рядом, строят предположения о личности дамы, благодаря которой у их давно разведенного босса такое хорошее настроение. Вечером, на очередном приеме, от которого не получилось отвертеться, Джеймс Гордон наблюдает за тем, как Брюс Уэйн обнимает за талии очередную красотку, и думает о том, что у некоторых людей слишком узнаваемый парфюм, но к счастью для них, окружающие, как правило, слишком невнимательны, чтобы обратить внимание на едва заметный аромат можжевельника и кардамона, который остается на ладони, если пожать руку одному молодому миллиардеру. Только старые опытные полицейские, собаку съевшие на свое работе, обращают внимание на такие мелочи. В конце концов, это же просто запах.