Kai Engel — Curtains are Always Drawn
— Я, блядь, не спрашиваю, кто ты такой! Я спрашиваю, что это за дерьмо, Джин?! У Юнги истерика. Джин называет это «шоковым состоянием», но Юнги вместе с Истерикой шлют его на хер. Всего пару минут назад он вылетел из дома, практически снося дверь с петель и вышибая ногой одну из досок на прогнившем крыльце, едва не вывихнув себе лодыжку. — Юнги, хватит орать! Я не хотел подставлять тебя! Говорю же, я взял деньги и заключил договор до того, как понял, что не вижу парня! Что мне оставалось делать? — Отправить меня? Ты серьезно?! — Юнги не знает, что сказать. Единственное, что сейчас занимает его разум, это осознание реальности происходящего. Или нереальности. Черт его знает. — Слушай, у тебя паника, — примирительно начинает Джин. Юнги нервно смеется. — У меня тоже в первый раз была паника, но ты привыкнешь. — Я не собираюсь ни к чему привыкать. Я собираюсь домой. Понятно? — Истерика рядом с Юнги согласно кивает и толкает его вдоль подъездной дорожки. Джин грубо кидает: — Трус. Юнги это задевает. Да, он трус. И это правда, которая хочет остаться внутри. Ей там хорошо, уютно, она пускает свои споры и развивается вечно голодной тератомой. Юнги гулко выдыхает, прощаясь с Истерикой, и разворачивается. Он застывает на крыльце, не решаясь открыть дверь и борясь с желанием убежать, но петли скрипят, и он заходит внутрь.***
Пациент: Ким Тэхен, двадцать три года. Диагноз: Мертв. Если бы Юнги был врачом, то карта его пациента выглядела бы именно так. Ему бы очень хотелось добавить что-то вроде: «А, нет, все-таки жив!», чтобы все не казалось сном под действием ЛСД, но он не может. Парень, что сейчас стоит перед ним, мертв. И это раскручивает его мозг на логической центрифуге. Любой другой на его месте сказал бы, что все это не реально, развернулся и ушел. Юнги не может уйти. Потому что он трус. Потому что он плохо помнит, какой должна быть «реальность». — Простите, но что Вы хотите от меня? — он говорит и смотрит на женщину. Только на женщину. Это как вставать босыми ногами на спрессованный снег: нужно время, чтобы прочувствовать холод. Женщина говорит: — Мой сын болен. Юнги хочет сказать: «Ваш сын умер». — Я не доктор. — И эта фраза кажется ему совершенно бессмысленной. Доктора сделали все, что могли, в свое время: зафиксировали смерть, вынули органы и привели в порядок тело, прежде чем закрыть в деревянном контейнере. Именно «контейнер». Люди не любят слово «гроб». Говорят, что слишком мрачно звучит, словно смерть сопровождается хлопушками и конфетти. Юнги невольно думает о том, каким был гроб. Выбирал ли Тэхен его самостоятельно? Какого было его матери, когда сын стоял рядом и указывал на черную обивку, которая приглянулась ему больше, или на венок, который смотрелся бы лучше. Что он сам чувствовал в это время? Как-то сестра сказала ему, что не хочет красную обивку. Она не любит красный. — Мне не нужен доктор, мне нужен ты. — Юнги слышит голос, видит слабое движение краем глаза, но не смотрит на собеседника. — Вы не видите? — От вопроса Юнги женщина вздрагивает. Сжимается, как оборванный лист под палящим солнцем, и увядает. — Я слышу. — У неё на глазах выступают слезы. — Тэхен разговаривает со мной. Говорит, что делать, чтобы ему стало лучше. Он говорит, что делать, но не говорит, что медленно вытягивает из женщины трепещущие остатки жизни. Юнги смотрит, а перед глазами встает обтянутый кожей скелет на больничной койке. Рядом с его сестрой тоже есть паразит, который живет благодаря тому, что она умирает. Между ними тонкая трубка, по которой стекает жизнь. Она — живая капельница для Юнги. Он осмеливается посмотреть на парня, что стоит рядом. Перестает терзать себя мыслями о живых и мертвых, смотрит в тусклые глаза и видит в них свое отражение. Словно в зеркале. Юнги спрашивает: — Чего ты хочешь? Силуэт нечетко вырисовывается на фоне антикварного хаоса и Мину кажется, что все это лишь галлюцинации. Иногда с людьми такое случается. Кто-то нажимает на кнопку «пуск» и запускает череду бессвязных картинок. — Жить. Но я опоздал, кажется. Тэхен скользит взглядом по комнате, рассматривает Юнги. В Юнги жизни много, и своей, и чужой. Ким видит пульсирующую трубку на его запястье, видит девушку на другом конце, но ничего не понимает. Он чувствует, что она хочет уйти, но Мин крепко цепляется и не позволяет. Зачем?***
Юнги все еще в бреду. Ему так кажется. Он сидит на жесткой кровати, накрытой уродливым бардовым покрывалом, в комнате, что ему выделили. Здесь на окнах плотные шторы, шкаф из потертого красного дерева, огромный пыльный ковер, неприятно шуршащий под ногами, и маленький книжный стеллаж. Без единой книги. Вместо книг на средней полке стоит детский рисунок в рамке, на нем девочка с мальчиком держатся за руки, а в углу подпись «M&Y». Так мило. Так жутко. Раньше, без всей этой пыли и затхлости, комната, должно быть, выглядела солидно. Возможно, её обставили таким образом, чтобы произвести впечатление на гостей дома, показать достаток хозяев. Из хозяев осталась сошедшая с ума женщина и мертвый парень. Ненужная роскошь пережила своих хозяев. Юнги заваливается на кровать и открывает личное дело — краткий экскурс по жизни Ким Тэхена. Там все стандартно: хорошая семья, хороший ребенок с хорошей успеваемостью, который плохо кончил. Одноклассники утверждают, что его гнобили учителя, учителя считают, что он был милым мальчиком и «о-боже-как-это-могло-случиться». После смерти либо хорошо, либо никак, так, кажется? Смерть каждого вымачивает в отбеливателе и облачает в невинное одеяние. Юнги дочитывает до конца и удрученно откидывает файлы в сторону. — Что-то здесь не сходится. Он подскакивает с кровати, поскальзываясь на пыльном ковре, когда раздается трель телефона. На экране имя человека, который должен был уже давно вздернуться от ментальных проклятий. — Остался, значит? — спрашивает, опустив приветствие, Джин. — Не ради тебя, — ядовито выплевывает Юнги, подавляя желание сбросить вызов. — Знаю. Я перевел ей деньги, твою часть…плюс от себя. — После этих слов Юнги смягчается. — Спасибо, — отвечает он. Слышит невнятное бормотание Джина и отключается. Юнги откидывает телефон в сторону и вновь берет в руки документы. Просматривает. Раз пять, кажется. Пытается понять, но не может. Под графой, где указана причина смерти, практически стертая надпись — «Неизвестна».