Kai Engel — Irsen`s Tale.
Юнги кажется, что у него «крыша протекает». Внутри головы беспорядочно барабанят крупные ледяные капли осеннего дождя, заполняя черепную коробку. С каждой секундой они становятся все громче и громче, пока вместе с шумом к телу не подбирается холод. Он вздрагивает и сильнее кутается в тяжелое ватное одеяло. Что-то падает на его лицо, и он небрежно проводит рукой, стирая. Вода. Первая мысль вертится вокруг переполнившейся головы. Словно большая цистерна. В памяти всплывают картинки из далекого детства: отец ставит огромные пластмассовые баки под водосток, собирая дождевую воду. Когда они наполняются, он закрывает их крышкой и относит на задний двор. Вода сохраняется для того, чтобы в период засухи можно было поливать посевы. Юнги с сестрой любили ловить руками пахнущие мокрой землей и перегноем потоки, когда отец опрокидывал баки и грязная вода, выплескиваясь, пускалась по узкому водостоку. Внутри этой протекающей цистерны то и дело всплывают образы. Они нечеткие и блеклые, едва различимые сквозь толщу воды. Мин видит перед собой Тэхена. Его кожа чуть темнее и на щеках едва уловимый румянец. И губы нежно-персиковые. На долю секунды ему мерещится их сладковатый вкус и он, обхватывая его лицо руками, приникает к ним. Успевает ухватить лишь толику нежности, прежде чем образ растворяется в мутном потоке и сон ускользает. Стекает вниз по водостоку. Юнги с трудом открывает глаза и видит у окна Тэхена. На нем длинная белая рубашка и свободные брюки цвета хаки. На ногах бордовые домашние тапочки. — Извини, — он смущенно отводит взгляд, щелкая задвижкой на ставнях. — Окно от ветра открылось, я…хотел закрыть… — Доброе утро, — хрипло отзывается Мин, приподнимаясь на локтях и тяжело втягивая холодный воздух, с примесью озона и мокрого дерева. Ким все еще стоит, неуверенно держась за подоконник. Юнги смотрит на него пристально и прокручивает в голове сон. Увиденное на периферии сознания его совсем не смущает. Он даже не старается прогнать внезапное желание поцеловать Тэхена. Смысла противиться этому чувству нет, ты можешь только выбирать: следовать ему или игнорировать. — Погода шепчет? — угрюмо выдает Юнги. Совершенно по-кретински спрашивать о погоде. С таким же успехом можно прицепить на себя табличку: «Мои фантазии только что тебя поимели, но давай обсудим эту чертовски дерьмовую погоду». Губы Тэхена тянутся в отрешенной улыбке. Он говорит: — Погода замечательная. Юнги часто моргает, пытаясь прогнать резь из сонных глаз, и тупо мычит, не в состоянии придумать ответ. — Сегодня я покажу тебе свою комнату. — Ким еще раз проверяет ставни и отходит от окна. — Мама приготовила завтрак. Спускайся, когда будешь готов. Дверь закрывается за спиной Тэхена, а Юнги неохотно выбирается из-под одеяла. Взгляд вновь цепляет детский рисунок, стоящий в пустом книжном шкафу. Фигурки мальчика с девочкой размазаны поблекшими восковыми мелками по, пожелтевшему от времени, листу. Их запястья обвязаны толстой красной нитью, а в углу рисунка подпись «М&Y». Холодок пробегает по позвоночнику Мина. Он вздрагивает от внезапно охватившего озноба и, схватив с пола толстовку, плетется в ванную комнату.***
— Пусть крыша и протекает, но хотя бы не падает нам на голову, да, мальчики? Госпожа Инсан тяжело вздыхает, опуская на скрипучий пол огромную антикварную вазу. Влажные стуки раздаются внутри округлого глиняного брюха, когда набухшее пятно на потолке роняет несколько капель. — Ремонт бы, — отвечает Мин стоя на стремянке и цепляя железное ведро на оленьи рога, намертво приколоченные к стене. — Мы собирались… да, вот… не сложилось… Юнги мысленно выбивает из-под своих ног стремянку и с силой входит безмозглой головой в прогнивший пол. Когда-нибудь он научится думать, прежде чем говорить. Это «когда-нибудь» длится уже несколько лет, но придет время, и оно обязательно настанет. — Еще не закончил? Тэхен незаметно появляется на лестнице. — Помогать не собираешься? Мин выкидывает наружу едкое замечание и короткую ухмылку, а перед глазами внезапно вспыхивает яркий образ: темноволосый мальчишка стоит, зажав в руках огромный пластмассовый грузовик, а над ним нависает фигура женщины в святом ореоле материнской любви и заботы. И нежный голос с насмешкой произносит: «Помогать не собираешься?». — Ты сам неплохо справляешься, — парирует Ким, а воспоминания в голове Юнги вторят звенящим мальчишеским голосом: «У тебя лучше получается». Взгляд Госпожи Инсан устремлен в пустоту, а брови сведены к переносице. Она не видит, но слышит. И привычно отчитывает сына за «грубость». Будто он еще жив. А у Юнги в голове взрывается цистерна. Вода стремительно вытекает сквозь раскрытые веки, собираясь в уголках глаз. Невидимые механизмы собирают в ушах комья ваты, пытаясь устранить протечку, а веки-шлюзы часто поднимаются-опускаются, в попытке смахнуть пекущую влагу. — Господи, Юнги, что случилось?! — обеспокоенный голос Госпожи Инсан пытается пробиться сквозь оглушающий шелест воды. Черт его знает, что происходит. Юнги думает, что в этом доме он вообще последний, у кого следует это спрашивать. — Все нормально, — на автомате срывается с его губ. И вновь следует охотный отклик воспоминаний, на этот раз в образе девочки, возмущенно рассекающей воздух маленьким кулачком: «Маме нужно помогать!». Тэхен медленно спускается вниз. Он видит, как натягивается трубка. Как девушка на другом конце, задыхаясь, цепляется за прозрачные сосуды капельницы. Как тени в белых халатах проскальзывают в её палату, возвращая хрупкую фигурку обратно на кровать и осторожно забирая из крючковатых пальцев капельницу. Приборы пронзительно пищат, и кислородная маска опускается на бледное лицо. Синеву на губах медленно пожирает розовый цвет. Дыхание выравнивается. Писк умолкает. Жизнь неохотно продолжается. На бока железной цистерны прикладывают широкую заплатку. Воспоминания отступают и Юнги делает глубокий вдох. — Если здесь закончили, то мы пойдем в мою комнату, — отзывается Ким, не сводя взгляда с Юнги. — Тэхен! — хмурясь, восклицает Госпожа Инсан, бережно беря Юнги за руку. — Мальчик мой, с тобой все хорошо? Ток прошибает каждый миллиметр тела, и Мин вырывает руку из слабой хватки женщины. Слишком грубо. Отшатывается и, прикрыв глаза, спешно мотает головой. — Все нормально, — повторяет он, понимая, насколько глупо это звучит. — То есть… Нет, не нормально… То есть, «не нормально» для вас… Для меня тоже, но не так… Ох, черт… — Может тебе прилечь? — рука женщины все же заботливо касается плеча Юнги. — Ты ужасно бледный! Может … — Он плохо спал, — внезапно прерывает Тэхен. — Приготовь чай, он выпьет его чуть позже. Женщина не отвечает. Смиренно кивает, сжимая хрупкие костлявые руки, и пропадает в дверном проеме. Юнги приходит в себя. Смотрит с полминуты на Кима таким взглядом, чтобы теперь он почувствовал себя кретином. — Хочешь почитать нотации? — уголки бледных губ кривятся в ухмылке. — Она твоя мама. Мин следует вверх по лестнице, вслушиваясь в скрип половиц. С каждым шагом дом словно делает огромный вдох, стены расширяются, кислород проникает сквозь трещины в древесных блоках. Он напоминает губку и пахнет сыростью. — Она — мать Ким Тэхена, — шагая сквозь темную узкую анфиладу, отвечает Ким. — Я — не совсем он. А Юнги — совсем не Ким Сокджин. Но это не мешает ему выполнять чужую работу. И все происходящее вообще не поддается каким-либо законам капризной старушки реальности. Но все это, черт возьми, почему-то происходит. Поэтому он здесь, идет вслед за Тэхеном, пока не упирается в дымчато-белую дверь. Она кажется совсем новой и слабый запах лака пробивается в ноздри. — Они хотели её переделать, — объясняет Тэхен. — Думали, что если здесь будет что-нибудь вроде… ботанической комнаты, то воспоминания порастут пышными папоротниками. — И как? Получилось? Дверь с приглушенным скрипом открывается. Уголок царапает истлевший ковер. — Сам посмотри. Гнилостный запах проскальзывает в коридор вместе со сквозняком. Ветер проникает в маленькую комнату из разбитого пыльного окна, опутывает мертвые пожухлые тела и проскальзывает в дверной проем. Разбитые черепки устилают дощатый пол. Комочки земли тянутся беспорядочными дорожками по книжным шкафам. Скрюченные листья катаются меж господствующего хаоса. Было время, когда они свисали зелеными гроздьями с упругих веток, возвышаясь стройными рядами в глиняных новеньких горшках. Солнце просачивалось сквозь стеклянную призму целых окон, растекалось по чистой ухоженной комнате позволяя растениям жадно поглощать свои лучи. — Когда-то в этой комнате все дышало жизнью, — прошелестел голос Тэхена, застывшего в проходе. — Все, кроме меня. — Это сделал ты? — Юнги провел кончиками пальцев по пыльной полке, смахивая на пол засохшие листья. — Призрачное влияние или что-то типа этого? — Это сделало время, — горько усмехается Ким, проходя к книжному шкафу. — С самого начала идея переделать мою комнату была бессмысленной. Поменяв что-то вокруг себя, мы не изменим воспоминания, Юнги. В том, что делали мои родители не было смысла. «Не было для тебя». Мин хотел бы сказать это, но тогда появились бы вопросы. Пришлось бы объяснять. Он вообще не любил объяснять, не говоря уже о том, чтобы вырывать свои «детские травмы» и показывать посторонним. Просто он знает. Знает, насколько дерьмово вариться во всей этой каше человеческих страданий, отчаянно заставляя мозг принять действительность. К концу каждого дня, ты — изжёванная поблекшая жвачка, давно потерявшая свой вкус. И хочется лишь одного — поскорее оказаться в мусорке. — И зачем ты меня сюда притащил? Показать, как стремно выглядит твоя комната? — Я провел здесь двадцать три года. В прямом смысле, всю свою жизнь. Его взгляд застывает на темном пятне у стены. Пятно большое, правильной прямоугольной формы. На том месте, вероятно, стояла кровать. — Они все увезли. Все мои вещи. Оставили только книги. Возможно, я вел записи… что-то вроде личного дневника… — И где они сейчас? — Юнги открывает стеклянную дверцу и вдыхает пыльный запах типографской краски и истлевших страниц. — Их сожгли. Часть сгорела здесь, в камине. Часть отвезли за город и сожгли на пустыре. Ничего не осталось… Юнги показалось, что силуэт Тэхена стал бледнеть. Рука парня, лежащая рядом с его, впервые показалась ему настолько хрупкой и маленькой. Она слабо подрагивала в тусклом сером свете дождливого неба, что пробивался с сквозь грязные окна. Юнги захотелось сжать её так сильно, чтобы все существующее сейчас, в этот безумный и нереальный момент, отошло на второй план и разбилось о стены. «Ничего не осталось…» Пару книг, огрызок веревки, и изломанная горем женщина. Вот, что осталось. Это не «ничего», но и не то, что хотел бы оставить каждый из нас после себя. От Юнги останется куча пустых банок из-под пива, шипящий телевизор, и жизнь родного человека, что он бессовестно угробил. — Я поговорю с твоей мамой. Они не могли сжечь все. Тэхен смотрит на Юнги снисходительно и улыбается. — Думаешь, я не спрашивал? Она уверена, что все сгорело. Так что, эти книги в твоем распоряжении, — он широко раскидывает руки, заключая шкаф в призрачные объятья. — Ну, думаю, у тебя еще будет на это время, а пока нам следует спуститься вниз. Чай лучше пить горячим, как думаешь? — Думаю, чай лучше пить с коньяком. Уголок двери вновь прошелся по ковру, поднимая маленькое облачко пыли.***
— И долго ты планируешь там зависать? — за прошедшие дни голос Сокджина неприятно резал по ушам. — Ты сейчас стебешься или пользуешься случаем, зная, что я тебе не въебу? — Юнги развалился на кровати и лениво наблюдает за тусклым пламенем свечи на прикроватной тумбочке. Джин лишь насмешливо фыркает. — Ну так что? Долго? — Думаю, пока меня не выведут из комы. Потому что всю эту хрень можно объяснить только этим. — Прости, старина, но ты не в коме. — Знаю. Хреново, правда? — И что планируешь делать дальше? — в трубке раздается мерзкий звук, с таким в раковину всасываются остатки воды. — Что ты делаешь? — О чем ты? — озадаченно причмокивает Джин. — Сок пью. — О, Боже! — Юнги со стоном утыкается в подушку, — Ты из тех типов, что сосут до тех пор, пока картонка в трубочку не полезет? — Знаешь, это звучит как-то… — Да плевать мне, как это звучит! Как я с тобой вообще после этого разговариваю?! — Ты, знаешь, иногда пиздец какой странный, — спустя минуту молчания выдает Сокджин. — Чудно, тогда мне здесь самое место! Джин замолкает, а Юнги, закусив губу, наблюдает за тем, как маленькое пламя отчаянно тянется вверх по невидимому кислородному фитильку. — Слушай, у них же есть соседи, так? Не знаю, друзья семьи, или еще кто-то, с кем они общались пока парень был жив. Поговори с ними, это сдвинет дело с места. — Окей, я займусь этим. Мин замолчал, обдумывая свои слова, прежде чем положить трубку. Готовясь нажать на сброс, он все же спросил: — Как она? — Как всегда, — тихо произносит Джин. — Она… Врачи говорят, она снова пыталась встать… Но сейчас все нормально. — Хорошо. Спасибо. Дай мне знать, если что-то понадобится. — Угу. Удачи, Юнги! Гудки зажевали тишину комнаты и вскоре стихли. Тихо потрескивала свеча, воск с приглушенным стуком падал вниз, стекая по медному канделябру. Где-то внизу, на кухне, свистел на плите чайник, а по темному коридору, зависнув в неопределенном «между», бродил мертвый парень.