Сказание о белой вороне

Связь с семьёй очень сильна. Хотя она и не только позволяет сохранять человеческую цивилизацию, но и душит нас, нивелируя нашу уникальность. «Элементарно».

Он не пришёл. В помещении было пусто, только ветер завывал. Его порывы врывались в замок, несясь безбашенным потоком вниз по лестнице. Было холодно, потому Авелин сильнее куталась в свою мантию и чёрно-жёлтый шарф, который казался бесполезной тряпкой, когда ветер вновь начинал свои детские игры. Северус. Не. Пришёл. В эту ночь небо было пасмурным и Луна полностью скрылась в облаках, и тем не менее Клер знала, что она пряталась где-то там, за тучами, круглая и бледная, как фарфоровая тарелка с мертвыми провалами глаз-кратеров. Девушка не любила полнолуние: оно действовало на нее угнетающе, вызывая острое чувство тревоги. И сегодня оно, как никогда, оправдалось. Почему он не пришёл? Смеется над ней? Обиделся? Дразнит? А ведь она предвкушала…! Его. Их новую встречу, разговор, эту кривую ухмылку. Просто возможность побыть с ним рядом. Послушать какую-нибудь историю, рассказанную этим низким бархатным голосом. Ей давно бы уже пора уходить, но она стоит тут, как дура, и ждет неизвестно чего. Хотя почему неизвестно? Известно. Этого парня с чёрными, как уголь, глазами и бледной кожей. А его нет. Чувствуя какое-то неприятное легкое головокружение, она с дрожью опускается на подоконник в надежде, что ее всё же не просквозит. Это нервы? Что она здесь делает? Девушка уже хотела было уйти, но на лестнице вдруг раздались шаги, они сначала замедлились, а затем быстро-быстро затопали. Сердце Авелин замерло в ожидании, собственно, как и сама девушка, которая с надеждой смотрела на проём. Через пару минут в нём показалась темная головушка с её обладателем, который тоже укутался шарф, правда цвета были другие. Увидев перед собой девичью фигуру, он как-то облегчённо выдохнул, и всё же выражение его лица оставалось суровым. — Проклятье, из-за этой идиотки Эгню… — парень вдруг замолчал и в упор уставился на девушку, которая была кошмарно бледна. — Ты в порядке? — Я… — её голос дрожал. — Просто я думала, что ты не придёшь. Она не знала, любовь это или нет, однако всецело: и душой, и сердцем, она расслаблялась, чувствуя тепло и безопасность от одного лишь его присутствия рядом. Он думал, что она сейчас заплачет, но глаза оставались сухими. Они стали ещё чернее, в них сквозила мудрость, возникало ощущение, будто она прожила уже не одну сотню лет, прежде чем вновь возвратиться в тело юной девушки. — Замечательный вечер, не правда ли? — вдруг прервала его размышления Авелин, своим завораживающим голосом. Это и есть вейловский гипноз? — Северус, скоро твой День рождения… Договорить он ей не дал: — И давно ты с Блэком? — в его голосе слышалась ещё не сталь, только её отзвук, но он в любой момент мог перерасти в нечто более ранящее. — Признаться, я не ожидал этого… Чтобы ты с этим «звёздным мальчиком»… — он замолчал, а она чувствовала себя так, будто на неё вылили ведро помоев. — Должен признаться, вы хорошо смотрелись вместе, — Авелин поразил его взгляд. В нём была боль и презрение к этой белокожей девушке, а на губах играла усмешка, которая совершенно не сочеталась с тем, что было в глазах. — Что, чистокровки тебе по душе? — Мы не вместе! — она вскочила на ноги, быстро оказавшись рядом с Северусом, хватая того за края мантии и дергая на себя так, чтобы он посмотрел ей в глаза и понял. Понял, что она не врёт. Волосы растрепались, глаза горели от обиды. Да как он мог сомневаться в ней?! — Почему я ещё и тебе это должна доказывать? В чёрных глазах как будто застыл вечный холод, а губы всё продолжали кривиться в омерзительной усмешке, которую хотелось убрать с лица такой хорошей пощёчиной, которая вставила бы мозги этого паренька на место. — И всё же танцевали вы прекрасно, — голос звучал ядовито, так же, как когда он разговаривал с Поттером. — Долго репетировали, а, Ави? — Да почему я вообще обязана перед тобой оправдываться, Снейп? — девушка отпустила его мантию и отступила. Она действительно не понимала, почему он с ней так. Почему он не верит? Её лицо озарила какая-то безумная улыбка, а в следующую секунду она начала истерично смеяться. Северус знал, что женщины в истерике иногда совершают поступки, не отдавая себе отчёта в них, и это всё из-за злобы, волнения, ревности или же просто из вседозволенности. В этот раз, причиной был он. Парень и сам не понимал, зачем довёл её до такого состояния, он же видел, что она говорит правду. И тем не менее остановиться не мог: злость накрыла его с головой. Он хотел было обнять её и успокоить, попросить прощения, но она уперлась ему рукой в грудь, не подпуская к себе ни на дюйм. Она посмотрела на него глазами полными упрека и обиды, и он не мог осудить её за это. — Наверное, Эванс ты не высказываешь свои возмущения по поводу её якшаний с мародёрами, — Клер горько хмыкнула. — Авелин, прости, — сказал он тихо, однако это прозвучало оглушительно громко. Девушка неожиданно кивнула головой. Она снова посмотрела на него странным таким взглядом и какая-то тень надежды мелькнула, несколько мгновений Клер простояла, глядя в его глаза, и ушла, оставляя после себя шлейф цветочного парфюма. Снейп стоял, не двигаясь с места и не понимая, почему Авелин так резко прекратила разговор. Уходя, она посмотрела на него без всякой злобы, без всякой обиды. И этот странный взгляд… О чём она думала? Её ладони то сжимались, то разжимались. А кто его знает, что у нее в голове? С того разговора прошло чуть больше месяца. Авелин пыталась как можно меньше попадаться на глаза и Северусу, и Сириусу, а с Лили так и подавно перестала общаться: уж слишком много времени Снейп проводил с рыжеволосой. Этот факт в который раз неприятно отталкивал Клер от Эванс, и хоть девушка понимала, насколько это абсурдно, пересилить себя не могла. Такая Авелин была противна сама себе, но не знала, как освободиться от чувства тоски и вины, гложущего её. И всё же время шло, и сохранять благословенную маскировку и собственное оцепенение становилось всё труднее. Ярая необходимость действовать настойчиво билась в хрупкое окошко сознания, которое, как показывала иллюзия, защищало её. И пока она плыла, как поломанная ветка в реке, вокруг неё менялось течение, вот только Авелин этого пока не понимала, слепо следуя потоку. Первое изменение произошло, как ни странно, четырнадцатого февраля, в этот бессмысленный, по её мнению, праздник всех влюблённых. Это изменение имело чёрные вьющиеся волосы и нахальную, но заразительную улыбку, которой были одарены все, кто вился вокруг. И сейчас оно стояло около кабинета зельеварения, хотя у него был совершенно другой урок. Клер хотела было уже прогулять этот предмет, только чтобы он её не увидел и не решил заговорить, но Сириус был быстрее. — Ави! — громко, так, чтобы не осталось путей для отступления, произносит Блэк и буквально в два шага оказывается рядом и, как будто так и надо, кладёт свою руку на её плечо, притягивая к себе. — Сириус, — наигранно весело отвечает девушка, а парень лишь пристально, как он умеет, смотрит на неё и хмыкает, видя эту фальшь. — Давно не виделись. — Действительно, как думаешь, почему? — он ухмыляется и уводит девушку подальше от любопытных глаз и ушей. Только тогда, когда учеников становится мизерное количество, он останавливается, отпуская девушку из своих крепких объятий. — Ну? И как долго ты собралась меня ещё избегать? Она растерянно посмотрела на него. Видимо у нее был очень жалкий вид. Он, не говоря ни слова, шагнул к девушке, но та, не теряя времени, отступила от парня, глядя ему прямо в лицо. Сириус был прав. Она должна перестать бегать от него, от Северуса, от Лили. В самом деле, она сама себя загнала. — Авелин, ты меня отвергла, — продолжил Блэк с такой мягкой, доброй улыбкой, как будто и не обижался на неё. — Но это вовсе не означает, что мы прекратили быть друзьями, поэтому хватит от меня бегать, как фея от авгурея! — Да, ты прав, — улыбнувшись такому сравнению, ответила девушка и прикусив губу произнесла: — Прости, может я смогу как-то искупить свою вину? Он хитро улыбнулся и подмигнул ей. Она испугалась, что Сириус может предложить что- то непристойное, но он лишь произнёс: — Может сегодня посидим в Выручай-комнате? — Авелин хотела было уже сострить, но Блэк не позволил. — Мне нужно где-то спрятаться от всех этих любовных писем, Ави, прошу… И как раз в этот момент, появилась сова, сбрасывая на парня очередное письмо. Он так грустно и устало посмотрел на неё из-под копны кучерявых волос, что у той ёкнуло сердце от жалости. Ей действительно стало жалко парня, хотя тот и сам был виноват в происходящем. Казанова! — Дьявол! — выругался парень и, кинув письмо на пол, направил на него палочку, сказав при этом: — Диффиндо! Письмо тут же разорвалось на сотни мелких-мелких кусочков, а Сириус лишь очередной раз устало вздохнул и перевёл взгляд на девушку, которая ободряюще улыбнулась ему. И сделала шаг вперед, обняв парня, руки которого моментально обвили её за талию. — С меня шоколадные лягушки! — хихикнула девушка, попутно думая о том, какую же глупость сотворила, изолировав себя от друзей. — И сахарные перья! — Отлично, — засмеялся Сириус и почти отеческим жестом потрепал её по голове. — В таком случае с Римуса шоколадные батончики. — Что ж… мне пора, — отстранившись от парня, произнесла девушка, пока тот как-то неуклюже почесал себя по макушке. — До вечера? Не дожидаясь ответа, она направилась в класс, чувствуя всепоглощающее счастье. Такое невероятное счастье, что оно заставляло все остальные чувства притупиться. Едва подойдя к месту назначения, к ней быстро подлетел Петтигрю и, ничего не говоря, схватил за руку и повёл к какой-то каморке. То ли шок от такой дерзости сказался, то ли просто не особое желание разговаривать с этим человеком, но Авелин молча пошла, ведомая Питером. Зайдя в каморку, они оказались почему-то не в помещении с ведрами и мётлами, а в большой тёплой и уютной гостиной, где за столом сидел Сириус что-то измеряя циркулем, а Джеймс с Римусом стояли друг напротив друга, облокачиваясь на стол и нависая над Блэком, и спорили (даже удивительно, что Люпин так может!). Питер, оставив черноволосую, подошёл к столу, заглядывая за плечо Сириусу и указывая на что-то пальцем. Блэк, на котором не было школьной мантии, а лишь рубашка с галстуком, видимо психанул, кинув при этом циркуль в Поттера, который в свою очередь очень удачно увернулся. — Заткнитесь! — фыркнул Сириус, поднявшись со своего места, — И сами рисуйте свою карту, господа профессора! — Бродяга, брось! — похлопав друга по плечу с такой самоуверенной улыбкой, произнёс Джеймс. — Привет, — раздался за спиной девушки голос Лили. — Они полностью в творческом процессе, так что не обращай внимания. Давно ты тут стоишь? — Минут пять, — пожала плечами Авелин, рассматривая карту, которая видимо была еще не завершена. — Чувствую себя невидимкой. Что это за карта? — Карта, показывающая точную планировку Хогвартса и его окрестностей, — вдруг раздался голос Блэка, такой задумчивый и серьёзный. — А также местоположения любого, кто находится в замке в любой момент времени, даже под мантией невидимкой. — Зачем вам такая карта? — непонимающе нахмурилась Клер и посмотрела на Лили, которая лишь пожала плечами и уселась на диван, который, как оказалось, стоял сбоку, позади девушки. — Для веселья, — отозвался Джеймс. — Точнее, чтобы ваше веселье осталось безнаказанным, так? Поттер с укором посмотрел на Авелин, видимо их раздражение по отношению друг к другу было взаимным. Ну, хоть одно хобби оказалось общим. — Кого же мне это напоминает? — наигранно спросил Джеймс, повернувшись к Петтигрю, который чуть не описался от восторга. — Не нашего ли знакомого Нюниуса, а, Хвост? — Пусть так, — фыркнула девушка, подходя ближе к Джеймсу. — Но он хотя бы знает о правилах приличия, в отличие от тебя, Поттер. Но тебе не понять, ведь это сложно сделать, когда мозг атрофирован. Его глаза были широко открыты, и теперь в них уже не было той уверенности, той бравости и превосходства, с которыми он буквально мгновение назад разговаривал с девушкой. В нём горела только лютая злость на Авелин, а напряжение так и витало в воздухе. Ещё чуть-чуть и оба достали бы волшебные палочки и начали поочередно перекидываться заклинаниями. И продолжалось это, пока Эванс, тяжело вздохнув, не обняла Клер за плечи и не оттащила к дивану, посадив на него. — Ребята, не хотите перекусить? — весёлым голосом и с очаровательной улыбкой на устах, произнесла рыжеволосая, чем, наверное, и спасла вечер. Каждый раз, ходя по тёмным коридорам Хогвартса, у Клер возникало острое беспокойство, неприятные предчувствия и опасения, даже несмотря на то, что девушка абсолютно точно знала, что здесь, в замке, она находится в безопасности. Этот очередной поход до спальни Пуффендуя не отличался от остальных. Всё то же зябкое чувство тревоги сковывало разум и тело, заставляя прислушиваться к каждому шороху. Темнота как-будто сгущалась вокруг. Эхо шагов зловещим гулом раздавалось в голове, а ей самой казалось, что кто-то крался за ней. Неожиданно некто, вынырнувший из темноты, положил свою сильную руку на плечо девушки, и Авелин испуганно отпрянула, вжав голову в плечи. Резко обернувшись, она увидела прямо над собой хорошо знакомое лицо директора. — Мисс Клер, — глухо, трагично и между тем невероятно громко прозвучал голос Дамблдора. — Я как раз вас и искал. — Что-то произошло, профессор? — перепугано глядя на мужчину, спрашивает Авелин. — Да, ваш отец… — такая долгая пауза, кажется, она звучала целую вечность, прежде чем он наконец закончил фразу, подтверждая самые худшие мысли. — Гидеон де Клер при смерти и боюсь, вот-вот отойдёт в мир иной. Думаю, вам нужно побыть с семьёй в такую трудную минуту и, увы, если нужно, распроститься с отцом. — Вы… — противный комок стал в горле, не давая нормально говорить. — Вы врёте… Я…я вам не верю. — Сожалею, мисс Клер, — произнёс Альбус, поджав губы, всё-таки сообщать о таком ребёнку было тяжело даже ему. — Но это правда, и сейчас вас ждёт ваша мать в моём кабинете, оттуда вы через камин, собственно, и попадёте домой, в Кастижо дель Клер. Пойдёмте, моя дорогая. Дамблдор зажёг «люмусом» кончик палочки, освещая путь к кабинету. Люди на картинах начали возмущаться, но были остановлены простой фразой директора: «Просим прощения, господа, что разбудили в столь поздний час, но мы очень спешим!», после чего картины начали перешёптываться и сплетничать. — Почему он умирает? Что с ним вообще произошло? — виляя по коридорам вместе с директором и пытаясь сохранять разум ясным, вдруг прервала шепот картин Авелин. Нужно сохранять хладнокровие. Сейчас это просто необходимо. — Почему мой отец не в больнице Святого Мунго, сэр? Разве они не могут его вылечить? Дамблдор вдруг остановился и повернулся к девушке, что шла за ним, словно хвостиком, и посмотрел на неё глазами, полными боли собственного опыта и призраками прошлого, и сказал: — Смерть, моя дорогая, не может вылечить никто. — Но обмануть можно? — отчаянно тихо заметила Авелин, смотря на седеющего мужчину. — Сказка Барда Бидля о трёх братьях, в ней юноша обманул Смерть. Альбус молчал. Казалось, его несколько озаботили слова маленькой ученицы, в которых определённо была сокрыта некая правда. Действительно, почему бы и нет? — Директор? — вкрадчиво произнесла Авелин, отвлекая того от дум. — Да, конечно, — кивнул Дамблдор и поспешил в свой кабинет. — Нам стоит поторопиться. Её мать не была похожа на женщину, которая тихо-тихо плачет по ночам. Она не была похожа на женщину, которая вообще умеет плакать. Да она не была похожа на живую женщину, чего уж там. Она была похожа на статую, искусно высеченную рукой мастера из мрамора. Такая красивая статуя. Невероятно, ошеломляюще красивая. И эти волосы, сверкающие, как снег на солнце. И только голубые, как лёд, глаза, выдавали её с потрохами. Авелин знала этот взгляд матери, и он не сулил совершенно ничего хорошего, он кричал, что она разбита на сотни мелких осколков, которые вряд ли удастся склеить вновь. — Мам? — неуверенно, боязно, как потерявшийся оленёнок, не обращая внимания на деканов других факультетов, зовёт Авелин эту статую, которая поворачивает голову в сторону дочери и слабо, невероятно холодно улыбается, а из глаз текут слёзы, сверкающие ярче бриллиантов. — Мам, он… — Пока нет, — заверяет дочь Аврора, подходя к девушке и обнимая ту за плечи так отчаянно и крепко, что кости начинают болеть. — Нам нужно поспешить, он очень хочет поговорить с тобой, mon cher oiseau. Мистер Клер лежал на тщательно взбитых подушках в своей постели в окружении личного целителя, домового и семьи. Его дыхание было несколько тяжёлым, но он не спал. Его глаза, всё ещё чёрные, как и у дочери, глядели в потолок. Он всегда был красивым, сильным, хорошо сложенным мужчиной, за которым увивалось множество женщин. Гордость, аристократичность и непреклонность перед чужими идеалами были написаны на его лице. Он перевёл глаза и остановил взгляд на хорошо знакомой хрупкой фигурке у окна, глядя на неё с нежностью, почти мечтательно и так грустно. Боже, как же ему было жаль свою дочь! Сколького он ей не рассказал, столькому не успел научить, и теперь…, а что теперь? Он так мечтал отомстить убийце своего отца, которого сам потерял в детстве, что не успел заметить, как сам лишил своего ребёнка отца. Какой же он глупец! — Уйдите все! — наконец произнёс он. — Ави… подойди. Все сразу же, беспрекословно вышли из комнаты, закрывая за собой дверь, которая почему-то начала скрипеть. Девушка быстро повернулась, глядя на этого тощего, вовсе не похожего на себя прежнего, мужчину. Проклятье выпило из него все соки, все силы. — Ты уже проснулся? — черноволосая девушка быстро подошла к кровати, садясь перед ней на колени и беря руку отца в свою. — Я и не спал, милая, — тихо произносит он, но увидев растерянность на лице девочки, поспешно произнёс: — Не беспокойся! Я думал. Лежал и думал о своей жизни. — И о чём же, пап? Сочувственный взгляд, мягкое поглаживание по руке и искренняя заинтересованность в голосе, вызвали прилив нежности у Гидеона. Он ласково погладил дочь по щеке. — Я очень люблю тебя, дорогая, — мужчина, точнее то, что от него осталось, выпустил тяжелый, хриплый вздох. — Мне так жаль, Авелин, что я не успел ничего сделать… Не успел ничего тебе дать, так же как и мой отец мне. Прости, дорогая, из-за моей глупости ты лишилась отца. — О, нет, папенька! — затараторила девушка, потому что чувствовала, что если не начнёт говорить хоть какой-то успокаивающий бред, то точно разревётся, а слёзы сейчас никому не нужны. Кто-то же должен оставаться крепостью, на которую мать сможет опереться. — Я уверена, ты просто сейчас слишком предвзят к себе, это не так! Ты замечательный человек, па, и я отомщу за тебя, не сомневайся! — Авелин, — перебил он девушку, еле-еле улыбнувшись краешком губ. О, она знала эту улыбку… Ирония в чистом её проявлении. — У меня всегда был один кошмарный, неискоренимый недостаток, и это гордость. Это у нас в роду, и у тебя этот недостаток также есть. Она слишком сильно управляла мной, особенно в последние годы. И вот к чему это всё привело! Я лежу здесь, беспомощный и умирающий. Он хрипло засмеялся, покуда его смех не перешёл в кашель, и целитель ворвался в комнату и прислонил к его губам какую-то пробирку. Его рука, которую держала Авелин, сильнее сжала ладонь дочери, а другая судорожно дёрнулась. Закусив губу до крови, черноволосая девушка, постаралась как можно тише выдохнуть. — Кто это сделал? — Не совершай ту же ошибку, что и я, Авелин, не трать свою жизнь на месть, не будь таким же эгоистом, как и я, живи для себя и ради себя, но и не забывай о родных никогда, — девушка почувствовала слабое пожатие его руки, — На моих глазах ты подрастала здесь, в Кастижо дель Клер, и превратилась из крохотной девчушки в красивую девушку. Я горжусь тобой, дитя моё, и надеюсь, что я сделал всё, чтобы тебе было хорошо, но прошу, никогда не останавливайся на достигнутом, развивайся, всегда думай своей головой, позаботься о матери и никогда не связывайся с тёмной магией, она ещё никому не принесла добра, поверь мне. Гидеон де Клер продолжал говорить, но уже скорее для себя: — Ты ведь знаешь, что я мракоборец, конечно, знаешь! В последние годы появился один тёмный и невероятно могущественный маг, он прозвал себя Волан-де-Мортом и собирается устроить переворот, искоренить всех маглорожденных, оставить только чистокровных. Он собирает армию, они называют себя «Пожирателями смерти», а на руках у них метка в виде змеи, Люциус Малфой один из них, один из приспешников этого Волан-де-Морта. Пожиратели заполонили всё Министерство. Держись от них подальше. Все те разрушения, что несёт этот дурак, весь этот беспредел — это путь в никуда. Если останутся только чистокровные волшебники, мы все в итоге вымрем. Глупец…- он немного помолчал, как будто взял передышку. — Грядёт война, пташка, и я не смогу защитить вас, и Дамблдор не сможет, даже несмотря на его могущество. Думаю, вам стоит уехать хотя бы на время во Францию. — Но, пап! Ты же знаешь… — Знаю, но тебе придётся потерпеть, потому что другого выхода, я пока не вижу… — растерянность отразилась на её лице, но Гидеон не мог ничего поделать. Это был единственный верный выход. — Нет! — громко и твёрдо говорит Авелин, не терпя возражений, а затем с горечью произносит: — Всё это так жестоко, так несправедливо! — Жизнь вообще несправедлива, — веки вдруг задрожали, а выражение лица изменилось. Он явно с огромным, неимоверным трудом произносил те слова, — Ави, всё состояние семьи Клер, всё… тебе. Всё… За портретом прапрадеда Эдварда ключ от сейфа, но не от того, что с деньгами, надеюсь, ты найдёшь там что-то для себя. — Да, да, конечно, положись на меня. Я позабочусь обо всём. Авелин почувствовала слабое пожатие и бессильную улыбку. Затем веки Гидеона опустились, скрывая угольные глаза. Он издал несколько невнятных звуков, которые были лишены смысла. Руки, схватившие девушку за плечи, мягко увлекли из комнаты, оставляя в коридоре в компании фей, которые тут же окружили её, садясь той на плечи и даже на голову. Несмотря на слаборазвитый интеллект и весьма склочный характер, сегодня они вели себя тихо, не жужжали. Видимо всё же понимали, что что-то не так, что хозяин дома умирает. Фея, сидящая на голове, даже гладила хозяйку по волосам, перебирая чёрные пряди. — Вы хорошо держитесь, — вдруг раздался голос целителя, который копался в своём чемоданчике. — Очевидно, вам свойственно большое самообладание. — Я научилась скрывать свои истинные чувства и мотивы, — губы девушки сжались в одну прямую линию. — Хорошее умение в наше время, — мужчина лет пятидесяти, видно, довольно опытный, вдруг замолчал и посмотрел на девушку, которая и сама мигом выросла на пару лет, — Перед вашим приходом, он просил, чтобы я вас вывел, прежде чем он умрёт: не хотел, чтобы вы видели смерть собственного отца. Думаю, вам нужно это знать, — он говорил монотонным, практически профессорским голосом, при этом всём не отвлекаясь от перебирания зелий, — Проклятие подействовало практически в полной силе, он должен был сразу умереть, но, как видите, чудеса случаются. — Чудо — это если бы он выжил и ближайшие лет пятьдесят встречал Рождество со мной, — тихо произнесла девушка, глядя в окно, где во дворе Хорлик, их домовой эльф, гонял садовых гномов. Целитель усмехнулся. — Я должен идти, — закрыв свой чемоданчик и поправив мантию, сказал мужчина. — Я вернусь рано утром. Мужчина посмотрел на Авелин, и, кажется, в его взгляде мелькнула жалость к ней. Как только дверь за ним захлопнулась, перед девушкой появился Хорлик. — Хозяйка, ваша комната готова. — Благодарю, Хорлик, — ответила она, посмотрев на опечаленного домовика. — Разбуди меня, когда он… умрёт. — Конечно, госпожа. На следующее утро Авелин разбудил не домашний эльф, а сама мать, которая к тому времени уже была в чёрном старомодном кружевном платье и плакала, не скрывая слёз. У девушки замирало сердце, видя то, как её родитель плачет. Пожалуй, одна из самых страшных вещей в мире — смотреть на то, как плачет твоя мать, и не знать, как ей помочь. — Ави… — она села на кровать и обняла дочь, которая тяжело вздохнула, понимая, какая фраза последует за этим «Ави…», а Аврора в это время разрыдалась ещё сильнее. — Он умер! Умер во сне! — Во сне… — как в тумане повторила она за матерью. — Спокойно отошёл во сне… Какое счастье. На самом деле, счастья никакого не было, была пустота. Всепоглощающая пустота, которая так и манила в свою бездну. Казалось, если хоть одна её слеза упадёт, она и сама вместе с ней оступится и нырнёт в водоворот этих мрачных страстей. Хотелось кричать, вот только черноволосая знала, что если начнёт это делать, уже не остановится. Глотая слёзы, Аврора согласилась с дочерью, что довольно милосердно умереть во сне. Похороны были спешными и поверхностными, несмотря на это, собрался весь цвет аристократии, коллеги и даже Дамблдор. Вообще масса людей: и знакомых, и нет, пришло на эту процессию. Всё было чин по чину: прощание, слёзы и гроб, который в итоге засыпали землёй. Стоя перед могилой, на которой лежало множество белых цветов, Авелин не плакала, потому что знала, что бы сказал на это отец: «Не плачь по мёртвым, они совершенно не это хотят видеть!». Эту же фразу он произнёс на могиле своей матери, когда у его семилетней дочери лились слёзы. — Грустно, когда твои ученики умирают раньше тебя. Твой отец был хорошим, честным и принципиальным человеком, — произнёс Дамблдор, подойдя к девушке. — Тогда я был его профессором по трансфигурации, он очень напоминал мне его отца, твоего деда, так же, как и ты сейчас, напоминаешь Гидеона. Он тоже потерял отца в столь юном возрасте. О, как он был ослеплён местью! Хотел даже сбежать из школы и отправиться по свежим следам вдогонку за Грин-де-Вальдом, к счастью, я его отговорил. — Он мне этого не рассказывал, — ухмыльнувшись, произнесла Авелин, разглядывая памятник. — Он не сказал мне, кто его убил: не хотел, чтобы я мстила за его смерть. Он считал, что это абсолютно его вина. — Что ж, очень разумно, — поучительно произнёс мужчина с обильно седеющими волосами. — Месть — самая дорогостоящая роскошь, которая может осуществиться лишь при одном условии — если у тебя ничего нет. — Я пообещала ему, что не буду мстить, — тихо сказала девушка. — И намерена сдержать своё обещание. В любом случае, думаю, что моих сил не хватит для этого. — О, дитя, в тебе кроется великая сила, — вкрадчиво произнёс директор. — Вопрос совершенно в другом: как ты намерена её использовать? — Мне… — она вдруг замолчала, но собравшись с силами, произнесла: — Мне просто хочется защитить тех, кого я люблю и по возможности помочь тем, кто в этом нуждается. — Похвально, весьма похвально, — улыбнувшись, произнёс мужчина, — Ох, который час! — вдруг негодующе сказал профессор. — За хорошими разговорами время всегда уходит быстро. Мне пора, Авелин, но через пару дней ты должна быть уже в школе. — Конечно, профессор, — сухо ответила девушка, всё так же глядя на могилу. — Ах, да, чуть не забыл! — уже уходя, воскликнул Альбус. — Слёзы — это своеобразный крик души, поплачьте, поможет. Смотря вслед уходящему седеющему мужчине, который по совместительству являлся одним из самых сильных волшебников в мире, девушка задалась вопросом: «А плакал ли Альбус Дамблдор в своей жизни?».