Одна боль на двоих

Следующие несколько дней, да и недель после смерти жены, Бьякуя помнил смутно. Кажется, поздно вечером его нашли слуги, заподозрившие неладное. Его лихорадило, но наутро он, будущий глава клана, действующий лейтенант и без пяти минут капитан, был на ногах. Бледнее обычного – даже лихорадке не удалось победить эту бледность – и с леденящим, замораживающим всё живое безразличием в глазах. Ни чёткость и размеренность движений, ни твёрдость голоса не выдавали его так, как это делал отсутствующий, отрешённый взгляд. Боль распространялась вокруг Бьякуи волнами несмотря на всё самообладание, и люди, чувствуя её, отступали перед ним, не смея даже выразить сочувствие. Он сам распоряжался приготовлением похорон, не давая себе ни часа на отдых или сон. Хисана была солнышком, смыслом его жизни и центром его вселенной. Она научила его смеяться; смогла, приняв таким, какой он есть, растопить холод его души, и, не унижая гордости, научила быть терпимее и мягче, ценить каждое мгновение и радоваться мелочам. Она подарила ему себя, а вместе с собой – целый мир. Она стоит босиком на мокрой траве возле любимого пруда, раскинув руки и подставив лицо под струи дождя. Зажмурившись, вертит головой и смеётся, когда мокрые пряди волос прилипают к лицу. Он растерянно стоит в распахнутых сёдзи, не зная, как поступить. Он в принципе не понимает, как и зачем можно выйти во время дождя, но она не должна быть там одна. Воспользовавшись его нерешительностью она, смеясь, хватает его за руки и тянет к себе, под дождь. Отпускает и начинает кружиться, запрокинув голову и раскинув в стороны руки. Ему неуютно, мокро, но он быстро обо всём забывает, глядя на неё. Её счастливый смех отзывается в груди волной радости, и он уже не замечает, как улыбается, а потом и смеётся вместе с ней. Она снова стискивает своими маленькими пальчиками его руку и тянет его к кружевной, увитой плющом беседке, стоящей на берегу пруда. Затянув его внутрь она оборачивается – не смотрит ли кто? – обхватывает ладошками его шею, заставляя пригнуться, и легко прикасается к краешку его губ своими нежными и мягкими губами. Он немного смущён и ворчит, что она совсем вымокла и может простудиться, подхватывая её на руки, несёт по тропинке к дому. Сначала она болтает ногами и веселится, как дитя, потом нежно целует в щёку и кладёт голову ему на плечо, вызывая этим ласковую улыбку. Он уже рад, что идёт дождь и всё равно, видят ли их. И вот теперь Кучики Бьякуя превратился в холодную статую, но теперь уже со смертельной усталостью и абсолютным безразличием в глазах. Только хорошо знавшие его, а таковых было немного, понимали, что все его внутренние силы уходят на то, чтобы справиться с болью и не дать отчаянию вырваться наружу. Единственный кто не боялся нового Бьякуи был Укитаке, капитан тринадцатого отряда и бывший учитель. Он навещал Кучики после похорон почти каждый день, стараясь пробить стену, которой тот себя окружил в попытке уйти от реальности. Но даже всей мягкости и доброты наставника не хватило на то, чтобы добиться от Бьякуи чего-либо, кроме вежливых и равнодушных ответов. Тогда, почти сдавшись, Укитаке, хорошо знавший их с Хисаной историю, привёл его в Руконгай, на то самое место, где Бьякуя встретил её. Тот стоял возле заветного дерева молча и не шевелясь, только дышал тяжело и через раз. Долгим и невидящим взглядом смотрел куда-то поверх деревьев. Вокруг уже буйствовала весна, но та поляна, на которой стояли они с учителем, казалась замёрзшей от присутствия Бьякуи. Даже звуки притихли, и, казалось, небо приглушило свою сияющую голубизну, и солнце постаралось светить не так ярко, взирая на его тоску по любимой. Укитаке, простояв довольно долгое время, уже повернулся, чтобы уйти, как Кучики вдруг резко выхватил меч. Капитан шагнул было к Бьякуе, но в этот момент, всё с тем же отсутствующим выражением и невидящим взглядом, тот опустил руку и разжал пальцы… Учитель с изумлением наблюдал, как, вместо того, чтобы упасть, меч плавно вошёл в землю, будто растворившись в ней, а вокруг поляны розовым хороводом закружилась стена уже из тысячи мечей. Скорбь и горе Бьякуи воплотилось в сенкей Senbonsakura Kageyoshi, истинное и самое могучее воплощение его занпакто. Остаток дня они так и провели на этой поляне, где Укитаке наблюдал за плавными движениями рук и ужасающей мощью мечей, не оставившей от поляны живого места. Лес вокруг был уничтожен практически весь, кроме того самого единственного дерева. Капитан Укитаке был невредим, а вот на Бьякуе новое воплощение оставило немало царапин. Кучики ни разу не уклонился ни от одного летящего в его сторону меча, и бывшему учителю пришлось отбить от Бьякуи несколько атак его собственного оружия. После случившегося главнокомандующий Ямамото – а он всегда был практичен! – уступил просьбе капитана Укитаке и на несколько недель отослал Кучики в самый дальний и опасный район Генсея, в котором стали появляться меносы, в надежде убить двух зайцев – устранить опасность и привести лейтенанта Кучики в чувство. В бою лейтенант стал безрассуден и непредсказуем, но сила и мастерство только возросли. Бьякуя вернулся невредимый, без единой царапины, и в целости и сохранности вернул отряд. Вернувшиеся из уст в уста передавали подробности боёв, которые тут же перерастали в легенды и заставляли с благоговейным ужасом смотреть вслед Кучики. Но Бьякуя, казалось, этого не замечал. В его глазах уже не было тех ужасающих безразличия с усталостью, они сменились непроницаемостью и внешним, леденящим спокойствием. Бьякуя справился со своей болью, а, вернее, загнал её так глубоко, что снаружи никто и не догадался бы, насколько он разбит и уничтожен. Смысла жить больше не было. Зато оставались обязанности. По возвращении он, наконец, стал главой клана Кучики, и вскорости его ожидала должность капитана шестого отряда. Посетив могилы родителей и жены, он занялся новыми, а так же повседневными рутинными делами. Жизнь, свалившая на него новые обязательства, закрутила его в бешеном ритме, чему Бьякуя и не сопротивлялся. Только одно действие оставалось неизменным, каким бы тяжёлым не выдался день: по ночам он выходил к пруду и, сев в маленькое деревянное кресло, до сих пор стоящее в кружевной беседке, неотрывно смотрел на воду. Время шло, но Бьякуя почти не менялся: совершенствуясь в боевом мастерстве, управлении кланом и отрядом, в отношениях с людьми Кучики оставался так же холоден и неприступен. Действующий глава клана, действующий лейтенант и почти капитан – он привык брать многое на себя, и был достаточно силён, чтобы справится со всем. В конце концов, его с детства воспитывали для этого. И всё же утрата была настолько велика, что давила на него непомерным грузом. Не в силах ни принять потерю, ни избавиться от ощущения собственной вины, Бьякуя с головой ушёл в дела, чтобы постараться заглушить и отбросить все чувства. Чувства давили, путали разум и иногда мешали просто дышать: было гораздо проще избавиться от них, чем пережить то, что они приносили с собой. Погружая себя в ежедневные заботы, он привык, как сам считал, отсекать всё лишнее. Всё, что могло бы вызвать ненужные эмоции. Всё, что мешало принимать правильные решения. Ведь от Кучики Бьякуи требовались именно правильные решения, верно? Это стало частью его натуры, приросло так быстро, что он уже почти и не помнил себя другим. Но окружающим он стал казаться ещё более высокомерным и безразличным, способным уничтожать взглядом не хуже банкая. Поэтому подавляющее большинство старалось держаться от него как можно дальше, а Кучики и не собирался больше к себе никого подпускать. Хисана была единственная и её место занять невозможно, в этом он был уверен. Но сестру Хисаны искать всё же продолжал, не сильно надеясь на успех, просто выполняя обещание. Порой Бьякуе приходило в голову, что это бессмысленно, но он не мог прекратить поиски так же, как не мог перестать приходить по ночам к пруду. Когда вместо обычного отчёта однажды услышал: «Мы нашли её», Кучики ничего не почувствовал. Он только поднял на говорившего спокойно-равнодушный взгляд, ожидая подробностей. Оказалось, что сестра Хисаны, живая и здоровая, учится в академии шинигами. А так же выяснилось, что она весьма способна и преподаватели ею гордятся. И если Кучике-сама нужно с ней встретиться, то это можно сделать прямо сегодня, когда в академии закончатся занятия. Бьякуя кивнул, подтвердив время, и снова занялся бумагами. Лишь когда за докладчиком закрылась дверь, он закрыл глаза и откинулся назад. В памяти, помимо воли, всплыл тот день, родное, слишком бледное лицо Хисаны, гаснущая улыбка и шёпот: «… Пожалуйста… найди Рукию… » Он нашёл. Нашёл. Что же делать теперь? «… Я лишила её семьи… прошу, пусть она станет тебе сестрой… » Как глава клана, он мог принять любое решение. Но Бьякуя слишком хорошо помнил, сколько усилий пришлось приложить, сколько доводов привести, сколько упрёков выслушать, какое недовольство погасить и какие интриги пресечь, когда Хисана вошла в семью. Он сам в любом случае оказывался меж двух огней, разрываясь между соблюдением обычаев и обещанием, данным покойной жене. «… Я не имею права… не рассказывай ничего обо мне… » Принять Рукию в клан, стать ей братом – только так он смог бы и заботиться о ней, и защитить. Нужно снова поступиться принципами. Это грозит большими неприятностями и ляжет на плечи тяжким грузом, но другого способа нет. Последняя мелькнувшая мысль, которую он проигнорировал, была о том, какая же она, сестра Хисаны? Это как раз было для него неважно. Так он считал.