Вторая линия

Раскладушка у Максимова действительно была. Одному богу известно, зачем он держал ее в своей квартире и для кого, но Джон разместился с завидным комфортом. Это было гораздо лучше, чем коврик в туалете, да и начальство не донимало – тихо и мирно завалилось спать. А вот маршрутчику не спалось. Он долго слонялся по квартире, смотрел сквозь прозрачные окна крыши на ночной чужой город, ходил курить раз пятнадцать, перемыл посуду и даже починил сломанную дверцу шкафчика на кухне. Больше делать было нечего. Сон так и не шел, зато шли косяками дурные мысли вперемешку с бредовыми идеями. Ключевая из тех, что еще стоили обдумывания, состояла в том, чтобы нанести еще один визит в злополучный коттедж и попробовать добиться встречи с Иваном Степановичем. Может, через охранника, может, просто так. Джон не слишком трудился устанавливать в тюрьме какие-то связи, то ли брезговал, то ли попросту не считал нужным. Его не трогали тогда, изувеченная физиономия и суровый нрав, помноженные на светившееся в волчьих глазах ожидание кровной мести, сработали щитом. Евгений Непомнящих не обзавелся ни татуировками, ни предложениями работы в ОПГ после освобождения, ни чем-либо еще. Он мало разговаривал, быстро усвоил необходимые для выживания правила, а на редкие покушения на свое личное пространство реагировал молниеносно и очень жестоко. Захоти Джон этого – выбился бы в люди, но предпочитал покой и нейтралитет. Но кто такие воры в законе и зачем к ним иногда ходят, все-таки знал. Вопрос был в том, каким ветром занесло туда Галину Сергееву? - Лунатишь? – когда нарисовался Максимов, Джон так и не понял. Он приканчивал последнюю из имевшихся у него сигарет, привалившись лбом к стеклу. Дым вытягивало в форточку, пепел иногда падал на подоконник. - Вроде того, - негромко отозвался Женя. – А ты? - Выспался. - Иди, впрок еще выспись. Четыре часа утра, между прочим. - Я в курсе. Просто знаешь, спал, как выключенный. Отпустило. - Я заметил. Что, может, я тогда домой поеду? - Кому ты там нужен в такую рань? - Найдутся желающие. - Соседа разбудишь, - хмыкнул Максимов. – Ты зачем остался-то? - В смысле? Сам же просил. Очень настоятельно. - А, точно… - Память потерял со страху? - Нет. Теперь-то чего бояться. - А тогда чего? Очень вор в законе страшный? - Вор как вор. Есть и пострашнее. Джон продолжал упрямо пялиться в окно и пытаться тяжелой бессонной головой родить тот самый вопрос, который выведет разговор на Сергееву, но почему-то не мог. Максимов торчал рядом, усевшись на стол. - Серега, вот серьезно, нужна тебе вся эта грязь? – вместо всего, что задумал, спросил Женя. – В нее один раз залезешь, и все, пиздец, на всю жизнь она с тобой. Ты, может, потом передумаешь, а поздно – не отмоешься. Где-нибудь, да выплывет. - Ты сейчас точно обо мне говоришь? – как-то зло отозвался Максимов. - В том числе. - Я все равно уже залез. И почему-то когда сунулся, никто не одернул. Где ты раньше-то был? - Где был, там сейчас нет. А почему кто-то должен был? Кому ты нужен? - Да никому, в общем-то. Поэтому и полез. Хорошо, когда сразу рождаешься тем, кем нужно. Вот, у генерального нашего сын есть, готовый наследничек. Появится – и сядет на трон. А мне знаешь, сколько пришлось карабкаться? - Представляю… - Вряд ли. Тут простой пахотой не отделаешься. Джон навострил уши. Особенно ему не понравилось то, что Максимов хотя бы теоретически знал о существовании Игоря. - Много надо занести? - Много. - А наследник что? Где он есть? Небось, в Гарварде? - Не поехал, говорят, - отмахнулся начальник. – Но появится здесь – голову оторву, не разбираясь. По справедливости. - Я тебе поотрываю, - рявкнул Джон. Понял, что сморозил глупость, но, похоже, Максимов истолковал ее как-то по-другому. - Да я в переносном смысле, - добавил он быстро. – Просто без боя то, что с боем взял, я не отдам. - Отдашь, как миленький, если начальник прикажет, - напомнил Джон. - Сначала пусть из СИЗО вылезет. Маршрутчик выбросил потухшую сигарету. Радовало во всей этой ситуации его только то, что в кухне было темно, и Максимов, скорее всего, не видел весьма живописного выражения его лица. - А вылезет – по башке тебе не надает? - А за что? - Ну, мало ли. - Горохов, знаешь, я как-то об этом сейчас меньше всего волнуюсь. - Хорошо, если так. - Кому? - Тебе, наверное. И мне. Потому что мне твои волнения уже вот где, - Джон указал чуть трясущейся рукой куда-то в район своей печени. Парень глухо рассмеялся. - Боишься? - Детей я еще не боялся, - отмахнулся маршрутчик. - Детей, говоришь? Максимов резко встал, цапнул Джона за растянутый воротник трикотажной рубахи, дернул на себя. Тот не сопротивлялся. В груди давно закипала звериная злоба, но ее удавалось контролировать. Пока. - Дальше-то что, Серега? – спокойно и мягко спросил Джон. – Бить меня не надо. Я от этого дурной становлюсь, а рука у меня тяжелая, ты уже проверял. Так что отпусти воротник, будь другом, я эту рубашку очень люблю. У начальника были ледяные руки, это чувствовалось. Может быть, его даже лихорадило. Джон продолжал спокойно стоять, дожидаясь, пока пройдет этот очередной приступ дебилизма, но лучше почему-то не становилось. - Сильно меня ненавидишь? – поинтересовался Максимов. Маршрутчик только улыбнулся. - А теперь? Воротник затрещал, и чтобы его спасти, пришлось немного пойти вслед за прилагаемой к нему силой. Парень поймал закономерность и дернул еще. - Серега, не дури, - попросил Джон. Ему уже достаточно сильно хотелось дать начальству в рыло, но все-таки не так, как после встречи с Рашидовым. Гораздо меньше. Подростковые выкрутасы на тему места в иерархии он мог и потерпеть. Хотя в исполнении Максимова все могло получиться и не слишком безобидно. Вспомнились как-то к месту окровавленные осколки стекла на полу этой самой квартиры и пустые шприцы из-под обезболивающего. Зачем тот калечил сам себя? Понимал ли, что делал? А теперь – понимает? Эти вопросы себе Джон задавал, в том числе и для того, чтобы не сорваться и не натворить дел. Теперь, когда что-то начало проясняться, определенно не стоило укладывать Максимова в больницу. Тот наклонился ближе. - Мы с тобой одной крови, - сказал вдруг. – Я же чувствую. Ты точно такая же грязная тварь, как и я. Старая, злобная тварь. Оспоришь? - И не подумаю, - оскалился Джон. Максимов на нем теперь почти висел. От него фонило безумием и лихорадкой. Джон видел таких людей – когда-то очень давно, на войне. Они теряли разум от страха, а после гибли. Но война осталась в прошлом, а вот начальство, к сожалению, было в настоящем. - С годами злобность нарастает, - беззаботно поделился Женя. – Доживешь – узнаешь. - На тебя настоящего хочу взглянуть. Ты вечно из себя строишь что-то, а человека можно узнать, только загнав в угол. - Не хочу в угол. - А придется. Максимов отступил на шаг, выпустил многострадальный воротник из рук, сел на стол, обтер вспотевшее лицо рукой. И в тот же момент получил по нему со всей скопившейся у Джона дури. Отлетел в стену, по ней сполз, перевернув табуретку. Долго сидел на полу тихо – Женя даже подумал, что вышиб из парня дух. Но поднялся, сглатывая кровь из разбитого рта. Рассмеялся. - И все? – спросил, отплевываясь. - Ты все-таки мазохист, - заключил Джон. – Могу и еще, но смысла не вижу. Он развернулся и вышел из кухни. За спиной Максимов пытался встать, роняя остававшуюся еще там исправную мебель, что-то кричал, матерился – неумело, но с чувством. Догнали его между комнатой и коридором. Максимов навалился всем весом, почти сбил с ног. Джон устоял, поймав рукой стену, и едва не взвыл от боли в спине. Угораздило же! Он дернулся, пытаясь сбросить обузу, но потерял равновесие и все-таки рухнул с коротким, но выразительным ругательством. Драка переросла в греко-римскую борьбу. Максимов был моложе и тяжелее, но практики ему явно не хватало. Джон успел несколько раз неплохо отоварить шефа по болезненным местам, потом тот ответил ему тем же и поймал в крепкий захват. - Сколько ж тебя надо злить, - шипел Максимов. – Покажись. - Ты дьявола что ли вызываешь? – смеялся Джон, выворачиваясь из захвата. Спина требовала пощады и угрожала действительно вызвать дьявола, в голове мало-помалу расползался тот самый кровавый туман. Женя пытался успокоиться, но побоище успокоению не способствовало. Особенно когда Максимов по наитью ударил туда, где до сих пор еще напоминала о себе болью прошлогодняя рана. Джон матерно взревел и свернулся калачиком. Это произвело неожиданный эффект. Максимов сразу перестал воевать и замер, точно испугался деяния рук своих. - Что? Женя и хотел ответить, да пока не мог. Лежал еще минут пять, дожидаясь, пока схлынет удушливая боль, молчал и пытался дышать. - Что с тобой, Горохов? Скорую вызвать? - Да какую нахрен скорую, - наконец, обретя возможность говорить, зарычал Джон. – Связался блядь с больным на свою голову! Максимов помог ему встать, усадил на диван. - Что случилось-то? - Рану старую потревожил. Сейчас посижу, пройдет. Максимов устроился рядом и периодически обтирал кровь, которая капала с разбитого носа и губ. - Еще одна такая ночка, Серега, и я точно уволюсь, - подвел итог Джон. - Я тоже, - в тон ему отозвался начальник. - Да кто тебе позволит. Оба рассмеялись. Вернее, Джон скорее кашлял, придерживая все еще искривший болью бок, а Максимов откровенно ржал, уткнувшись лбом ему в плечо. Продолжалась истерика минут пять. Потом что-то изменилось. Женя подумал о том, как он теперь такой красивый покажется Игорю, и сразу расстроился. Максимов, наверное, тоже о чем-то подумал, потому что взял его за плечи и развернул к себе. Джон спокойно выдержал бешеный взгляд. - Забавный ты человек, Горохов. - Обхохочешься. - Нет, я серьезно, - Максимов все еще смеялся, но веселья в нем не было ни грамма – одно только безумие. Черный взгляд – сырая нефть, вязкая и тяжелая. Джону стало не по себе. В этой нефти он вдруг очень четко увидел свое отражение, и человеческим оно не было. Это случилось за долю секунды до того, Максимов потянулся к нему – и окровавленной рукой вывел на лбу крест. - Тьфу, блин, напугал, - возмутился маршрутчик. И сказал чистую правду. Ему сделалось по-настоящему страшно. Это был не крест – это была мишень.