Вторая линия

«Истана» дожидалась у неприметного заезда, там, где в кованой ограде больницы ушлые медики проделали брешь и ходили напрямки, чтобы не огибать по-советски большой странновато изогнутый корпус. - Нашел своего Игоря Михайловича, - с удовлетворением отметила медсестра, едва завидев в отделении неведомо как вернувшегося безымянного. Разумеется, без бахил и одноразового халата. - Нашел, - без особой радости подтвердил тот. – Помощь нужна. Очень. - «Скорую» что ж не вызвал? - А что зазря бригаду гонять, - развел руками Женя. – Погляди, а? - Доброта меня погубит, - вздохнула Полина. – Где? - Да в машине у меня. Едва заметив «Истану», медсестра рассмеялась. - А я все гадала, чем ты в жизни занят. Так и думал, что водила. Артрит у тебя больно профессиональный. - Не без этого, - смолчал об истинной причине Джон. – Потрепала дорога. - Рассказывай больше! Морду-то, небось, не об дорогу разодрал. - Дело прошлое. - Ладно. Где болезный-то твой? - В машине лежит. - Ты его из развалин вытащил, что ли? – увидев Максимова, Полина шутить расхотела. - Почти, - буркнул Женя, хотел было смыться, но вместо этого забрался в салон и сжался в уголке, готовый в любой момент чем-нибудь помочь. Помогать было особо нечем. Медсестра натянула перчатки и шустро ворочала пусть и отощавшего, но вполне весомого парня. Максимов не шевелился и не реагировал, скорее всего, до сих пор был в отключке. - Нашел, как же, - подумал Женя злобно. – Нашел, да не того. При Максимове не было ничего – ни телефона, ни документов, ни даже кошелька. Одежда разодрана и провоняла горелым, ссадин и ран – тех еще прибыло. И с ногой тоже что-то было не в порядке, но точный диагноз поднаторевший в полевой медицине сверх всякой меры Женя поставить не решился. А вот машине поставил сразу и безошибочно, поэтому обыскал и бросил бронированного монстра в ближайшем скверике, и в больницу погнал верную маршрутку. «Гелик» был не жилец, и чудо еще, что смог одолеть те жалкие километр-полтора от стоянки. Похоже, он действительно побывал если и не в эпицентре взрыва, то где-то очень близко. И надо отдать ему должное, после этого еще смог вынести своего водителя из развалин. - Вывих, повезло, - заметила Полина. – Но отекла здорово, конечно. - А так целый? - А сам не видишь? - Кое-что вижу, но предпочитаю обратиться к специалисту. - В блудную меня тянешь, - без особой злобы сказала медсестра. – Хотя, мое дело сторона. Иди в аптеку, покупай бинты, стерильные салфетки, раствор йода, диклофенак в ампулах… а, все равно забудешь половину. Бумажку давай и ручку. О том, почему не нашлось нужного в больнице, Женя, знавший о медиках не из телевизора, а от родного брата, даже спрашивать не стал. Молча кивнул, взял список и побрел в круглосуточную аптеку, которую заприметил в торце, там, где была поликлиника. Денег, найденных в салоне «Гелика», с лихвой хватило бы скупить ее всю. С перевязками они провозились вдвоем не меньше получаса, потом Полина охнула и сорвалась в отделение, а свернутой по-маршрутному в трубочку пачки банкнот в кармане халата, скорее всего, не заметила. Куда везти Максимова, Женя в душе не чаял. Не в разоренный же сергеевский коттедж, в самом деле! Подумал и остановил свой выбор на гостинице для дальнобоев, до которой успел добраться раньше, чем начались первые пробки. Свалив тело на кровать, Женя примерился к купленной тут же бутылке водки, но в последний момент передумал. Что, если Максимов очухается и сообщит что-то важное? И сразу придется прыгать за руль… а еще ведь антибиотики, про которые Джон давно и благополучно позабыл. Поставил бутылку на пол, а сам сожрал на голодный желудок пару таблеток и запил прямо из-под крана холодной водой. Потом сунул туда же, в раковину всю голову, долго полоскался, пытаясь заставить работать мозг, а не примитивный набор рефлексов, позволявший выжить практически в любой ситуации, а заодно вытащить на себе раненого товарища. Вот только товарища ли? Наверное, это была первая за всю ночь здравая мысль. Вторая заключалась в том, что если кто-то и знает, где Игорь – так это как раз Максимов. Когда Джон вернулся из туалета, тот сидел на кровати и дико озирался. - Извини, что было, - непонятно зачем сказал Женя. – Не курорт и даже не пять звезд. - Горохов, я тебя обожаю, - прошелестел ВРИО. - Скажи лучше, где Сергеев. - Где сейчас – понятия не имею. Хотя думаю, жив и здоров, если не завалило. - Не темни, и так голова пухнет. - Коротко и понятно, специально для тебя. Мы с ним оба оказались в элеваторной. Я лежал, он ходил. Потом двинул в разведку и проебался. Я подождал немного, пока там прогорит, и пополз. Нога, сам видишь, какая. Трупа по дороге не встретил, зато вылез на служебную стоянку. Результат налицо. - «Гелик» я видел, - кивнул Женя. – А больше ничего не понял. - Не переживай, Гаджиев вряд ли даст сыночку пропасть. Женя притих и, наверное, вытаращился, потому что Максимов криво улыбнулся и не преминул уточнить: - А, ты ведь не знал. - Что я опять не знал? - Сергеев твой ни разу не Сергеев, а Гаджиев, вообще-то. Ну, так бывает. - Бред какой-то. - Спроси у него, если захочет разговаривать. Но скорее всего, не захочет… Максимов заметил водку и потянулся за ней. Женя не препятствовал. Он обдумывал новое и замечательное открытие. Что ж, ему всегда казалось, что Игоря подкинули – очень уж не похож он был, если честно, на обоих своих родителей. Ну, разве что на мать, и то, совсем немного. Отца в нем не было ни грамма. Впрочем, и сам Женя на Валерия Горохова походил лишь глазами, и то, в минуты гнева, а вот Гена, например, уродился почти копией… - С собакой он переборщил, - между тем, поделился Серега. – Я бы так не стал. - За дело, - пожал плечами маршрутчик. – Тебе стакан дать или из горла? - На брудершафт. - Я пить не буду, антибиотики. - Хорошо. То-то я гляжу, тебе лучше стало. - Мне стало лучше? – Женя чувствовал, как очень быстро и внезапно он подошел к той самой тонкой красной линии, что отделяет человека от зверя. Даже разозлиться не успел. А уже готовенький. - По крайней мере, физически. В последний раз я тебя тащил, а не ты меня. - Это да, - комкая в руках гостиничную простынь, согласился Женя. – Почему ты уверен, что Игорь у Гаджиева? - Больше негде быть. Ты всерьез думаешь, что он сам додумался до фишки с геодезистами? Не тот ресурс, а? Незнакомый город, хоть и родина, и никаких связей – только папаши, один сидит, другой сажает. Да еще ты был, пока не сбежал. - Я не сбежал. - Не мне тебя судить, Женя, ты ведь говорил. Я и не стану. Просто факты констатирую. - Дальше что? - Да ничего, в общем-то. Все не так уж плохо. - Что это за «все» такое? Ты едва концы не отдал, Игореха исчез – и все идет по плану? - Смотря как на это взглянуть. - Не похож ты на такого беспросветного оптимиста, - Женя вынул из кармана таблетку и взялся ее грызть, горькую и вязкую. - Я и не оптимист, в отличие от некоторых, - Максимов глотнул водки, продышался, откинулся на стену. – Это очень помогает в жизни. Женя помолчал немного, наблюдая, как воскресший из мертвых парень глотает водку, не давясь и не кашляя, потом пошел ставить чаю. И только налив дешевой бурды в одноразовый стаканчик, созрел с ответом: - Не оптимист, как же. Какие у тебя были шансы, что я приеду? - Процентов девяносто. - А десять откуда? – про девяносто и спрашивать было нечего. - А десять указывали бы на то, что ты труп. - Меня и в здании-то не было. - Повезло. Я вот был и даже выйти собирался, но не дали. И твоему Сергееву, кстати, тоже. - Кто? - Не представились они, да и не до того было. Думаю, малыгинские. - А не твои, случайно? - Не мои. - И взрыв – не твоя работа? - Не моя. - Почему я тебе не верю? - Потому что не веришь, что я могу еще сказать? – Максимов встряхнул пустую бутылку. – Но видимо все-таки не до конца, потому что я весь в бинтах и пластыре, а нога болит, но гораздо меньше. А мог бы до сих пор валяться в «Гелике», истекая кровью. Спорить было не о чем. - Тебе надо отлежаться, - сменил тему Джон. – А я поеду. - Черта с два, - Максимов отшвырнул бутылку и смотрел теперь на него в упор, страшно и очень знакомо. – Прижми жопу и сиди смирно. Неужели сам не понял, раз такой опытный? - Понял, да не сидится. - Закроют – никому уже не поможешь. А что-то мне подсказывает, что ты скорее удавишься, чем на зону вернешься. Таким, какой ты стал, там уже не жизнь. - Много ты знаешь, - отмахнулся Джон. Максимов знал. Или не знал, но догадался, куда бить. - Почему вдруг, ходил две недели – никто даже имени не спросил, а теперь вдруг понадоблюсь? - Очень кандидатура удобная, - пожал плечами Максимов. – Нет, хочешь, конечно, иди. Ищи Сергеева, в ножки ему падай. Адресок подскажу, выяснил на особый случай. Хочешь? Ну? - Хочу. - Я тебе уже раз дал совет, ты не послушал – дело твое. Но рискну еще раз. Подожди. Мы с Сергеевым сейчас оба мертвецы, что он, что я. Официально, во всяком случае. И никто из гроба раньше времени вылезать не захочет. Ну, я бы не стал, а что там Игорек с папашей придумают – уж не знаю. Ты ему всю игру сломаешь. - А тебе? - Мое дело сторона, - рассмеялся Максимов. – Все равно разбираться самому. Джон чай так и не выпил, и теперь он, горячий, тек по рукам из раздавленного стаканчика. - Женя! Он вскинулся. - Женя, не спи! Максимов слез со своей койки и дергал его за руки, пытаясь отобрать стаканчик, из которого уже все равно вылился весь кипяток. - А? - Поедешь? - Нет. - Точно? - В душ пойду. Маршрутчик отдал, наконец, остатки стакана, поднялся, взял с кровати застиранное жесткое полотенце и с ним убыл в душевую. Одну на весь этаж. Пока шел, вспоминал другую гостиницу, где душ имелся в номере, а они с Игорем были вместе. И еще ругались из-за какой-то ерунды. Хорошее было время. Прежде душевой Женя нашел телефон. Одолжил у первого же встреченного дальнобоя – тот без особых возражений протянул старенькую потертую раскладушку, понимая, как важно порой бывает в дороге дозвониться до дома. Горохов ответил сразу. - А я все ждал, когда ты появишься, - вместо приветствия объявил Гена.- Что, нашел Игоря? - Не нашел. - Поищи. Интересно, где этот засранец заховался. - Чего вдруг так? - Вите позвонили часа три назад. С незнакомого номера. До сих пор корвалол пьет да ищет, кому первому голову оторвать. - И оторвет ведь, - теряясь в догадках, согласился Джон. – Гена, что случилось? - Это я тебя хотел спросить, но уже понял, что напрасно. В общем, отыскался какой-то доброхот, сказал, Игорька в живых нету. Что труп в подвале нашли. Женя осел там, где и стоял. Дальнобойщик, вежливо отошедший покурить к окошку, заметил это и бросился на выручку. - Чей труп? - плохо слушавшимся языком спросил Джон. Горохов на убитого горем все-таки не походил. Дальнобойщик подбежал, рухнул на пол рядом, заглянул в глаза, спросил: - Помер кто? - Не знаю пока, - ответил ему Женя. – Гена, сейчас вот я от инфаркта помру прямо тут на месте. Говори уже! - Кто у тебя там орет? - Хороший человек. Телефон мне свой дал. - Бомж ты, Женек, ох и бомж, - вздохнул Горохов. – А про труп – погорячились. Я своим позвонил, поузнавали – не было никакого трупа. Вернее, кто-то его правда видел, но не нашли потом. Уполз куда-то труп. Так что не паникуй раньше времени. - Уже успел, - обтирая лицо рукой, признался Джон. - Я завтра телефон куплю. Или даже сегодня. Ты меня в курсе держи, хорошо, если Игорь проявится? - Нет бы между собой общаться нормально, - посетовал Горох. – Переговорщика из меня сделали. Ладно. Номером главное поделись. - Будет сделано. - Ну как? – забирая телефон, спросил дальнобойщик. - Ничего, обошлось, кажется, - честно ответил ему Джон и поплелся в душ, цепляясь за стены. - Знаешь, а я бы тоже от душа не отказался, - Максимов к его возвращению то ли усвоил всю водку и не заметил этого, то ли сразу же протрезвел. Джон с полотенцем на плечах так и остался стоять в узком проходе между койками. От горячей воды его разморило, навалилась усталость, а в голове стало пусто – бешенство перемешалось с беспокойством, а потом ушло все. - В конце коридора, - сказал маршрутчик. – Не заблудишься. - И не дойду, - без всякой злобы закончил фразу ВРИО. - А ты по стеночке. Максимов честно взял полотенце, проковылял до двери номера, кое-как с ней сладил и даже выбрался в коридор. Джон все это время просидел на своей койке, посвятив себя целиком сложной задаче – деланию из полотенца жгутика, который затем требовалось завязать узлом. К тому моменту, как из коридора сквозь неплотно закрытую дверь донесся характерный звук падающего тела и негромкий, но прочувствованный мат, Женя как раз управился, но вставать не спешил. Ждал, пока испарится из недавно такой блаженно пустой головы навязчивая картина, а она все не уходила. Маршрутчик гнал ее, как мог, убеждая себя, что и так сделал все для своего окончательного падения, но убеждения не работали. Придется пойти спасать Максимова, проводить его до душевой. И в нее тоже. А худшим было то, что не находилось у Джона против этого никаких возражений. Не теперь. Одна тупая обреченность, пополам с желаниями, которые уже спустил однажды с поводка, и обратно загнать не смог. Минуты шли, мат в коридоре приутих, призывами о помощи не сменился. Видимо, сообразив, что спасать его не пойдут, Максимов отправился мыться ползком. А может, подобрал его какой-нибудь очередной сердобольный обитатель гостиницы. - Повязкам конец, - вдруг объявил с порога ВРИО. Одеться он и не подумал, так и шастал через весь коридор в полотенце, пугая добропорядочных постояльцев размокшими бинтами, лейкопластырем и внушительной коллекцией синяков, ссадин, ожогов и кровоподтеков. Вид был еще тот. Женя замер, обозревая картину разрушений – не хватало, пожалуй, только крови, чтоб всласть порисовать на стенах чертей. - Быстро ты. Максимов хмыкнул, закрыл дверь и похромал на кровать, свалился на нее и стал отдирать с себя особенно пострадавшие повязки. Кое-какие и зубами. На это смотреть спокойно Джон уже не смог – взялся помогать, хотя изначально не собирался. Думал пойти покурить. Но курить расхотел, когда случайно вместо повязки мазнул пальцами по горячей смуглой коже на максимовском плече. - Тяжко? – только и спросил тот. Женя промолчал, снова принялся за повязку. - Горохов, или ты сейчас валишь на свою койку и не отсвечиваешь, или я за себя не ручаюсь, - спокойно, бесцветно как-то сказал Максимов. – Выбирай. - Убивай, - так же спокойно предложил Женя. Ему давно стало все равно. Он потерял все, к чему рвался, ради чего год назад едва не погиб, ради чего выжил потом – а видит бог, видят те самые кровавые черти, что плодились вокруг, было трудно. Практически невозможно. Потерять оказалось до смешного легко. Он словно падал сквозь прогнившие перекрытия – этаж за этажом, об каждый ударялся, но даже не ломал костей, и долетел до самого дна. Что там, на дне? Темнота, тухлая вода, и он – настоящий. Вот такой, пустой, озлобленный, безразличный. С дурным огнем где-то в груди, с неловкими искореженными руками, что теперь бродили по черным волосам безумного парня, что рвали мокрые повязки, обнажая едва успевшие покрыться корочкой раны. - Успеется с этим, - глядя ему прямо в глаза, пообещал Максимов. Потом в глаза смотреть уже не получалось – Серега повалил его на койку с силой и ловкостью, каких совсем не ждал маршрутчик от человека, который едва добрался своим ходом десять метров по коридору. Повалил и утвердился сверху, приникнув всем телом – кожа к коже. - Не больно? – хрипло осведомился Женя. - Больно, - в шею ему отозвался Максимов. – А тебе? Маршрутчик не ответил. Что ему было ответить? Что не больно ему, а хорошо под чужими руками, что то ли ласкают, то ли хотят разорвать в клочья. И что игра эта не в одни ворота, и точно также можно вжать в продавленную скрипучую койку, накинуться, ошалев от крови – той, что ревет в ушах и той, что марает лицо и руки. - И мне – больно, - пытаясь перекричать ее, говорил Джон. А Максимов только щурился да подавался к нему, пока не стало трудно дышать, и не потребовало своего издерганное, лихорадочное тело. - Ты мой, Горохов, мой давно, - то ли слышал, то ли думал, что слышит Женя. Он не считал Максимова своим, даже когда брал – не грубо, зная по себе, какую можно причинить боль по неумению и в спешке, но не оставляя выбора и малейшей свободы действий. И лишь когда парень выгнулся под ним, вскрикнув, понял, что сотворил. Но прежде самого догнала разрядка, мысли рассыпались трухой. Максимов сразу вывернулся, лег рядом – смотрел. Долго. Женя чуть не уснул, пытаясь сообразить, что теперь делать, потом откуда-то взялось одеяло. Он запутался в нем, хотел завернуть Максимова - и в этот момент окончательно понял. В его безысходном мире совершенно ничего не изменилось. Он всего лишь достиг дна. Гаджиев долго не возвращался. Игорь успел отмокнуть в ванной, еще три раза поесть – и все три на диво плотно, посмотреть телевизор и даже слазить в сеть с компьютера одного из своих, как выяснилось, младших братьев. Их оказалось трое, да еще одна сестренка, и все в данный момент отсутствовали в городе. Предусмотрительности отца можно было позавидовать. - А ты почему не уезжаешь? – называть на Вы мачеху ему запретили с порога. Впрочем, Марина расположила его к себе сразу и основательно: спокойствием, неторопливой плавностью движений, вкусной стряпней, умением молчать и говорить исключительно верно и вовремя. Рядом с ней Игорь понемногу расслабился, боль, страх, оцепенение – все покинуло его, оставив только почти детское ощущение – «я в домике». Он снова выучился есть, спать, улыбаться – и все за одни сутки. На исходе которых понял, что все это время гостеприимная хозяйка так и не ложилась спать, и на ее красивом лице обозначились уже характерные тени. - Не могу, - Марина потянулась к электрочайнику, нажала кнопку, стеклянную колбу подсветило синим. - Ты знала обо мне? - Да, конечно. А ты? - Не знал. Я даже представить не мог, что мой отец – не отец вовсе. А Мурад – наоборот, отец. Это странно узнавать. Хотя я уже что-то устал удивляться. - У тебя есть семья, Игорь. Не может не быть. Не наша – так где-то еще. Разве ты одинок? - Не возьмусь судить. Я потерялся. И в правду почувствовал себя именно так – заблудившимся в торговом центре ребенком. Кругом яркие отделы, спешащие куда-то люди, суетливые продавцы – а он стоит у эскалатора, прижимая к груди авоську, и стараясь не плакать, ждет, когда вернется мать. Разве было с ним такое? Может, и было. - Расскажи, если хочешь, - Марина поставила перед ним тонкую фарфоровую кружку, в которую плеснула из заварника чаю, а затем и кипятка. Чайных пакетиков в доме Гаджиева не признавали. Еще не признавали растворимой лапши, колбасы, покупного хлеба и сладостей. К чашке добавилась вазочка с сушеными финиками, курагой, изюмом, следом за ними – свежее яблоко, порезанное на дольки, пара рыжих душистых мандаринов. - А скажу, - сцапав финик, Игорь катал его между пальцев, пытаясь раздавить. – Не испугаешься? - Чего мне бояться? – Марина улыбнулась. – Чья, по-твоему, я жена? - Да уж, - смутился Сергеев. – Давно вы женаты? - Двадцать пять лет. - Подожди, как? У меня неприличный вопрос напрашивается… - Пусть напрашивается. О чем ты хотел рассказать, Игорь? Давай. По тебе видно, что горит, и что сказать некому. Пусть буду я. Я умею молчать. На забитую кавказскую женщину Марина уж точно не походила, да и во всем ее поведении, в словах, в движениях, в осанке даже, было столько силы, сколько Игорь видел разве что в грубоватой, сердечной Виктории Леонидовне. Кстати, если вдуматься, и возраста они были одного. Витя рассказывала ему о себе – немного, но рассказывала. В те давно прожитые вечера, когда собирались у Горохова за бутылочкой – а Джон еще шастал где-то на северах. Судьба особо не баловала с юности полненькую, некрасивую девчонку. Витя приехала в Н-ск из выморочной деревни, где остались могила рано умершей матери, алкоголик отец, всю жизнь проработавший на ферме механизатором, да еще рано выскочившая замуж за одноклассника старшая сестра. Ферма загибалась, вместе с ней и село из одной улицы, а Витя хотела посмотреть настоящую жизнь. И вскоре дождалась, едва устроившись принимать бутылки, а заодно учиться на вечернем на повариху. Жизнь явилась в образе поддатой злой компании – таких много шарахалось по городским улицам на закате советской власти. Уже тогда с незадачливого прохожего могли снять шапку заодно с головой, а в магазинах перевелось все, а то, что не перевелось, выдавали по карточкам. Снежный осенний день клонился к вечеру, бутылки вот-вот должен был забрать улыбчивый водитель Мишка на ГАЗике, а Витя считала оставшиеся деньги. На них-то и позарились. К тому, что деревенская толстушка одна раскидает пятерых, да так, что троим прямая дорога будет в травмпункт, и всем пятерым, к слову, в медвытрезвитель, никто не был готов. В том числе, и участковый, к которому привели взбешенную девицу бдительные прохожие. Один из пострадавших оказался, к тому же, сыном местного секретаря райкома… Из техникума Викторию с позором отчислили спустя неделю, с приема бутылок вышвырнули и того раньше. Покорительница большого города поревела вечер напролет, собирая в общежитии скудные пожитки, а с утра отправилась мыть подъезды, везде таская за собой самошитую спортивную сумку. Представить себе красавицу Марину, которую даже годы по-настоящему не тронули, в окружении грязных ведер и тряпок, Игорь не смог. Да и вряд ли так складывалась ее жизнь. Наверняка, вышла замуж совсем молодой, за человека много старше себя, и всегда была за ним, как за каменной стеной. И он сам теперь, кстати, угодил за эту же самую стену. Недобро царапнула мысль – может, из-за нее уже и не выберется. - Игорь, мне страшно самой, - призналась вдруг женщина. – Что-то очень плохое происходит вокруг. А я не знаю, что, и не знаю, чем это закончится. Понимаешь? - И я – не знаю. - Поэтому не молчи. Хоть что-то скажи, хоть о себе. Я ведь здесь как в крепости. Как в тюрьме. - Честно, я бы и рад, - глядя в стол, начал Игорь. – Но даже из-за небольшой части всей правды я лишился матери. - Галя… как бы тебе сказать… впрочем, ладно. Я в чем-то могу понять ее. - Я попробую. Только не знаю, откуда начинать. - С конца. - Хорошо. Конец – если это, конечно, уже он, заключается в том, что я потерял отца, может быть, навсегда, потерял мать и потерял любимого человека. Отец отправился в тюрьму, мать отреклась, а тот человек, которого я думал, что люблю больше, чем все свои представления об устройстве мира, ушел от меня к моему, наверное, врагу. И не потому, что так было нужно. Он просто этого действительно захотел. Я видел. Со мной – никогда. Это, черт побери, так заметно… Игорь поперхнулся, затих. Подождал реакции – Марина слушала его молча и внимательно, и оценку услышанному давать не спешила. - Как ты уже, наверное, поняла, я ненормальный. Гей. А может, и не гей, но полюбил мужчину и решил, что буду с ним счастлив. И что он будет счастлив со мной. Он мне всегда говорил молчать об этом, но как-то у меня не получалось. Его родные… спокойно восприняли. Даже старший брат. Думал, он мне голову оторвет, а он быстро перебесился, стал помогать, как будто ничего и не было. А мои… мать сказала, что сына у нее больше нет. Я и на это согласился. И это даже не была жертва. Что уж теперь, если правда педик? А счастья все равно не получилось. Мы и раньше ругались, мне казалось все время, что мне одному все это нужно, а здесь выяснилось - так оно и было. Марина невесело усмехнулась, но перебивать его не стала. - А теперь думаю, не лучше ли было нам тогда остаться друзьями. Ведь хорошие получились бы друзья. Братья почти. Так нет же, полез я, куда не надо было… а он согласился. Ради меня, вот что я думаю. Чтоб я доволен был. Он такой и есть, правда, как собака – все для хозяина. - Так ты ему был хозяином или другом? Реши, хоть для себя, - наконец, вставила свое слово мачеха. - Не знаю теперь, - потерянным голосом сказал Игорь и сунул в рот раздавленный липкий финик. – Теперь уже и не важно. Друга у меня больше нет, собаки – тоже. А у Максимова - есть. Запоздало подумал, что не стоило бы упоминать имен, но Марина не поведя и бровью сказала: - Игорь, я не советчик тебе в таком деле. Осуждать тебя не стану, но и хвалить тоже особо не за что. Вот ты говоришь, любил человека, до сих пор любишь – ведь так? А ты спросил хоть раз, чего он сам-то хочет? - Пытался. - И что он отвечал? - Напрямую, наверное, ничего, - задумавшись, признал Игорь. – Не верил мне никогда. - В чем? - В том, что я правда к нему со всей душой, что не блажь и не каприз. Хотя какие уж тут капризы? Я его год мертвым считал, а все равно ждал. Дождался вот, на свою голову! Марина вздохнула, придвинула ему давно остывший чай. - Я Мурада со школы люблю, - сказала она. – Но попробовала бы я его неволить! - А познакомились вы как? – ухватился за брошенный ему спасательный круг Сергеев. - Он к нам приходил. Одноклассница погибла, маньяк зарезал, а Мурад тогда был простым милиционером. Пришел – молодой, красивый, девчонки все попадали. Волосы черные, глаза… в форме опять же. С пистолетом. Сколько было разговоров потом! А у меня язык отнялся. Даже когда спрашивал, ничего сказать не могла. Краснела только да на ногти свои смотрела. Смешно, да? - Почему же, не смешно совсем. - Я школу закончила – мы сразу поженились. Вот, видишь, так и живем. Если любишь кого-то, Игорь, то люби, что есть, а не придумывай. А иначе это не любовь, а фантазия. Фантазиями долго не проживешь. - А моя мама до этого с ним была? – не мог не спросить очевидного Игорь. - До этого, - сухо подтвердила Марина. - Не так все страшно, а, Горохов? Проспавшийся Максимов выглядел бодрым и довольным несмотря на многочисленные травмы. Беззаботная молодость, что сказать! У самого Джона так быстро уже ничего не заживало. И он вообще слабо мог представить как после того, что они учинили здесь средь бела дня, у Сереги еще остались силы. Сам маршрутчик чувствовал себя так, будто по нему несколько раз вдумчиво проехался каток. Или даже МТЛБ. И не смена ролей была тому виной. Они с Игорем не менялись никогда. Это даже не подлежало обсуждению. Одна даже мысль о том, что он сможет сделать с ним что-то подобное, приводила Джона в ужас. А вот с Максимовым не привела. Максимова он не любил, хотя по-своему начал уважать. И вот, поди ж ты, хотел до черноты перед глазами, до того, что стало все равно, что он в итоге потеряет – в качестве неизбежной и единственной возможной платы. И до сих пор хотел, не утолив ни крупицы зародившейся в теле звериной жажды – теперь жажда во многом была вместо него. Вместо всего, чем успел стать за этот год, а может, немного раньше. Срывала шелуху, кожу, весь человеческий облик. Того и гляди начнет вместо них расти палевая волчья шерсть. Джон встряхнул головой, отгоняя нелепое видение – себя самого в звериной шкуре. То ли оборотня, то ли волка, сожравшего уже половину человека, а вторая по какой-то нелепости еще стояла на ногах, заливая снег свежей кровью. Говорить не хотелось. Максимов это как-то почувствовал, но щадить не стал – вместо слов коснулся побитого сединой виска, завел ладонь Джону за голову, потянул к себе. - Ломать тебя не хотел, - сказал, целуя по шее вниз. – Хотел, чтобы ты сам. - Ты и не сломал, - прикрыв глаза, спокойно ответил Женя. – Не ты. Все до тебя было сломано. - Я не первый? Хотя странный вопрос… и все-таки, извини, я тебе не верю. - Можно, я не буду отвечать? - Не отвечай. Все и так ясно. - И дальше что? - Не бесись, поздно уже. Я не знаю, что у вас там за отношения были с Сергеевым, но, похоже, он тебя не баловал. - Помолчал бы ты о нем… - рявкнул Женя. Ругаться и клясть судьбу, неловко выгибая больную спину навстречу уже совсем не детским ласкам, было глупо. Скатиться с кровати, уйти гордо в закат, бросив бешеного самого разбираться со своими проблемами – наверное, очень правильно, но совершенно невозможно. Джон ненавидел себя, ненавидел Максимова, не единожды представлял его мертвым, убитым собственноручно, жестоко и извращенно, но ничего этого не делал. Вместо этого спасал, раз за разом, как будто всегда только этим и занимался. Возможно, так Максимов его за это благодарил. Или так мстил. Может быть, даже не ему лично. Жене это было не интересно. Он плыл по течению, зная, что давно утонул. - О мертвых или хорошо, или никак? – вдруг спросил Максимов. Не вовремя спросил. Женю подкинуло, руки сами потянулись к беззащитному горлу. Но цели не достигли – ВРИО неожиданно ловко врезал ему локтем под дых, и маршрутчик с глухим рыком повалился обратно на койку. Там полежал с минуту, пытаясь обрести дыхание, потом снова попробовал напасть. Максимов за это время успел свалить и самым что ни на есть детским образом закрыться в туалете. Хилая защелка, итак едва попадавшая в пазы, взбешенного Женю бы не остановила. Остановило другое. Собственное отражение, мелькнувшее в небольшом узком зеркале на дверке шкафа. Ничего страшнее Джон не видел – он и сам стал, как те черти – и даже хуже. - Серега, ты что имел в виду? – сквозь дверь спросил Джон. - Ничего, требующего моего немедленного убийства. Просто слышать смешно. Ты спишь со мной, тебе это нравится, но молиться все равно готов на Сергеева. Было бы на что. - Тебе откуда знать? - Да уж знаю. Я бы его в подвале не бросил. - Может, и он тебя не бросил? - Повторюсь, трупа я среди обломков не нашел. Женя схватился на стену, зачем-то потащил к себе штаны, валявшиеся неподалеку. Штаны натягиваться не захотели. - Я не знаю уже ничего, - себе под нос проворчал Джон. – Ебнусь скоро с вами со всеми. - Может, заодно хоть узнаешь самого себя, - поправил Максимов, воровато высунувшись из-за приоткрывшейся туалетной двери. Одежды на нем не было, одни повязки – те немногие, что уцелели. - Тебе что до моего самопознания? – спросил маршрутчик, вместе со штанами уходя в комнату. - Технически, наверное, ничего. Отвечать Женя не стал. Уселся на кровать, отыскал среди перепаханных простыней трусы, надел, потом и штаны. Футболку искал долго, но так и не нашел. - Далеко собрался? - Поосмотреться. - А именно? - Погляжу, кто тебя искать станет. - Меня – никто. Я сдох – всем только радость. - И не поспоришь! – невесело хмыкнул маршрутчик. – Но думаю, тут ты покривил душой. - Покривил. Только без моего ведома ты теперь шагу не сделаешь. - Почему, интересно знать? Скажи еще, жениться теперь должен. - Жениться – это уж как-нибудь потом, - Максимов забрался на кровать с ногами, завернулся в одеяло. – А пока уясни одну вещь. Попадешься Гаджиеву – пиздец тебе. Никто тебя не спасет, ни я, ни твой Игореша. - Объясняй, раз начал. - Проще некуда. За взрыв должен кто-то ответить. Свали на чеченцев или малыгинских – начнется война. Потому что обе эти группировки уже запустили в «Транс-Азию» свои лапы, и Гаджиеву отвалили немало. Уж тут можешь не сомневаться, это я тебе как представитель чеченской группировки могу сказать со всей определенностью. А ты – ничей. К тому же гарантированно ебанутый и с таким послужным списком, что в сумме вытянет на пожизненное. Будешь спорить? - Не с чем, в общем-то. Но что, у вас в городе своих отморозков мало? - Хватает, конечно. Но таких, чтоб спали с его обожаемым сыночком – это уж ты один. - А откуда он об этом узнает? – смутился Джон. - Он уже это знает, не сомневайся. Нет, конечно, хочешь – иди. Можешь даже с ним лично пообщаться. Но мне почему-то не все равно, сейчас ты помрешь или все-таки попозже. - Мне как-то уже без разницы. - Ложь, пиздеж и провокация, - пожал плечами Максимов. – Ты хочешь жить, Горохов. Это видно. И нужным быть хочешь. И уж извини за откровенность, мне ты нужен, нравится тебе это или нет. И пока ты мне нужен, пропасть ни за что я тебе не дам. С ответом Джон не нашелся. Он то пытался понять, кто же такой этот Гаджиев, и не многовато ли власти у «простого» подполковника ФСБ, то осмысливал новый и замечательный факт – он Максимову зачем-то нужен. Ничего хорошего это не сулило. А впрочем, теперь-то какая разница? Показаться Игорю на глаза после всего, что он понатворил за последнее время, не хватило бы ни смелости, ни отсутствия совести. Даже тогда, из тайги, убив Козлова, он шел пусть и со страхом, но почему-то и с уверенностью. Теперь уверенность тоже была – но со знаком минус. - У кого правда, тот и сильней, - словно услышав его мысли, процитировал Максимов из-под одеяла. - Хорошо, дальше тогда что? Какие планы? - Идешь, покупаешь телефон себе и мне. Как симкарты на чужое имя брать научить, или сам умеешь? - Да уж справлюсь. - Хорошо. Еще нужен будет ноутбук, возьми какой-нибудь простенький в скупке. И модем. - Олень что ли? - Можно и оленя. - Что еще? - Продукты, спортивная одежда, пара одеял или спальников. Джон вскинул бровь. - Отправимся в поход. - Клещей собирать. - Да, кстати. Репеллент тоже возьми.