Вслед за воскресшим пером

Наоки вновь переместился из реальности в воспоминания, но не для того, чтобы забыться в них, чтобы не замечать горя и печали вокруг, нет, лис желал совсем другого - снова пережить одни из самых прекрасных, а порой и печальных моментов его жизни, связанных с первым человеком, сумевшим понять переменчивую душу кицунэ, подарив ему свою. Во время рассказа Нао проживал всё заново - вдыхал запах ночи и деревьев во время его первой встречи с Кацуми, вспоминал каждый удар, который наносил и терпел во имя своей любви, проливал слезу в моменты расставаний и улыбался, думая о скорых встречах, жалел об ужасных словах, произнесённых им и ранивших сердце любимой, и снова и снова сталкивался с её карими глазами, глядящими прямо в душу. Ёкаме-кун так увлёкся повествованием, что почти не смотрел на Василису, лишь изредка кидая взгляд в её сторону, словно забыв о существовании лисицы, что впрочем, было ей весьма на руку. В тот момент Патрикеевна-сан действовала по принципу Гая Юлия Цезаря, а попросту, делала несколько дел одновременно - слушала Наоки, делала вид, что слушает Нао очень увлечённо, продумывала дальнейшие действия, и одним глазом посматривала на сундук, где в целости и сохранности находилась желанная шкатулка с цепочкой и кольцом, а также на основе полученной информации о своей сопернице создавала её предположительный портрет, выясняла достоинства, и, самое главное, недостатки, что точно пригодилось бы лисице в дальнейшем. Однако тут дело обстояло сложнее - ни с того ни с сего настроившийся на романтический лад Ёкаме-кун расхваливал свою красавицу и умницу направо и налево, не упоминая даже о её ма-а-а-аленьких проступках и вредных привычках, будто Кацуми была не обычной девушкой, а роботом, или же, ещё лучше, богиней, как у одного лиса, с которым Наоки был хорошо знаком. Мягко говоря, Василиса была слегка смущена таких поворотом вещей, потому поджидала момент, когда Нао хотя бы на секунду приостановит свой рассказ, но он, словно нарочно, никак не желал наступать, лишний раз издеваясь над терпением лисицы. Так продолжалось ещё долго, и могло бы идти ещё дольше, если бы желание заставить Наоки замолчать и лисья хитрость Василисы не объединились и не начали действовать, причём решительно. Патрикеевна-сан краем глаза, совершенно незаметно для увлечённого повествованием Нао, направила к лису кусочек пыли, вылетевший из рукава лисицы и летящий прямо к носу Ёкаме, отчего последний неожиданно начал чихать, в то время как Василиса лишь поглядывала на него с хитрой улыбкой. Подумав о том, что после разгрома норы все старания сделать это место чистым и приятным глазу пошли насмарку, и из углов опять полетела во все стороны пыль, Наоки раз и навсегда решил доверить уборку даже своей собственной норы другим лисам или же девушкам - благо, есть из кого выбирать - и на минуту отвлёкся от рассказа о своей Единственной и Неповторимой человеческой девчонке, что и надо было Патрикеевне-сан, чей голос вдруг прервал тишину: - А скажи-ка мне, Нао, правда ли, что твоя...подруга настолько прекрасна и идеальна? Ведь она - всего лишь человек, далёкий от мира лисиц, смертный и суетливый, которому никогда не постичь мудрости, которой владеют лисы. Она тебе неровня, хотя...может, твоя "красавица и умница" и умеет колдовать, раз так очаровала тебя? В таком случае, Наоки, можешь ожидать от неё всё, что угодно - я тебя предупредила. Поначалу Ёкаме-сан хотел возразить Василисе, но, хорошо обдумав слова лисицы, внезапно задумался, тем более, было над чем. После вспомнил все те моменты, когда девушка вела себя с ним как несмышлёный, плаксивый и капризный ребёнок, её бесконечные слёзы, льющиеся по бледным щекам (последние и рядом не стояли с алым румянцем Патрикеевны-сан), крики и споры на пустом месте и желание перевоспитать Нао, начиная от попыток посадить лиса на диету до лекций по этикету. Эти воспоминания прогремели как весенняя гроза посреди мирного майского дня, полного счастья и умиротворения, которому, казалось не было и будет конца...если бы. Слишком это хрупкая вещь - слова. Достаточно было лишь нескольких фраз, чтобы оставить тёмное пятно на той прекрасной картине, которую так усердно рисовал Наоки, думая о своей любимой, которая, может быть, лишь кажется таковой. Однако лис не хотел об этом думать и желал найти первую попавшуюся на глаза мелочь, дабы отвлечься от мыслей, приводящих его в тупик - впрочем, тут не пришлось особенно долго искать, ведь она всё время была под носом Ёкаме, и ей оказалась Василиса, точнее то, кем она казалась и чем была на самом деле. Последнее было выяснить достаточно сложно, но Нао же не так прост, как порой всем кажется - помимо еды и Кацуми в его голове ещё сосуществует множество мыслей, и порой весьма неожиданных...