* * *
— Д-Джил… — Лучше Сиэль. — С-Сиэль… З-Зачем? Зачем ты это сделал? — Ты – мой брат и преемник. Неужели неясно? Бельфегор лежит в постели с перевязанным торсом. Ему велено не двигаться. — Хотя если вас опять начнёт рваать, семпаай, вам всё-таки лучше немного подвигаться и доползти до края кровати, чем извергать содержимое желудка на простыню, - заявляет Фран. В следующее мгновение его едва не сбивает с ног перелётная подушка с оборочками. — И как, скажи на милость, его после этого не бить?! — Не шевелись, Бел. Рана откроется. — Какие заботливые! Убирайтесь! Оба! Никого не хочу видеть! — Похоже, нам и в самом деле лучше уйти. Идём, Фран. Но Фран колеблется. Семпай выглядит таким подавленным. Ещё бы! Потерпеть поражение от ненавистного братца, да ещё и быть им спасённым. Такого позора Бельфегор себе и представить не мог. — Семпаай… — Ты ещё здесь, жабёнок?! – Бел приподнялся, чтобы швырнуть во Франа ещё одной подушкой, но внезапная слабость заставила его воздержаться от этого. - И хватит врать, что я в твою клячу ножи метал. У Оргельта спроси – он всё время рядом со мной ехал. Я даже не знал, что ты там где-то плетёшься. — И с кем же я, интересно, мог вас спутать, семпаай? — Откуда мне знать! Ты ведь псионик. Загадки всякие любишь. Вот и разберись. Да, и не вздумай меня жалеть, - буркнул Бельфегор, отворачиваясь к стене.* * *
— Вот именно - псионик, а не Шерлок Холмс или Нэнси Дрю, - бормотал Фран, шагая по коридору. Скорость – две черепахи в минуту. Потому что гипс и костыли. А, впрочем, могло быть и хуже. Если б не Его Высочество принц Расиэль… Вышеуказанный принц как раз сидел в своём кабинете, занятый какими-то сложными расчётами. Вернее не сидел, а полулежал на кожаном диванчике. Ноги его прикрывал клетчатый плед. Поверх пледа пристроился ноутбук. Рядом, на столике, расположились стопа экономических журналов, блокнот, в котором Его Высочество время от времени делал пометки, и чашка кофе. — Джил-самаа, к вам можно? Расиэль оторвался от бумаг и улыбнулся. — Конечно. Входи, Фран. Будешь кофе? — Не откажусь. Принц взял с полки серебряный колокольчик, позвонил, и через мгновение в дверях бесшумно возникла могучая фигура Оргельта. «Как джин из бутылки», - подумал Фран. — Оргельт, приготовь нам кофе, будь любезен. И передай Штеффи мою благодарность. Она опять превзошла себя. Эти пирожные с кремом из тёртых орехов со сливками – просто м-м-м… — Но, Ваше Высочество, вы ведь уже пили кофе сегодня. Не поймите меня неправильно, просто уже вечер. Ваш покойный батюшка никогда… — Хорошо-хорошо. Только давай без нотаций. Кофе заменим чаем. Чёрным. Фран, ты какой предпочитаешь? С молоком, с сахаром или с лимоном? — Эм, а зелёный можно? — Конечно. Ты слышал, Оргельт? Зелёный для Франа. Чёрный с молоком для меня. И про пирожные не забудь. — Как вам будет угодно. И дворецкий удалился. — Джил-самаа… — Что? — Можно вопроос? — Спрашивай. Если смогу – отвечу. — Почему вас все Джилом называют, хотя вы Расиэль? — О, это долгая история! — А я не спешу… Немного погодя снова появился Оргельт и принёс на подносе помимо чая и пирожных два небольших прямоугольных конверта без марок. — Джил-сама. Фран-сама. — Что это, Оргельт? — Фотографии. Помните, когда Бел-сама и Фран-сама приезжали сюда в первый раз? Вы тогда велели выбрать лучшие снимки и распечатать. — Хорошо, что ты об этом вспомнил. Спасибо, Оргельт. Итак, Фран, на чём мы остановились?* * *
— Бел… — Убирайся! — Я просто принёс тебе пирожные и чай. — Ши-ши-ши! Какая честь! Мой старший брат, без пяти минут король, принёс мне чай. Лично! Мне что, теперь тебе в ножки пасть? Или разрыдаться от умиления? — Зачем ты так, Бел? — А ты? Чего ты вообще добиваешься? Спасаешь лягушку. Потом меня. Теперь ещё эти пирожные. Как в тот раз… — В тот раз было бланманже. — А ты не забыл… — Ты – тоже…* * *
Двадцать лет назад…
Бельфегор плакал, лёжа ничком на кровати и уронив голову на скрещенные руки. Его опять наказали. И Расиэль стал невольным свидетелем сего действа, больше похожего на какую-то церемонию. Королева восседала в беседке, надев очки и прислонившись к спинке большого мягкого кресла. Рядом с ней стояли непривычно смущённый и притихший Бельфегор и старый садовник Ганс, державший в руке пучок тонких гибких прутьев. — Пожалуйста, не надо… Я больше не буду…, - хныкал Бел, умоляюще глядя на мать. Но Её Величество была непреклонна: — Позвольте Вам напомнить, сын мой, что Вы всё-таки принц и должны отвечать за свои поступки! Так что будьте любезны… Трясущимися пальцами Бел расстегнул пряжку ремня. Расиэль отвернулся, чтобы не видеть, как брат спускает штаны и ложится на скамеечку. С одной стороны, вроде ничего особенного, но всё-таки как-то неловко. Некоторое время в этом уголке парка был слышен только свист розог да жалобные всхлипывания Бельфегора. — Довольно, Ганс. Возвращайтесь к своим обязанностям. — Благодарю за доверие, Ваше Величество. — Идите уже! Что до Вас, сын мой, то я очень надеюсь, что Вы искренне раскаиваетесь, и что подобное больше не повторится. И да. Ввиду особой тяжести Вашего проступка мы с Его Величеством намерены лишить Вас сладкого до конца недели.* * *
Утирая кулачком слёзы, Бел медленно поднимался по лестнице на третий этаж, где располагались их с Расиэлем комнаты. Колени дрожали, место пониже спины горело. Ганс не поскупился и высек Его Высочество от всей своей широкой N-ской души, к чему нежная кожа принца была явно не готова. Каждое движение, каждое прикосновение мягкой тонкой ткани причиняло боль. Шаг – боль, ещё шаг – снова боль. Тишина и молчаливое сочувствие глядящих со стен портретов. Вдруг где-то пронзительно громко хлопнула дверь. Старинный, давно нуждавшийся в реставрации паркет застонал от топота чьих-то быстрых маленьких ног. Сиэль? Бел тяжело облокотился на подоконник высокого сводчатого окна, из которого открывался отличный вид на мощёный камнем внутренний дворик и мамин цветник, и Сиэля. Сиэля?! Привычно сунув руки в карманы брючек, его брат беседовал с садовником. Хорошо. Но кто тогда хлопнул дверью? Ведь других детей кроме него и брата в замке нет. Бел уже собирался пойти к себе, когда откуда-то повеяло ветерком. Дверь в комнату Расиэля была распахнута настежь. Движимый нездоровым интересом, Бел заглянул внутрь. Комната выглядела так, словно по ней прошёл ураган. Мебель была перевёрнута и сдвинута со своих мест, тяжёлый парчовый полог над кроватью, подушки, обои, обивка кресел, гардины и скатерть безжалостно исполосованы каким-то острым предметом. В воздухе порхал пух. На полу беспорядочно валялись изорванные книги, сломанные «твёрдые» и распотрошённые мягкие игрушки. И всё это безобразие было густо измазано половой краской отвратительного красно-бурого цвета, словно грязь, словно гной, словно чьё-то безумие. На одной из стен вырисовывалась неряшливо намалёванная всё той же краской надпись: «СДОХНИ, ТВАРЬ! ДЖИЛ». Джил? Что ещё за Джил?! Бел зажмурил глаза, потом открыл. Кошмар не исчез, следственно, был настоящим. Но кому, а, главное, зачем понадобилось это делать? Расиэля все любили. Да он и не совершал ничего такого, за что его можно было б не любить. Ни хамил, ни ябедничал, ни хулиганил, ни швырял в горничных грязными вещами. Таким образом, единственным, кто мог устроить погром в его комнате, был не кто иной, как он сам, ненавидевший брата всеми фибрами души. Бел вздрогнул, подумав о том, какое наказание его ждёт, когда родители увидят это. Что же делать? Бежать. Скорее бежать в свою комнату и забаррикадироваться там, если это только возможно. Лучше, конечно, было б вовсе уйти из дома. Вот только куда? Этого семилетний принц пока не знал…* * *
— Бел…, - рука брата ласково легла на затылок. — Отстань! – дёрнулся Бельфегор. — Если хочешь, можешь съесть моё бланманже. И железную дорогу забирай. Она ведь так тебе нравится. Услышав это, Бел зарыдал ещё горше. Расиэль ещё не видел своей комнаты…* * *
Вернувшись в кабинет, Расиэль долго не мог сосредоточиться на работе. Мысли перескакивали с одного на другое. Бел… За что он его так ненавидит? Даже теперь, когда… Когда ему всё известно… На столе лежал свежий номер вечерней газеты. Когда Расиэль взял её в руки, на колени ему выпал конверт. Что это? Ах, да. Снимок. С Белом и Варией. Расиэль невольно улыбнулся. «Не терпится посмотреть, какие мы все страшные», - как сказал ему Фран, уходя к себе с точно таким же конвертом в руках. Принц вынул фотографию, окинул взглядом знакомые лица, машинально ища среди них собственное. Вот он, в середине второго ряда, возле Бела. Бледная, словно фарфоровая кожа, широкая улыбка, прямые волосы цвета соломы. Недурен, хотя, если оценивать себя критически, Бел с его золотистыми локонами выглядит и симпатичнее, и здоровее. Только лицо сердитое. Надулся, как мышь на крупу. Мармон восседает на плече Бела и, кажется, только это не позволяет младшему принцу выхватить ножи и устроить очередную резню. Луссурия (вот уж кто никогда не унывает – одно слово «Солнышко»!) жеманится, кутаясь в боа и посылая невидимым зрителям воздушный поцелуй. Леви и Скуало выглядят не веселее Бела, а Фран… Ну Фран, допустим, всегда такой. Хотя и он остался недовольным. А всё потому, что фотограф поставил его в первый ряд. Фран потом ещё долго ворчал, что надо было надеть сапоги на платформе, чтобы его не отделяли от семпая. Слуги, охрана… Взгляд Расиэля быстро пробежался по снимку и вдруг остановился на лице какой-то девочки в последнем ряду с краю. Невысокая, худенькая, с очаровательными пепельными кудряшками она притулилась чуть поодаль от остальных, скромно отведя глаза от камеры. «Кто же она такая?», – задумался принц. Девочка вполне определённо была незнакомая, иначе он бы её узнал. Родственница кого-то из слуг? Отставшая от группы туристка-иностранка (этому предположению не стоит удивляться, поскольку в замок, считавшийся исторической достопримечательностью, привозили туристов, а туризм, как известно, - один из основных источников дохода в N.)? Всё это было вполне допустимо, но вопросов от этого меньше не становилось. Например, куда смотрела охрана, подпустив к Его Высочеству постороннего человека? За окном стемнело. К семи часам подойдет бургомистр Штейер, чтобы обсудить несколько важных вопросов относительно организации фестиваля в честь Кануна Дня Всех Святых. Расиэль пристроил фотографию в уголке рамы одной из картин, а именно семейного портрета, и протянул руку к колокольчику. До семи ещё целый час. Пенная ванна с лепестками роз – вот что ему сейчас нужно…