Фран.
— У вас пятьдесят два штрафных очка, Фран-сама, - ледяным тоном изрёк Оргельт, придерживая на голове «котелок». — Сколько?! – ужаснулся я. – Пятьдесят два?! Но как? Ведь я проехал всего один круг! — Круг состоит из двенадцати барьеров, - чётко проговаривая каждое слово, пояснил Оргельт (как вы, наверно, уже поняли, он исполнял обязанности судьи). – За каждый сбитый барьер налагается штраф в четыре очка. Вы сбили их все! Итого получается сорок восемь. Плюс ещё четыре за то, что последний барьер ваша уважаемая лошадь прошла дважды, попятившись задом. Да уж, что-что, а считать он умеет. И ещё как! Хотя, с другой стороны, чего вы хотели! Я в седле всего седьмой раз (причём, первый из этих семи можно не считать вовсе, поскольку опыт был крайне неудачным), а меня уже в соревнованиях участвовать заставляют! Да ещё в гипсе! И зачем я только согласился… Кажется, из-за семпая, который в тот день вёл себя подозрительно вежливо, да и выглядел, мягко говоря, неважно. — Постарайся, Фран. Мы все тебя поддержим, - слабым голосом произнёс он, вписывая своё имя в мой подписной лист, хотя ему ли было не знать, что хуже, чем я езжу на лошади, может быть разве что… Честно говоря, даже не знаю, что тут можно привести в пример: езду на ледовых коньках по асфальту или на роликах по льду? Как бы то ни было, согласием моим он заручился, а вот что из этого вышло, вы, должно быть, уже поняли. Правильно, ничего хорошего. Начну, однако, с самого утра. Итак, на другой день опять лил дождь. Он то сеялся на землю крошечными едва осязаемыми капельками, будто его пропускали сквозь тончайшее сито, то лил косыми сильными струями - холодный, с ветром. Но если вы думаете, что на берегу Шарлахрот было мало народу, то вы заблуждаетесь. Когда экипаж, в котором сидели я, Джил-сама, семпай, Мармон и Оргельт, к нему подъехал, я просто глазам своим не поверил. Весь берег заполонили чёрные зонтики: мужские и женские, большие и маленькие, с кружевом, бахромой и совсем простые, но неизменного чёрного цвета. — Ничего не поделаешь – традиция, - с улыбкой объяснил Джил-сама, надевая шляпу: высокую и причудливую, с тульей в виде усечённого конуса и загнутыми, как на шапочке Робин Гуда, полями. Уж не знаю, кого он изображал, но выглядело это элегантно. Откровенно говоря, ему шло всё: и длинный жилет со шнуровкой по бокам, и широкий ремень, ещё больше подчёркивавший стройность фигуры, и рубашка цвета экрю, и тёмно-коричневые брюки, и высокие сапоги с отворотами, и золотистый шарф с узором «индийский огурец», изящно заколотый серебряной булавкой. — Ваше Высочество, накиньте плащ. Вас же продует, - беспокоился Оргельт, первым выйдя из экипажа и раскрыв над головой Джила-самы зонтик. – И зачем вы только поехали на этом тарантасе? Сиденья холодные, ветер гуляет. С вашими ранами… Джил-сама поморщился: — Вот только инвалида из меня делать не надо. Право же, неудобно. Тем более, в присутствии… Тот, о ком, очевидно, и шла речь, поправил на голове пушистые ушки Чеширского кота и заулыбался. Новенький свитер в сиреневую и белую полоску, короткая курточка с рукавами до локтя, шорты, сапожки и полосатые гетры неожиданно хорошо вписывались в заявленный образ. Причём, курточка, шорты и сапоги были чёрными, а пристёгнутый сзади хвост – в сиреневую полоску. — А Чешир не слышит, - вымученно, шёпотом произнёс он, не переставая, впрочем, улыбаться, - хоть и четыре уха. Не до того ему, чтобы ещё и о чужих… ши-ши-ши… хворях думать… — Бел, если тебе нездоровится, ты…, - рука Джила-самы мягко коснулась руки семпая. — Нет. Что ты. Мне интересно. Я хочу посмотреть. И, кстати, Джил, - Бельфегор взял брата за руку, - давно хотел спросить, ты ногти всегда в этот цвет красишь? — Да. А что? — Ши-ши-ши! Да так. Ничего. Кто бы мог подумать, что ты будешь так мил в том… Ши-ши-ши! В том наряде… — Ну ладно, - Джил-сама вырвал руку из руки семпая. - Я пойду. Мне ещё приветственную речь произносить. — Бел-семпаай, о чём это вы? – осведомился я. — Те, кого это касалось – поняли, - ответил семпай, осторожно дотрагиваясь до своей забинтованной шеи…* * *
Итак, речь была произнесена. Несколько рок-коллективов выступили. После чего дождь, наконец, прекратился, и Джил-сама, взойдя на сцену, объявил о начале конноспортивных состязаний, в которых мог принять участие каждый желающий (каждый желающий любитель, так скажем – профессионалам там делать было нечего), а также о том, что все вырученные средства будут направлены на приобретение дорогостоящих препаратов для тяжелобольных детей. — О, какая благородная цель! Ши-ши-ши! Фран, ты обязательно должен участвовать! – сказал семпай, и я, непонятно чем руководствуясь, согласился. О том, что это было ошибкой, я догадался уже после первого круга. А ведь я ещё, как назло, насобирал едва ли не наибольшее число подписей. Вернее не я сам, а Мармон и Хроме, которые, заручившись поддержкой остальной Варии и кое-кого из Вонголы, только и делали, что бегали по ипподрому с моим подписным листом. Относительно листа – поясню. Дело в том, что в условиях состязаний было оговорено, что все подписавшиеся должны заплатить любую сумму (но не меньше пятидесяти местных крон) за каждый удачный прыжок того, кого они обязались поддержать. Таким образом, даже если б я перепрыгнул хотя бы один-единственный барьер, это и то обеспечило бы лекарствами, по меньшей мере, одного ребёнка. Но – увы! – я и моя лошадь, а точнее мерин («везёт» мне на меринов, чтоб их!), упрямая скотина по кличке Накким, что-то не спешили оправдывать ничьих ожиданий. У меня сложилось подозрение, которое со временем переросло в твёрдую убеждённость, что этого мерина мне подсунули силы зла. Просто так, чтобы поиздеваться. Посудите сами. Всё шло просто замечательно, пока я и Накким находились отдельно друг от друга и не образовывали сложную конструкцию под названием наездник. Однако стоило лишь мне, согласно правилам, встать «слева у плеча лошади, лицом к ней», как Накким вдруг вспомнил о каких-то своих неотложных делах, заставивших его нервничать и приплясывать на месте. Ясное дело, вскарабкаться в седло оказалось задачей не из лёгких. Мои болельщики, правда, не дремали, и когда мне удалось, наконец, угнездиться в седле, по берегу Шарлахрот прокатился громкий одобрительный рёв, воодушевлённый которым я, опять же согласно инструкции, натянул поводья и послал Наккима вперёд. То, что произошло дальше, заняло от силы минуту. Я даже сообразить ничего не успел, потому как Накким вдруг сорвался с места и, здраво рассудив, что самый верный способ прийти из пункта А в пункт Б – это движение по прямой, сбил все двенадцать барьеров, да ещё и забрызгал грязью парадный костюм Оргельта. Так что ледяной тон оного объяснялся ещё и этим. — Плохо. Очень плохо, - изрёк он, выводя на табло мой результат. Я и без него знал, что могло быть и лучше, а потому поторопился спешиться и кинуть конюху поводья Наккима. — Ничего, может в «догоняйке» повезёт больше, - утешал меня Джил-сама. – Ты, главное, не вешай нос. — Да я и не вешаю, - сказал я, всем своим видом пытаясь показать, как мало меня расстроило дурацкое поведение Наккима. Как вдруг… — Джил-сама, извините, что отвлекаю, но вам письмо. — Так отнесите его в кабинет вместе с прочей корреспонденцией. — Вы не поняли, оно заказное. За него расписаться нужно. — Хорошо. Сейчас. Где курьер? Джил-сама поставил подпись, взял конверт из рук курьера, вскрыл его посредством вручённого Оргельтом канцелярского ножа, но тут его снова кто-то отвлёк и, сунув мне в руки распечатанное, но так и не прочитанное письмо, Его Высочество растворился в толпе. — Фран, я кое-что проверила и… — Подожди, Хроме. Ми-ну-точ-ку… Уж не знаю, что побудило меня ознакомиться с содержимым конверта, но я сделал это. Внутри оказался сложенный вдвое лист плотной бумаги, являвшийся ничем иным, как ксерокопией одной очень таинственной фотографии (на таинственные фотографии, как вы, должно быть, заметили, мне тоже везёт). Под снимком торопливым почерком было написано: «В случае моей гибели, если Вы по какой-то причине не получите оригинал», и – другим цветом: «Не верь глазам своим!». Фотография же изображала надгробие, старое, покосившееся, с едва различимой надписью: «Дагмар Майер». Годы жизни: «21 июня 19… - 20 декабря 19…». Но никаких комментариев, пояснений… Догадайтесь, мол, сами, раз такой умный. А впрочем… — Это – брюнетка, последняя из жертв маньяка, - уверенно заявила Хроме. — Какая брюнетка? Какого маньяка? – не понял я. Последние события, признаться, несколько отвлекли меня от расследования, а вот Хроме, как выяснилось, времени даром не теряла. — Который начал убивать женщин через некоторое время после гибели Ювель Гарц… — …и надевать на них коро-оны…, - прибавил я. – Так ты думаешь, гибель Ювель и убийства тех женщин… как-то связаны? — Инспектор не исключает такой возможности. Прямых доказательств тому, конечно, нет, но… В общем, по газетам того времени мне удалось воссоздать хронологию убийств. Первое произошло в ноябре того года, последнее – в двадцатых числах декабря. Я записала имена всех жертв и посетила их могилы. И, знаешь, что странно? — Что? — Убийство этой Дагмар Майер никак не вписывается в общую картину. По крайней мере, на первый взгляд. Сам посуди. Задушена шарфом, как и предыдущие жертвы, но! – во-первых, брюнетка, хотя до этого он убивал исключительно блондинок. Во-вторых, молодая, но уже не юная, в то время, как первым пяти жертвам было не больше восемнадцати. Кроме того, у неё единственной пропали личные вещи. Она, видишь ли, была приезжей. Заранее, по телефону, договорилась с хозяйкой квартиры, с вокзала зашла за ключами, но на съёмной квартире так и не появилась. А на следующий день в газетах напечатали её фотографию, и хозяйка опознала тело. Причём, ключи от квартиры оказались при жертве, а вот чемодан и дамская сумка исчезли. Это убийство обсуждали едва ли не больше всех остальных, но за телом так никто и не явился, и бедняжку похоронили за государственный счёт. А совсем недавно её могилу посетил некий господин с бутылкой коньяка и цветами. Пил, рыдал, грозился отомстить. Пришёл около пяти, а ушёл в девятом часу вечера и то только потому, что сторожа его выпроводили. — Рубиан Койн? — Он самый. — А той же ночью какие-то вандалы проникли на кладбище и разбили несколько надгробий… — Да. Причём, надгробие Дагмар пострадало сильнее всех. И… и что ты обо всём этом думаешь? — Добрый день, Хроме. Почему ты не в костюме? Признаться, появление Его Высочества застало нас врасплох. — Э-э-э, Джил-сама… А вы…, - Хроме замялась и покраснела. Надо было как-то спасать положение. — А вы, случайно, не знаете, кто такая Дагмар Майер? – я спросил это наобум, вовсе не рассчитывая на положительный ответ. Однако… — Дагмар? – Джил-сама задумался. - Я не совсем уверен, но, кажется, именно так звали фрау Майер…* * *
В «догоняйке» весь смысл сводился к постепенному выбыванию участников, которые выстраивались в цепочку и прыгали через одно-единственное препятствие, к которому после каждого захода добавляли ещё одну жердь. Не сумевший перепрыгнуть автоматически выбывал. Поэтому вы должны понимать, как мне нужно было постараться, чтобы набрать недостающие очки. Я с замиранием сердца следил, как легко преодолевают препятствие первые четыре участника. После чего подошла моя очередь. — Давай, Фран! - услышал я из стоящей за ограждением толпы знакомые голоса. Повернул голову и увидел семпая, Мармона, Скуало, Луссурию и Леви, которые, очевидно, растолкали всех локтями, чтобы пробиться в первый ряд и теперь активно меня поддерживали. Я с трудом подавил недовольную гримасу. Тоже мне болельщики! Хотя они, наверно, специально поставили на меня, чтобы сэкономить… Я направил Наккима на препятствие, и… Мерин перемахнул его легко и непринуждённо, словно только тем и занимался, что брал барьеры. Меня просто злость взяла. Если ты такой асс, так чего же раньше дурака валял?! Ну, Накким… — Недурно. Совсем недурно, - сухо заметил Оргельт. За время перерыва он успел переодеться, и теперь стоял передо мной такой же опрятный, как и в начале состязания. Впрочем, от Наккима Оргельт всё-таки старался держаться подальше. Я с непринуждённым видом коснулся рукой шлема, словно брать такие препятствия было для меня плёвым делом, и вывёл Наккима на второй заход… С каждым разом жердь поднимали всё выше. Число участников заметно редело. Поразительно, но из тридцати с лишним человек, наблюдаемых мною в начале состязания, манеж покинула добрая половина. Накким упрямо не желал сдаваться, всякий раз преодолевая препятствие, так что, в конце концов, в манеже остались только пожилой иностранец, сидевший в седле как памятник имени себя, неформально одетая девушка и я. Когда это обнаружилось, я просто глазам своим не поверил. — Фран, да-вай! – скандировали зрители. Я обвёл взглядом первые ряды, ища Варию, но те как сквозь землю провалились. Сначала была очередь девушки. Она уверенно направила лошадь на препятствие, но та сбила верхнюю жердь, и они выбыли. Я почувствовал, как вспотели мои ладони. Теперь мы. Ой, что будет… Девушка, возвращаясь, ободряюще похлопала меня по плечу. «Давай, Накким, не подведи…». Накким вскинул голову, словно оценивая препятствие, презрительно всхрапнул и взлетел, именно взлетел, а не прыгнул, словно Сивка-бурка из русской народной сказки. Ветер упруго хлестнул мне в лицо. Я даже глаза от волнения зажмурил, хотя уже знал, что мы перепрыгнули. — Браво, браво! – послышалось со всех сторон. Я вернулся на место и испытующе взглянул на иностранца. Тот, ни слова не говоря, направил лошадь на препятствие. Прыжок, но что это? – лошадь падает, придавив наездника, затем вскакивает. Иностранец остаётся лежать, держась за руку. — Карл! О, Боже мой! Карл! – уже знакомая дама в модной шляпке кинулась к своему спутнику. — Это всё он! Это он его сглазил! – закричали в толпе. Я не сразу понял, что последняя реплика относилась ко мне. — У, ведьмак зеленоглазый! — Колдун! — Чернокнижник! — Правильно! Ши-ши-ши! Сжечь его! Сжечь! – подливал масла в огонь невесть когда успевший присоединиться к этому дурдому семпай. Чьи-то руки стянули меня с седла, и вот тут-то я действительно испугался. Вернее, у меня возникло сильнейшее дежа вю. — Франц! – пронзительный женский крик вспорол тишину медленно идущей на убыль октябрьской ночи. – Франц! Вернись, Франц! ………………………………………………………………………………………………………………………………………… — Врой! Пошли прочь! Не троньте парня! Не видите что ли – плохо ему?! — Да мы ж его… это… просто покачать хотели, - оправдывались зрители. – Победитель всё-таки. — Фран, ты как? – это уже Джил-сама. — Хо-ошо, - еле слышно промолвил я – странное наваждение всё никак не желало отпускать. — Врой! А Фран-то, оказывается, молодец! Не посрамил наш отряд! — Угу. Подумаешь, разорил на каких-то полторы тысячи крон! — Так это ж детям. Детям не жалко. — Ну надо же, Леви в кои-то веки что-то дельное сказал. Ши-ши… кхе! — Бел, ты чего? – встревожился Мармон. — Да горло. Опять. Болит… кхе… зараза. — Разойдитесь все-е! – выряженный Синей Гусеницей Луссурия пытался разогнать напирающий народ, успевая обмахивать меня веером. - Чего уставились-то? Идите, идите. И нечего цирк тут устраивать. Хорошо ещё, что босс не рассердился. — А за что он, по-твоему, должен был на нас рассердиться? Подумаешь, пошутили немного. Ши-ши-ши! Кто ж знал, что лягушонок таким слабонервным окажется. — Врой! Кто б говорил! Принцесса! — Как ты меня назвал? А ну повтори! — А вот и повторю! Принцесска! — Не-ет, это не цирк, это уже какой-то киндергарден получается! — Что-что получается, Луссурия-нее-сан? Какая гвардия? [Луссурия перепутал слова Garten – сад и Garde - гвардия, и поэтому вместо Kindergarten - детсад, ясли (нем.) у него получилось что-то вроде «детской гвардии» - прим. автора]. — Да детский сад! Ясельная группа. На вот, попей водички… В общем, всё закончилось благополучно. В экипаже Джила-самы Карла отвезли в больницу, где ему наложили гипс, а в благодарность за помощь его супруга устроила настоящий пир, угощая всех желающих бутербродами и меренгами, лимонадом и кофе. Вария, Вонгола и несколько бывших Мельфиоре тоже не избежали этой участи. Так прошло больше часа, как вдруг Хроме спохватилась. — А где Фран? – спросила она. – Босс? Гокудера? Ямамото? — Хм. Кажется, он сказал, что пойдёт прогуляться до каких-то развалин, - сообщил Мармон. – Но это было ещё до того, как Карла увезли в больницу. Больше меня, как выяснилось, никто не видел. Я исчез.