Ключевая точка

Однако армия хоть медленно, но неумолимо продвигалась в сторону Тронко. Ночные привалы, короткие и неуютные, сменялись дневными маршами, на которых Рокэ не мог себе позволить слишком притормаживать, как бы ему того ни хотелось, ибо за ним шли люди. Прошедшие войну солдаты хотели поскорее попасть домой — это ясно. В прошлый раз Рокэ с радостью разделял всеобщее приподнятое настроение, и душа его, расправив черные крылья, летела в сторону дома. Оттого длинная дорога казалась чудо как хороша, а степь не выглядела однообразно унылой. Да и к Ричарду тогда у маршала было совершенно иное отношение. Юноша веселил сердце и заставлял Рокэ победно улыбаться, позволяя верить, что Алве удалось переломить вложенную Мирабеллой ненависть к убийце Эгмонта. То было приятно. Две блистательные одновременные победы… Да и вообще, Дикон оказался совсем не таким, каким предстал перед маршалом в самом начале, тогда он почти нравился. Еще бы, ведь в то время Ричард не пытался его отравить, не обвинил, отправив на верную и позорную смерть, не стал еще предателем… Сейчас же, глядя на Окделла, Рокэ не мог выбросить горьких воспоминаний из головы, как бы не старался, прекрасно помня, почему и зачем здесь оказался. Неслучившееся давило и омрачало радость от невероятной возможности прожить прошедшие полтора года заново. А ведь радоваться было чему. Сейчас, зная то, что должно было случиться, Рокэ мог многое исправить на свой вкус, более того — должен исправить, в особенности то, что касалось юного Повелителя Скал. Ричард же ходил за своим монсеньором хвостом и глядел в сторону Ворона с нескрываемым обожанием, путался под ногами и, как назло, постоянно напоминал о себе и о возложенной на плечи Рокэ важной миссии, осуществить которую Рокэ совершенно не представлял как. Не мог же он вообще не возвращаться в столицу. Как и не мог запереть Дика в своем особняке, отрезав всякую возможность встречи своего оруженосца со Штанцлером и королевой. Что касается последней, то влюбленность Ричарда в Катарину раздражала особо. Окделл пронес это чувство через всю свою короткую и бесславную жизнь, а получив отказ, не нашел ничего умнее, чем пырнуть предмет своей страсти ножом. Возможно, именно в этом пагубном и невозможном с точки зрения взаимности чувств были сокрыты все проблемы, которые Алве предстояло решить. Так размышлял маршал, сидя у костра на одном из привалов, вороша палкой угли и бросая в сторону своего оруженосца раздраженные взгляды. Дик сидел напротив, бездумно глядя на огонь и молчал, уйдя глубоко в себя. Освещенное всполохами огня лицо выглядело почти мальчишеским и очень счастливым, особенно в тот момент, когда по губам юноши проскальзывала тень улыбки. Пф… влюбленный в призрак дурак! И что с этим можно сделать? Ответь, Великий Абвений! Как можно заставить такого вот юного романтика отказаться от своего фантомного чувства? Рокэ закусил губу и отвернулся, отбросив в сторону палку. Он когда-то тоже сходил с ума от любви, а потому знал, насколько подобное чувство может быть ослепляющим и разрушительным. Но, твари тебя раздери, Окделл, то было другое! Эмельена ответила взаимностью, дала согласие на свадьбу, обещала так много! Катарина же, даже если бы и хотела, ответить была не вправе, так к чему эти терзания? Для чего любить то, что никогда не сможет стать твоим? С Эмильеной все решилось резко и страшно. Измена излечила юного Росио от любви. В случае с Ричардом все было почти безнадежно. Катарина ни за что не согласится открыть юному дуралею истинное положение дел, будет продолжать подпитывать надежду и отравлять душу Окделла. Это все не имело никакого отношения к чувствам — просто жестокая политика и интриги. А Рокэ теперь должен сломать себе голову и придумать, каким образом вытащить своего оруженосца из ловушки, в которую он угодил, едва переступив порог Лаик. — Скажите, юноша, — нарушил Рокэ взаимное и уместное во всех смыслах молчание, — вы ведь влюблены? Ричард вздрогнул и поднял на монсеньора почти испуганный взгляд, очень красноречивый, нужно признаться, можно было после такого взгляда и не отвечать. Однако Дик взял себя в руки и насупился. — Не думаю, что вы вправе задавать мне такие вопросы, монсеньор. О как. Рокэ усмехнулся, хотя внутри у него продолжало гнездиться глухое не находящее выхода раздражение. — Я вправе задавать вам любые вопросы, Ричард, — произнес он привычным тоном, — по крайней мере, до тех пор, пока являюсь вашим эром. Ричард собрался было произнести нечто дерзкое, Рокэ видел это, но вдруг на лицо оруженосца набежала тень, и он, чуть помедлив, тихо спросил: — Я чем-то вас прогневал, эр Рокэ? Неожиданно. Рокэ, приготовившийся к язвительной перепалке, даже не сразу понял суть вопроса. — С чего ты это взял? — Вот уже который день… — Дик, несмотря на тихий голос, смотрел твердо и прямо в глаза Рокэ, — мне кажется, что вы… будто бы сердитесь. И я никак не могу понять, что такого совершил, что вызвало бы подобную перемену в отношении. «Всего лишь кинул мне в бокал яд, предав присягу оруженосца, присягнул на верность Альдо и приговорил меня к смерти», — язвительно, на грани со злостью, подумал Рокэ. Но вместо этого тяжело вздохнул и произнес: — Ты ошибаешься… Дик отвел взгляд и качнул головой, но было видно, что недоответ эра его ничуть не успокоил. Оно и понятно. Но то, что он сумел заметить перемену, явилось для Рокэ неким подобием откровения. — Меня несколько тревожит наше возвращение в столицу, — Рокэ попытался несколько сгладить сложившееся у Дикона впечатление и постарался говорить теплее. — Как я уже однажды сказал, стоит нам вернуться в Олларию, вам очень скоро напомнят, юноша, кто является вашим другом, а кто врагом. И это… Рокэ прикрыл глаза рукой и немного надавил на них, приготовившись откровенничать. — Это положит конец нашему с вами доброму общению, что, признаться… меня расстраивает. — Этого не случится! — с каким-то неожиданным жаром встрепенулся Ричард, вскидывая голову и сдвигая брови к переносице. — Увы, но подобное совершенно неизбежно, — Рокэ горько и почти искренне улыбнулся, прислушиваясь к себе и ловя слабый отголосок того, что почти умерло в нем по отношению к Ричарду, — поверьте моему опыту…