Ключевая точка

День сменялся днем, но ничего, что походило бы на сколько-нибудь сносный план действий, до сих пор не обнаруживалось. Оно и понятно, Рокэ привык действовать по обстоятельствам, получая задачу в лоб и импровизируя, опираясь на подручные средства и используя имеющиеся резервы. Таким образом он победил Адгермара, именно так выиграл одну маленькую и симпатичную войну в славном городе Фельпе — это было то, что Первый маршал Талига умел и любил делать, но поставленная перед ним Литом задача имела совершенно другой формат и была окрашена личной обидой и неприязнью к Ричарду. Пусть мальчишка еще ничего не сделал, но… Оказалось, что Рокэ до пятнистых кошек обидчив. Раньше он за собой подобного не замечал и, если посудить здраво, пока ему совершенно не на что было обижаться, и все же эта проклятая внутренняя борьба становилась заметна окружающим. Да хоть взять того же Дикона. С этим нужно было что-то делать. Рокэ, прикрываясь равнодушно-насмешливым видом, никак не мог решить, каким образом ему сладить с собственным диссонансом. Мало того, он начал подозревать, что такое состояние ему прежде было совершенно неприсущее, возможно характер испортился после бесчинства Белоштанного Анакса, за время, проведенное в камере над пекарней. Могла ли долгосрочная жара повредить голову? Но даже если это и так, что же теперь ему суждено провести остаток жизни с этой, гнездившейся где-то глубоко, злобой? Выходило смешно, вместо того, чтобы исправлять и менять герцога Окделла, Рокэ прежде должен был измениться сам. А это уже совершенно иная статья и… Сто тысяч закатных тварей! Меняться самому Рокэ никогда особо не нравилось, а уж тем более делать это по чужой указке, пусть хоть божественной и могучей… Но выходило, что иного пути у него не было. Найти подход к Ричарду, сделаться для него более важным человеком, чем друг семьи, добрейший эр Август, который вливал в уши молодого герцога порции лжи и яда, освободить оруженосца от опасной влюбленности в Ее Бледное Величество — все это невозможно будет сделать, если продолжать испытывать к Дикону, мягко сказать, неприязнь. В Тронко Рокэ пил… Шумное и радостное возвращение к южному рубежу, где в дозоре оставалась небольшая часть войск во главе с генералом Манриком, не могло не вылиться в разухабистую военную гулянку, которая захлестнула весь городок. Рокэ пил, не отказывая любому, кто желал стукнуться с ним кубком, позволяя себе хоть на время отстраниться от гнетущих его проблем и окунуться в давно ушедшее прошлое. На время стать тем самым Алвой, который играючи победил Белого Лиса, блистательного, беззаботного и почти очаровательного. Вино текло рекой, заливая глаза и позволяя забыться, притупляя глухую нелюбовь к Окделлу. — Налейте еще, юноша… Ричард немедля исполнял приказание и протягивал Рокэ полный кубок. Рокэ пил и почти не вспоминал о том, что в кубке принятым из рук Окделла легко может оказаться яд. — Благодарю… Наливайте и себе, Ричард… Как там раньше бывало? Время вина — время для долгих, мутных разговоров. Как же Рокэ прежде нравилось вот так сидеть, покручивая кубок в пальцах, нести всякую зачастую бессмыслицу и наслаждаться выражением непонимания на лице Ричарда. Лице, нежно подсвеченного бликами огня, играющего в камине, расслабленного от выпитой, слишком крепкой для юноши «Дурной крови», которое в такие моменты Рокэ находил красивым. Дик плещет вина и себе, устраиваясь в кресло напротив и осторожно прихлебывая из своего кубка, настороженно замирает. — Пейте же уже… — проворчал Рокэ, а потом неожиданно для самого себя задал вопрос, задавать который не собирался, во всяком случае не сейчас: — Вы все еще меня ненавидите, юноша? Дик вздрогнул, и стало заметно, как покрытые южным загаром щеки побледнели. Он потупил взгляд и долго молчал, вероятно, не зная, что ответить, а потом, несчастным тоном произнес: — Нет. Я знаю, что это неправильно, мой отец погиб от вашей руки и я должен… но нет. — Ваш отец… Что бы вы там себе не воображали, Ричард, — Рокэ горько усмехнулся и отставил свой кубок. — ваш отец погиб на честной дуэли… Такая смерть может достаться любому. — Та дуэль не была честной! — вспыхнул Дик. — Он хромал, а вы… вы уже тогда были первой шпагой королевства, так о какой чести… — Ты прошел бок о бок со мной всю войну и до сих пор думаешь, что я способен вот так просто заколоть хромого калеку? — Рокэ не сдержал злого смешка. — Это была линия, юноша. Я дал вашему отцу равные шансы. Вместо ответа Рокэ услышал звон разбивающегося хрусталя. У ног Окделла, на потертом губернаторском ковре, поверх голубеньких цветочков растекалось черной кляксой вино. — Линия? — чуть слышно проговорил Дик. — Представьте себе. — Рокэ продолжал злиться, — Меня поистине удивляет тот факт, что вы до сих пор не в курсе этого небольшого факта биографии своего батюшки. — Мне не сказали… — лицо юноши стало еще белее, и на этом светлом пятне, серые глаза казались огромными. — Странно, — продолжал наступать Рокэ, чувствуя, как приглушенная вином злость снова выбирается наружу, захотелось стиснуть Окделла за плечи и как следует тряхануть, чтобы сбить с него это выражение беззащитного удивления. Алва, плохо соображая, что делает, поднялся и в два шага оказавшись перед Ричардом, стиснул пальцы на его плечах. — Подробности той дуэли были обнародованы и зафиксированы в архивах и даже кое-где в исторической литературе. Вы должно быть скверно учились… Или, — Рокэ впивался глазами в застывшее лицо Дика, теперь уже наслаждаясь его потрясением, — или вы настолько нелюбопытны, чтобы не узнать о том, как прошли последние минуты жизни вашего отца? Окделл молчал, а потом, сглотнув подступивший к горлу ком, тихо из себя выдавил: — Я… я доверял рассказам матушки. И кроме того, в Надоре не водится другой литературы, кроме богословских трактатов… — Так я и думал, — все так же зло припечатал Рокэ, — очень удобно в войне против Бесчестного негодяя и подлеца пользоваться его же методами — ложью. — Да как вы… — Ричард, уловив намек, ожил, и дернулся было, только раззадоривая бушевавшую внутри Рокэ безумную смесь злости, ощущения власти над тем, кто посмел предать, порожденной выпитым вином похоти. — Я смею все, — согнувшись еще ниже прошипел маршал Ричарду прямо в губы, получая дьявольское удовольствие от промелькнувшего в глазах Дикона страха. Этот страх стал решающим. Рокэ дернулся вперед и впился губами в губы юноши, грубо сминая их, давая выход всей терзавшей его в последнее время злости, закусывая их зубами, и с силой вжав Дика в кресло, не давая ему возможности даже дернутся. «Что ты творишь, идиот!» — вопили остатки здравого смысла, но балом правило вырвавшееся из-под контроля нечто темное и пугающее. Дик бился под ним пойманной в силки птицей, пытаясь освободится, но Рокэ продолжал этот болезненный, лишенный даже намека на нежность, поцелуй. Чем бы все это закончилось не ведает и сам Лит, если бы Ричард не изловчился ударить своего эра коленом в пах, так, что из маршала почти выбило весь воздух, а в глазах потемнело от боли. В себя он пришел сидя на полу, попав рукой в винную лужу на ковре. Ричарда к тому времени уже и след простыл.