Ключевая точка

Разумеется, больше ничего не случилось. Дик, прижавшись к своему эру, очень скоро спокойно и размеренно засопел, провалившись в сон. Рокэ продолжал неудобно сидеть на узком и жестком подлокотнике трактирного кресла, поглаживая сомлевшего оруженосца и несмотря на неудобство не торопился изменить позу. Он задумчиво глядел на то, как медленно уменьшаются свечи, принесенные папашей Эркюлем вместе с ужином для молодого господина, и думал, думал, думал… Поразмыслить было о чем. Все случившееся за последний час было слишком хорошо для того, чтобы расслабиться и позволить нахлынувшей волне счастья унести остатки тревоги. Такой поворот событий Рокэ нешуточно настораживал. Неожиданное откровение захмелевшего Ричарда наводило на мысль, что в сознании юноши действительно могли произойти некоторые изменения. Будь Дик действительно влюблен, стал бы он так болезненно реагировать на действия Рокэ в Тронко? Маршал вздохнул и свободной рукой провел по уставшим глазам, нехотя вспоминая первый вечер, проведенный в доме губернатора. Дик тогда был немного смущен, но глядел на своего монсеньора со скрытым обожанием, ходил следом, постоянно был рядом. Оттого-то Рокэ и напился, желая избавить себя от общества юного герцога, злясь на него за все еще не совершенные грехи. А после… Нет, пожалуй, все было правильно. После скотского выпада Рокэ, испуганный такой грубостью и ничем не мотивированной жесткостью, Ричард вполне мог разочароваться в предмете своего обожания. От любви до ненависти — один гадкий поступок. Развития та история не получила в силу того, что жизнь юноши оборвала пуля Шеманталя, но, если учитывать тот опыт, можно предположить, что сегодняшний Ричард не столь уж сильно был не в себе. И все же… Если происходящее с оруженосцем в порядке вещей, то отчего подобное не случилось раньше? Когда они возвращались с войны в самый первый раз? Сегодняшний вечер повторял ту ночевку, случившуюся для Рокэ очень давно, в другой жизни, практически один в один. Разница была лишь в самом Алве. Могла ли она сыграть таким образом и подтолкнуть стеснительного и набожного герцога к такому смелому шагу? И как же пресловутая любовь юноши к Катарине? Разве можно сбрасывать ее со счетов? Думать о пегой коронованной кошке совершенно не хотелось. Особенно сейчас… То, что самому Рокэ вряд ли захочется по доброй воле делить постель с Ее Величеством, было понятно настолько же, насколько непонятно, что случилось со страстью к королеве у Окделла. Катарина и до всей этой грязи с ядом не вызывала у маршала сильных чувств, и он зажимал ее по углам королевского дворца лишь для поддержания репутации, не упуская шанса раз за разом уколоть. Вспомнить хоть тот случай, когда он взял ее на столе у себя в приемной, не отстегнув шпаги и не заморачиваясь на любовные игры, по-солдатски грубо. Однако именно такое обращение, по наблюдению Рокэ, доставило Катарине максимальное удовлетворение. Рокэ поморщился и, склонившись, снова уткнулся носом в волосы Дикона. Юноша продолжал спать. Свечи почти истаяли. Ночь, не желающая стоять на месте, проходила своим чередом. Маршал позволил себе посидеть еще с полчаса, а потом, подумав, что сон в кресле вряд ли будет способствовать хорошему самочувствию Ричарда с утра, поднялся, разминая затекшие от неудобной позы мышцы. Он, с трудом подхватив оруженосца на руки, сделал было несколько неуверенных шагов в сторону двери, а потом передумал и, развернувшись, осторожно опустил юношу на свою койку. Дик несмотря на внешнюю худобу легкостью не отличался, широкий в кости, юный Окделл был весь в своего покойного батюшку, а потому перенести его в приготовленную для оруженосца комнату Рокэ счел несколько проблематичным. Оглядев дело рук своих, маршал улыбнулся, но решил не обострять не слишком понятную ситуацию и не снимать с Ричарда одежды. Дабы не вызвать у проснувшегося утром и протрезвевшего Повелителя Скал состояние шока и повода для подозрений. Плавали — знаем… Рокэ лишь стянул покрытые пылью дорожные сапоги Окделла и избавил его от колета. Пусть так… Немного подумав и взвесив все прелести ночевки в жутком трактирном кресле, Рокэ, ощущая навалившуюся на него усталость, так же, не раздеваясь, прилег рядом со своим оруженосцем и, вслушиваясь в тихое размеренное дыхание, постепенно уснул, забывая обо всех тревогах. Утро встретило его светившим в незашторенное окно ранним солнцем, хозяйственным шумом, доносившимся с нижнего трактирного этажа, и теплым пленом чужих рук и ног, которыми Рокэ оказался увит. Сон отпустил его практически сразу. И несмотря на то, что маршалу удалось поспать не более четырех часов, чувствовал он себя на редкость отдохнувшим. Однако подниматься Рокэ не торопился, удивленно прислушиваясь к себе и отмечая собственную реакцию на спящего рядом Дика. Когда в последний раз он просыпался не один? Пожалуй, теперь уже и не вспомнишь. И о том, насколько это приятно, Рокэ тоже благополучно позабыл. Определенно приятно. Теплая тяжесть руки Ричарда, лежащей на груди Рокэ, могла уступить в ощущениях только ноге юноши, удобно устроившейся поверх маршальского бедра. Кроме того… Рокэ прикрыл глаза, пряча их от рассветных лучей, и, долго выдыхая, с трепетом внизу живота, почувствовал уверенную и полновесную эрекцию Дикона. Радоваться, впрочем, было преждевременно. Чужое тепло и молодость — вполне подходящее сочетание для утреннего возбуждения, в этом заслуги Рокэ не было никакой, но чувствовать твердость чужого члена, настойчиво касающегося бедра даже через два слоя одежды, было восхитительно. Рокэ открыл глаза и, стараясь действовать осторожно, чтобы не разбудить юношу, чуть повернулся, позволяя своему бедру, плотнее прижаться к восставшей чужой плоти, незамедлительно возбуждаясь от ситуации сам. Дик чуть вздрогнул, застонал, не разжимая губ, и потерся о подставленное бедро. Рокэ, не в силах остаться к происходящему равнодушным, скользнул ладонью по ноге Ричарда. Юноша, сквозь сон почувствовав ласку, чуть выгнулся, вжимаясь еще сильнее, и, задрожав, кончил, на выдохе произнося смешанное со стоном имя… Рокэ замер, жадно ловя каждый звук, любуясь лицом, на котором сосредоточилось все наслаждение этого мира, ни на секунду не задумываясь о том, что будет, когда сон отступит и… Серые глаза распахнулись неожиданно. В первую секунду они были подернуты сладостной дымкой пережитого удовольствия, но очень скоро взгляд Дика замер и заострился. Ресницы дрогнули, упали вниз, скрывая от Рокэ чужую растерянность, но тут же приоткрылись вновь… — Монсен… Эр Рокэ?