Ключевая точка

Дворец, как ему и полагалось, пышно и торжественно встречал героев. Рокэ, расправив плечи, неспешно шагал вдоль нескончаемого ряда придворной шушеры, не вглядываясь в лица и не слыша ни восторженного перешептывания, ни завистливого шипения. Все это уже было, ничего нового, кроме того, что самому Рокэ неудержимо хотелось схватить шагавшего рядом с ним юношу за руку и если не сбежать отсюда, что в принципе довольно малодушно, то хотя бы заслонить собой. Рокэ мысленно усмехнулся. Кто бы мог подумать, что он способен на подобные эмоции? Как, в сущности, легко изменить взгляды на те, или иные вещи под воздействием обстоятельств. И дело было, конечно, не в священном трепете перед Великим абвением, который, Алва был в этом уверен, неустанно наблюдает за потугами последнего из Раканов. Все было куда банальнее. Превратиться в трепетного ревнивца ему помогли отпущенные на свободу чувства, которые в прежней жизни маршал из себя безжалостно вытравливал, опасаясь висящего над ним проклятья. Но разве это что-то изменило? Пф… случилось то, что должно было случиться. А что же теперь? Впрочем, рассуждать на подобные темы сейчас было недосуг. Коридор закончился и, переступив порог, маршал вместе со своим оруженосцем оказался в торжественно украшенном тронном зале. Не удержавшись Рокэ скосил глаза на Дика. Окделл, совершенно неожиданно имел спокойное, непроницаемое выражение лица, но глаза его, стоило лишь оказаться в зале, метнулись туда, где возвещался трон. Казалось бы, это совершенно естественно, любой оказавшись здесь станет разыскивать глазами главу королевства, но сердце Рокэ пропустило удар, а руки непроизвольно сжались в кулаки. Ох, не на Фердинанда сейчас пялился оруженосец. Алва с трудом заставил себя оторвать взгляд от Ричарда и тоже посмотрел на восседавшую на троне чету. Черное и белое. Ничего нового. Фердинанд лучился довольством, под стать торжественному случаю. Катарина смиренна и кротка, глаз не поднимает, но это ровным счетом ничего не значит, подобный образ может обмануть лишь юного щенка, Рокэ же знает, что за мысли живут в этой маленькой, увенчанной короной головке. Вспомнились его собственные слова, сказанные Дику в тот первый раз, в Фрамбуа, когда разговор зашел об Октавии и непринужденно перетек к Катарине: «Самые опытные и наглые шлюхи чаще всего скрываются под личиной чистоты и невинности». Тогда он говорил о королеве, и, разумеется, мальчишка его не услышал, но Рокэ было то без разницы, повторять и просветлять надорского простачка Алва не собирался. А ведь должен был. А в последний раз такого разговора не случилось. Может напрасно? Ничем не выдавая своей злости Рокэ спокойно, с присущим ему прежде насмешливым высокомерием, шагал к трону. Остановился у ступеней, опускаясь на одно колено нарочито почтительно склоняя голову. Он отлично знал, что сейчас должно произойти. Сначала Ее Величество сдержанно и скромно вручит герою награду, трепеща накинет ленту с алмазной звездой, а потом едва ощутимо коснется лба Алвы губами. После будет речь Фердинанда, и Ворон сделается хранителем легендарного меча Раканов. Рокэ глядел на происходящее отрешённо, словно второй раз присутствовал на постановке, в которой участвовали довольно посредственные актеры, и было бы откровенно скучно, если бы не кипевшая в нем ревность и не жгучее желание обернуться и посмотреть на Ричарда, прочесть хоть что-то на лице оруженосца. Но правила дурацкой игры этого не позволяли, слишком много посторонних глаз сейчас устремлено на виновника торжества. Ричард же остался стоять позади. Рокэ, мысленно рыча, принимает руку Катарины, которая подана герцогу в знак того, что он может подняться, и чувствует, что королева не торопится разорвать контакт, взгляд его падает на горящую на шее королевы алую ройю, единственное яркое пятно в монохромной палитре, отчаянно хочется стиснуть пальцами чужую кисть, причинить боль. Но Рокэ сдерживается. Вот Фердинанд говорит о том, что жалует своему блистательному маршалу титул герцога Варастайского и Сагранского, что по сути ничего для Рокэ не меняет, так как те земли исторически считались его вотчиной… Вот король встает и с трудом достает из прикрепленных за троном ножен старинный меч. Держать железку Его Величеству непросто, и Рокэ молчаливо наблюдает, как Фердинанд тяжело спускается по ступеням, чтобы вручить маршалу святыню и снова бла-бла-бла… Принимая реликвию и звание ее Хранителя, Рокэ отлично помнил те слова, которые дальше должен произнести. Те, что легкомысленно сорвались с его губ, в первом прогоне сей трагикомедии: «Государь, моя жизнь и моя кровь принадлежит Талигу и его королю». То было необязательно и необдуманно. Но из-за этой фразы, как выяснилось позже, Рокэ пришлось отдать себя на милость Ракану. По сути, той клятвы, которую Алва дал прежде, принимая должность Первого маршала, вполне хватало и связывать себя с Олларом кровавыми узами, никакой необходимости у него сейчас не было, особенно если учесть, к чему это может привести в будущем. Конечно, в первоочередную задачу Рокэ входило не допустить явления Ракана в столицу, чем Леворукий не шутит… — Я благодарю Ваше Величество за оказанную мне честь, — произнес Рокэ, вслушиваясь в происходящее вокруг. Помнится в прошлом, после его слов, раздались испуганные крики, когда небо засвидетельствовало, что оно тоже услышало клятву последнего из Раканов, тем, что начертало в вышине сердце проткнутое мечами. Увидев ту картину, Рокэ, ощутив тревожный холодок в груди, уже тогда подумал о том, что поторопился с клятвой, но, как говорится — сказанного не воротишь. Сейчас ничего похожего не происходило. Посторонних криков с улицы не доносилось, собравшиеся в зале тоже вели себя подобающе торжественному моменту. Рокэ, сжимая в руке старинный меч, наконец, отступил от трона, поравнявшись с застывшим гальтарской статуей Ричардом. Юноша не глядел на королеву, серые глаза, с изрядным любопытством уставились на ракановскую железку и Рокэ едва удержался оттого, чтобы не сунуть меч в руки Окделлу. Что угодно, лишь бы отвлечь, не позволить любоваться сомнительными прелестями, не отпустить от себя ни на шаг.